25

Нильс плохо помнил Йоуханна, брата Харальда, и не понимал, почему Эрленд так разгорячился из-за того, что тот не упомянут в отчетах полиции по делу об исчезновении мужчины с «Фолкэном». Он говорил по телефону, когда Эрленд вошел в кабинет. На проводе была дочь Нильса. Она училась в одном из университетов США на медицинском факультете, точнее, специализировалась на педиатрии, сообщил Нильс с гордостью после того, как повесил трубку, как будто никогда раньше об этом не говорил. На самом деле он только и делал, что разглагольствовал о своих детях. Эрленд же больше не мог толочь воду в ступе. Нильс достиг пенсионного возраста и занимался по большей части незначительными правонарушениями типа угона машин и взломов с мелкой кражей. Как правило, он старался уговорить людей не подавать иск, поскольку расследование таких дел — пустая трата времени и ни к чему не ведет. Если воришку задержат, полицейские составят отчет, но все равно никакого результата не будет. Взломщики выходят сразу же после допроса и никогда не получают никаких обвинительных приговоров. А если вдруг произойдет такое чудо и на рецидивиста будет собрано досье, приговор все равно вынесут легкий, а это просто настоящее пренебрежение по отношению к пострадавшим людям.

— Что ты помнишь об этом Йоуханне? — спросил Эрленд. — Ты встречался с ним? Ты вообще ездил на хутор у Мшистой горы?

— Разве ты больше не занимаешься расследованием дела с русским аппаратом прослушивания? — отмахнулся Нильс, достав щипчики для ногтей из кармана пиджака. Он посмотрел на часы и начал подрезать себе ногти. Приближалось время большого обеденного перерыва.

— Занимаюсь, — ответил Эрленд. — Там есть чем заняться.

Нильс перестал стричь ногти и взглянул на коллегу. Ему не понравился его тон.

— Этот Йоуханн, или Йоуи, как его называл брат, был со странностями, — произнес Нильс. — Простодушный или, как говорили в былые дни, убогий. До того как речевая норма была отутюжена политкорректностью.

— В каком смысле простодушный? — уточнил Эрленд, который разделял мнение Нильса насчет способов выражения. Из-за желания угодить всевозможным социальным меньшинствам язык стал совершенно неестественным.

— Он был дурачком, — пояснил Нильс и снова принялся за свои ногти. — Я съездил туда дважды, чтобы побеседовать с братьями. Старший говорил за обоих. Йоуханн мало чего мог сказать. Братья сильно разнились. Один — кожа да кости, впалые щеки, другой — пухлый, с детским выражением лица, кротким как у ягненка.

— Я так и не понял по поводу этого Йоуханна, — гнул свое Эрленд. — Что ты имеешь в виду, говоря, что он был простодушным?

— Я уже многого не помню, Эрленд. Он зависел от брата, ну, как маленький ребенок, и все время спрашивал, кто мы такие. Плохо говорил, заикался. Представь себе крестьянина из какой-нибудь дыры — две рукавицы и дурацкий колпак. Вот таким он и был.

— И Харальду удалось убедить тебя, что Леопольд никогда не приезжал к ним на хутор?

— Им не нужно было ни в чем меня убеждать, — возразил Нильс. — Мы обнаружили машину у центрального автовокзала. Ничто не указывало на то, что он ездил к братьям. У нас не было никаких улик. Не больше, чем у тебя.

— А ты не подумал о том, что братья отогнали туда машину?

— Ничто не указывало на это, — повторил Нильс. — Тебе все известно об этом исчезновении. На основании тех улик, которые у нас были, ты поступил бы так же.

— Я нашел «Фолкэн», — объявил Эрленд. — Понятно, что прошло много времени и машина много где поездила, но в ней обнаружились следы коровьего навоза. Мне пришло в голову, что если бы ты провел расследование как положено, возможно, человек нашелся бы и женщина, которая до сих пор ждет его, успокоилась бы.

— Это что еще за вздор? — возмутился Нильс, поднимая глаза от щипчиков, которыми он стриг ногти. — Как тебе в голову пришла подобная галиматья? Из-за того, что ты нашел дерьмо в машине тридцать лет спустя? У тебя с головой все в порядке?

— Ты мог обнаружить что-нибудь полезное, — настаивал Эрленд.

— Ты совсем помешался на своих исчезновениях! — возмущался Нильс. — Зачем ты вообще в этом копаешься? Кто тебе поручил? Что это еще за дела такие? Скажите, пожалуйста?! С какой стати ты полез в дело тридцатилетней давности, которое вовсе и не дело даже, и нет никаких оснований, чтобы вытянуть оттуда что-либо конкретное? Ты что, пробудил надежды в той женщине? Уж не намекнул ли ты ей, что собираешься найти ее мужика?

— Нет, — заверил его Эрленд.

— Ты чокнутый! — негодовал Нильс. — Я всегда это говорил. С того самого времени, как ты появился тут. Я говорил тогда твоему начальству. И что Марион находит в тебе? Не понимаю!

— Я собираюсь поискать этого провалившегося сквозь землю типа на хуторе, — заявил Эрленд.

— Собираешься поискать на хуторе? — воскликнул изумленный Нильс. — Ты явно контуженый! Где? Где ты собираешься его искать?

— Вокруг построек, — так же спокойно, как и прежде, ответил Эрленд. — Там под пригорком есть канавы и ручьи, бегущие к морю. Хочу посмотреть, не найдем ли что-нибудь.

— Какие у тебя есть для этого основания? — горячился Нильс. — Ты получил разрешение? В деле появились новые детали? Ничего! Засохшее дерьмо в старом сортире!

Эрленд поднялся со своего места.

— Я ведь только хотел тебе сказать, что если ты собираешься ставить палки в колеса или поднимать шумиху, мне придется указать на недочеты в первичном расследовании, поскольку в нем есть лакуны…

— Делай что хочешь! — перебил его Нильс, смерив Эрленда взглядом, полным ненависти. — Твори разные глупости! Тебе никогда не получить на это разрешения!

Эрленд открыл дверь и вышел в коридор.

— Не порежь себе пальчики! — пожелал он напоследок Нильсу, закрыв за собой дверь.

Эрленд организовал с коллегами Сигурдом Оли и Элинборг летучку по поводу дела «Клейварватн». Поиск дополнительной информации о Лотаре Вайзере был долгим и трудным. Все запросы шли через посольство Германии, а Эрленд умудрился обидеть посла, так что у них было мало шансов. На всякий случай они направили запрос в Интерпол и тут же получили ответ, что Лотар никогда не проходил через их руки. Квин из американского посольства прорабатывал возможность добраться до одного бывшего сотрудника чешского посольства, чтобы тот поговорил с исландской полицией. Он не знал, что из этого получится. Похоже, Лотар не слишком-то контактировал с исландцами. Ознакомление с личными делами бывших сотрудников кабинета министров тоже не дало никаких результатов. Списки гостей, приглашаемых на приемы в торговое представительство ГДР, были давно утеряны. Полицейские ломали голову над тем, как выяснить, был ли Лотар знаком с какими-нибудь исландцами. Казалось, никто не помнил о нем.

Сигурд Оли считал, что необходима помощь немецкого посольства и министерства образования Исландии, чтобы составить список исландских студентов, обучавшихся в ГДР. Не будучи уверенным, какой именно период времени следует указать, он начал с запроса списка учащихся сразу после Второй мировой войны и вплоть до 1970 года.

Между тем у Эрленда оказалось достаточно времени, чтобы сконцентрироваться на интригующем его деле о пропавшем водителе «Фолкэна». Положа руку на сердце он понимал, что у него нет никаких оснований, чтобы начать переворачивать землю на прежних владениях братьев под Мшистой горой.

Детектив решил, что нужно посоветоваться с бывшим начальством. Марион идет на поправку. Кислородный баллон по-прежнему стоял под рукой, но налицо было улучшение состояния. Марион говорит о новых лекарствах, которые дают более заметный эффект, чем прежние, и проклинает пустоголовых врачей. Брим как Брим, в своем обычном репертуаре.

— Что-то ты зачастил ко мне, — фыркает Марион, усаживаясь в кресло. — Тебе делать нечего?

— Это уж точно, — улыбнулся Эрленд. — Как дела?

— Никак не помереть. Ночью был приступ. Ну, думаю, конец. Забавно. Конечно, такое бывает, когда человек только и делает, что лежит да ждет, когда за ним смерть придет. Но сегодня ночью у меня была твердая уверенность, что со мной все кончено.

Сухими губами Марион отпивает глоток воды.

— Что же произошло? — спросил Эрленд.

— Душа прощалась с телом, кажется, так говорят. Знаешь, все это чушь, конечно. Ночной кошмар, спровоцированный, наверное, новыми лекарствами. Было такое чувство, будто я лечу, — при этих словах Марион обращает взгляд в потолок, — и смотрю на мои бренные останки. Думаю, душа моя готовилась покинуть тело, и при этом на сердце было полное спокойствие. Но смерть, как видишь, так и не пришла за мной. Просто странный сон. Утром у меня взяли анализы, и врач сказал, что я выгляжу бодрее. Анализ крови и вовсе стал лучше, чего не случалось уже несколько недель. Однако, несмотря на слова врача, у меня нет иллюзий насчет моего будущего.

— Да что им известно, врачам? — вставил Эрленд.

— А тебе, собственно, что от меня надо? Все возишься с «Фолкэном»? На кой черт тебе сдалось это дело?

— У тебя сохранился в памяти тот факт, что у фермера с хутора под Мшистой горой был брат? — спросил Эрленд наобум. Ему не хотелось перегружать старческие мозги, но в то же время он знал, что Марион увлекается всем необычным и запутанным и что этот человек хранит в своем мозгу самые невероятные подробности и извлекает их из памяти без какого-либо напряжения, несмотря на почтенный возраст и тяжелую болезнь.

Марион задумывается, прикрыв глаза.

— Этот бездельник Нильс разве не сказал тебе, что брат был со странностями?

— Сказал, что тот был простодушным, но я так и не понял, что именно это значит.

— Он был слабоумным. Огромный, высокий, сильный, но ума как у ребенка. Даже не знаю, мог ли он толком говорить. Мычал что-то нечленораздельное.

— Почему расследование не пошло немного дальше, Марион? — спросил Эрленд. — Почему все оставили в подвешенном состоянии? Можно было бы углубиться.

— Почему ты так решил?

— Нужно было поискать у братьев, на их земле. Их заявление о том, что агент не приезжал, приняли на веру. Почему оно не вызвало никаких сомнений? Все было ясно: человек покончил с собой или же уехал в провинцию и прекратил приезжать в столицу, когда ему заблагорассудится. Вот только этот тип так нигде и не появился, и я не уверен, что он совершил самоубийство.

— Думаешь, его укокошили братья?

— Хочу проверить, — ответил Эрленд. — Слабоумный умер, но старший брат проживает в доме престарелых в Рейкьявике, и, судя по его поведению, я готов поверить, что он может наброситься на человека из-за ерунды.

— И что же послужило причиной в нашем случае? Ты же знаешь, что нет никакого мотива. Человек собирался продать им трактор. У них не было никаких причин убивать его.

— Да, знаю, — согласился Эрленд. — Если все-таки было совершено убийство, то из-за того, что что-то произошло, когда агент приехал к ним. Так сложилось, какая-нибудь чистая случайность, приведшая к смерти этого человека.

— Эрленд, — не выдерживает Марион, — ты и сам знаешь, что это полный бред. Прекрати нести чепуху.

— Знаю, что нет мотива, да и тела нет. К тому же прошло столько лет. Но все-таки тут что-то не вяжется, и я хочу разобраться с этим.

— Всегда остается что-то, что не укладывается в общую схему, Эрленд. И ты не можешь выстроить все в одну линию. Жизнь гораздо сложнее, и кто, как не ты, знает это. Откуда бы взял крестьянин русское прослушивающее устройство, чтобы утопить труп в озере Клейварватн?

— Да, знаю, но, возможно, два дела не связаны, — возразил Эрленд.

Марион с любопытством смотрит на своего бывшего подопечного. Нет ничего удивительного в том, что человек с такой страстью занимается расследуемым делом, погружается в него с головой. Все это уже пережито, до выхода на пенсию. Эрленд тоже принимает близко к сердцу наиболее сложные дела. У него есть чутье, пусть оно и не всегда подтверждается, поэтому в его карьере были и удачи, и промахи.

— В прошлый раз мы говорили о Джоне Уэйне, — вспомнил Эрленд. — Когда смотрели вестерн.

— Ну что, проверил?

Эрленд кивнул. Он выведал это у Сигурда Оли, который хорошо ориентировался в американской культуре и знал тамошних знаменитостей.

— Его тоже звали Марион, — сказал Эрленд. — Правильный ответ? Вы тезки.

— Странно, ты не находишь? Потому что я — это я.