На протяжении человеческой истории мастера во всех областях пользовались разными подходами и стратегиями, помогающими им продолжить и полностью завершить Идеальное Ученичество. Иллюстрацией и примером служат приведенные ниже восемь разнообразных подходов, извлеченные из их жизнеописаний. Одни из этих примеров могут, исходя из обстоятельств, показаться вам более важными и существенными, чем другие, однако все стратегии соответствуют какой-либо фундаментальной истине, касающейся процесса познания и обучения, так что разумно отнестись со вниманием к каждой и постараться их усвоить.

В 1718 году Джозайя Франклин решил начать приобщать своего двенадцатилетнего сына Бенджамина к прибыльному семейному делу: производству мыла и свечей. По мысли главы семьи, мальчик, побыв семь лет подмастерьем и немного набравшись опыта, сумел бы к девятнадцати годам сменить его. Но Бенджамин думал о другом. Он пригрозил отцу, что сбежит и наймется матросом на судно, если тот не позволит ему самому решать, где и какому ремеслу выучиться. Джозайе, у которого один сын уже убежал из дому, пришлось уступить.

К немалому удивлению отца, Бенджамин изъявил желание работать у старшего брата, который недавно открыл книгопечатню. Типографское дело было куда сложнее, чем изготовление сальных свечей, и в подмастерьях предстояло проходить не семь, а все девять лет. К тому же печатание книг не приносило большого дохода, так что ожидать, что это дело сможет прокормить в будущем, было рискованно. И все же, раз уж мальчишка сам так решил, пусть идет трудным путем, подумал отец.

Однако юный Бенджамин не открыл отцу одного: он хотел сделаться писателем. Труд в типографии был нелегким и, по большей части, физическим, приходилось работать на примитивных печатных станках, быть на побегушках и выполнять все приказы хозяина. Но время от времени ему поручали корректуру или техническую редактуру памфлета или брошюры. И главное, у него был неограниченный доступ к новым книгам.

Проведя на производстве несколько лет, Бенджамин обнаружил, что кое-какие из наиболее интересных ему статей — это перепечатки из английских газет. Попросив поручить ему следить за набором таких статей, он получил возможность детально изучать тексты и, подражая их стилю, учиться писать самому. Со временем благодаря этому он не просто освоил писательское ремесло, но стал превосходным стилистом, не говоря уже о том, что досконально познакомился с типографским делом.

Окончив в 1900 году Высшее техническое училище (Политехникум) в Цюрихе, Альберт Эйнштейн, которому шел двадцать второй год, понимал, что перспективы найти работу у него далеко не радужные. Выпускные экзамены он сдал отнюдь не блестяще, и это свело практически к нулю шанс получить хорошее преподавательское место. Радуясь, тем не менее, что с училищем он наконец распрощался, юноша планировал заняться исследованием некоторых физических проблем, которые занимали его уже долгие годы. Он был готов самостоятельно осваивать теорию и проводить мысленные эксперименты. Но нужно было на что-то жить, как-то заработать на кусок хлеба. Эйнштейн попросил отца взять его инженером на свою фирму, торгующую электрическим оборудованием, но эта работа совсем не оставляла ему свободного времени для занятий наукой. Хорошо оплачиваемое место в страховой компании предложил друг, но монотонная работа иссушала мозг и лишала сил и энергии.

Наконец, год спустя, другой друг рекомендовал Эйнштейна на должность эксперта в Федеральное бюро патентования изобретений в Берне. Жалованье было не очень большим, а работа — рутинной и состояла в рассмотрении заявок на изобретения, но Альберт ухватился за эту возможность. Он получил все, чего желал. Теперь его задачей было анализировать ценность заявок на патенты, многие из которых касались интересующих его отраслей науки. Одни заявки напоминали ему головоломки, другие — мысленные эксперименты. Эйнштейн пытался представить, какой путь был проделан от идеи до изобретения. Работа помогала ему оттачивать способность логически рассуждать, обостряла умственные способности. Уже через несколько месяцев службы в бюро он так поднаторел в предложенной обстоятельствами интеллектуальной игре, что выполнял работу за пару-тройку часов, а оставшуюся часть дня беспрепятственно использовал для своих теоретических исследований. В 1905 году он опубликовал первую свою статью по теории относительности, большую часть которой продумал, сидя за письменным столом в Федеральном бюро патентования.

Марта Грэхем постигала азы танца в школе «Денишон» в Лос-Анджелесе, но спустя несколько лет решила, что здесь она уже всему научилась и теперь должна совершенствоваться где-то в другом месте. Перебравшись в Нью-Йорк, в 1924 году она вошла в труппу бродвейского шоу «Гринвич-виллидж фоллиз», подписав выгодный контракт на два года. Танец есть танец, рассуждала Марта, а в свободное время всегда можно поработать над собственными идеями. Но, когда срок контракта подошел к концу, танцовщица решила, что никогда больше не примет подобных коммерческих предложений. Работа в шоу совершенно обессиливала, не оставляя энергии и даже желания потрудиться в свободное время. Кроме того, ее тяготила финансовая зависимость от работодателя.

Пока молода, рассудила Марта, важно научиться жить скромно, не тратя больших денег, а свою юную энергию использовать по максимуму. Следующие несколько лет она работала учительницей танцев, причем набирала ровно столько уроков, чтобы сводить концы с концами. Остальное время Марта усердно занималась сама, работая над созданием нового стиля танца. Понимая, что альтернативой было бы рабство в какой-либо коммерческой структуре, она ценила время и использовала каждую свободную минуту, заложив в эти годы фундамент самого радикального переворота в современном танце.

Как уже рассказывалось выше, в первой главе, когда в 1986 году спортивная карьера Фредди Роуча закончилась, он устроился на работу в торговую фирму в Лас- Вегасе. Однажды он заглянул в спортивный зал, где раньше сам занимался под руководством легендарного тренера Эдди Фатча. Ему бросилось в глаза, что многим боксерам не удавалось добиться со стороны Фатча внимания. Хотя его никто не просил, Фредди стал захаживать с зал и помогать им. Это стало постоянным занятием, практически работой, но не оплачиваемой, так что из торговой фирмы, как уже говорилось, он не увольнялся. При таком положении дел свободного времени хватало только на сон. Жизнь была почти невыносимой, но Фредди справлялся — он понимал, что учится тому, для чего создан. За несколько лет набралось достаточно молодых спортсменов, доверявших опыту Роуча, так что он получил возможность начать собственное дело и вскоре стал отличным тренером по боксу.

Особенность человеческой психологии состоит в том, что наши мысли постоянно крутятся вокруг того, что для нас наиболее ценно. Если это деньги, вы выберете для ученичества место, которое сулит самую большую зарплату. На таком месте человеку неизбежно приходится вертеться как белка в колесе, чтобы доказать, что он заслуживает такой высокой оплаты, даже если на самом деле, как это часто бывает, он еще не готов к этому. Скорее всего, вы зациклитесь на себе и своих комплексах, будете угождать и стараться понравиться нужным людям, и все это вместо того, чтобы приобретать умения и навыки. На ошибках учатся, но это может обойтись вам слишком дорого, поэтому лучше проявить консервативный подход и осмотрительность. Привыкнув к солидным вознаграждениям, возможно, вы и сами не заметите, как именно они станут определяющими в том, как вы мыслите и что делаете. Но... сколько веревочке ни виться, конец будет. Рано или поздно упущенное время (растраченное не на обучение и приобретение полезных навыков) скажется, и, поверьте, падение будет весьма болезненным.

Кроме того, служба со средненьким заработком имеет то преимущество, что вы приучитесь аккуратно расходовать средства — бесценный навык, который еще не раз пригодится и выручит вас.

Хорошо оплачиваемую службу выбирайте в том случае, если на ученичество придется в основном тратить свое свободное время. Да, придется покрутиться, но главное условие — чтобы у вас оставались время и душевные силы заниматься в нерабочее время своими, важными для вас делами.

Ни в коем случае не следует пренебрегать ученичеством, за которое вам не платят ничего. Можно считать верхом мудрости, когда человек находит наставника и предлагает ему свои услуги бесплатно. Благодарный за бескорыстие и помощь, наставник в этом случае может открыть ему такие секреты своего ремесла, которые не передал бы обычному наемнику.

Оценив учение выше всего прочего, вы закладываете основу своего творческого взлета, так что деньги скоро вас найдут.

Зора Нил Хёрстон

Для писательницы Зоры Нил Хёрстон (1891-1960) детство было своего рода золотым веком. Росла она в Итонвиле (штат Флорида), маленьком городке, не совсем обычном для американского Юга. «Чисто черный» город с исключительно негритянским населением, своеобразная аномалия, Итонвиль был основан в 1880-е годы; управляли им сами жители, не зная бед и притеснений. Для Зоры слово «расизм» было пустым звуком. Талантливая, с сильным характером девочка много времени проводила в одиночестве, бродя по улицам допоздна.

В те годы у нее было два страстных увлечения. Во- первых, она любила книги и чтение. Читала Зора все, что попадало в руки, но особенно интересовалась мифологией — греческой, римской и норвежской. Ее привлекали герои, сильные натуры, такие как Одиссей, Геракл или Один. Во-вторых, Зора могла часами напролет слушать разговоры соседей, когда те собирались на веранде и судачили о том о сем или вспоминали народные сказки, многие из которых были сложены еще в старину, во времена рабства. Девочка восхищалась речью старших — выразительными метафорами, юмором, незамысловатой моралью. Для нее греческие мифы и истории, изложенные жителями родного Итонвиля, сливались воедино — в них человеческая природа проявлялась особенно ярко. Во время одиноких прогулок у Зоры разыгрывалась фантазия, и она начинала сама придумывать удивительные истории. Когда-нибудь в будущем она все их запишет и станет Гомером Итонвиля!

Но в 1904 году умерла мать Зоры, и счастливый золотой век детства внезапно оборвался. Ведь именно мать оберегала девочку, защищала от отца, которому Зора казалась странной и несимпатичной. Чтобы избавиться от дочери, он отправил ее в интернат в Джексонвиль. Через несколько лет отец перестал оплачивать содержание дочери, бросив ее на произвол судьбы. Пять лет Зора мыкалась, переезжая от одних родственников к другим. Чтобы прокормить себя, она бралась за любую работу, чаще всего помогая по хозяйству.

Размышляя о своем детстве, Зора вспоминала, как расширялся ее мир, когда она узнавала о других культурах, народах и их истории, когда знакомилась с культурой Америки. Тогда ей казалось, что все возможно, что перед ней лежит огромный мир, и хотелось изучать его до бесконечности. Но теперь все было наоборот. Измотанная тяжелой работой, Зора была подавлена, и окружающий мир сжался до крошечной точки, она ни о чем не могла думать — только о том, как нелегко ей приходится. Девочке- подростку и представить было трудно, что существует на свете еще что-то помимо уборки домов. Но парадокс заключался в том, что ее ум вообще-то оставался свободным. В мыслях она могла путешествовать где угодно, ни пространство, ни время не были ей преградой. Замкнись Зора на своих стесненных обстоятельствах, это было бы ошибкой. Но она не собиралась отказываться от мечты стать писателем, хоть это и выглядело невозможным. Чтобы мечта стала явью, ей придется много учиться и расширять свой мысленный горизонт, чего бы это ни стоило, — писатель должен знать мир. Рассуждая подобным образом, Зора Нил Хёрстон сумела пройти удивительный путь самостоятельного ученичества. Возможно, ее пример — один из самых показательных в истории.

Поскольку на тот момент Зора могла работать только уборщицей, она нанималась к богатым белым людям — в дома, где имелись библиотеки с множеством книг. В редкие свободные минутки, тайком, она ухитрялась читать урывками, запоминая целые эпизоды, чтобы потом прокручивать их в памяти и обдумывать в свободное время. Как-то в мусорном ведре она увидела выброшенную кем- то книгу — «Потерянный рай» Мильтона. Для Зоры эта находка была драгоценнее, чем слиток золота. Она повсюду таскала книгу с собой и постоянно перечитывала. Таким образом, не позволяя своему мозгу закоснеть, девушка сумела получить необычное литературное образование.

В 1915 году Зоре удалось устроиться на постоянную работу личной горничной у белой женщины, певицы, солистки гастролирующей труппы. Большинству это место показалось бы заурядным и незавидным, однако Зора восприняла его как дар Божий. Почти все члены труппы — белые актеры и музыканты — были весьма образованными. У них было множество книг, которые разрешалось читать, люди вокруг постоянно вели интересные разговоры, которые можно было слушать. Постепенно Зора начала понимать, что ценится в мире белых и как она может привлечь к себе внимание (в этом ей помогли итонвильские истории и ее познания в литературе). Одной из обязанностей горничной было делать хозяйке маникюр. Зора выучилась этому, что впоследствии помогло ей найти работу в одной из парикмахерских в столичном Вашингтоне, неподалеку от здания Конгресса. Клиенты — влиятельные политики — беседовали и откровенничали друг с другом, как если бы девушки рядом не было. Слушать их было не менее интересно, чем читать книгу, — Зора много узнавала о человеческих характерах, закулисной жизни политиков, о природе власти и о том, как устроено общество белых.

Мир Зоры постепенно расширялся, и все же жизнь ее по-прежнему была полна строгих ограничений — она не могла работать, где хотела, найти нужные ей книги, знакомиться и общаться с интересными ей людьми. Девушка нахватывалась знаний, но ее познаниям недоставало системы, а мыслям и рассуждениям — организованности. Необходимо, решила она, получить настоящее образование, это научит ее не только наукам, но и порядку. Можно было бы попытаться получить диплом, занимаясь урывками в вечерней школе для взрослых, но Зора мечтала восполнить то, чего лишил ее папаша. В двадцать пять лет девушка выглядела совсем юной, и вот, сбросив при заполнении анкеты целых десять лет, она поступила в бесплатную государственную школу старших классов в штате Мэриленд.

Все силы Зора отдавала учебе, ведь от этого зависело ее будущее. Она прочитывала больше книг, чем требовалось по программе, а особенно тщательно трудилась над сочинениями и другими письменными заданиями. Зора располагала к себе учителей и профессоров, используя все свое обаяние, заводила знакомства, которые прежде были недосягаемы.

Несколько лет спустя, став студенткой Говардского университета, ведущего учебного заведения для темнокожих, Зора Нил Хёрстон получила возможность познакомиться с ключевыми фигурами негритянского литературного мира. Еще в школе Зора и сама начала писать короткие рассказы. Теперь, с помощью новых друзей, ей удалось опубликовать рассказ в одном из престижных гарлемских литературных журналов. Хватаясь за каждую подвернувшуюся возможность, Зора решила оставить Говард и переехать в Гарлем, где жили все ведущие негритянские писатели и художники. Это должно было придать еще одно, новое измерение миру, который она наконец-то получила возможность исследовать.

За годы работы Хёрстон успела превосходно изучить важных, значительных людей — чернокожих и белых — и знала, как произвести на них должное впечатление. Оказавшись в Нью-Йорке, она пользовалась этим своим умением, очаровывая богатых белых покровителей искусств. Благодаря рекомендации одного из таких патронов Зора получила предложение поступить в Барнард- ский колледж"' и завершить высшее образование. Ей предстояло стать первой и единственной чернокожей студенткой престижного учебного заведения. Она шла по жизни именно так, не прекращая движения, не останавливаясь на достигнутом, — мир может захлопнуть

* Женский гуманитарный колледж на Манхэттене.

двери, если ты начинаешь застаиваться или буксовать на месте. Так что она приняла предложение.

Белых студенток появление Зоры в колледже шокировало, даже испугало — ее познания во многих областях намного превосходило их собственные. Преподаватели с кафедры этнографии, покоренные обаянием Зоры, отправили ее в экспедицию по югу страны, где предлагалось собирать народные сказки и истории. Эту поездку Зора использовала, чтобы поближе познакомиться с колдовством американского Юга, негритянской версией гаитянского вуду, и другими ритуальными практиками. Она хотела погрузиться в черную культуру, узнать ее как можно глубже, во всем богатстве и разнообразии.

В 1932 году, в разгар Великой депрессии, в Нью-Йорке стало невозможно найти работу, и Зора Нил Хёрстон решила вернуться в Итонвиль — жизнь там была дешевле, а атмосфера вдохновляла. Заняв деньги у друзей, она продолжала трудиться над первым своим романом «Тыквенное вино Ионы». Откуда-то из глубин ее души всплывали все переживания прошлых лет, ее длительного и многогранного ученичества: истории, слышанные в раннем детстве, прочитанные книги, знакомство с темными сторонами человеческой природы, этнографические исследования, многочисленные встречи, каждой из которых она уделяла столько внимания. Зора описала взаимоотношения своих родителей, но, по сути, книга была квинтэссенцией всей ее жизни. Роман буквально выплеснулся на бумагу за несколько месяцев напряженной работы.

На следующий год роман был опубликован и имел громадный успех. На протяжении нескольких лет Зора Нил Хёрстон, работая в таком же безумном темпе, написала еще несколько романов.

История Зоры Нил Хёрстон обнажает основную особенность этапа ученичества, вскрывает самую его суть — никто не собирается помогать вам или указывать направление движения. Надеяться не на кого, и обстоятельства будут против вас. Если вы стремитесь пройти ученичество, хотите научиться делу, познать и освоить его во всех тонкостях, заниматься этим придется самостоятельно, причем вкладываясь с полной отдачей.

Вступая в этот этап, обычно начинают с самой нижней ступеньки. Доступ к людям и знаниям часто бывает ограничен из-за низкого статуса.

Будьте бдительны — смирившись со своим уделом, вы рискуете навсегда застрять в этом положении, особенно если изначально происходите из неблагополучной среды. Не сдавайтесь и берите пример с Зоры: боритесь, преодолевая ограничения, и трудитесь не покладая рук, чтобы расширять свои горизонты. (В процессе обучения всегда приходится мириться с действительностью, но это не означает, что вы должны застрять в той или иной ситуации и топтаться на одном месте.)

Чтение дополнительной, не входящей в программу-минимум литературы — это всегда отличное начало. Знакомясь с передовой мыслью человечества, вы войдете во вкус и захотите знать больше. Вскоре вам сложно будет ограничивать себя узкой специальностью, вас перестанут удовлетворять узкие рамки, а именно это и требуется.

Взгляните на любого человека из тех, что трудятся в вашей области, непосредственно рядом с вами, ведь каждый из них это целый мир, разговоры этих людей, воспоминания, их мысли и мнения естественным образом будут расширять и ваши горизонты. Благодаря ежедневному контакту с ними вы научитесь общаться и разовьете навыки общежития.

Старайтесь общаться с возможно большим числом самых разных людей. Пусть круг вашего общения постепенно расширяется.

Любая разновидность обучения вне учебных заведений пойдет на пользу и поможет вашему становлению.

, как поступила Зора Нил Хёрстон, бросив Говард и переехав в Гарлем.

Не давая своему уму закоснеть, вы будете постоянно расширять свой мир. Скоро идеи и возможности начнут сыпаться на вас как из рога изобилия, и тогда вы поймете, что этап вашего ученичества завершился самым естественным образом.

В конце 1960-х Дэниел Эверетт, тогда старшеклассник, чувствовал себя совсем пропащим. Холтвилл, приграничный калифорнийский городишко, где он рос, казался ему западней, и до местных жителей, в основном ковбоев, ему не было никакого дела.

Как уже упоминалось во второй главе, Эверетта всегда привлекала мексиканская культура, носителями которой были рабочие-мигранты, селившиеся на окраинах. Паренька интересовали их обычаи, ему нравилось наблюдать за ними, он полюбил их песни, звучание их языка. Иностранные языки давались Дэниелу легко, так что и испанский он выучил довольно быстро, и благодаря этому юноша стал вхож в мир мексиканцев. Этот народ казался отражением огромного, куда более интересного мира за пределами Холтвилла, вот только надежда на то, что когда-нибудь ему удастся вырваться за эти пределы, казалась несбыточной.

Дэниел начал употреблять наркотики — хоть какая-то отдушина, как он тогда рассуждал. А потом, в семнадцать лет, он познакомился с Керен Грэм, учившейся в той же школе, и жизнь круто изменилась. Детство Керен прошло на северо-востоке Бразилии, где трудились ее родители, христианские миссионеры. Дэниел полюбил гулять с ней и часами слушал рассказы о Бразилии. Он познакомился с ее родными, стал частым гостем в их доме. Самоотверженность и целеустремленность миссионеров восхищали его. Спустя несколько месяцев после встречи с Керен и ее семьей Дэниел обрел веру, стал христианином, а еще через год молодые люди поженились; супруги тоже собирались стать миссионерами.

Эверетт окончил Чикагский Библейский институт Дуайта Моуди по специальности «Зарубежная миссия»; в 1976 году они с женой поступили в Летний институт лингвистики — христианскую организацию, преподающую будущим миссионерам основы знаний, необходимых для того, чтобы переводить Библию на туземные языки и с ее помощью нести Слово Божие необращенным.

Пройдя курс обучения, Эверетт вместе с семьей (к этому времени у них с Керен родилось двое детей) был направлен на практику в лесной лагерь Института лингвистики в Чьяпас, на юг Мексики, для подготовки к тяготам миссионерской жизни. Молодым людям предстояло месяц прожить в деревушке и постараться за это время как можно лучше узнать местное наречие — диалект индейцев майя. Дэниел с блеском сдал все экзамены. Видя, как легко он справляется с программой, руководство института приняло решение предложить ему и его супруге самое сложное из всех назначений — поселиться в племени пираха, затерянном в дебрях Амазонки. Когда в начале XVIII века до этих мест добрались португальцы, многие туземные племена переняли их язык и вообще многое заимствовали у европейцев, но пираха, противясь европейскому влиянию, лишь отступили глубже в сельву. Там они жили в полной изоляции, почти не вступая в контакт с людьми извне. В 1950-е годы их обнаружили миссионеры; к этому времени в живых оставалось не более 350 пираха, разбросанных на огромной территории. Миссионеры, пытавшиеся выучить их язык, пришли к заключению, что это невозможно. Пираха не объяснялись по-португальски, у них не было письменности, а на слух все их слова казались одинаковыми. В 1967 году институт уже направлял туда супружескую пару с заданием изучить наконец язык пираха и хотя бы начать перевод Библии, но миссионерам не удалось продвинуться в этом деле. Их попытки разобраться в языке длились около десяти лет, в результате супруги, почти доведенные до безумия, взмолились, чтобы им прислали замену. Узнав об этом, Эверетт с воодушевлением устремился навстречу вызову. Они с женой были уверены, что станут первыми, кто расшифрует код.

В декабре 1977 года семья Эвереттов прибыла в деревню племени пираха. С первых дней Дэниел применял все методы, которым его обучали, — показывал туземцам предмет, например палку, и спрашивал, как они ее называют. Потом бросал палку на землю и просил произнести фразу, описывающую действие. За несколько месяцев ему удалось добиться неплохих успехов в изучении базового словарного запаса. Методики, освоенные в Институте лингвистики, неплохо работали, и Эверетт рьяно трудился. Всякий раз, слыша новое слово, он заносил его на отдельную библиографическую карточку. В углу карточек он пробивал отверстия, чтобы закрепить на брючном ремне, и десятками носил карточки с собой, постоянно тренируясь в произношении перед туземцами. Слова и фразы он пытался применять в разных ситуациях, иногда вызывая веселый смех пираха. Очень часто Эверетт был близок к отчаянию, но, глядя на детей пираха, он не сдавался. «Если малые дети могут освоить язык, — твердил он себе, — то и я смогу». Однако каждый раз, когда ему казалось, что удалось понять еще несколько фраз, выяснялось, что это очередная неудача. Отчаяние предшественников теперь становилось понятным.

Например, он постоянно слышал одно и то же слово в предложениях типа «человек только что ушел». Казалось, это слово и переводится как «только что». Но позже, слыша его в другом контексте, Эверетт догадался, что на самом деле этим словом называется тот самый миг, когда нечто появляется или исчезает, — человек, звук, да что угодно. Выходит, в действительности фраза описывает подобные переходные моменты, решил он, и это открытие пролило свет на то, как мыслят пираха. «Только что» даже примерно не покрывало всего богатства значений этого выражения. Такое же происходило и с другими словами, которые поначалу казались ему понятными. Эверетт обнаружил также, что в языке пираха отсутствуют некоторые категории, и это открытие противоречило всем известным ему лингвистическим теориям. У туземцев не было обозначений для цифр и чисел, левого и правого, не было даже простых названий цвета. Что это означало?

Однажды Эверетт — к тому времени он прожил у пира- ха около года — решил вместе с туземцами отправиться в поход в сельву. К его изумлению, эта вылазка помогла ему увидеть их жизнь и язык с новой стороны. Туземцы действовали и общались совсем по-другому, используя вместо слов сложные посвистывания, которые заменяли им привычный нам язык и помогали оперативно обмениваться информацией во время охоты. Способность пираха ориентироваться в этих дремучих и опасных зарослях была поразительна.

Эверетт внезапно осознал, в чем состоит его проблема: он существует отстраненно от пираха, не пытается разделить их жизнь и при этом желает просто учить их язык. Между тем язык неотделим от способов охоты, от культуры, от повседневных привычек и обычаев. Подсознательно, понял Эверетт, он ставил себя выше туземцев, их образа жизни — он жил среди них, точно зоолог, изучающий муравьев. Ему не удается проникнуть в тайну языка пираха, но причина провала — в несовершенстве методов, которыми он пользуется. Если он хочет выучить язык пираха так же, как учат его дети, нужно и самому превратиться в ребенка, жизнь которого зависит от этих людей, нужно участвовать в их повседневных делах, учиться общению с ними, в самом деле почувствовать себя беспомощным и слабым. (Полный отказ от чувства какого бы то ни было превосходства позднее приведет Эверетта к глубокому личностному кризису, в результате которого он утратит веру в свою роль как миссионера и навсегда выйдет из Церкви.)

Исследователь начал осуществлять задуманное на всех уровнях, входя в мир пираха, до тех пор скрытый от его глаз. Довольно скоро он начал понимать, как устроено их удивительное наречие. Лингвистические странности языка отражали уникальную культуру пираха, развившуюся в результате многовековой изоляции. Разделив жизнь туземцев, как если бы он был одним из их детей, Эверетт добился, что язык предстал перед ним во всей полноте и ясности, и это позволило ему добиться успехов в его понимании. Благодаря этому он сумел взять высоту, не покорившуюся никому из его предшественников.

Ученичество в сельве Амазонки, со временем позволившее Дэниелу Эверетту стать выдающимся лингвистом современности, открыло ему важную истину, применимую отнюдь не только в этой области знаний. Главная помеха в изучении чего-либо, даже такого трудного, как язык пираха, — совсем не изучаемый предмет сам по себе (человеческий мозг обладает поистине безграничными возможностями), а скорее определенные проблемы с обучаемостью, которые имеют тенденцию прогрессировать и усугубляться с возрастом. По мере того как мы становимся старше, растут самоуверенность и чувство превосходства, мы возмущаемся, когда что-то делается не по- нашему, с апломбом судим о том, что верно и неверно, часто опираясь на устаревшие догмы, усвоенные еще в юности. Уверенные в своих познаниях, мы закрываем глаза на существование других, альтернативных вариантов, не желаем ничего о них слышать. Мы хотим видеть и видим лишь подтверждение той истины, которую уже приняли. Подобная самоуверенность часто неосознанна и происходит из чувства страха перед незнакомым или непривычным. Мы редко замечаем это за собой, обычно воображая себя воплощением непредвзятости и справедливости.

Детям подобные недостатки, как правило, не свойственны. Они во всем зависят от взрослых и, естественно, чувствуют себя младшими. Но именно это чувство зависимости будит в детях жажду познания. Учась и узнавая новое, они стараются восполнить разрыв, чтобы не чувствовать себя такими беспомощными. Детский ум открыт для всего нового, они внимательны и наблюдательны. Вот почему дети так быстро и эффективно учатся.

В отличие от животных нам, людям, свойственно сохранять черты психической и физической незрелости даже в солидном возрасте.

Важно понять: ваша задача, попав в новую обстановку, узнать и усвоить как можно больше. Для этого постарайтесь вернуть детское чувство неуверенности — ощущение, что окружающие знают куда больше и вы смотрите на них снизу вверх, желая у них учиться и благополучно пройти свое ученичество. Отбросьте все предвзятые представления касательно той области знаний или ремесла, которому пришли учиться, — самодовольство будет лишь сковывать вас. Не бойтесь ничего. Общайтесь с людьми и как можно глубже внедряйтесь в их культуру. Проявляйте любознательность. В ответ ваш ум откроется, вы ощутите жажду познания. Разумеется, это всего лишь временное положение. Помещая себя в положение младшего, вы получаете возможность за пять — десять лет узнать достаточно, чтобы вновь обрести независимость, заявить о себе и стать настоящим, полновесным взрослым.

Отец Сесара Родригеса был кадровым офицером, всю жизнь он служил в американской армии, но решение Сесара (родившегося в 1959 году) поступать в военный колледж Южной Каролины, известный как Цитадель, было продиктовано вовсе не желанием пойти по стопам отца. Сесар намеревался заняться бизнесом и строить карьеру в деловом мире. Он, однако, счел, что необходимо преодолеть разбросанность и дисциплинировать свою жизнь, а лучшего места для этого, чем Цитадель, с ее суровым и жестким укладом, трудно было сыскать.

В одно прекрасное утро 1978 года, когда Родригес был на втором курсе, сосед по казарме поделился своими планами. Он собирался сдавать экзамены, необходимые для поступления на службу в авиационные подразделения ВВС и ВМС. Родригес решил присоединиться и тоже сдать экзамены — просто так. Он и не предполагал, что в результате успешно пройденных испытаний через несколько дней будет зачислен на курс подготовки летчиков для военно-воздушных сил. Первоначальное обучение летному делу и тренировочные полеты предполагалось проходить без отрыва от основных занятий здесь же, в Цитадели. Родригес согласился пройти обучение, решив, что все это довольно интересно, а если надоест, в любой момент можно прекратить. Тренировки давались ему без труда. Сесар получал огромное удовольствие от задач, которые приходилось решать, ему нравилась полная сосредоточенность, которой требовали полеты. Возможно, дальше будет не менее интересно, и Родригес решил продолжить обучение. Окончив Цитадель в 1981 году, он был направлен для прохождения десятимесячных летных курсов на базе ВВС в Вэнсе, штат Оклахома.

И вот тут-то внезапно начались трудности. Вэнс оказался Родригесу не по зубам. В Цитадели занятия проходили на легких самолетах «Сессна», здесь же тренировались на Т-37 — дозвуковых реактивных самолетах. Приходилось носить шлем весом 4,5 килограмма и восемнадцатикилограммовый парашют за спиной. Кабина была тесной и душной. Инструктор сидел рядом впритирку и, не спуская глаз с курсанта, следил за каждым движением. От напряжения, жары, физических перегрузок, возникающих при полетах на таких скоростях, Сесар обильно потел, его буквально трясло. Ему даже казалось, что самолет нарочно подпрыгивает в полете, норовя его ударить. К тому же в полете нужно было следить за непомерным количеством различных показателей и переменных параметров.

Работая на тренажере, Родригес управлял полетом относительно уверенно и ощущал, что держит ситуацию под контролем. Но, оказавшись в кабине реального самолета, не мог подавить панического страха и растерянности — его ум не справлялся с обилием информации, ему не удавалось решить, какие действия и в какой последовательности следует выполнять. После нескольких месяцев обучения он завалил сразу два полета подряд, получил неудовлетворительные оценки и, к стыду своему, был отстранен от полетов на целую неделю.

Прежде Родригесу не приходилось терпеть неудачи, все давалось ему легко. Преодолевать любые препятствия на жизненном пути было для молодого человека делом чести. Но перспектива, которая вырисовывалась перед ним сейчас, удручала. На курсы вместе с ним поступило семьдесят человек, и почти еженедельно кто-то выбывал из программы. Отсев был жестким, безжалостным. И он, судя по всему, следующий в очереди на отчисление, окончательное и бесповоротное. У него, конечно, были шансы исправить положение, когда допустят до следующего полета, но шансы очень маленькие. Почему у него не получается, он ведь старается изо всех сил? Может, подсознательно его страшит сам процесс полета? Но куда страшнее было потерпеть неудачу и провалиться.

Родригес вспоминал годы учебы в Цитадели. Несмотря на небольшой рост, он был отличным нападающим в футбольной команде. Тогда он тоже переживал минуты сомнений и даже паники. Однако обнаружилось, что усиленные тренировки — и физические, и умственные — помогают ему преодолеть страх, наверстать упущенное, исправить недостатки. В футболе его выручало то, что он раз за разом проигрывал ситуации, в которых чувствовал себя неуверенно, — благодаря повторению он осваивался в них, и страхи отступали. Ему нужно было больше практиковаться, как следует освоить процесс, тогда и результаты не заставляли себя ждать. А почему бы не применить этот рецепт и в теперешней ситуации?

Сесар стал проводить на тренажере втрое больше времени, приучая себя иметь дело с большим количеством всевозможных параметров. В часы отдыха он воображал, что находится в кабине пилота, повторяя те маневры, которые давались ему особенно плохо.

Когда его снова допустили до полетов, Сесар изо всех сил старался сосредоточиться, выжать из каждого занятия максимум. При каждом удобном случае он поднимался в воздух — например, если заболевал кто-то из курсантов, он тут же занимал его место. Медленно, постепенно молодой человек учился сохранять спокойствие в кресле пилота и управляться со всеми сложными операциями. Через две недели после возобновления полетов ему удалось пройти тест и остаться на курсах. По успеваемости он теперь занимал место в середине группы.

Когда до окончания обучения оставалось десять недель, Родригес критически оценил свое положение. Он уже слишком продвинулся, чтобы сдаться и сложить руки. Ему нравилось решать сложные задачи, нравилось летать, а теперь стало понятно — больше всего на свете он хочет стать летчиком-истребителем. Но для этого нужно было окончить курс одним из лучших. В их группе было несколько «золотых парней», будто созданных для полетов. Перегрузок они не боялись, а наоборот, словно подзаряжались от них энергией. Сесар в число «золотых парней» не входил, скорее был их противоположностью, но делать нечего. Решительность и упорство и раньше помогали ему в жизни, должны были помочь и теперь. В последние недели предстояло заниматься на сверхзвуковом самолете Т-38, и Сесар попросил своего нового инструктора, Уилса Уилера, не щадить его и не давать спуску — ему непременно нужно войти в число лучших курсантов, и ради этого он был готов на все.

Уилер пошел ему навстречу. Он безжалостно гонял Родригеса, давал нагрузку в десять раз большую, чем «золотым парням», заставлял многократно повторять каждый маневр, пока курсант не падал в изнеможении. В полете инструктор подмечал все слабые стороны Родригеса и заставлял снова и снова упражняться именно в том, что Сесар особенно не любил. Он беспощадно и язвительно критиковал своего ученика.

И вот однажды во время тренировочного полета на Т-38 Родригеса посетило странное и упоительное чувство — казалось, будто самолет стал продолжением его рук. Должно быть, так ощущают полет «золотые парни», подумал он, только для этого ему потребовалось десять месяцев изматывающей работы. Родригес больше не увязал в деталях, пытаясь припомнить все, что должен сделать. Возникло ощущение, хотя и смутное, возможности иного, высшего мышления — он мог видеть общую картину полета в составе эскадрильи и в то же время управлять всеми сложными операциями в кабине. Это чувство появлялось и исчезало, но было таким потрясающим, что им окупались все усилия, весь нелегкий труд.

В итоге Сесар Родригес окончил курс третьим и получил назначение на прохождение вводного курса для летчиков-истребителей. Там, в еще более сложных условиях, где конкуренция была еще выше, все повторилось снова. Сесару опять и опять приходилось догонять и перегонять «золотых парней», и — терпением и трудом — он добивался своего.

Постепенно он рос в чинах и стал полковником ВВС США. Одержав в 1990-е годы три победы в воздушных боях, он получил звание аса.

Что отличает истинных мастеров от всех прочих? Часто эти отличия на удивление просты. Обучаясь чему-то, мы нередко приходим в отчаяние — кажется, что нам со всем этим не справиться, это выше наших возможностей. Уступив этому чувству, мы, сами того не замечая, предаем самих себя и только потом окончательно сдаемся. В группе Родригеса было много курсантов, которые по способностям ничуть не уступали ему, но не прошли испытания до конца. Разница между ними не столько в целеустремленности, сколько в полном доверии самому себе. Многим из тех, кто преуспел в жизни, в юности приходилось что-то осваивать — вид спорта, игру на музыкальном инструменте, иностранный язык или еще что-то. Им не понаслышке знакомо это переживание — преодоление страхов и отчаяния, переход к циклу ускоренного обратного хода. Поясню. В моменты, когда настоящее полно сомнений, в памяти всплывают воспоминания о прошлом удачном опыте. Наполняя нас уверенностью, они помогают проскочить точку, на которой другие застревают или опускают руки и сдаются.

Постепенно навык усваивается, становится частью вашей нервной системы. Вам уже не нужно вдумываться, вникать в детали, и это позволяет видеть более широкую картину. Это — восхитительное чувство, и к нему вас приведет практика, приведет непременно, независимо от того, с какой степенью одаренности вы были рождены. Единственное, что может помешать, — это вы сами, ваши переживания: скука, паника, отчаяние, неуверенность. Вы не в силах справиться с ними, но для процесса обучения это нормальные переживания, через них проходят решительно все, включая больших мастеров. А вот что в ваших силах — это верить в успех. Скука улетучится, как только вы займетесь делом. Паника исчезнет после многократных повторений. Отчаяние и разочарования — верный признак движения вперед, сигнал того, что мозг осваивает все более сложные вещи и на новом уровне нуждается в дополнительной практике. На смену сомнениям придет уверенность, когда вы достигнете мастерства. Поверьте, что все это произойдет, позвольте естественному процессу обучения двигаться вперед, и все прочее тоже наладится.

А. Билл Брэдли (род. 1943) влюбился в баскетбол примерно в десятилетнем возрасте. У высокого для своего возраста мальчишки было одно преимущество — рост. Но и только — других природных данных к игре у него не имелось. Медлительный, неуклюжий, он даже не мог высоко подпрыгнуть. Компенсировать все эти недостатки можно было только усердными тренировками. И Билл решительно принялся за дело, что в результате привело к разработке одной их самых жестких и суровых, но и наиболее эффективных систем тренировок в истории спорта.

Умудрившись раздобыть ключ от спортзала, Билл сам определил себе график — по три с половиной часа тренировок ежедневно после уроков и по воскресеньям, по восемь часов каждую субботу и по три часа ежедневно во время летних каникул. Этого расписания он неукоснительно придерживался на протяжении нескольких лет. Во время тренировок, чтобы укрепить ноги и добиться хорошей прыгучести, он привязывал к ногам десятифунтовые грузы. По мнению Билла, хуже всего дело у него обстояло с дриблингом, и основной своей слабостью он считал медлительность. Значит, нужно действовать в этом направлении и научиться классно пасовать, компенсируя этим недостаток скорости.

Отрабатывая дриблинг, Билл шел на всевозможные ухищрения. Чтобы не видеть мяч, он надевал на нос оправу от очков с подклеенными снизу картонками. Так он научился вести мяч, не глядя на него и наблюдая за обстановкой, — навык чрезвычайно важный для пасующего игрока. Билл расставлял на поле стулья, которые заменяли ему других игроков. Он часами бегал между ними с мячом, пока не почувствовал, что может скользить, легко меняя направление. Юноша выполнял эти упражнения часами напролет, не думая ни о скуке, ни о боли.

Бродя по улицам своего родного городка в Миссури, Билл старался смотреть прямо перед собой и, не поворачивая головы, замечать, что за товары выставлены в витринах магазинов. Он непрерывно упражнялся в этом, а обманные движения и финты отрабатывал даже по ночам — все это тоже могло восполнить недостаточное проворство.

Всю свою творческую энергию и пыл Билл вкладывал в разработку новаторских и эффективных способов тренировки. Однажды Брэдли всей семьей отправились в круиз в Европу на трансатлантическом лайнере. Наконец-то, радовались родители, наконец-то сын сделает передышку, прекратит на время свои тренировки — на корабле просто нет места для этого. Но под палубой на всю длину судна тянулись довольно узкие — в них едва могли бы разойтись два пассажира — коридоры длиной 900 футов*. Чудесное место, здесь можно было отрабатывать дриблинг на высокой скорости, не теряя при этом контроля над мячом. Чтобы еще больше усложнить ситуацию, Билл решил надевать особые очки, суживающие поле зрения. Каждый день он часами носился из конца в конец коридора, пока не окончилось плавание.

Год за годом Брэдли занимался таким образом, и не напрасно: он сумел добиться своего — стал блестящим игроком, настоящей звездой баскетбола. Будучи студентом Принстонского университета, он входил в сборную страны среди спортсменов-любителей, потом играл как профессионал за Национальную баскетбольную ассоциацию «Нью-Йорк Никс». Болельщики приходили в восторг, видя его ошеломительные пасы, от которых оставалось впечатление, что у Билла есть глаза по бокам головы и на затылке, и это не говоря о невероятной технике дриблинга, фантастических финтах, обманных движениях и удивительном изяществе, с которым игрок двигался по полю. Мало кто знал, что эта кажущаяся легкость — результат долгих часов изнурительных тренировок, продолжавшихся много лет подряд.

Б. Когда Джону Китсу (1795-1821) было всего восемь лет, его отец, упав с лошади, разбился насмерть. Мать, так и не оправившись от потери, скончалась семью годами позже, оставив осиротевших детей — Джона, двух его братьев и сестру — почти без средств к существованию. Назначенный опекун забрал Джона, старшего из детей, из закрытой школы и отправил в Лондон обучаться медицине при больнице — университетское образование было юноше не по карману, ему предстояло как можно скорее выучиться зарабатывать на жизнь, и медицинское дело казалось лучшей карьерой для него.

* Около 274 метров.

В последние годы учебы в школе Китс увлекся чтением и горячо полюбил литературу. Горя желанием продолжить образование, в свободное время он ходил в библиотеку, где жадно прочитывал все книги, какие только мог найти. Спустя некоторое время ему захотелось попробовать себя в стихосложении. Так как ни наставника, ни доступа к каким бы то ни было литературным кружкам у него не было, Китс прибег к единственному для него способу научиться писать стихи: перечитал произведения всех величайших поэтов XVII и XVIII веков. Затем, беря за образец поэтическую форму и стиль того или иного автора и стараясь подражать ему, он писал собственное стихотворение. Имитации удавались юноше великолепно, и вскоре он с легкостью кропал вирши в десятках всевозможных стилей, всегда, однако, внося в них нотки своей индивидуальности.

Шли годы, Китс продолжал заниматься стихосложением и, наконец, принял важное решение: писать стихи — его призвание, он должен посвятить этому занятию всего себя без остатка. Но следовало найти способ зарабатывать этим ремеслом на жизнь. Чтобы окончательно завершить курс усердного самообучения, решил Китс, ему остается написать настоящую поэму — длинную, никак не меньше четырех тысяч строк. Темой поэмы был выбран древнегреческий миф об Эндимионе. «„Эндимион", — писал Китс другу, — станет испытанием, пробой силы моего воображения и, в первую голову, способности к вымыслу... для чего мне предстоит извлечь 4000 строк из этого незамысловатого эпизода и наполнить их Поэзией».

Юноша установил сам для себя жесткие сроки: семь месяцев на написание поэмы, по пятьдесят стихотворных строк в день, пока не будет готов черновой вариант.

Пройдя три четверти пути, Китс почувствовал, что начинает проникаться ненавистью к своему еще не рожденному детищу. Работу он, однако, не бросил, собираясь завершить ее в установленный срок. В «Эндимионе» Китсу не нравились многословие и цветистость слога. Но упражнения — а поэма и была для него таким упражнением — для того и нужны, чтобы выявлять ошибки и слабые места. «В „Эндимионе", — писал он позднее, — я очертя голову бросился в море и благодаря этому познакомился с течениями, зыбучими песками и скалами куда ближе, чем если бы оставался на зеленом бережке... попивая чай и внимая душеспасительным советам».

Впоследствии Китс извлек пользу из всего, чему научился, трудясь над созданием «посредственного произведения», как он сам считал. Отныне для него не существовало понятия «не пишется» — он научился работать невзирая на обстоятельства. Он приобрел навык писать быстро, энергично и сосредоточенно, выполняя работу за несколько часов. Так же споро он и перечитывал текст, выверяя его. Китс обрел способность критиковать себя и посмеивался над своими излишне романтическими устремлениями. Он мог хладнокровно оценить собственную работу. Ему открылось, что самые яркие мысли часто посещают его как раз, когда он пишет стихи, и что надо смело продолжать работу, иначе подобных откровений не получить. И самое, может быть, важное: взяв «Эндимион» за неудачный пример, Китс выработал свой художественный стиль — лаконичный стих, наполненный мыслью и образами. Благодаря всем этим важным урокам в 1818 и 1819 годах, прежде чем он тяжко заболел, Китсу удалось создать немало превосходных стихов — среди них особо можно выделить великолепные оды, — вошедших в сокровищницу англоязычной литературы. Думается, можно назвать эти два года самыми плодотворными в истории западной литературы, а все это стало возможным благодаря суровому самообучению, пройденному Китсом.

По природе нам, людям, свойственно избегать всего, что кажется слишком трудным или неприятным. Той же тенденции мы придерживаемся и когда отрабатываем какой- то навык.

Если мы знаем, что за нами не ведут наблюдения, что никто не будет давить на нас и заставлять заниматься, внимание наше рассеивается, мы расслабляемся и перестаем стараться.

Как правило, мы весьма консервативны в учении и практике и следуем тому, что до нас уже делали другие, а для отработки тех или иных навыков выполняем известные, общепринятые упражнения.

Запомните — это путь дилетантов. Для достижения уровня мастерства следует принять то, что мы назовем практикой в сопротивлении.

Принцип прост: приступая к практике, вы начинаете двигаться в противоположном направлении от всех этих, таких естественных, искушений.

Прежде всего, не поддавайтесь искушению быть милым и добрым по отношению к себе. Отныне вы самый придирчивый критик самого себя, смотрите на свою работу как бы глазами другого человека. Вы должны видеть все свои слабости, замечать все провальные пункты. В своих занятиях и тренировках вы будете делать акцент именно на них. Преодолевая боль и страдания, которые все это может принести, вы будете получать какое-то извращенное удовольствие.

Во-вторых, противьтесь соблазну дать себе поблажку и хоть немного расслабиться. Наоборот, с удвоенной силой стремитесь сосредоточиться на том, что вы делаете в эту минуту, словно ничего важнее для вас нет и быть не может. Выполняя, казалось бы, рутинные, однообразные задания, старайтесь отнестись к ним как можно более творчески. Вы сами изобретаете для себя упражнения, помогающие справиться с тем, что дается вам особенно трудно. Вы ставите себе определенные планки и неумолимо определяете жесткие сроки, постоянно заставляя себя работать на пределе возможного. Благодаря этим усилиям вам удастся брать все новые высоты, отрабатывать и оттачивать необходимые элементы до уровня более высокого, чем у прочих.

И вот результат — за пять часов такой работы, напряженной, сосредоточенной, вы добьетесь лучших результатов, чем другие сумеют достичь только за десять.

Однажды — дело было в 1885 году — двадцатидвухлетний Генри Форд впервые увидел бензиновый двигатель, и это была любовь с первого взгляда. Форд учился на машиниста, ему уже приходилось работать со всевозможными механизмами и моторами, но они не шли ни в какое сравнение с двигателем нового типа, мощным, вырабатывающим энергию. В воображении молодого человека возник совершенно новый тип самоходной повозки, способный произвести переворот в транспортной технике. Разработка автомобиля подобного типа стала для Форда делом всей его жизни.

Форд работал инженером в «Электрической компании Эдисона». Трудясь в ночную смену, дневное время он посвящал конструированию двигателя внутреннего сгорания. В сарайчике во внутреннем дворе своего дома он оборудовал крохотную мастерскую и приступил к работе. Мотор он мастерил из металлолома, который тащил в дом отовсюду. К 1896 году при поддержке друзей, которые помогли с приобретением ходовой части, Форд построил первую свою машину, которую назвал квадрици- клом, и проехался на ней по улицам Детройта.

В те годы одновременно с Фордом над созданием автомобилей работали многие. То была эпоха жесточайшей конкуренции, новые компании возникали и так же быстро погибали. Квадрицикл Форда неплохо выглядел и быстро ездил, но был слишком мал и, сделанный «на коленке», не годился для массового производства. Понимая это, Форд занялся вторым автомобилем, который был бы рассчитан на тиражирование в производственных масштабах. Уже через год он закончил работу над этой моделью, настоящим чудом конструкторской мысли. Машина была несложной в управлении и в уходе. Все в ней было сориентировано на простоту и компактность. Форду недоставало лишь финансовой поддержки и стартового капитала, чтобы запустить модель в массовое производство.

Выпускать автомобили в конце 1890-х было делом не только рискованным, но и невероятно трудным. Оно требовало колоссальных денежных затрат и сложной коммерческой структуры, учитывавшей все детали, шедшие в производство. Форд не мешкая нашел влиятельного сторонника: он заручился поддержкой Уильяма Мерфи, одного из крупнейших бизнесменов Детройта. Вновь созданную фирму нарекли «Детройтская автомобильная компания», и все, кто в этом участвовал, возлагали на нее большие надежды. Однако проблемы не заставили себя ждать. Автомобиль, разработанный Фордом, нуждался в переделках — все его детали были закуплены в разных местах, некоторые были дефицитными и слишком громоздкими. Это не удовлетворяло изобретателя. Он настаивал на доработке проекта, старался довести его до идеала. Но это требовало чересчур много времени, заставляя нервничать Мерфи и других инвесторов. В 1901 году, через полтора года после образования компании, совет директоров принял решение о ее ликвидации. Деловые люди потеряли веру в Генри Форда.

Анализируя неудачу, Форд пришел к выводу, что, работая над проектом, он пытался удовлетворить слишком многие требования потенциальных потребителей. Значит, надо начать все сначала, подумать о легкой машине небольших размеров. Ему удалось убедить Мерфи дать ему еще один шанс — редкое явление в только начинающем развиваться автомобильном бизнесе. Мерфи, к счастью, по-прежнему верил в талант Генри Форда и принял предложение. Вместе они создали «Компанию Генри Форда». С самого начала, однако, Мерфи жестко давил на компаньона, настаивая, чтобы создаваемый автомобиль был поскорее запущен в массовое производство, иначе и эту компанию постигнет судьба предыдущей. Форд, со своей стороны, не терпел вмешательства

людей, ничего не понимавших в проектировании и не знавших о высоких стандартах, которые он пытался установить.

Мерфи пригласил специалиста со стороны, поручив ему контролировать процесс. Форд был глубоко возмущен и вышел из компании менее чем через год после ее создания. На сей раз разрыв с Мерфи был окончательным. Деловой мир, сочтя Генри Форда отработанным материалом, списал его со счетов. Он использовал два своих шанса, и никто никогда не стал бы давать ему третьего, учитывая, какая уйма денег стояла на кону. Но друзья и родные видели, что сам Форд жизнерадостен и нисколько не подавлен. Он охотно объяснял всем и каждому, что извлек из этого бесценные уроки: он мысленно проанализировал все сбои и промахи, как если бы речь шла о работе часов, и нашел причину неудач — оба раза ему не давали достаточно времени, чтобы устранить все недоделки. «Денежные мешки» лезли не в свое дело — в механику и проектирование. Их неквалифицированные, посредственные идеи только тормозили процесс. Форду претила мысль о том, будто деньги дают всем этим людям такое право, особенно в ситуации, когда именно качественный проект и был залогом успеха.

Это означало, что нужно было искать способ добиваться полной независимости от инвесторов. Для Америки, в то время все более обюрокрачивавшейся, подобный подход был в новинку. Форду необходимо было придумать некую новую форму организации процесса, собственную бизнес-модель, которая соответствовала бы его темпераменту и его потребностям, — необходимо было собрать команду, которой он мог бы доверять, и оговорить условие, что при решении любого вопроса последнее слово остается за ним.

Учитывая сложившуюся репутацию Форда, найти инвестора, казалось, было невозможно, но после нескольких месяцев напряженных поисков он обрел идеального партнера — им был Александр Малькольмсон, эмигрант из Шотландии, сделавший состояние на торговле углем. С Фордом их роднили нешаблонное мышление и готовность рисковать. Малькольмсон согласился профинансировать производство автомобилей, не вмешиваясь в рабочий процесс. Форд работал над созданием принципиально нового типа завода по сборке машин, где он мог бы эффективно контролировать все этапы сборки новой модели, получившей название «Модель А». Это был самый легкий автомобиль из всех существовавших к тому времени, простой в сборке и управлении и — надежный. «Модель А» была кульминацией последних лет работы Форда, расчетов, проектирования. Собирать ее должны были на конвейере, что обеспечивало поточное производство.

Сборочный завод был построен, и Форд потратил немало усилий, добиваясь, чтобы рабочие выпускали по пятнадцать машин за день, — по тем временам весьма высокая производительность. Изобретатель продумал до мелочей каждый аспект производства — это был действительно его автомобиль, от первого до последнего винтика. Он даже сам работал на линии сборочного конвейера, чем завоевал сердца рабочих. Заказы на «Модель А» — автомобиль превосходного качества и при этом недорогой — буквально начали сыпаться, и к 1904 году «Форд Мотор Компани» пришлось расширяться. Вскоре компания — одна из немногих переживших эпоху начала автомобилестроения — стала настоящим гигантом по сравнению с другими, современными ей.

Генри Форд принадлежал к числу людей, имеющих природный талант к механике. Кроме того, он был наделен важным качеством, присущим большинству великих изобретателей, — способностью отчетливо представлять себе части целого и понимать, как они действуют вместе. Стараясь объяснить кому-то, как работает какая-то машина, Форд хватался за бумагу — набросать чертеж ему было проще, чем подыскивать слова. При таком складе ума ему быстро и легко далось ученичество, касавшееся машин. Но когда дело дошло до массового производства его изобретений, Форд столкнулся с трудностями и понял, что в этой области ему не хватает познаний. Требовалось пройти новое ученичество, сделаться бизнесменом и предпринимателем. К счастью, работа с механизмами научила его четкости и ясности мысли, терпению, а также таким подходам к решению задач, которые можно было применять в любой области.

Если механизм отказал и не работает, не корите себя, не отчаивайтесь, не опускайте руки. В действительности эта поломка — скрытое благо. Подобные сбои обычно не только выявляют ваши слабости, но и указывают пути их исправления. Просто продолжайте мастерить, дорабатывать, пока не начнет получаться.

Тот же принцип применим к любого рода деятельности, в том числе предпринимательской и организационной. Ваши ошибки и провалы — самые настоящие средства обучения. Они помогут вам, указав на ваши собственные недостатки. Трудно узнать о подобных вещах от окружающих, ведь зачастую они бывают неискренни как в похвалах, так и в критике.

Обратите пристальное внимание на состав и структуру коллектива — как организована ваша команда, насколько вы можете быть независимым от источника финансов. Все это — элемент общей картины, и подобные организационные вопросы нередко оказываются скрытой причиной неудач.

Посмотрите на это таким образом: неудачи бывают двух сортов. Первые постигают вас, если вы вообще не пытаетесь претворить свои идеи в жизнь, потому что боитесь или медлите, дожидаясь идеально подходящего момента. Эти неудачи не могут научить ничему, а подобная ложная скромность губительна. Причина вторых — решительный и предприимчивый характер. Если вас постигает неудача на этом пути, удар по репутации — ничто по сравнению с полезным уроком, который вы извлечете в результате. Повторные неудачи закалят вас и с полной ясностью покажут, как вам нужно действовать.

В самом деле,

Как бы то ни было, если ваша стезя — предпринимательство, на этапе ученичества старайтесь как можно раньше выносить свои идеи на публику, ожидая и даже надеясь, что они потерпят неудачу. Терять вам нечего, а приобрести можно многое.

Рисовать Сантьяго Калатрава (род. 1951) полюбил с раннего детства. Повсюду, куда бы ни шел, он таскал с собой карандаши. Его занимал некий парадокс рисования. В Валенсии, испанской провинции, где он родился и рос, яркое средиземноморское солнце придавало четкие рельефные контуры предметам и всему, что так нравилось изображать мальчику: камням, деревьям, зданиям, людям. Постепенно, в течение дня, их очертания немного сглаживались. То, что он рисовал, в реальности не было застывшим и статичным — все двигалось, менялось, и именно в этой переменчивости была жизнь. Как схватить движение, как перенести его на бумагу, перевести в застывшее изображение?

Сантьяго брал уроки, знакомился с разными техниками и приемами, позволяющими создать иллюзию остановленного на миг движения, но этого ему было недостаточно. В поисках ответа юноша обратился к математике и освоил начертательную геометрию, объяснявшую, как представлять объекты в двух измерениях. Уровень его повышался, а интерес к предмету становился глубже. Казалось, все предопределено, карьера художника ему обеспечена, и в 1969 году Сантьяго поступил в Школу искусств и ремесел в Валенсии.

Калатрава проучился всего несколько месяцев, когда незначительное на первый взгляд событие изменило ход его жизни: разглядывая товары в магазине канцелярских принадлежностей, он обратил внимание на нарядно оформленную брошюру с описанием произведений великого архитектора Ле Корбюзье. Каким-то удивительным образом этому архитектору удалось создать оригинальные, самобытные формы. Даже такие простые вещи, как лестничный пролет, у него превращались в динамичные скульптуры, настоящие произведения искусства. На здания, созданные Ле Корбюзье, казалось, не действует земное тяготение, а их очертания создавали ощущение движения. Изучив брошюру, Калатрава загорелся — теперь ему хотелось раскрыть секрет того, как создаются подобные здания. При первой возможности он перевелся в Школу архитектуры здесь же, в Валенсии.

В 1973 году Калатрава закончил учебу, получив весьма солидную подготовку. Теперь ему были известны все важнейшие принципы и тонкости проектирования зданий. Он был вполне готов к тому, чтобы найти место в какой-нибудь архитектурной компании, приступить к работе и потихоньку делать карьеру. И все же молодого человека не оставляло чувство, что в его знаниях имеется какой-то глобальный пробел. Рассматривая великие архитектурные творения, которыми он так восхищался, — Пантеон в Риме, работы Гауди в Барселоне, мосты, возведенные в Швейцарии Робером Майяром, — он все- таки не представлял в полной мере, как именно их строили. Он сам уже мог прочитать лекцию об их форме, эстетических достоинствах и прочем, но не понимал толком, как они были возведены, как подогнаны отдельные элементы и благодаря чему зданиям Ле Корбюзье удается создать ощущение движения, динамизма. Это было все равно что уметь изобразить птицу, но при этом не понимать, каким образом она летает.

Как и с рисованием, Калатраве захотелось выйти за пределы поверхностного знакомства с элементами оформления и нащупать что-то более реальное. Он чувствовал: мир меняется, что-то носится в воздухе. Прогресс в технологии и современные материалы открывали поистине революционные возможности для архитектуры нового типа, но, чтобы добиться успеха, необходимо поучиться еще и инженерному делу. Такие размышления подвели Сантьяго к важному решению: начать все сначала и поступить в Высшее техническое училище Швейцарской Конфедерации в Цюрихе и получить диплом инженера. Да, это будет нелегко, но это шанс научиться думать, рассуждать и чертить как инженер. Он узнает, как строят дома, и это раскрепостит его, навеет свежие идеи, поможет расширить границы возможного.

В первые несколько лет Калатрава усердно трудился, постигая основы инженерного дела, математику и физику, без которых в этой области обойтись невозможно. По мере продвижения вперед он вновь был захвачен мыслями о парадоксе, преследовавшем его с детства, — как средствами изобразительного искусства передать движение и изменения. Золотое правило архитектуры гласило — здание должно быть стабильным и неподвижным. Калатрава испытывал сильнейшее искушение нарушить этот незыблемый закон. Свою диссертацию он решил посвятить исследованию именно этого вопроса — привнесению в современную архитектуру настоящего движения. Вдохновляемый разработками космических кораблей НАСА и крыльями, которые Леонардо да Винчи сконструировал, изучив анатомию птичьего крыла, в качестве темы своей работы Калатрава избрал сгибание конструкций — он исследовал, как с помощью новаторской инженерии заставить конструкции двигаться и трансформироваться.

В 1981 году, написав диссертацию, он наконец приступил к работе — после четырнадцати лет обучения в высших учебных заведениях искусству, архитектуре и инженерному делу. В последующие годы Калатрава экспериментировал, проектируя раскладные двери, окна и крыши нового типа — они двигались и открывались необычными способами, изменяя весь облик здания. В Буэнос-Айресе он создал раздвижной мост, который не поднимается вверх, а разворачивается по течению реки. В 1996 году Калатрава шагнул еще дальше, построив здание Художественного музея в Милуоки. Его длинный холл из стекла и металла с потолком в восемьдесят футов полностью закрыт сверху огромным подвижным светозащитным экраном. Экран снабжен двумя ребристыми панелями, которые открываются и закрываются, точно крылья гигантской чайки, приводя в движение всю постройку и создавая у зрителей полное впечатление, что здание вот- вот взмоет в небо.

Мы, люди, живем в двух мирах. Во-первых, нас окружает наружный мир внешнего облика — разнообразные очертания и формы предметов, привлекающие наш взгляд. Но за ним, скрытый от глаз, таится другой мир — проникнув в него, можно понять, как работают вещи, разобраться в их строении и составе, во взаиморасположении и взаимодействии частей, образующих целое. Этот второй мир не так бросается в глаза. Его сложнее понять. Он не виден глазу и открывается лишь мысленному взору, ибо только мысль способна пролить свет на реальное положение дел. Но эта сторона, объясняющая, как устроены разные вещи, оказывается не менее поэтичной, стоит начать в ней разбираться: она раскрывает тайны жизни, того, как движется и меняется все, что нас окружает.

Это различие между «что» и «как» можно отнести почти ко всему, что нас окружает, — мы видим механизмы и машины, а не принцип их действия, рассматриваем людей, занятых общим делом, как организацию, но не обращаем внимания на структуру их группы или на то, как производится и распространяется продукция. (Точно так же мы склонны судить о людях по внешнему облику, а не по особенностям характера, которыми и объясняются их поступки или слова.) Калатрава обнаружил, что, преодолев это разделение, объединив «что» и «как» архитектуры, можно получить более глубокие, а вернее, более целостные знания в этой области. Архитектор не удовольствовался тем необходимым объемом знаний, который полагается для строительства зданий, и охватил куда больший. Это позволило ему создать бесконечно поэтичные и возвышенные творения, раздвинуть границы, смело перешагнуть условности самой архитектуры.

Важно понять: мы живем в мире, который, к несчастью, постигло разделение, и случилось это лет пятьсот назад, когда искусство и науку стали понимать как различные сферы, не связанные друг с другом. Ученые и технические специалисты существуют в собственном мире, сосредоточиваясь главным образом на стороне «как». Прочие живут в мире внешних образов, обличий, пользуясь плодами рук первых, но имея самое слабое представление о том, как все это действует. Раскол, о котором говорится, возник вскоре после эпохи Возрождения, идеалом которой было объединение двух этих форм познания. Вот почему по сей день волнуют нас творения Леонардо да Винчи, вот почему до сих пор эпоха Возрождения кажется идеальной современным людям. А ведь в действительности будущее именно за таким, более целостным знанием, особенно если учесть, насколько больше информации сейчас имеется в нашем распоряжении. Как интуитивно почувствовал и понял Калатрава, это должно стать частью нашего ученичества. Нужно непременно стараться как можно глубже постичь технологию, которой мы пользуемся, принцип действия группы, в которую входим, досконально разобраться с экономическими аспектами своей отрасли, понять, откуда она черпает силу. Мы должны постоянно спрашивать себя — как все это работает, как делаются дела, принимаются решения, как устроены взаимоотношения в коллективе? Углубляя таким образом знания, мы получаем более содержательное и полное представление о реальности и приобретаем силы для ее изменения.

С детства, проходившего в пригороде Питсбурга (штат Пенсильвания), Пола Грэма (род. 1964) привлекали компьютеры, которые он видел в телевизионных программах и кино. Компьютеры представлялись ему электронным разумом с безграничными возможностями. В ближайшем будущем, как ему казалось, с ними можно будет разговаривать: скажешь — и машина выполнит все, что пожелаешь.

Старшеклассником Пол был направлен на программу для одаренных учеников, где получил возможность поработать над творческим проектом по своему выбору. Грэм решил взять за основу проекта школьный компьютер IBM, который использовался для распечатки табелей успеваемости и расписания занятий. Доступ к подобному устройству он получил впервые, и хотя компьютер был примитивным (программировали его с помощью перфокарт), мальчику он казался настоящим чудом, дверью в будущее.

Прошло несколько лет, все это время Пол самостоятельно осваивал азы программирования — просматривал книги по данной теме, но по большей части прибегал к методу проб и ошибок. Результаты он видел мгновенно, как если бы писал масляными красками по холсту, и если программа работала как надо, на его взгляд, она выглядела красивой, правильной — совершенной.

Метод проб и ошибок оказался эффективным и удобным. Полу нравилось самостоятельно разбираться в предмете, он делал открытия и при этом не обязан был следовать чьим-то жестким указаниям. (В таком подходе заключена вся сущность хакерства.) Чем лучше он осваивал программирование, тем больше пользы удавалось из этого извлечь.

Решив продолжить образование, Грэм выбрал для этого Корнельский университет, кафедра информатики которого была в те годы одной из лучших в стране. Здесь он наконец приобрел базовые знания, получил представление об основных принципах программирования и попутно избавился от ошибок и скверных хакерских привычек, появившихся за прошедшие годы. Пола заинтересовало новое направление разработок в области искусственного интеллекта — это был ключ к созданию именно таких компьютеров, о которых он мечтал в детстве. Решив, что было бы здорово оказаться на переднем крае новой области, он поступил в аспирантуру на кафедру информатики Гарвардского университета.

В Гарварде Грэм окончательно понял, что не создан для строго научной и академической деятельности. Он терпеть не мог писать отчеты и научные статьи. Университетский подход к программированию был ему скучен, он выхолащивал весь процесс, начисто лишая радостного волнения, задора и радости, которые неизбежно возникали, когда он делал свои открытия, пробуя и ошибаясь. В душе Пол оставался хакером, ему нравилась самостоятельность.

В Гарварде он встретился с другим таким же хакером, Робертом Моррисом. Вдвоем они углубились в изучение языка программирования Лисп. Этот язык казался самым многообещающим, мощным и гибким из всех. Человек, выучивший его, мог сказать, что получил прозрение и понял что-то принципиально важное о программировании как таковом.

Разочарованный гарвардской кафедрой, Грэм решил сам разработать себе аспирантскую программу: он решил, что станет посещать разные занятия и в процессе определит, что ему действительно интересно и нужно. К большому своему удивлению, он обнаружил, что его заинтересовало изобразительное искусство — как собственно живопись, так и курс истории искусств. Для него это означало только одно: в данный вопрос следует вникнуть и понять, куда приведет его этот интерес.

Защитив в Гарварде диссертацию по информатике, он поступил в Род-Айлендскую художественную школу, потом учился живописи в Академии изящных искусств во Флоренции. В Штаты Грэм вернулся без гроша, но был полон решимости совершенствоваться в живописи. Он кое-как перебивался, давая консультации по программированию.

Шли годы, и Пол начал задумываться о том, в верном ли направлении развивается его жизнь. В эпоху Возрождения художники непременно проходили обучение у мастеров, но что можно сказать о его собственном ученичестве? Создавалось впечатление, будто у его жизни нет четкого плана или направления. Все это напоминало низкого пошиба хакерство времен его школьной юности, когда он составлял программы из кусков, латал их кое-как, методом тыка, постоянно ошибаясь и снова пробуя разные «примочки», выясняя, будет ли это работать. Выстраивая собственную жизнь таким способом, наполовину вверяясь случаю, он, по крайней мере, точно выяснил, от чего хочет держаться подальше — от университетов и чистой науки, работы в крупных корпорациях, любой политической деятельности. Ему хотелось делать вещи — нравился сам процесс. В конечном счете самым значимым для него было наличие возможностей — важно было иметь шанс двигаться в том или ином направлении, меняя вектор движения в зависимости от того, что предлагала жизнь. Если за эти годы ему удалось чему-то выучиться, это, можно сказать, произошло «не благодаря, а вопреки».

В 1995 году Пол Грэм услышал по радио о «Нетскей- пе» — компания расхваливала свои перспективы и обсуждала, как в недалеком будущем все товары будут продаваться через Интернет, а «Нетскейп», лидер, будет прокладывать путь остальным. Дела Грэма снова были плохи, но даже с пустыми карманами он категорически не хотел возвращаться к прежнему и зарабатывать консультациями. Призвав на помощь старого друга-хакера Роберта Морриса, он предложил ему вместе разработать программное обеспечение и заняться онлайн-бизнесом. Идея Грэма состояла в том, чтобы создать программу, которая позволила бы пользователям создавать свои онлайновые магазины, причем использовать ее можно было бы прямо на сервере, не скачивая. Прежде никто до такого не додумался. Они написали программу на языке программирования Лисп. Преимущество использования именно этого языка заключалось в высокой скорости и динамичности, с которой можно было вносить изменения, расширяя возможности программы. Свою компанию друзья назвали «Виавеб» (буквально «Через сеть»), и она оказалась первой в своем роде, настоящим пионером онлайн-торговли. Через три года они продали ее компании Yahoo! за 49 миллионов долларов.

В дальнейшем Грэм продолжал двигаться по пути, избранному им еще в ранней молодости. Всякий раз он выбирал направление, где то, что ему интересно, совпадало бы с тем, что он умел делать. Он двигался туда, где ему виделись перспективы.

В 2005 году Пол Грэм выступил в Гарварде с лекцией об истории создания «Виавеба». Студенты, вдохновленные его рассказом и советами, начали просить организовать что-то вроде консультационной фирмы. Идея показалась интересной, и Грэм создал «Y-Комбинатор» — инвестиционную компанию, помогающую молодым предпринимателям запускать инновационные проекты. С каждого удачного старта компания Грэма получала определенный процент.

Несколько лет он оттачивал систему, узнавая новое и обучаясь по мере продвижения вперед. В конечном счете «Y-Комбинатор» стал главной «хакерской примочкой» Грэма — случайно натолкнувшись на идею создания, он дорабатывал ее методом проб и ошибок. В настоящее время компания оценивается приблизительно в 500 миллионов долларов.

Каждой эпохе свойственно предлагать свою модель ученичества, которая оптимально соответствует царящей на тот момент системе производства. Первые системы ученичества, жесткие и определенные, появились в эпоху Средневековья и продолжили свое существование в момент зарождения современного капитализма с его потребностью контроля качества.

С наступлением промышленной революции старая система обучения стала выходить из употребления, но идея эта продолжала существовать, приняв форму самосовершенствования изнутри определенной отрасли (так, Дарвин развивался и совершенствовался в области биологии). Это больше соответствовало индивидуалистическому духу времени. Хотя можно назвать много подходов, способных повлиять на концепцию ученичества в новое время, одной из наиболее перспективных моделей в современном мире следует признать хакерский подход к программированию.

Работает эта модель так: стремясь приобрести как можно больше знаний, умений и навыков, вы подчиняетесь обстоятельствам, которые диктуют вам направление, но лишь постольку, поскольку они связаны с вашими главными и коренными интересами. Подобно компьютерному хакеру, вы цените процесс исследования и открытия самого себя и стремитесь добиться высшего качества во всем, что делаете. Карьерный рост на одном месте не для вас — вы сторонитесь и избегаете такого пути. Вы рискуете — ведь непонятно, куда все это может завести, — зато используете на всю катушку возможность получать открытую информацию, так что любые сведения об интересующем вас ремесле в вашем полном распоряжении. Вскоре вы начинаете понимать, какая работа вам подходит, а от каких предложений нужно наотрез отказываться. Вы движетесь вперед, используя метод проб и ошибок. В таком режиме вы проводите свои молодые годы. Вы сами спланировали и организовали себе ученичество широчайшего спектра, ограниченного только вашими личными интересами.

Вы блуждали, бросались из крайности в крайность не из- за боязни взять на себя ответственность, а из-за того, что расширяли основы своих знаний и возможностей. В определенный момент, когда вы готовы на чем-то остановиться, в голову придут идеи, и возможности неизбежно вам предоставятся. Когда это произойдет, полезным окажется буквально все, чему вы научились за это время. Вы будете мастерски комбинировать это, подбирая необычные, подчас уникальные сочетания, идеально соответствующие вашей личности. Возможно, вы на долгие годы осядете на одном месте или будете заниматься разработкой одной идеи, набирая в процессе еще больше знаний, а потом, когда придет время, начнете двигаться, слегка меняя направление.

Ученичество широкого спектра, пройденное в юности, приносит совсем иные плоды — становясь старше, вы можете расширять свои возможности.