В эту ночь капитан уснул лишь под утро, но это был даже не сон, а какое-то непродолжительное забытье, сквозь которое он определил, что, выйдя из палатки, Бауэрс занялся определением силы ветра, температуры и влажности воздуха, а также уточнением координат их лагеря, а Отс и Эванс — осмотром и закреплением багажа.

Скотт знал, что спутники его провели такую же бессонную ночь, как и он сам. Как обычно, он решительно запретил вести в ночной палатке какие бы то ни было разговоры, но теперь понимал, что делать этого не следовало: пусть бы лучше его «полярные странники» еще с вечера выговорились, тогда, возможно, хотя бы полночи поспали.

Ночь и в самом деле выдалась странной. Оказавшись между двумя бередящими душу событиями — ожидаемым выходом к полюсу и открывшейся правдой о походе норвежцев, — его группа так и не смогла определиться в своих чувствах, поэтому до самого утра в равной степени терзала себя и близостью цели, и горечью поражения.

— Температура воздуха, сэр, — принялся докладывать Бауэрс, как только начальник экспедиции выбрался из палатки, — минус тридцать, сила ветра около пяти баллов, видимость вполне приемлемая, — взглянул он на едва просматриваемое сквозь серую пелену солнце, — если только погода окончательно не испортится.

— Но она конечно же испортится, — проворчал Скотт, подходя к санкам и здороваясь с остальными странниками. — Поэтому, чтобы не терять времени, предлагаю выступать в сторону полюса немедленно. Завтрак и обед мы попросту объединим, чтобы предаваться этому чревоугодию ровно в полдень, во время привала.

Он осмотрел стоявших перед ним полярников. Хотя предложение было встречено угрюмым молчанием, однако никто не возражал. Мало того, капитан вдруг почувствовал, что его спутникам попросту перехотелось идти к полюсу, они потеряли к этому предприятию всякий интерес. И если бы он вдруг приказал разворачивать сани на север, они очевидно, точно так же, молча, впряглись бы в них и… развернули. Но он не приказал. И не мог приказать. Если бы пришлось, он пополз бы в сторону полюса, пусть даже один, без продовольствия и без надежды на возвращение.

Встав на лыжи, Роберт первым впрягся в сани, подождал, пока его примеру последуют остальные, и повел группу по едва уловимому склону в открывавшуюся впереди низину.

Около трех миль они шли по санному следу норвежцев, причем Отс сумел определить, что полярников почему-то было всего двое, хотя на стоянке у черного флага их насчитывалось как минимум четверо. Все три гурия скандинавов указывали строго на юг, на полюс, но сразу же после третьего следы почему-то стали уводить на юго-запад.

— Интересно, что бы это могло значить? — заинтригованно спросил Уилсон, когда во время короткого привала Бауэрс прошелся по этому следу еще около полумили и, к своему удивлению, обнаружил, что он и дальше уводит прямо на запад. — Они что, сбились с пути, что ли? Или, может, потеряли компас? Что-то же должно было произойти?!

— Так, может, норвежцы все-таки не дошли до полюса? — осклабился Отс. — То ли сбились с пути, то ли выдохлись. Нас пятеро, и мы сможем доказать это.

— Все ответы мы получим на полюсе, джентльмены, — не поддался его эйфории Скотт, мрачно наблюдая за тем, как, избивая руками свое туловище, унтер-офицер Эванс пытается отогреть их старым проверенным способом. — И там, на континенте, расскажем только о том, что увидим собственными глазами, в чем лично убедимся.

— Другого и быть не может, — поддержал его доктор Уилсон.

— А теперь сходим с лыжни норвежцев и идем к полюсу кратчайшим путем, по нашим собственным расчетам. Бауэрс, вы как всегда выступаете в роли штурмана.

— Тронут доверием, сэр, — вежливо произнес лейтенант. И в который уже раз Скотт поблагодарил судьбу за то, что в последнее мгновение включил этого исполнительного, знающего офицера в состав полярной группы.

Они прошли еще около двух миль, и Скотт понял, что самое время сделать привал и основательно подкрепиться. Тем более что руки Эванса уже были на грани обморожения. Остальные странники, как и сам капитан, тоже чувствовали себя отвратительно. Поставив палатку, они вскипятили чай и пообедали консервами. Капитан видел, что люди утомлены, но решил, что терять лишние часы на привале не стоит. Вдруг окончательно испортится погода, кто-то из группы заболеет, да мало ли что может случиться в каких-нибудь шести милях от полюса?! Так стоит ли рисковать?

Очередной привал они сделали, преодолев почти семь с половиной миль, а затем прошли еще столько же, пока, наконец, во время очередного короткого привала, Бауэрс, проводивший свои вычисления на серевшей неподалеку от лагеря небольшой возвышенности, не прокричал:

— Мы на полюсе, джентльмены! Наконец-то мы достигли его: мы на Южном полюсе!

Четверо полярников удивленно взглянули на лейтенанта, словно бы то, о чем он только что известил, представлялось им совершенно немыслимым; медленно оторвали свои тела от санок, на грузе которых полулежа отдыхали, и растерянно осмотрелись: ничего особенного. Абсолютно ничего такого, что бы хоть каким-то образом отличало эту, почти мистическую часть ледовой тверди от всей прочей Антарктиды.

— Вы ничего не напутали, Бауэрс? — неуверенно поинтересовался ротмистр Отс.

— Трижды проверил, джентльмены! — слегка охрипшим голосом заверил их лейтенант. — Ошибка исключается: мы действительно на полюсе!

И все же полярники вновь недоверчиво осмотрелись по сторонам, словно бы пытаясь обнаружить нечто такое, что способно было выделять эту пядь земли на фоне всей прочей планеты, но, так ничего и не обнаружив, по очереди неуверенно обняли друг друга.

— А ведь мне казалось, что, достигнув полюса, все мы сойдем с ума от радости, — проговорил унтер-офицер Эванс, пытаясь утереть выступившие на глазах слезы.

— Так казалось всем нам, — устало отозвался капитан Скотт. — Однако триумфа у нас что-то не получилось.

— И все из-за этих чертовых скандинавов! — процедил ротмистр Отс, который никак не мог простить Амундсену его вторжения в операцию по покорению полюса.

— Нашему походу они не мешали, — возразил Скотт. — Так что проиграли мы в честной спортивной борьбе.

— Никогда с этим не смирюсь! — хрипло взорвался ротмистр. — Слышите, капитан, никогда! Исходя из канонов европейского рыцарства, Норвежец не имел права бросать свою команду на штурм полюса, зная, что на антарктическом берегу уже высадилась группа другого исследователя.

— Следует полагать, — заметил доктор Уилсон, — что на освоение полярных территорий правила рыцарских турнирных боев, как и правила гладиаторов, не распространяются.

— Но что-то я не вижу здесь ни флага Норвегии, — демонстративно осмотрелся вокруг себя ротмистр, — ни оставленного Амундсеном гурия, вообще ничего такого, что свидетельствовало бы о пребывании в данной местности группы скандинавов! Одно из двух: или норвежцы так и не побывали на полюсе, или же мы ошибаемся в своих расчетах. Как вы объясните это, капитан Скотт?

— Возможно, вычисления Бауэрса не точны, — пожал плечами начальник экспедиции. — А возможно, немного ошиблись норвежцы. И потом, вряд ли нам удастся прямо здесь, на местности, определить полюс с точностью до фута, а то и дюйма, как на карте. Полюс — точка, в общем-то, условная. Сейчас мы отметим ее покорение и хорошо выспимся, а завтра утром осмотрим окрестности.

— Будем искать стоянку Амундсена?

— Естественно, ротмистр.

— Зачем? — неожиданно заупрямился Отс. — Какой в этом смысл, какой интерес?

— Чтобы убедиться, что она действительно есть. Норвежцы не могли уйти отсюда, не оставив каких-либо вещественных доказательств своего пребывания.

— И все же я не стал бы искать эти вещественные доказательства, — отрезал офицер Королевского драгунского полка. — Мы должны водрузить свой флаг и сказать, что именно он установлен на полюсе, а вот где его устанавливали норвежцы во главе с Амундсеном, — сие нам неведомо.

— Интересно, кому вы предложите выступить в роли арбитра, сэр? — ухмыльнулся Бауэрс. — Кому предоставите право отправиться на полюс с инспекционной поездкой?

Приказав лейтенанту, как каптенармусу экспедиции, дополнительно к усиленной порции ужина выдать еще и по плитке шоколада и сигарете, что выглядело просто немыслимой щедростью, Скотт и в самом деле устроил своим полярным странникам настоящий праздник. А когда сытые и, кажется, вполне умиротворенные, они погрузились в спальные мешки, при неярком свете лампы он в своем полярном дневнике записал:

«Среда, 17 января. Лагерь № 69. Температура утром минус 30 градусов, ночью — минус 29. Полюс! Да, но при каких условиях мы достигли его, явно отличающихся от тех, на которые рассчитывали! Мы пережили ужасный день, добавьте к нашему огорчению еще и противный ветер силой в 4–5 баллов, при температуре минус 30 градусов, притом, что товарищи мои шли, пересиливая себя, с обмороженными руками и ногами. Никто из нас из-за нанесенного нам ударане мог уснуть, и мы тронулись в путь в семь тридцать. Какое-то время шли по следам норвежцев. Насколько мы смогли определить, их было только двое…

Великий Боже! Что это за страшное место. У нас ощущение, что мы за все наши усилия не вознаграждены даже ожидаемым триумфом! Конечно, многое значит уже хотя бы то, что мы вообще дошли сюда, и ветер завтра, наверное, будет холодным. Мы, невзирая на свои огорчения, очень хорошо попировали в честь полюса и теперь чувствуем себя удовлетворенными… А вскоре побежим домой; борьба будет упорная. Вопрос, удастся ли?»

Те, кому выпадет когда-либо возможность прочитать его дневник, должны будут понять, что уже там, на полюсе, он предвидел очень тяжелую борьбу за выживание, которую им придется вести в течение всего перехода к базовому лагерю на берегу океана. И что уже тогда перед ним остро стоял вопрос: «Удастся ли в конце концов дойти до него?»