После очередного перехода полярники все же достигли лагеря, однако радость их была омрачена тем, что в канистре оказалось очень мало керосина, необходимого для примусов.

— Такого не может быть, лейтенант! Куда он девался? — недоумевал Скотт. — Испарился, что ли?

— Существуют только два объяснения: его слишком щедро расходовали полярники из вспомогательных отрядов или же он и в самом деле испарился, поскольку жестянки, в которых хранился, не выдерживают столь низких температур и дают трещины. В любом случае нам следует расходовать это топливо очень экономно.

— На сколько дней нам хватит теперь провианта?

— На десять. Если учесть, что до следующего склада около семидесяти миль, должно хватить.

— Господин капитан, да здесь нас ожидает сразу несколько записок! — воскликнул Уилсон, занимавшийся переносом провианта на сани.

Взяв из рук врача три записки, Скотт посмотрел на них как на весточки из иного мира, иной планеты. «Докладываю, господин капитан первого ранга, — сообщал лейтенант Эванс, — что поверхность „Барьера“ плохая, почти нет скольжения полозьев. Температура воздуха довольно высокая: пятнадцать-шестнадцать градусов. Чувствую себя неважно: цинга. Мои спутники здоровы. Провианта должно хватить. Счастливого прибытия в основной лагерь». Такие же коротенькие записки были от врача экспедиции Аткинсона и от лейтенанта Мирза, который прошел здесь со своей группой еще пятнадцатого декабря.

После Скотта записки прочли Бауэрс и Отс. Доктор тоже потянулся за ними, однако прочесть так и не смог, обнаружив, что начинается жестокий приступ «снежной слепоты».

Последующие несколько дней капитан вел группу к цели, ясно осознавая, что с каждым днем шансов добраться до Старого Дома у них все меньше. Когда до очередного склада оставалась тридцать одна миля, продовольствия у них было на шесть суток, а керосина только на три. Капитан был уверен, что до следующего склада они кое-как доберутся, но что будет дальше, если и там горючего окажется в обрез? Как долго они могут продержаться без горячей пищи и даже без кружки чая или кофе, хотя бы одной в сутки? Тем временем они все выше поднимались на «Барьер», и с каждым днем температура воздуха становилась все ниже: 27 февраля она уже достигала минус 37 градусов, 28 февраля — минус 40, а 1 марта — уже минус 41,5 градусов. И все это — при ледяном и влажном, пронизывающем ветре!

По строго заведенному порядку Бауэрс каждый день докладывал капитану о том, о чем тот и сам прекрасно знал: обувь, одежда и спальные мешки просыхать не успевают, поэтому ложиться приходится во влажном и во влажное. А по утрам полярники выходили на сорокаградусный мороз в промокших сапогах, в которых согреть ноги уже невозможно. Все трое полярных странников жаловались начальнику экспедиции на то, что они ужасно мерзнут и постоянно голодают. И поскольку самому Скотту жаловаться уже было некому, он всякий раз просил, уговаривал; наконец, требовал от них набраться мужества и терпеть, терпеть, во что бы то ни стало терпеть!..

Когда группа наконец достигла «Среднего барьерного» склада, оправдались самые худшие опасения капитана: горючего опять оказалось катастрофически мало. Как они с лейтенантом ни прикидывали, но до следующего склада, расположенного в семидесяти одной миле от их нынешней стоянки, его не хватало. Самое ужасное, что Скотт так и не мог понять, что происходит: то ли керосина недостаточно заливали, то ли его слишком расточительно расходовали те партии, которые закладывали этот склад и которые «подпитывались» из него, возвращаясь на базу?

Ужинали они в самом скверном настроении, но еще более скверным оно стало после того, как Отс попросил врача осмотреть его пальцы на ногах. Когда в палатке, в спальном мешке у примуса, Уилсон и капитан осмотрели их, то пришли в ужас. Пальцы оказались совершенно обмороженными, ротмистр их уже не ощущал, и стоило лишь удивляться, что до сих пор у него не началась гангрена.

Уилсону хватило мудрости поддержать и обнадежить своего товарища, но всем, в том числе и самому Отсу, уже было ясно: приближается день еще одной человеческой трагедии, избежать которой они не в силах. А тут еще температура ночью упала ниже сорока градусов, а наутро небо затянуло черными тучами, при которых видимость сводилась до минимальной. И поскольку ноги у всех были подмороженными, а мороз стоял невыносимый, то, как свидетельствовал потом в своем дневнике сам Скотт, им понадобилось до полутора часов, чтобы снять с себя спальные сапоги и надеть походные.

Выступив в восемь утра, полярники очень скоро потеряли санный след и вообще какие бы то ни было ориентиры, и продвигались почти наугад, разве что по компасу придерживались курса на северо-запад. Только под вечер они случайно набрели на след вспомогательной экспедиции, но в конечном итоге оказалось, что, несмотря на попутный ветер и тугой парус, прошли они всего лишь чуть больше пяти миль, то есть катастрофически мало.

На вечернем совете они вновь определили, что основная причина их страданий заключается не столько в лютых морозах, сколько в неимоверно твердой поверхности, покрытой толстым слоем остроконечных кристаллов. Трение между нею и полозьями создавалось настолько жесткое, что полярники опасались, как бы вообще не остаться без санок. А уж тащить эти санки по такому плотному, не поддающемуся ветрам наждачному слою, становилось настоящим мучением.

В тот вечер они легли спать, довольствуясь на ужин только кружкой какао и двумя кубиками замороженного, чуть-чуть подогретого пеммикана. Скотт прекрасно понимал, что при таком рационе долго они не продержатся, причем раньше всех сдаст и без того до предела ослабевший Отс, которому нужна была жирная горячая пища, усиленное питание и полноценный ночной отдых. Однако ничего этого дать ему капитан не мог. А тут еще невозмутимый лейтенант Бауэрс доложил, что до ближайшего склада остается сорок две мили, преодолеть которые они смогут разве что в течение шести-семи суток, а керосина едва хватит на трое суток.

После ужина Уилсон осмотрел сначала капитана, затем лейтенанта и Отса. Перехватив его взгляд, начальник экспедиции выбрался из палатки, а врач последовал за ним.

— Ситуация катастрофическая, господин капитан, — без какого-либо вступления заявил Уилсон. — Левая нога Отса распухла так, что вскоре он вряд ли сможет надеть на нее сапог. Левая тоже начинает распухать. Все это предвестники гангрены, и, как вы понимаете, ампутировать ему ноги я не смогу. Вместе с доктором Аткинсоном мы, возможно, попытались бы как-то спасти ему жизнь, но…

— Все это понятно, доктор, — нервно отреагировал Скотт, отдавая себе отчет в том, что завтра такая же медицинская дилемма возникнет по отношению к нему.

— Я наложил ему на пальцы ватные тампоны с мазью. Будем надеяться, что это облегчит его страдания, а нам с вами жизнь.

— У вас, насколько я понимаю, ноги тоже обморожены.

— Не в такой степени, как у драгуна, тем не менее надо признать, что увы…

— Вы много возитесь с нами, но очень мало времени уделяете собственному здоровью.

— Профессия обязывает, сэр.

— Обо мне можете не говорить, я свое состояние знаю. Как дела у лейтенанта?

— Он молодец. Пока что ни одной травмы, ни одного обморожения. Правда, он предельно истощен, причем не только физически, но при этом проявляет исключительную выносливость и сдержанность.

— Нам в группу еще хотя бы одного такого, — мечтательно произнес Скотт.

— Очевидно, таких парней и следует отбирать для последующих экспедиций, сэр.

Скотт удивленно взглянул на доктора: уж не издевается ли?

— Для последующих экспедиций, говорите, док? — иронично отреагировал он. — Что ж, постараемся учесть ваши рекомендации.

Утром небо было благосклонно к этим полярным скитальцам, но едва они прошли первую милю, как пространство вокруг них мгновенно потемнело, и пошел снег. Поскольку видимость оказалась почти нулевой, они вскоре потеряли след и вынуждены были, время от времени, останавливаться и расходиться в разные стороны в попытке опять обнаружить старую колею. В это время Отс садился на сани и в полудреме ждал их возвращения. Он передвигался уже с таким трудом, что капитан разрешил ему в эти минуты отдыхать.

«Понимает ли ротмистр, насколько сильно он сдерживает нас? — спросил себя Скотт во время последней поисковой экспедиции. — Или, точнее, понимает ли он, в какой безнадежной ситуации оказался? И в какое положение ставит всех нас? Наверное, понимает, только не решается на последний шаг, которого все мы ждем».

Капитан не позволил себе высказывать эти опасения вслух, но уверен был, что у лейтенанта и доктора ход мыслей тот же.

Во время стоянки Роберт и лейтенант Бауэрс соорудили некое подобие спиртовой лампы. Они понимали, что эта лампа вряд ли сможет заменить примус, тем более что и спирта у них осталось не так уж и много, но хоть какого-то подогрева пищи от нее все же можно было добиться.

Когда в субботу, 10 марта, полярники достигли склада у горы Хупера, их опять ждало жесточайшее разочарование. Во-первых, Скотт в тайне надеялся, что у подножия горы они встретят вспомогательную партию, которая должна была выйти им навстречу. Однако ни самой партии, ни следов ее былого присутствия он не обнаружил. Но о самом жестоком ударе уведомил начальника экспедиции Бауэрс.

— Вынужден доложить, сэр, что на складе обнаружена нехватка всех без исключения припасов: керосина, пеммикана, масла, спирта, чая, кофе и даже сухарей, — угрюмо молвил он, глядя себе под ноги, с таким чувством вины в голосе, словно все это произошло исключительно по его вине. — Часть керосина, как я полагаю, могла испариться из бидонов из-за их разгерметизации. Судя по всему, их пайка не выдерживает полярных морозов, а вот, что касается всего остального…

Понадобилась минута напряженного молчания, прежде чем капитан едва слышно спросил:

— И все же, как это могло произойти, лейтенант?

— Это не поддается объяснению, сэр.

— В организации быта экспедиции, как и в вопросах порядочности людей, которые его обеспечивают, не существует ничего такого, что не подлежало бы объяснению, — повысил голос капитан. И Бауэрс не мог не заметить, сколько силы воли понадобилось Скотту, чтобы не сорваться на истерический крик.

— Значит, я попросту не нахожу этих объяснений, сэр.

— Потому что их попросту не существует! — буквально прорычал капитан, не воспринимая сути ответа своего заместителя. — По крайней мере разумных объяснений, доступных для понимания воспитанного человека, мнящего себя джентльменом.

— Судя по всему, вина ложится на вспомогательные партии, которые, возвращаясь в базовый лагерь, считали, что могут ни в чем себе не отказывать. А конкретнее, на их руководителей. Пеммикан, масло, кофе, сухари и все прочее испариться не могли.

— Как же это понимать? — почти простонал Уилсон. — Что все они, кто не вошел в полюсную группу, попросту предали нас?! Они израсходовали значительную часть того, что должно было составлять наше продовольствие, и теперь спокойно отсиживаются в базовом лагере, в тепле домов?

— Не думаю, что все это произошло в результате предательства, — попытался смягчить его оценки Бауэрс. — Скорее всего, случилось какое-то недоразумение. Возможно, какая-то из партий задержалась здесь дольше положенного срока из-за бурана.

— И решила подстраховаться, прихватив наши припасы? — с горечью подключился к их разговору Отс. — Получается, что каждая группа в этой экспедиции выживает, как может, даже за счет выживания других групп?

Скотт понимал, что упрек этот адресован, прежде всего, ему, но лишь после длительной паузы, тяжело вздохнув, ответил:

— Находясь здесь, мы не способны выяснить что-либо, поэтому разбираться будем после возвращения на базу. А пока что давайте погасим эмоции и будем действовать, исходя из ситуации, если только мы хотим выжить. Жестокая правда бытия в том и заключается, что выбора в средствах выживания у нас попросту нет.

Порции в тот вечер капитан не уменьшил, однако все понимали, что даже этот скудный рацион придется урезать, причем уже завтра.

Забравшись в спальный мешок, Скотт с горечью думал о том, что последняя надежда его развеялась, как антарктический туман. Если бы Эдвард Аткинсон, который оставался старшим в базовом лагере, догадался направить вспомогательную группу до горы Хупера, у его полюсной команды еще появились бы кое-какие шансы на спасение.

Но, увы, как выяснилось, предусмотрительность доктора столь далеко не простиралась.

Капитан, конечно, помнил, что предварительно они с Аткинсоном условились: вспомогательная, а по существу, спасательная группа с собачьей упряжкой будет ждать покорителей полюса у «Однотонного» склада, в котором есть запасные сани, достаточно продовольствия, спирта и керосина, а также имеется аптечка с медикаментами. Предусматривалось, что там «покорители» основательно отдохнут, а больные и часть грузов отправятся дальше на спасательной упряжке. Судя по тому, что до горы Хупера собаки не доходили, Аткинсон решил строго придерживаться их договоренности. Но проблема заключалась в том, что Скотт не мог назвать точной даты своего возвращения. Понимая это, они с Аткинсоном договорились, что ждать группу следует в промежутке между пятнадцатым днем марта и первым днем апреля.

— В общем-то, еще не все потеряно, сэр, — словно бы прочитал его мысли Бауэрс. — Ваши расчеты оказались точными: даже при том неспешном продвижении, с которым мы идем к цели, к шестнадцатому-семнадцатому марта группа окажется у «Однотонного» склада.

— Хотелось бы в это верить, — проворчал Скотт.

— А разве есть основание для неверия? Даже с учетом физического состояния нашей группы.

— Мне тоже кажется, что если мы достигнем «Однотонного» склада, то произойдет это не ранее семнадцатого марта.

— Как раз к тому времени Черри-Гаррард и Дмитрий Гирёв уже должны томиться там в ожидании нашего подхода. Так что надежда у нас все еще остается, сэр. Главное, добраться до этого чертового склада.