17
Коррелированные состояния

Когда Тракт Кефаучи стал расширяться – это впоследствии окрестили Явлением, – его фрагменты пали на землю по всем мирам Пляжа. Зоны Явления появлялись везде, от пустынь и полярных ледников до дна морского, но зачастую вблизи городов.

Сборочные верфи аномалий – зоны, где физика словно бы забывала о собственных законах. Они расширялись, вытесняя реальность по периметру туманов, галлюцинаций, полуоформленных движений. Изнутри доносились смех, громкая музыка, шум работающих механизмов. Там что-то производилось. Наружу фонтанами вылетали старомодные предметы. Высокоэнергетичные и аномально масштабированные: эмалевые беджики, дешевые перстни, заводные пластмассовые игрушки; болты и гайки, чашки и плошки, лошадки и тележки; перья, голуби и черные лакированные коробки, принадлежности фокусника, все – размером с дом. Они взлетали в небеса выше линии крыш, потом переворачивались и исчезали. Их калькированные чертежи проецировались на небосклон, затем складывались и меркли. Никто не обращал внимания на эти иллюзии, если они были иллюзорны. Но из Зон Явления потоками текли также артефакты и необъяснимые новые технологии, пытаясь закрепиться по эту сторону порядка вещей. Некоторые обладали сознанием и были похожи на людей. Они блуждали по городам и пробовали приспособиться к обычной жизни. В этих случаях все шло наперекосяк. ЗВК проявили интерес к ним. Воздвигли заграждения из колючей проволоки. Возвели сторожевые вышки. Полиция Зоны и отряды Карантина (совместно именуемые КаПо) стали самой могущественной полицейской структурой гало, уступая лишь собственно ЗВК.

Ирэн с Лив выслушали рассказ Толстяка Антуана Месснера об этих общеизвестных событиях недавней истории, после чего ответили в унисон:

– Антуан, бла-бла-бла, и какое это имеет к нам отношение?

– У нас работа на карантинной орбите, – сказал Толстяк Антуан и посвятил их в дело Энди и Марты.

Энди и Марта жили на планете, именуемой Базельская Голубка. Энди владел небольшим таунхаусом и работал менеджером по персоналу в обычной корпорации; Марта собирала чужацкую керамику. Был у них сын Бобби, которому в то лето стукнуло бы восемь: умный пацан, хотя и малость непоседа. Энди нашел Бобби няню, молодую женщину, умную и непримечательную. Звали ее Белла. Она одевалась прилично, но вела себя чуть рассеянно, словно не вполне понимала, как устроены семья или дом. Обычно на лице ее присутствовало выражение веселой озадаченности. Белла жила в отдельной комнате, в мансарде. Жаловаться на нее не приходилось. Иногда по вечерам она подолгу стояла в коридоре, глядя вперед и молча размышляя, что делать дальше, но вскоре это прошло, и Бобби перестал хвостиком таскаться за Мартой весь день, жалуясь на скуку. Вместо этого он молча прилипал к Белле, восторженно слушая, как она вслух в уме решает задачи классического гармонического анализа. Им так классно было вместе! Марта сравнивала их привязанность с любовной: «Белла и Бобби то, Белла и Бобби се. Всегда Белла и Бобби». Эти двое стали неразлейвода. И вскоре выяснилось, что они теперь неразделимы в более неожиданном смысле.

До Беллы мальчишка часто развлекался в послеобеденные часы, снимая одежду и глядя на себя в зеркало, пока у него не начиналась эрекция. Он дрочил, но наружу ничего не брызгало. Он что-то чувствовал, но всегда – незавершенное. Он испытывал лишь маленький болезненный электрический разряд, своего рода шок. Белла все изменила. После занятий по математике она уводила его к себе и причесывала. В такие моменты ребенка окутывало пассивное спокойствие. Он любил ее запах. С каждым прикосновением расчески его маленький член в штанишках набухал все туже. Когда Белла однажды случайно коснулась члена тыльной стороной ладони, они удивленно взглянули друг на друга. Однажды зимним днем Марта обнаружила их на диване. Было прискорбно ясно, чем они занимались до того. Белла обнажила груди, мальчик расстегнул штаны и держал руку на пенисе. Белла склонилась над ним, а он смотрел на нее, издавая едва слышные детские стоны и пытаясь кончить. Это было так ужасно, что Марта рванулась к своему восьмилетнему ребенку, который пытался кончить в руку няни. Но еще худшее ждало Марту впереди. Когда она попыталась оторвать их друг от друга, то не смогла: они слиплись. Когда явился Энди, оказалось, что его жена прилипла к ним тоже.

Одна рука Марты уходила Белле в голову. Марта сердито глядела, как ее ладонь высовывается с другой стороны. Их тела размягчались. Всю троицу покрыла тонкая липкая эмульсия; они пытались оторваться друг от друга, но только себе делали хуже. Энди блеванул. Вызвал Карантин. К десяти часам вечера мальчик Бобби, Белла и Марта преобразились в полномасштабного беглеца – прозрачный заразный желевидный конгломерат человеческой плоти, вирусов и дочернего кода из местной Зоны Явления. С разрешения Энди карантинщики накрыли желе железным конусообразным контейнером семь футов на три, заперли его и оставили на полу комнаты Беллы. Поскольку Базельская Голубка была слишком спокойной планетой, чтобы обзавестись полноценной карантинной орбитой, саркофаг следовало доставить на таковую у Нью-Венуспорта за неделю, на корабле лицензированного грузоперевозчика. Выразив сочувствие Энди в его потере, карантинщики отбыли. Онемев от горя, Энди принялся разыскивать местную фирму, которая бы согласилась перевезти такой груз, не нашел и связался с саудадийской «Перевозкой тяжелых грузов».

– Сам он в это путешествие отправиться отказался, – пояснил Антуан. – Он совсем сломлен. Очень грустно.

Лив Хюла сжала губы:

– Так что это, мы теперь гробовщиками заделались?

– Я любой работе рад, – отвечал Толстяк Антуан. – Кроме того, мы все равно туда летели.

Так «Нова Свинг» стала карантинным загонщиком, и ее экипажу пришлось потесниться, впуская на борт останки Марты, Бобби и Беллы. Саркофаг запихали в угол главного грузового отсека. К тому времени его содержимое приняло вид однородной прозрачной массы, немного легче суммы исходных человеческих компонентов. Эта жидкость обладала сверхпроводимостью при комнатной температуре и сохранила некоторую память о прежнем состоянии: скажем, время от времени мальчик выпрастывался из нее и подплывал к бронированному иллюминатору, полуоформленный, свернутый в позу эмбриона, зажав руки между ног. Ирэн грустила.

– О, бедный маленький член, – говорила она.

Она была сама не своя. В отсеках и коридорах ей слышались стук игральных костей, тихий смех, голоса. Если там и играли в какую-то игру, то Ирэн в нее не пускали. Открывая двери, она неизменно находила каюты пустыми.

– Это так утомляет, – жаловалась она Антуану.

Антуан, стройнее прежнего, отпустил щетину. Он боялся вывалиться из упорядоченного мира, определенного присутствием Лив с Ирэн, и вернуться к прежней жизни. Ирэн замечала, что он стал рассеян, в особенности после того случая на Мамбо-Рэй, и вслух размышляла, не занимают ли Антуана мысли о какой-то прежней возлюбленной.

– Если так, – заверяла она его, – не страшно. Нам всем вспоминаются прежние любимые.

Антуан смотрел на нее без всякого выражения и никак не реагировал. Конечно, признавала Ирэн, список прежних любимых у нее довольно длинный, поэтому им обоим стоит поработать над собой. Ее вдруг посетило видение бескрайней очереди мужчин, каждый из которых ожидал шанса снова завоевать ее расположение. Один считал себя превосходным танцором. Другой полагал, что член у него зашибись какой толстый, но при виде этого агрегата Ирэн на глаза никогда не наворачивались слезы, в отличие от члена мальчика в баке. Конечно, эти прежние любовники были не настоящие.

– Антуан, – внезапно осенило ее, – а что, если у нас на ракете водятся привидения?

Антуан взял ее за руку.

– Да они на любом корабле водятся, – протянул он. – Я-то думал, ты в курсе.

Лив Хюла слышала их наивные беседы, но лишь усмехалась. Прикованная к пилотскому интерфейсу, пока остальные спали, она видела, как сближаются с новым грузом саркофаги М. П. Реноко, когда думают, что остались без присмотра. Саркофаги по-собачьи теснились к нему, словно обнюхивали новичка, сомневаясь, что тот их вида. На пятый день полета с Базельской Голубки «Нова Свинг» очутилась в виду Нью-Венуспорта, планеты, полностью подобной Земле по биоме, военному контингенту и архитектуре налоговой системы. Карантинная администрация забросала корабль вызовами на всех частотах. Автоматические предупреждения. Крупные объекты, слабо мерцая, дрейфовали в пустоте. Антуан отволок саркофаг к воздушному шлюзу и вытолкнул в космос; груз исчез в общей неразберихе потайной орбиты.

– Бедный малыш, – прошептала Ирэн.

– Милая, там две взрослые женщины с ним в этом гробу, – напомнила ей Лив Хюла. – И ты лучше спроси, как их угораздило туда попасть.

Жизнь в карантине продолжалась своим чередом: ярдах в ста фигура в вакуумном скафандре заваривала люк стальными пластинами, еще дальше зажигались поликремниевые двигатели, вводя пару-тройку объектов в фазовый резонанс с общим потоком. Короткие стробоскопические вспышки позволили Лив углядеть скелет пайплайнера длиной три мили и возрастом около двух веков. Она позволила кораблю утянуться дальше в поток, потом вывела наружу. Всего в нескольких сотнях миль внизу их ждал новый груз Реноко. Когда они отбывали, из-за карантинных кораблей вынырнул K-рабль и двинулся следом, в какой-то момент снижения подлетев так близко, что по корпусу старого грузовоза прокатилась тепловая волна – свидетельство внутренних процессов, которые конвоир не считал нужным маскировать. Одной энергией сигнального трафика K-рабль мог бы поджарить город. Он хотел дать им знать о своем присутствии. Он хотел дать им понять, что, если сочтет нужным, заставит их отвечать на свои вопросы, заставит выполнить любое свое желание. Он сопровождал их еще полтора оборота, потом, отвлекшись на что-то другое, улетел. Лив содрогнулась: все это время ей мерещилось, что K-питан крадется в ее мозг и обратно по уходящим в нёбо проводам.

– Я их ненавижу, – сказала она.

Молчание. Потом слабый голос, уже в четырех световых оттуда вниз по Пляжу, шепнул в ответ:

– Ну, милочка, я же про тебя ни разу дурного слова не сказал, ты что?

Южное полушарие Нью-Венуспорта, три часа утра: старые владения мадам Шэн, бетонный плацдарм площадью три акра между морем и ракетными верфями. Пару минут после приземления «Новы Свинг» царила тишина. Затем звуки ночи вернулись: суета на верфях, скрежет цепей на воротах под ветерком с моря. Толстяк Антуан Месснер вышел на погрузочную платформу и глянул вниз сквозь тонкий приморский туман, траченный химическими испарениями с верфей. К рассвету туман быстро рассеется, а пока движки продолжали щелкать и потрескивать, остывая, и Антуан с наслаждением вдыхал влажный воздух. Берег залива изгибался дугой, демонстрируя обшитые досками домики пляжных мотелей, бутлегерских баров и пустеющих борделей – «Айви-Майк», «Мотель Делёз», «Палмер-Лаунж» – и занесенные песком парковки перед ними. От горизонта с фырканьем накатывали волны.

– Взгляните! – сказала Лив Хюла. – Нет, вон там!

Вдоль домиков двигалась фигура, очерченная темным силуэтом на фоне слабо люминесцирующих волн: высокая женщина, явно терзаемая неразрешимым внутренним напряжением основательной перекройки. Безликая, безмолвная, она склонилась на миг к сайдинговой стене «Мотеля Делёз», прижав выставленную прямо перед собой руку ладонью к сайдинговым панелям. Ветер нес химические запахи. Женщина вздернула голову, принюхалась, как собака, взглянула на море, села на бетонный порог и стала лениво пересыпать песок из одной руки, сложенной чашечкой, в другую: так ведет себя человек, который опоздал к назначенной встрече и сожалеет, что вообще отправился в путь.

– Я знаю эту женщину, – шепнула Лив, – но понятия не имею откуда.

Антуан бессилен был ей помочь.

Он часто видел таких людей в барах отсюда до самого Ядра. Они себя так перекраивают, что языком тела властны рассказать любую двумерную историю. Они так часто себя перешивают, что уже не уверены, кто они такие на самом деле. Каждый отклик усилен, каждая телесная поверхность настроена на прием космических лучей: скорость, уверенность, безопасность в использовании, напористость – вот для чего разработан новый облик.

– Но почем знать, какие бэкдоры оставил портняжка? – закончил он.

Лив сочла это замечание бесполезным.

– Я ее откуда-то знаю, – повторила она. И: – Смотри! Антуан! У волнолома!

В двух сотнях ярдов из моря выдирался продолговатый цилиндрический объект, перекатываясь в соленой пене. Через три-четыре минуты он выбрался на пляж. Он был похож на ржавую мину времен забытой войны, пыхал паром и отбрасывал странные темные радуги, словно решая, куда двинуться дальше. Женщина у «Мотеля Делёз» тоже наблюдала за ним. Поднявшись, она стряхнула песок с ладоней. Саркофаг вознамерился было уползти в дюны, но женщина окликнула его и устремилась в погоню на скорости, недоступной обычному человеку: силуэт ее за три-четыре шага размыло в вязкую дымку. Почти сразу же она столкнулась с идентичным себе дымчатым объектом, который метнулся ей наперерез из неглубокого укрытия среди песка и камышей. Обе громко закричали. Было похоже, что женщина на полной скорости врезалась в зеркало. На каждое движение следовало ответное, симметричное. Песок летал во все стороны, невозможно было понять, кто где. Потом одна из женщин внезапно замедлилась и, озадаченно оглядевшись, прижала к голове ладони. Тяжело села на песок. Медленно накренилась вперед в пояснице и упала. Оставив ее в неподвижности, выжившая метнулась в дюны, рассекла тростники, перепугала прибрежных птиц.

– Они ее убили! – вырвалось у Лив.

Антуан взял ее за руку:

– Мы тут ни при чем.

Третья фигура – коротышка в дождевике, который был ему великоват, – наблюдала столкновение из теней в дюнах, оглядываясь и хлопая в ладоши на манер зазывалы вечернего боя в «Prêter Cur» перед зрителями. Лицо его в сумраке казалось белым овалом. Вид у него был увлеченный. Будь тут способ поставить деньги, он бы, наверное, непременно сделал ставку. Спустя пару минут он приблизился к мертвой, опустился на колени у ее головы и, хмыкая, завозился там. Затем вернулся в дюны и стал ждать, сливаясь с пейзажем. Понемногу женщина пришла в себя.

– Господи ты наш чертов Иисус Христос, – разборчиво проговорила она.

Она перекатилась набок, но опоздала и обгадилась розовой жидкостью. Поднялась на ноги, побрела к боковой двери «Мотеля Делёз», над которой мигала неоновая вывеска цвета перьев фламинго со словами ЗАЛ ЗВЕЗДНОГО СВЕТА и переплетались две стилизованные пальмы. Облокотясь о собственную тень на вздувшемся сайдинге, женщина вырвала, уже более осторожно, и затащила себя внутрь. Человек в дождевике ушел к морю не оглядываясь.

– Толстяк Антуан, тут что-то не так!

Но Антуану было чем заняться. У подножия «Новы Свинг», за кругом резкого света на выходе из грузового отсека, его дожидался пятый саркофаг: безмолвный, неприметный, пропахший морем.

Он спустился осмотреть его и обнаружил, что это уже привычная, тронутая коррозией жестянка, из которой, подобно физической субстанции, того и гляди вытечет неведомое прошлое. На сей раз кто-то покрасил ее не успевшей просохнуть противорадарной краской и выдавил на корпусе череду букв и цифр, лишенную, впрочем, всякого смысла. Этот саркофаг на ощупь был теплее остальных. Отволакивая его на грузовую палубу, Антуан обнаружил, что Ирэн на корабле нет. Лив не знала, куда та делась. Они вышли в дюны и стали ее выкликать, но Ирэн не отзывалась.

– Ты бы лучше пошел ее поискал, – сказала Антуану Лив. И крикнула вслед: – Антуан, она несчастлива.

Ветер усилился. Выглянула луна. Разгулялся шквал.

Ирэн, уроженка сельскохозяйственной планеты, изначально сомневалась, стоит ли овчинка выделки, особенно в плане эмпатии. Но вместе с пакетом ей впарили золотое сердце, обещая, что так она будет счастлива на работе. Бесплатно. Это и вправду была дешевая операция. Никто не пострадает: ни она сама, ни клиенты. Ирэн согласилась и ни разу не пожалела до сегодняшнего дня, когда на карантинной орбите ее сердце чересчур разгулялось, не сумев успокоиться даже по прибытии в Южное полушарие НВ. История малыша в саркофаге ее так разбалансировала, что Ирэн срочно понадобилось распить бутылку «Блэк Харт» в баре в компании незнакомцев.

Но по ту сторону забора царило запустение и все выглядело еще хуже. Туман окутывал побережье, визуально увеличивая все расстояния в сторону моря. По всему пляжу, от «Секса с ящерицей» до «Метрополя», окна закрыты жалюзи. Старомодные вывески звякают на ветру, с них осыпается ржавчина. У борделя под названием «Девяностопроцентная уверенность в мальчиках» воздух на вкус отдавал солью. В «Айви-Майке» никого, все тихо. Цирк уехал, собирался дождь.

Наконец Ирэн заслышала голоса. На входе в «Мотель Делёз» двери с навесным замком обрамляла пара окон с матовыми стеклами, а на выщербленных сайдинговых панелях местами трепыхалась бессмысленная реклама. Она постучала. Изнутри сочился слабый желтый свет.

– Кто там?

Никто не ответил. Чем бы ни были заняты люди внутри, дела своего они не прекратили. Оттуда раздавались отчетливые щелчки и, с регулярными интервалами, придушенные крики. Желтый свет вспыхивал и гас, словно перед его источником кто-то пьяно вертелся. Ирэн слышала и более обычные звуки: скрежет стула по половицам, стук ледышек в бокале. Она погладила дверь, словно человеческую руку.

– Ну что ж, – сказала она, – вам там явно весело.

Она пошла вокруг домика и под розово-мятной неоновой вывеской ЗАЛ ЗВЕЗДНОГО СВЕТА отыскала еще одну дверь, неплотно прикрытую, хлопавшую на ветру. Без задней мысли заглянула в щелку, туда, где краска стала скользкой от дождя. Увиденное заставило ее изумленно отшатнуться и затем убежать так быстро, как только по силам брейк-дансерше.