Глава 38

В зале для боулинга не было двери; судя по толстому слою ржавчины на петлях, её сорвали уже довольно давно. Над проёмом висела большая деревянная вывеска, надпись на ней стёрлась, краска облупилась, и на месте букв остались лишь выцветшие следы.

— Он здесь, — объявил Усатый. — Гоните деньгу.

Минхо просунул голову в дверной проём и вытянул шею. Осмотревшись, он обернулся к Томасу.

— Я вижу его — он там, у дальней стены, — сказал Минхо. Лицо приютеля выражало мучительную тревогу. — Темно, но я уверен, что это он.

Томас всю дорогу был так занят думами о том, как найти старого друга, что совершенно не подумал, чтó они, собственно, ему скажут. Почему Ньют отказался с ними встретиться?

— Где наши бабки? — настаивал страж.

Хорхе невозмутимо предложил:

— Получите вдвое больше, если без шума и проблем проводите нас обратно к «айсбергу».

Охранники принялись совещаться. Затем коротышка сообщил результат переговоров:

— Втрое. И половину — сейчас. А то откуда мы знаем, может, вам вздумается нас надуть.

— Договорились, muchacho.

Хорхе вынул свою карточку и коснулся ею карточки охранника, переводя тому условленную сумму. Томас ощутил мрачное удовлетворение при мысли, что они воруют деньги у ПОРОКа.

— Мы будем ждать здесь, — сказал охранник, когда денежные операции были закончены.

— Пойдём. — Минхо двинулся внутрь помещения, не дожидаясь ответа от своих спутников.

Томас воззрился на Бренду — та стояла нахмурившись.

— Что с тобой? — спросил он. Глупый вопрос.

— Не знаю, — ответила она. — Просто у меня очень дурное предчувствие.

— Ты в этом не одинока.

Она едва заметно улыбнулась и взяла его за руку; Томас с готовностью сжал её пальцы. Они вступили в зал, Хорхе последовал за ними.

Томас никогда не играл в боулинг, вернее, он этого не помнил, но его дырявая память сохранила представление о том, как устроен и должен выглядеть зал для боулинга . Однако помещение, в котором они теперь находились, оказалось совсем не таким, каким он себе его воображал.

Дорожек, по которым когда-то игроки гоняли шары, больше не существовало: деревянные панели были сломаны или сорваны напрочь. Пол устилали спальные мешки и одеяла; кое-кто спал, завернувшись в них, другие просто лежали, уставившись в потолок невидящим взглядом. Вспомнив слова Бренды о том, что купить «кайф» могут только богачи, Томас задавался вопросом: неужели эти люди не боятся? Ведь наверняка стоит только другим узнать, что у кого-то имеется «кайф», и счастливец глазом моргнуть не успеет, как у него отнимут все запасы дорогущего наркотика.

В нишах, где когда-то стояли кегли, полыхали костры, что, безусловно, было чревато пожаром. Хорошо ещё, что около каждого костра сидел человек и следил за огнём. В воздухе стоял запах горящих дров, и царящий в зале полумрак казался из-за дыма ещё более густым.

Минхо указал на крайнюю левую дорожку, примерно в ста футах от двери. На ней было не так много народу — большинство людей предпочитали дорожки посередине зала, — и Томас сразу, даже несмотря на плохое освещение, различил блеснувшие в свете костра длинные светлые волосы и знакомые очертания фигуры Ньюта. Тот, сгорбившись, сидел к ним спиной.

— Кажется, затея безнадёжная, — прошептал Томас Бренде.

Они начали осторожно пробираться между лежащими на полу завёрнутыми в одеяла людьми. Никто не обращал на них внимания, и вскоре друзья добрались до самой дальней дорожки. Всё это время Томас аккуратно выбирал, куда ему ставить ноги — не хватало ещё наступить на какого-нибудь ненормального, ведь враз ногу откусит.

До Ньюта оставалось футов десять, когда он вдруг громко, так, что его голос эхом отразился от стен, проговорил:

— Шенки проклятые! Я же сказал вам убираться!

Минхо резко остановился, и Томас чуть не врезался в него. Бренда сжала его руку, но тут же отпустила, и юноша вдруг обнаружил, что его ладони мокры от пота. Слова, которыми встретил их Ньют, ясно показывали, что всё кончено — их старый друг изменился и никогда не станет прежним. Он постепенно погружается во тьму.

— Поговорить надо, — сказал Минхо, делая пару шагов вперёд; при этом ему пришлось переступить через лежащую на боку тощую женщину.

— Не подходи, — отозвался Ньют. Голос его был тих, но полон угрозы. — Я здесь не просто так, по ошибке. Сволочи, что приволокли меня сюда, сначала думали, что я проклятый иммун — спрятался там в том долбаном «айсберге», как крыса. Представьте себе, как они удивились, когда обнаружили, что Вспышка вовсю жрёт мои мозги. Сказали, мол, это их гражданский долг, и сунули меня в эту вонючую яму.

Минхо ничего не сказал. Тогда заговорил Томас, стараясь не обращать внимания на грубый тон Ньюта:

— Как ты думаешь, зачем мы пришли сюда, Ньют? Нам жаль, что пришлось оставить тебя одного, что тебя схватили; жаль, что тебя притащили в это страшное место. Но мы сможем забрать тебя отсюда. Похоже, тут всем наплюкать, кто сюда приходит, кто уходит...

Ньют медленно обернулся к ним лицом. У Томаса похолодело в груди, когда он увидел — парень сжимает в руках лончер. Вид у Ньюта был такой, будто он бегал, дрался и скатывался с крутых склонов по крайней мере три дня подряд. Но несмотря на полыхающий в глазах приютеля злобный огонь, он пока ещё не окончательно утратил разум.

— Эй-эй, потише, — сказал Минхо, делая полшага назад и чуть не наступив на лежащую позади него женщину. — Кончай дурить и успокойся. И не надо тыкать мне в морду долбаным лончером. Кстати, где ты его раздобыл?

— Украл, — ответил Ньют. — Отобрал у вертухая. Мне не понравилось, как он со мной обращался.

Руки Ньюта слегка дрожали, и Томас заволновался — палец парня лежал на спусковом крючке, не ровён час дёрнется...

— Я... я болен, — продолжал Ньют. — Нет, правда, шенки грёбаные, я рад, что вы пришли навестить меня. Но на этом конец. Поворачивайте оглобли и валите через эту дверь, садитесь на ваш «айсберг» и улетайте куда подальше. Усекли?

— Нет, Ньют, я не усёк! — взревел Минхо. — Мы рисковали своими шеями, припёрлись сюда, ты наш друг, и мы забираем тебя с собой. Хочешь хныкать и плакаться, пока будешь ехать мозгами — ради бога, хнычь и плачься. Но только с нами, а не среди этих долбаных хрясков!

Ньют внезапно вскочил на ноги — так стремительно, что Томас отшатнулся и чуть не упал. Ньют поднял лончер и наставил его на Минхо.

— Я и есть хряск, Минхо! Я — понимаешь? — я сам хряск! Башка дубовая! Если бы у тебя была Вспышка и ты знал, что тебе предстоит — тебе бы хотелось, чтобы твои друзья стояли вокруг и любовались тобой, а?! Хотелось бы?!

Под конец он уже кричал. С каждым мгновением тело Ньюта сотрясалось всё сильнее.

Минхо ничего не ответил, Томас знал, почему. Он и сам попытался найти какие-то слова, но ему это не удалось.

Ньют перевёл на него тяжёлый взгляд.

— А что касается тебя, Томми, — тихо и злобно проговорил он, — то как у тебя вообще хватило наглости прийти сюда и требовать, чтобы я ушёл с вами? Совсем совесть потерял? Да меня блевать тянет от одного твоего вида!

Томас остолбенел. Никто и никогда не говорил ему таких страшных, оскорбительных слов. Никто и никогда.