Глава 7
В крепости
– Ну и чего ты смотришь на меня, как на рождественский подарок?
– Так ведь подарок и есть, батюшка. Если бы своими глазами не видела, ни за что не поверила бы. Кавказ – воистину сказочная земля, где свершаются чудеса и воплощаются мечты.
– Про мечты, это ты о Лермонтове? – не выдержав, ухмыльнулся Веснин.
Они с женой только что вернулись с Железных вод, где прошли курс, следовавший вслед за водами горячими. Перед началом последнего курса на Кислых водах им надлежало сделать небольшой перерыв. Именно по этой причине они вновь вернулись в Пятигорск. А сейчас глава семейства, которому с каждым днем становилось лучше, восседал в легком кресле на террасе вместе с дочерью.
– Вот напрасно вы так, батюшка. Михаил Юрьевич, конечно, не ангел, но кто из нас без греха? Зато он настоящий талант, и этого никак нельзя отрицать, – уложив себе на колени вышивку, покачала головой Арина.
– Угу. И все молоденькие девушки сходят по нему с ума, – с явным намеком произнес отец.
– И вовсе я ни по кому не схожу с ума. Просто отдаю должное таланту, и да, мне приятно причислять себя к знакомым Лермонтова. Но ничего более. А что до его повсеместного дурного поведения… Знаешь, мы как-то разговорились с Мартыновым, это его друг, с которым он вместе учился и служил.
– Я знаком с Николаем Соломоновичем, – кивнул Веснин, словно предлагая ей продолжать.
– Так вот, он рассказывал, что Лермонтов сочиняет уже давно, еще с юношеских лет. Не бросал он этого занятия и в Школе гвардейских подпрапорщиков, а когда однокурсники обнаружили листы с его записями, сам же начал потешаться над своими сочинениями. Я думаю, он сделал это специально, чтобы избежать насмешек со стороны товарищей. И потом, когда Лермонтова привлекли к оформлению школьной газеты, его вирши отличались остротой и даже желчностью. Мне кажется, что за этой маской он старается скрыть то, что стесняется своего занятия. Молодой, крепкий мужчина, боевой офицер, и вдруг вирши. Но и не писать он тоже не может.
– А как же опозоренная им девица?
– Я слышала, она когда-то сильно ранила его, и он отомстил ей таким вот образом. Только не подумай, я его вовсе не оправдываю. Несомненно, он поступил дурно. Но тот же Мартынов говорит, что в узком кругу Михаил Юрьевич совершенно другой, хотя спуску никому не даст.
– Ариночка, что-то ты частенько поминаешь Николая Соломоновича. Уж не ухаживает ли он за тобой?
– Что вы, батюшка, он ждет не дождется своей отставки, все время бывает в доме Верзилиных и околдован Эмилией Александровной. До меня ли ему, – легко и даже как-то игриво отмахнулась девушка.
При этом она была настолько естественна, что не стоило и думать о том, что она притворяется. Осознав это, Иван Петрович тайком даже перевел дух. Ничего предосудительного относительно Мартынова он сказать не мог. Самый обычный молодой человек, не робкого десятка, за столь короткое время успел получить майора. Наверняка карьера друга Лермонтова была бы блестящей, если бы не смерть его отца, вынудившая подать в отставку, чтобы заняться делами семьи, пришедшими в расстройство.
Вот только видеть в роли зятя этого позера, склонного к самолюбованию, Веснин не хотел. А никаких легкомысленных отношений со стороны дочери он не потерпит. Мало того, он не может допустить даже мысли, что Арина способна решиться на подобный шаг. Вызывала опасение и личность Лермонтова.
Как он там пишет в своем романе? Что-то вроде того, что воздух на водах особенный и способствует бурным любовным отношениям, нередко приводящим к алтарю. Трудно с этим спорить, глядя на то, как здесь бурлит жизнь. С одной стороны, вроде бы и скучно, но с другой – молодежь, безудержная в своем стремлении веселиться, вовсе не унывает.
К счастью, оба этих молодых человека не ранили сердце дочери. Признаться, Ивану Петровичу куда больше нравился подпоручик Темляков. Однако заговаривать о нем с дочерью он опасался. Кто знает, каким образом она отреагирует на подобные речи. А вдруг назло ему вычеркнет Сергея Григорьевича из списка возможных претендентов. А Веснин уж и с супругой о нем толковал, и она также не прочь увидеть в нем зятя, хотя поначалу и восприняла его в штыки. Но в любом случае дочь неволить они не станут. Прожившие долгие годы в любви и согласии, могут пожелать своим детям только того же самого…
…В этот момент во двор въехал экипаж, в котором восседали его супруга и квартирная хозяйка. Виктория Сергеевна окрепла телом настолько, что теперь могла обходиться без трости. Как следствие, ее деятельная натура прямо-таки требовала выхода энергии. Дома это были хозяйственные дела и забота о крепостных. Именно ее стараниями и по ее же настоянию в их владениях имелся доктор, который бесплатно лечил крестьян. Конечно, его жалованье ложилось на плечи помещика, но тот с этим сначала смирился, а потом обнаружил несомненную выгоду. Причем не на перспективу, а уже в первый же год. Получить искреннюю и неподдельную любовь крестьян дорогого стоит, поскольку отдача от них в этом случае куда выше.
Здесь, конечно, не их имение, и приложить куда-либо руки достаточно сложно. Но зато она может помочь Варваре Петровне в совершении покупок на рынке и в лавках. Недостойно дворянского рода? Бросьте, ничего предосудительного в том нет, и пыль в глаза пускать тут некому. Зато появилось занятие. Погодите, она еще и на кухню отправится, дабы побаловать свою семью собственной стряпней.
– Как съездили, дорогая? – поинтересовался Иван Петрович.
– Превосходно. Мы с Варварой Петровной до нашего отъезда успеем еще сварить варенье из абрикосов. А после курса на Кислых водах как раз вызреет кизил, варенье из которого так пришлось тебе по вкусу. Варвара Петровна знает парочку мест, где растут кусты с особенно крупными ягодами, терпкими на вкус. Так что зимой, за чашкой чая, мы будем вспоминать эту благословенную землю.
– Превосходно, – одарив женщин искренней улыбкой, едва не воскликнул он.
– Кстати, мы тут новость одну услышали, – между тем продолжила Виктория Сергеевна.
– Интересно, – поднявшись из плетеного кресла и опираясь на перила террасы, подбодрил жену Иван Петрович.
– Наш добрый знакомый Темляков Сергей Григорьевич опять отличился. По дороге в Хуруманскую крепость он не пожелал тащиться с оказией и поскакал через горы сам. В горах на него наскочили три горца, и, как говорят, там завязалась настоящая сеча, в которой он срубил всех троих. Но не насмерть, а только поранил. Вместо того чтобы взять их жизни, он сделал все, чтобы их сберечь, обработал своим врагам раны и выходил их. Теперь они стали его самыми верными друзьями. Как это тут называется, Варвара Петровна?
– Кунаки, – окинув забеспокоившуюся Арину странным взглядом, ответила вдова.
– Вот-вот, они стали его кунаками, – подхватила Виктория Сергеевна. – Каков, а?
– Нда. Наш пострел везде поспел. Но я так понял, что с ним все в порядке?
– Разумеется. Это случилось еще месяц назад, как раз когда его выслали в крепость, – окинув дочь задумчивым взглядом, ответила она. – Ариночка, что с тобой? Тебе нездоровится?
– Ничего страшного, матушка, просто отчего-то разболелась голова. Возможно, от духоты. Я пойду в дом, там прохладнее.
– Духота, – слегка склонив голову набок, многозначительно посмотрела Виктория Сергеевна на мужа, когда поднялась на террасу и они остались одни.
Дул прохладный ветерок, благодаря которому было тепло, но не жарко. Во всяком случае, на террасе, утопавшей в тени.
– Ну, чего ты на меня так смотришь? Это твоя дочь, поэтому я на тебя должен сейчас смотреть, а не наоборот, – пожал плечами Веснин.
– Правильно. Да только сдается мне, что она с тобой не менее откровенна, чем со мной.
– Значит, и знаю я не больше твоего. Но если то, о чем я подумал, правда, то лучшего и желать нечего. Достойный сын достойного человека. Приданое за дочерью мы даем богатое плюс имение. Что еще нужно, чтобы счастливо прожить жизнь душа в душу?
– Я с тобой согласна. Но есть одно некое «но».
– А конкретно?
– Он кавказец, – многозначительно уточнила супруга.
– Ну и что с того?
– Кавказец, попавший в опалу и высланный на первую линию. Ты действительно думаешь, что это завидная партия для нашей дочери?
– А ты собираешься встать на ее пути и определять ее жизнь? Я готов помочь ей советом, но даже не подумаю навязывать родительскую волю.
– Но она еще молода и может наделать глупостей.
– Сколько тебе было, когда у нас завертелось?
– Но ты был помещиком, а не военным.
– Ты вышла за меня по расчету. – Иван Петрович обличительно указал на жену пальцем.
– Не начинай. – Виктория Сергеевна отмахнулась от его слов, словно от давно надоевшей шутки.
– Не буду, – легко согласился он. – А что касается Темлякова… Это цельный юноша, и служить на Кавказе он будет не вечно. Как только поймет, что может обойтись без повышенного жалованья, так сразу же уйдет в отставку. Я не заметил у него тяги к военной карьере, он сугубо практичный человек. Собственно, именно по этой причине он и оказался на войне.
– Только ты забываешь о том, что так скоро в отставку ему не выйти.
– Ну так и мы сейчас ведем беседу лишь о наших домыслах.
– А ты подумал, каково будет нашей дочери, если его убьют? Я даже не говорю о замужестве, а хотя бы о ее серьезном увлечении.
– Ну, с этим мы, похоже, уже опоздали, – вздохнул Иван Петрович. – Ты бы пошла к дочери. Нехорошо, если ее сейчас не поддержать, бедняжка наверняка испугалась.
– Уже иду.
А что она еще могла сказать? Можно советовать, настаивать, поучать, но приказать любить или ненавидеть невозможно. Любовь приходит, не спрашивая, беспардонно занимает сердце, лишая здравого смысла. И будь ты хоть семи пядей во лбу, хоть умудренным опытом и годами, ей это безразлично. Вот так сразу и не поймешь, благо – любовь или наказание. Это становится понятным потом, порой когда уже поздно.
Виктория Сергеевна в который раз убедилась, насколько ее муж тонко чувствует детей. Арина была в своей комнате. Поставив перед собой на туалетном столике небольшую иконку Богородицы, она опустилась на колени и истово молилась. Девушка настолько отдалась молитве, что даже не обратила внимания на открывшуюся дверь.
Мать не посмела потревожить дочь, только время от времени крестилась вместе с ней, прекрасно понимая, что это уже произошло. Так не молятся о том, кто тебе безразличен или является твоим другом. Подобные мольбы возносятся только о близких, прочно поселившихся в сердце. И когда это могло случиться? Ведь после дуэли дочь была готова проклясть Темлякова. Правда, потом они вроде бы снова стали общаться. Но ведь и недели не прошло до его отъезда.
– Мама? Ты здесь? – удивилась девушка, поцеловав образ и обернувшись к двери.
– А где же я должна быть, если у моей дочки болит сердце? – слегка разведя руками, произнесла женщина.
В этот момент Арину словно прорвало, и она, повиснув на груди матери, залилась горькими слезами. Нет, она не рыдала, лишь часто шмыгала носом, всхлипывала и тоненько подвывала. Только что ничего подобного не было и близко, но едва почувствовав, что она не одинока, девушка уже не могла сдерживаться.
– Глупенькая. Ну чего ты ревешь в три ручья? Не скажу, что я одобряю твой выбор, но ведь с ним все в порядке. Вон он у тебя какой герой. Опять на весь корпус прогремел. Тут радоваться надо, а ты плачешь.
– Не знаю, матушка, – со всхлипами заговорила девушка. – С одной стороны, все вроде бы и так, а с другой – на сердце как-то тягостно.
– А ты думала, как это – влюбляться в кавказца, который каждый день под смертью ходит?
– Я-а не-э хоте-эл-ла, он-но к-как-то с-само-о, – едва не навзрыд произнесла девушка.
– Ничего, моя девочка. Все будет хорошо. Ты только о плохом не думай, и все образуется, – поглаживая дочь по голове, произнесла Виктория Сергеевна.
* * *
– Х-ха-а!!!
Очередной горец выскочил на стену и, подобно предыдущим, решил ошеломить гяуров своим свирепым криком. Это могло еще подействовать на какого-нибудь молодого солдата, но на ветеранов оказывало весьма слабое влияние. Впрочем, горцы вообще не умели драться тихо, и если этого не требовали обстоятельства, не жалели ни своих голосовых связок, ни ушей противника. Крики самого различного толка, призванные испугать врага или воодушевить их самих, звучали постоянно и отовсюду.
Вот и этот орет так, словно обещает ниспослать на головы неверных все кары небесные. Хм. А вот тут где-то даже и правда. Мучительная смерть от рук горцев – это не редкость, а скорее правило. Причем дело даже не в садистских наклонностях, это просто их культура, в которой развит культ воина, культ свирепости, мужества и верности.
Такое впечатление, что они всякий раз проверяют, насколько достойный попался им противник. Нередко за самыми задушевными их беседами можно услышать о том, как с восхищением говорят о павшем враге. О том, как тот вместо криков боли и мольбы о пощаде посылал проклятия в адрес своих мучителей.
Сергей вскинул пистолет и нажал на спуск. Выстрел, толчок лягнувшегося в руке оружия, пелена дыма… Все, нет больше воина аллаха. Снесло со стены, словно и не было его тут вовсе. Но это не значит, что в самое ближайшее время здесь не появится его собрат. Ребята они упорные, храбрости им не занимать. Как, впрочем, и ловкости.
Это же надо такое вытворять, подскакивают к стене, на рысях вскакивают ногами на седло и уже с него запрыгивают на стену. Не то чтобы вот так сразу, нет, они хватаются руками за край, а потом, словно какие эквилибристы, в мгновение ока забрасывают свое тело наверх. Практика лазанья по горам, чтоб им опрокинуться, у них еще та. Так что на смену погибшему обязательно найдется кто-то другой. До тех пор, пока не закончится штурм. Кстати, уже второй по счету и куда более яростный.
Сергей вложил в стволы пистолета патроны и сноровисто затолкал их до казенника с помощью шомпола, потом вставил капсюля. Все, один пистолет готов. И пока есть возможность, нужно заняться вторым. Карабин пойдет в последнюю очередь. Он хорош на дальних дистанциях, а тут дело едва не доходит до рубки.
Шейранов предпочел задвинуть Темлякова подальше, чтобы тот не отсвечивал. Уж больно молодой человек эмоционален, горяч и храбр до безрассудства. А еще быстро отдается упоению боем, напрочь забывая о том, что он командир. Ему же в первую очередь нужно думать о людях и только потом о том, как бы отличиться и получить очередную награду. Ну да ничего, еще притрется, научится, сделает правильные выводы. Пока же пусть наблюдает за происходящим со стороны.
Сергей Федорович в отличие от своего подопечного голову терять и не думал. Нет, поначалу, как только с ним начали случаться занятные происшествия, он испытывал страх, и руки тряслись, не без того. Но, как пелось в шуточной песенке из его детства: «Если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикните, раз задавит, два задавит, а потом привыкнете». Вот так и он привык. Страх никуда не делся, только изрядно притупился, и если он раньше не перерастал в трусость, то сейчас и подавно.
Однако офицеру, кроме твердой руки, нужна еще и холодная голова. Шейранов никогда не был командиром подразделения, но, с другой стороны, он имел солидный опыт руководства людьми. Оставалось только спроецировать этот опыт на нынешние реалии ну и не терять эту самую голову. Но у него с этим полный порядок.
Поэтому, пока руки привычно перезаряжали оружие, он вертел головой по сторонам, подмечая все, до чего дотягивался взор. Сейчас утро, а не ночь, и видимость почти исключительная. Разве только с поправкой на висящую пелену белесого порохового дыма и стелющийся шлейф пропитанных смолой горящих тюков сена, что бросали за стену ночью.
– Пархоменко!
– Я, ваш бродь! – тут же отозвался младший урядник.
– Бери свой десяток и на первый бастион. Живо!
Сергей даже прекратил возиться со штуцером и, вытянув руку, указал, какой именно бастион он имеет в виду. Вообще-то лишнее, потому что крепость не отличается героическими размерами и лабиринтами укреплений. Обычные стены, сложенные из камней, ввиду отсутствия возможности в этой местности возвести земляные валы. Вдоль стен деревянные настилы для стрелков. По углам стен расположились бастионы, где без труда могут занять позиции оба орудия, имевшиеся в крепости. Ну и двое ворот, расположенных в противоположных друг от друга концах. Одни выходят на Кубань, другие смотрят на Мару и дорогу к перевалу Гум-Баши. Словом, солдаты и казаки знали в своей крепости каждый камушек.
До означенного бастиона было недалеко, всего-то метров семьдесят, а потому происходящее там не мог скрыть дым сражения. Четверо горцев сумели не просто взобраться на стены, но и закрепиться там, лихо опрокинув артиллеристов. Те, конечно, сдаваться не собирались, но…
Во-первых, вояки из них в рукопашной так себе. Во-вторых, горцы и не думали бездумно бросаться в атаку против почти трех десятков солдат. Им это и не требовалось. Главное – удержать этот плацдарм самую малость, а там обязательно подоспеет подмога. Ну а он о чем? Пока ставил задачу десятнику, к четверым горцам добавился еще один.
– Понял, ваш бродь. Хлопцы! Айда за мной!
Пархоменко легко соскочил с настила на землю. Так будет куда быстрее. Казаки из его десятка посыпались вниз, как горох, разом ослабив позиции на этом участке. Но с этим ничего не поделаешь. Опасные ситуации возникали одна за другой, на различных участках обороны, в результате чего комендант уже использовал свой последний резерв.
Штуцер заряжен. С этой стороны вроде бы порядок, а потому стоит поумерить пыл горцам, так и норовящим захватить бастион с обеими пушками. Что ни говори, это сейчас полуголые артиллеристы с банниками, фитилями, ведрами и другой артиллерийской справой на фоне разудалых черкесов смотрятся, мягко говоря, не очень. А до того они изрядно дали прикурить врагу точной и частой стрельбой. Словом, каждый должен заниматься своим делом.
Вот очередной горец вскочил на стену бастиона, дико заорал и уже был готов прыгнуть вниз, чтобы помочь соплеменникам. Не судьба. Расстояние для штуцера плевое, стволы исполнены качественно, бьют исключительно точно, ну и Сергей за прошедшее время успел изрядно попривыкнуть и к оружию, и к стрельбе навскидку. Переломившись в поясе, черкес словно отвесил земной поклон и свалился наружу.
Вот еще одна голова. На этот раз штурмующий замешкался, то ли нога упор потеряла, то ли еще что. Тех секунд, на которые он замер на одном месте, Сергею оказалось более чем достаточно для точного выстрела. Два удара сердца, и вот лохматая шапка летит в сторону. Несмотря на белесую пелену от выстрела, Шейранову даже почудилось, что он увидел кровавое облачко. А может, так оно и было, расстояние небольшое, а калибр внушает уважение. В любом случае голова исчезла.
В следующее мгновение на бастионе появились казаки. Короткая яростная схватка, и горцев смело со стены. Это не неумех артиллеристов гонять, пластуны – бойцы особенные, матерые, ловкие и умелые. Элита казачьих войск.
Йожики курносые! Да сколько можно! Штуцер уже в который раз за последние несколько часов упал под ноги, а рука выхватила пистолет. Стволы еще не направлены на оказавшегося на настиле черкеса, успевшего срубить одного из солдат, а курки уже взведены, ковбои, как говорится, отдыхают. Долго он тренировался вхолостую. Чуть не до одури. Но стоит отметить, что не зря.
Правда, стрелять, как пресловутые киноковбои, он так и не научился. С расстояния метров в шесть из двух выстрелов цель нашел только один, да и то пуля лишь оцарапала бок черкеса. Скорее всего проникающего ранения нет, но внутренности массивная пуля травмировала однозначно. Потому что раненый схватился за бок и упал на доски настила.
Крик сзади, и Сергей едва успел увернуться от рубящего удара шашкой. Пистолетом теперь не воспользоваться. Ему просто не дадут на это времени. За первым ударом последовал второй. Шейранов едва успевал уворачиваться и сумел извлечь свой кинжал, только уйдя от второй атаки. Третий удар он встретил уже своим клинком, отведя его в сторону слева направо. Затем подшагнул к противнику и, воспользовавшись тем, что тот слегка повалился вперед, вслед за своей шашкой, встретил его коленом в живот. А потом еще ударил между лопаток кинжалом, но не прямо, а под углом, так уж вышло.
Вопреки ожиданиям черкес выдержал удар и, вместо того чтобы насадиться на колено, отскочил назад, еще и нанеся боковой удар. Все это произошло настолько быстро, что Сергей едва успел пригнуться, чтобы избежать столкновения с остро отточенным вражеским клинком. Во как! А мужичок-то в кольчуге. Это именно она смягчила удар коленом и не позволила нанести рану кинжалом.
Несмотря на то что многие из горцев были хорошими стрелками, предпочтение они все же отдавали холодному оружию. Поэтому воины, облаченные в кольчугу или кожаную броню, у них вовсе не редкость. Даже их знаменитая бурка в рукопашной схватке выполняет роль своеобразной мягкой брони, потому что через нее не вдруг дотянешься до ее владельца.
– Х-ха-а, гяу-ур. Каро-ош уру-ус.
Черкес улыбался так, словно нашел новенькую золотую монету. А ведь только что буквально разминулся с костлявой. Как это ни странно, радость его заключалась в том, что он повстречал достойного противника. Ну, нет интереса ему резать глупых неумех. Другое дело, когда перед тобой такой же опасный рубака, как ты сам. Вон как глазки у него заблестели! Он уже оценил русского офицера и теперь в атаку бездумно не ринется.
Вот только в планы Сергея вовсе не входило устраивать тут поединок. Едва осознав случившееся, он метнул в противника свой кинжал, не особо надеясь на успех. Собственно, так и случилось. Черкес даже не стал уворачиваться, умудрившись отбить летящий в него клинок своей шашкой. Но Шейранов и не рассчитывал на успех атаки. А вот выиграть лишнюю секунду ему удалось.
Того мгновения, на которое отвлекся горец, Сергею Федоровичу хватило, чтобы выхватить пистолет из кобуры на животе и выстрелить в противника так называемой мельницей. Три метра – не шесть, так что обе пули, выпущенные дуплетом, достигли своей цели и буквально снесли нападавшего с настила во внутренний двор крепости. От подобной стрельбы взбесившийся пистолет едва не вывернуло из руки.
Сергей Федорович не стал предаваться долгим размышлениям и, убрав пистолет, вооружился метательными ножами. Это единственное оружие, оставшееся у него. Шашку он не брал изначально, потому что для стрелка она только помеха. Да и, признаться, не думал, что дело может дойти до рукопашной. А потом на этот случай у него был кинжал и кое-какие наработки по рукопашке. Правда, с этим вышел казус, противник совершенно неожиданно оказался закован в кольчугу. Ну да хорошо все то, что хорошо кончается.
Несколько быстрых шагов, и, склонившись над раненым ранее воином, он сунул ему нож под ребра. Этот броню не носил, а потому короткий клинок метательного ножа вошел в плоть, как в масло. Короткий вздох – и все, отмучился сердешный. Ну, извини, не Сергей это начал, он только принимает правила игры, а они гласят простую истину – убей или умри. Оставлять за спиной недобитого противника, когда вокруг творится черт знает что, идея не из лучших.
Хм. Не повезло бедолаге, что тут скажешь, Сергей искренне посочувствовал только что убитому горцу. Похоже, драться больше не придется. Черкесы отходили, унося с собой раненых и убитых. Не всех, надо признать. Все же накромсали их сегодня изрядно. Только на счету Сергея вместе с ночным штурмом наберется целая дюжина, причем за восьмерых он мог точно сказать, что это безвозвратные потери. Кстати, трое из них остались внутри крепости. А нет, вон еще один за стеной лежит.
По уже въевшейся привычке Сергей подобрал свое оружие и начал его заряжать. То, что противник отходит, пока ни о чем не говорит. Перегруппируются, соберутся с силами и очень даже могут попробовать опять. Как это уже бывало раньше. Раз уж собрались нападать на крепость, то к большим потерям были готовы по определению.
Хотя, с другой стороны, это нападение скорее нетипично для горцев. Они предпочитают подходить к войне с практической стороны, иными словами, рассматривают ее как средство обогащения. Это своего рода их культура. А если русские войска выдвинутся к их аулам, то они, конечно же, соберутся в кулак и станут драться. Но – то за свои дома.
А гарнизон крепости для них особой угрозы не представляет. Мало того, бывали случаи, когда горцы уводили скот, принадлежащий крепости, на виду у гарнизона. Солдаты, конечно, палили по ворам, но зачастую безрезультатно. Правда, при этом налетчики старались подобрать момент, когда в крепости не было казаков и некому было организовать погоню. При наличии этих ребят подобные номера не проходили.
Получается, что это нападение было щедро оплачено турками. Никакого иного объяснения нет. Те платили звонкой монетой как за убитых русских солдат и офицеров, так и за захват крепостей. За последнее – особенно щедро. Ох, что-то все это напоминало Сергею Федоровичу. Очень уж похоже на войну за независимость Чечни в его слое. Иной век, иной мир, но и тут нередко предпочитают воевать чужими руками, прикрываясь красивыми словами и оплачивая чужую кровь серебром.
– Вы как, целы, Сергей Григорьевич?
Шейранов обернулся на голос коменданта крепости, капитана Балахнина. Аркадию Семеновичу было около сорока пяти лет, и до полного пенсиона ему оставалось выслужить всего-то два года. Хотя на Кавказе это, пожалуй, немалый срок. Отчего-то вспомнился муж Варвары Петровны, который не дотянул до этой же цели всего ничего. Он, кстати, был комендантом соседней крепости, Каменный Мост, до которой около восьмидесяти верст по горам. А ведь они сегодня очень даже могли разделить судьбу прежнего гарнизона той крепости.
– Благодарю, Аркадий Семенович, я в порядке, – продолжая заряжать свое оружие, ответил Темляков.
– Хотел вас особо поблагодарить за сегодняшнее. Коли бы не вы, не миновать нам беды.
– Присоединяюсь, – послышался голос артиллерийского поручика Сладкова, которому как раз на днях исполнилось двадцать пять лет. – Если бы вы не отправили на бастион ваших казачков, то мне с моими пушкарями и всей крепости конец наступил бы. А уж над нашим братом черкесы от души покуражились бы.
Что правда, то правда. Насколько не любили в слое Сергея летчиков, настолько же здесь не любили артиллеристов, сеявших смерть, находясь в относительной безопасности. Зачастую до них могли добить только стрелки, вооруженные штуцерами. Но это оружие слишком дорогое, а потому и редко встречается в горах. Турки, конечно, щедро снабжают горцев всем необходимым, но не настолько, чтобы в должной мере обеспечивать их нарезным оружием. Да что там горцы, это оружие было достаточно редким в армиях всего мира.
– Сдается мне, господа, мы Сергея Григорьевича должны всю оставшуюся жизнь поить водкой только за одну сегодняшнюю ночь. Все остальное лишь усугубляет этот долг, – подытожил подошедший штабс-капитан Ростовский, командир второй пехотной роты.
Вообще-то чисто технически поить водкой они должны были не Темлякова, а Перегудова. Именно он сообщил Шейранову о том, что гордые сыновья гор решили этой ночью вырезать гарнизон крепости. Псыхадзэ в передовых дозорах переиграли отряд пластунов, выдвинувшихся на дальние подступы. Тем все же удалось уйти, хотя и не всем. Однако вынужденные делать изрядный крюк по горам предупредить гарнизон они никак не успевали. Солдатские секреты в окрестностях крепости горцы попросту вырезали.
Но это происходило потом. Антон не был бы собой, если бы не постарался выжать из ситуации максимум. Ему требовалась правда жизни, а не игра. Поэтому все было разыграно как по нотам. К восточным воротам подошел человек в одежде горца и на ломаном русском потребовал у часового, чтобы позвали казачьего подпоручика. Те опасались, что это может быть ловушка, об охоте за Темляковым кровников не знал только ленивый, однако подпоручика все же позвали. Отойдя в сторонку, но оставаясь на стене, офицер переговорил с неизвестным, который и сообщил о готовящемся нападении и посоветовал забрать братьев и уходить.
Надо ли говорить, что данная сцена была полностью разыграна для шоу и гарнизона крепости. В роли неизвестного представителя рода Даутовых выступил Семен и, надо заметить, великолепно справился со своей ролью, потому что так и не был опознан. Только по завершении сцены Перегудов вышел с Шейрановым на связь и коротко обрисовал ситуацию. Время для того, чтобы забрать братьев Даутовых и уйти, у Сергея Федоровича еще было, но поступать таким образом он и не думал. Впрочем, Перегудов и не ожидал ничего подобного.
После встречи Темляков собрал господ офицеров, которых вместе с ним в крепости было только четверо, и заявил, что имеет сведения от верного человека о том, что на крепость готовится нападение. Было принято решение тихо поднять гарнизон и изготовиться к отбитию ночной атаки.
Через три часа, проведенных в напряженном ожидании, каждый в крепости, включая часовых, лишенных возможности подремать на посту, клял и костерил молодого подпоручика последними словами. Продолжалось это до четырех часов, пока не начался первый штурм, который был отбит с относительной легкостью. Черкесы просто не ожидали организованного сопротивления. Рассчитывая на внезапность, они сами были ошеломлены столь горячим приемом…
Шейранов осмотрелся вокруг. Двор крепости все еще кипел, разве только горячность боя сменилась иными заботами. Солдаты под присмотром унтеров спешно наводили порядок. Тушили одну из казарм и столовую, которые умудрились поджечь черкесы зажигательными стрелами. Горцы довольно широко и успешно продолжали использовать луки и самострелы.
Сносили раненых к лазарету, в котором уже не было свободных мест, поэтому новых укладывали у крыльца. Как только фельдшер обиходит страдальцев, их определят на постой в казарме. Все же лазарет не предназначен для такого количества раненых. Пока что о них заботились солдатские женки.
Рядом с крепостью не было русских поселений, слишком опасно. Однако в первой линии было принято поддерживать желающих остаться на жительство в этих краях. Они не облагались никакими налогами и могли ставить свои дома на территории крепости. Дома и хозяйственные постройки обычно лепились вдоль стен, и их крыши исполняли роль настилов для стрелков. Ну и подворье очень уж скромных размеров, если не сказать больше. В Каменомостской крепости было четыре семьи, из бывших солдат. Да плюс барак с семейными солдатами.
Конечно, Шейранов прекрасно отдавал себе отчет в том, что его вмешательство может спасти кому-то из раненых жизнь. Его знания, опыт и замаскированные под местные настойки и мази лекарства двадцать первого века дорогого стоили. Вот только это было сопряжено с опасностью лично для него и для всей остальной съемочной группы. Подобное вмешательство было бы сложно скрыть, а Шейранову вовсе не улыбалось оказаться на крючке у спецслужб.
В дверях лазарета показались трое мужчин болезненного вида и явно нерусской внешности. Похоже, братья Даулетовы не намерены занимать койки в то время, когда вокруг хватает тяжелораненых. Ну что же, это вполне приемлемо, они давно пошли на поправку, и если бы не Сергей, то уже сбежали бы и гарцевали на своих горячих конях.
Однако Шейранов опасался рецидивов и хотел, чтобы братья полностью восстановились. Поэтому не желал их отпускать. Мало того, в горячке подготовки к отражению штурма он навестил этих троих и взял с них слово, что они не вмешаются в предстоящую схватку ни под каким предлогом, разве только придется защищать собственную жизнь.
Дело в том, что история с Даулетовыми все еще не закончилась. Представители рода уже дважды пытались забрать раненых, но Сергею всякий раз удавалось убедить главу рода, что в этом нет необходимости и даже опасно для их здоровья. У Сергея были виды на этот род и братьев в частности, но для этого ему нужно было сначала полностью поставить их на ноги. А это невозможно сделать, когда больной всеми силами мешает своему врачу, считая, будто лучше его знает, что и как следует делать.
У восточных ворот, тех, которые выходят на Мару, отдельно, в рядок, укладывали убитых. Примерно около двух десятков человек. А ведь еще не меньше дюжины были в секретах, и их всех убили, Сергей это знал доподлинно. Так же как то, что погибли двое пластунов, а двоих увели ранеными. Нда-а. Повоевали. Сколько ни слушал рассказов, ничего подобного тут еще ни разу не бывало. Треть личного состава выведена из строя. И это при том, что легкораненые все еще остаются в строю.
– Ваше благородие, разрешите обратиться, – скатившийся со стены солдат вытянулся перед комендантом, бросив руку к обрезу бескозырки.
– Докладывай, братец, – разрешил Балахнин.
– Там черкесы с белым флагом скачут.
– Ну, слава тебе, Господи, – окинув взглядом крепость, переполненную солдатской суетой, и перекрестившись, произнес капитан. – Сдается мне, господа, что на этом все и закончилось.
– Если речь пойдет о выкупе убитых и пленных, ваша правда, Аркадий Семенович. Да только они ведь могут потребовать сдать крепость.
– Ну, это вряд ли. Если только к ним не подошла подмога, в чем я лично сомневаюсь. Прошу, господа.
С этими словами комендант направился вверх по деревянным ступеням, поднимаясь на настил. Выходить для переговоров за ворота в его планы не входило. В основе своей горцы, конечно, были по-своему благородны, и их слову можно было верить. Но среди них хватало всякого люда. Так что, имея с ними дело, приходилось держать ухо востро.
Однако на этот раз все оказалось именно так, как предположил капитан. Парламентеры приехали, чтобы договориться о выкупе убитых и попавших в плен. В ответ их заверили, что раненых горцев в крепости нет, во что они легко поверили. Убитых же согласились передать на обычных условиях, включая и тех, что лежали перед крепостью, потому как без согласия гарнизона забрать их не удастся.
Война на Кавказе особенная, не похожая ни на одну другую. Здесь стараются извлечь выгоду из всего. Платится выкуп за возвращение тел павших и попавших в плен, организовываются боевые походы, чтобы списать имущество или взять добычу. Бывало, гарнизон крепости совершал вылазки по той простой причине, что снабженцы не поставили вовремя продовольствие. Морить солдат голодом на первой линии – плохая идея. Офицеры, конечно же, на привилегированном положении и здесь, но по большому счету они делят со своими солдатами тяготы и лишения службы.
Правда, на этот раз ни о каком выкупе речь не шла. Горцы предлагали обмен – четырнадцать тел русских солдат. Однако Балахнин считать умел и резонно заметил, что только перед крепостью лежит пятнадцать тел их соплеменников, что уже больше по количеству. Плюс к этому в самой крепости имеются восемь тел погибших черкесов. Так что он готов обменять тела одно к одному, а вот оставшиеся горцам все же придется выкупать.
Не умоляя достоинства горцев, нужно заметить, что их стремление забрать с поля боя павших товарищей, и особенно родственников, не в последнюю очередь связано с нежеланием нести лишние траты. За возвращение тела они должны были заплатить десять рублей, эта такса действовала на всей Кавказской линии. А для горцев это серьезные деньги. Причем возвращалось только тело, все сколько-нибудь ценное оставалось противнику как трофеи.
Точно так же выкупали тела своих солдат и русские офицеры. Под это дело ежегодно даже выделяются деньги. Находятся начальники, которые мухлюют и греют на этом руки, не без того. К примеру, солдата подстрелят на стене, а комендант указывает в рапорте, что он погиб в дозоре или секрете, после чего тело пришлось выкупать. Солдаты точно знают о подобных делишках и смотрят на это сквозь пальцы. Главное, чтобы, когда дойдет до дела, отец-командир не открестился от павшего. Смерть, она что, она все время рядом ходит, но случись с ней повстречаться, каждому хочется быть похороненным по православному обряду.
– Сергей Григорьевич, мне тут доложили, что вы неплохо поохотились. Скольких подстрелили?
Однако бой только-только затих, а комендант уже в курсе всего. Молодец, нечего сказать, настоящий командир и постоянно держит руку на пульсе.
– Дюжину, не меньше. Причем восемь из них точно отправились к праотцам, – доложил подпоручик.
– Вот как, – не выдержав, вздернул брови Балахнин. – Очень неплохо, я бы даже сказал, изрядно. Обязательно буду ходатайствовать перед командованием о вашем награждении.
– Служу царю и отечеству! – бросив ладонь к обрезу фуражки, произнес уставную фразу Темляков.
Удивляться было чему, и награждать было за что. Данная цифра действительно звучала как-то невероятно. Но столь высокая результативность объясняется довольно просто. Ввиду несовершенства современного оружия армии все еще делают ставку на холодное оружие, а уж на Кавказе и подавно. Горцы, не имея возможности переводить дорогой порох в долгих перестрелках, всякий раз стараются сойтись в рукопашную, отдавая предпочтение верному клинку.
Но Шейранов – дитя другого времени, все больше делал ставку именно на огнестрельное оружие, используя его при малейшей возможности. Как, например, в схватке с черкесом на настиле. Ведь он не по дурости выстрелил дуплетом, а очень даже осознанно. Случись осечка с одним стволом, сработал бы другой.
– И сколько из убитых вами остались неубранными? – поинтересовался комендант у Темлякова.
– Четверо. Трое на территории крепости, и один лежит под стеной.
– Ясно. Ну, насчет трофеев с убитых я вопросов не имею, это ваше бесспорно. А вот в отношении…. Кхм…
– Я все понимаю, Аркадий Семенович, и на солдатскую пайку рот не разеваю. Зачтите моих в обмен на павших солдат.
– Я знал, что вы все поймете правильно.
В каждой крепости существовали свои неписаные обычаи и правила. К примеру, в Хуруманской офицеры забирали с убитого ими врага трофеи, тело же передавали солдатам. Впоследствии, вернув павшего родственникам, те делили деньги между собой или складывали в солдатскую кассу. С одной стороны, как бы забота о солдатах. С другой, благодаря этому можно было избежать кровной мести. Поди разбери, чьи именно пуля или клинок оборвали жизнь родственника. Нет, конечно, среди солдат хватало разного народа, в том числе и тех, кто за отдельное вознаграждение укажет на конкретного виновного. Но все же остаться неопознанным шансы довольно велики.
– Что, уважаемые, остались без крова? – Как только освободился, Шейранов тут же направился к братьям Даулетовым.
– Слюший, отдавай наши вещи, и ми уйдем дамой. Чиво нам тут делать?
– Лечиться, Малик, – смерив строгим взглядом карачаевца, отрезал Сергей. – И кстати, недовольный ты мой, за твоих братьев я не так беспокоюсь, как за тебя. Они-то уже крепко на дороге к выздоровлению, а вот что будет с твоей рукой, я так до конца и не уверен. Так что уж кто-кто, а ты бы лучше помолчал.
Малик, единственный из братьев, довольно сносно говорил на русском. Балбаш и Абдул только и могли быть понятыми с помощью односложных корявых фраз, непременно сопровождаемых жестами. Впрочем, одно то, что они вполне сносно понимали русскую речь, дорогого стоило. Благодаря своей прошлой жизни Шейранов немного говорил на карачаевском. К тому же за последний месяц он успел поднатореть в этом языке. А еще всегда мог рассчитывать на суфлерскую подсказку от никому неслышного оператора.
– Харашо. Оставь миня, а братьев отпусти, – предложил горец.
При этом красноречиво покосился на лазарет. У крыльца лежало человек двадцать, и еще столько же заняли койки в самом здании. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что содержать горцев теперь негде.
– Аристарх! – не отвечая Малику, позвал Сергей.
– Я, ваше благородие. – Тут же появился денщик, шустрый солдатик средних лет и далеко не героического сложения.
– С трофеями определился?
– Так точно, ваше благородие, все как есть собрал и даже снес на квартиру. Чистить там много надо, я только кровь обтер. Но как в крепости управимся, обязательно займусь.
– Стоящее есть что?
– Есть сабелька с каменьями, но что там за камешки, то мне не понять, может, им цена копейка в базарный день, а может, и нет. Вам бы взглянуть. Есть кинжал дамасской стали, но рукоять и ножны простые, кожа да дерево. Остальное так, ничего особенного. Еще у этих убиенных было десять рублей с мелочью серебром.
– Ясно. Пять рублей отдашь уряднику Жженому, казачкам на водку. Остальное заберешь себе.
– Премного благодарен, – с достоинством поклонился солдат.
Темляков рассудил, что с этих денег ему прибытка никакого, так что лучше наградить подчиненных. Какая-никакая, а радость, тем более что один из отставников содержал в крепости кабачок, рядом с торговой лавкой, а потому, где потратить эту денежку, место имелось. Оно, конечно, в крепости особо не забалуешь, и Никифор лишнего ни за что не нальет, поэтому в сильном хмелю никому не ходить. Но с другой стороны, хоть так душу отвести. Опять же помянуть павших. Судя по количеству трупов, заявленному черкесами, есть среди них и двое казачков.
Денщик же его, Погребной, был человеком семейным, воспитывал троих деток. Этому денежка вообще лишней не будет ни при каком раскладе. Да и заслужил братец. За тот месяц, что он при Темлякове, никаких нареканий к нему не было, совсем даже наоборот.
Тут вообще так сразу и не поймешь, кто обихаживает их благородие, солдат или его жена. Сергей всегда обстиран, выглажен, сыт, в квартире полный порядок, все на своих местах. Словом, заслужили Погребные надбавку, чего уж там. И если ничего не изменится, Сергей и впредь будет поддерживать их деньгами…
– И еще, Аристарх, соберешь вещи братьев, – Сергей указал на Даулетовых, – и перенесешь на мою квартиру. Поможешь устроиться. Все. Это не обсуждается, – подняв руку в останавливающем жесте, он не дал заговорить Малику. – Отпусти вас домой, гордые сыны гор, так вы если не до могилы допрыгаетесь, то калеками себя сделаете точно. Да смотри, Аристарх, чтобы они никаких тяжестей и не думали носить.
– Я все помню. Исполню в лучшем виде, – заверил денщик.
Что есть, то есть, он и его жена помогали фельдшеру в уходе за этими ранеными. Ну а куда деваться, коли его благородие подрядился их на ноги поставить, а Погребной при нем получается. Правда, с другой стороны, все не зря. Оно и так денежка перепадала, а тут сразу пять рублей с лишком.
– Все возитесь со своими горцами? – подойдя к нему, поинтересовался штабс-капитан Ростовский.
– Увы, но я лишен выбора. Либо я сделаю их своими друзьями, либо получу еще один род кровников. Может случиться и так, что они снимутся с места и уйдут на вражескую территорию. Не думаю, что начальству это придется по нраву, и без того это глупое состязание у всех на слуху. Поговаривают, что вести достигли уже столицы.
– Вы про дуэль?
– Я, про состязание на клинках, а о чем вы, понятия не имею, – твердо возразил Сергей Федорович.
Темляков либо гордо признал бы факт дуэли, либо напустил бы тумана совершенно определенного толка. А вот Шейранов, умудренный годами, исходил не из пылких юношеских предпосылок, а лишь сугубо из практической пользы. Чем быстрее начальство забудет о данном происшествии, тем лучше его подопечному. Нечего ему делать на передовой, и вообще хорошо бы убраться с Кавказа. И его желание построить гостиницу тут вовсе не в противоречии, потому как для управления ею его личного участия не требуется.
– Не обижайтесь, Сергей Григорьевич. Состязание, так состязание. Однако, возвращаясь к этим молодцам, скажу вам так: они на вас напали и получили по заслугам. Вы не стали их добивать, мало того, каким-то чудом, и никак иначе, смогли спасти их жизни. У рода не может быть к вам претензий. Уж поверьте мне, я десять лет на Кавказе, и все больше в первой линии, так что знаю, о чем говорю. Вы ведь предупредили и их, и родичей, что может произойти, если они вас не послушают. А потому, случись что, вины вашей тут не будет.
– Таким образом, я не заполучу врагов. А мне хочется обрести друзей.
– Хм. А вот тут мне крыть нечем. Скажу только одно: если горец назвал вас кунаком, то это далеко не пустые слова. Но с другой стороны, можно и головную боль заполучить, потому как дело это обоюдное.
– Знаю. Но я к этому готов. Кстати, Павел Петрович, вы не приютите меня на какое-то время?
– Во-от, а я о чем, не все так просто.
– Вообще-то это не ответ.
– Пообещайте, что обучите меня вашим приемчикам. Я видел, как вы с тем горцем сошлись. Кольчуга все дело испортила. Но сдается мне, что и не выстрели вы, то непременно с ним управились бы. Вот только вы отчего-то не больно-то жалуете клинки, все больше норовите решить дело пулей.
– Пуля, она ведь не всегда дура, ее так же, как верный клинок, нужно уметь направить. А насчет обучить, все в ваших руках, если готовы семь потов слить, то без проблем. Оно и мне на пользу.
– Семь потов – это не кровь, можно и слить.
– Значит, договорились.
– Тогда милости прошу. Тем более что моя квартира о двух комнатах на двух офицеров рассчитана. Так что не потесните в любом случае, – подмигнув с хитринкой, ответил штабс-капитан.