Частник, вызвавшийся доставить Курбанова к пансионату с бывшим компартийным названием «Интернациональ», а нынче именуемому «Лазурным берегом», был до угрюмости мрачен и величественно несокрушим. Необычайно тучный, неуклюже гороподобный, он вел свой «москвич», обхватив руль, как соседку по даче — за талию, наваливаясь на него всей своей женоподобной грудью, и при каждом качке — упираясь кожаной кепкой в крышу салона.

— Только учти: до первого поста, — пропыхтел он, узнав, что клиенту понадобился этот затерянный посреди предгорного леса «цековский обалдуйчик».

— Как друг — до первого милиционера, — резюмировал майор.

— Тут не до шуточек, тут все по статье «уголовного». В случае чего, ты — мой знакомый, денег я с тебя не требовал, и требовать не мог. И зовут меня Лехой, Алексеем то есть. Можешь сразу же признать во мне племянника.

— Уже признал. А что, разве дорога туда намертво перекрыта постами?

— Теперь здесь все перекрыто: и «цековский обалдуйчик», и цековские дачи, не говоря уже о водной станции для цековских барыг, на которой «слуги народа» рыбалкой забавлялись. Ты, конечно, тоже забавлялся, но мне наплевать.

— Время такое: всем на все наплевать, маз-зурка при свечах. Давно они там появились, посты эти?

— Дня три назад.

— И как народ объясняет их появление?

— Впервые они обнаружились в конце января. После Вильнюса. Даже БТРы подогнали, не поленились. Слух тогда пошел, что скоро начнут хватать людей, как в тридцать седьмом. Но тогда все обошлось: дня четыре постояли заслонами и исчезли. Теперь покруче взялись. Неподалеку даже квартирует некий охранный батальон. Как думаешь, хватит коммунякам батальона, чтобы удержаться здесь, не дав при этом возможность политэмигрантам почувствовать тоску по советской власти?

— Скорее они дадут им возможность почувствовать себя политзаключенными. На десять лет без права переписки.

— А ты смышленый, — признал водитель.

Курбанов знал, что официально «Интернациональ» числился пансионатом, предназначенным для отдыха и лечения политэмигрантов и членов их семей. На самом же деле, хорошо охраняемая территория этого заведения давно превратилась в своеобразный политический отстойник, в котором пережидали самые неприятные дни своей жизни многие из тех, кто когда-то «раздувал пламя мировой революции» в странах, раздуть в которых его попросту невозможно. Или же насаждал террор в тех странах Центральной и Южной Америк, Африки, Юго-Восточной Азии, где сотворить народно-освободительные движения и левацкие террористические организации вообще-то особого труда не составляло.

Таким образом, за мощной оградой «Интернационаля» время от времени оказывались опальные принцы, изгнанные президенты, скрывающиеся от правосудия своих стран завербованные агенты советской разведки и всякие прочие… Одни из них жили в «гостинках», другие — в пансионных корпусах или в пансионном «гостевом отеле»; третьи, тоже под вымышленными именами и по фальшивым документам, — в разбросанных по лесной территории коттеджах. Вот и все сведения, которыми Виктор Курбанов пока что способен был похвастаться.

— Похоже, что ты тоже из «наших»? — прервал Леха недолгий мысленный экскурс майора в лесное зазеркалье.

— Из «тех еще» — так будет точнее, маз-зурка при свечах. Если я верно понял, «Интернациональ» расположен где-то между поселком Южным и следующей остановкой, как ее там?..

— Озерная, — проворчал Леха. — Считай, что обалдуйчик этот цековский расположен почти посредине между Южным и Озерной, ко второй — даже на километр ближе. Правда, чтобы добраться от Озерной до въездных ворот, приходится обкуролесивать почти всю территорию, а дорога лесная.

— То есть обитатели «Интернационаля» и персонал обычно выходят из автобуса здесь, на Южном?

— Делать лишние километры и платить лишние деньги? Они что, кретины?

«Ну, называть эту красавицу кретинкой не стоит, — по справедливости решил для себя Виктор, — тем более что все становится на свои места: решив проехать лишнюю станцию, она избавилась от меня, как от попутчика. Хотя, казалось бы… приятный собеседник, и вообще неплохая пара. Получилась бы… возможно».

Проехав еще километра два по тряской дороге, словно бы умышленно петляющей по перелескам, дабы отбить охоту у всяк случайного проезжего добираться до ворот «Интернационаля», Леха вдруг резко затормозил, будто оказался над пропастью.

— А вот и они, обалдуи постовые, — выключил зажигание.

Курбанов пристально всмотрелся в лобовое стекло, однако ничего, свидетельствующего о наличии «обалдуев», почему-то не обнаружил.

— Огонек сигареты заметил, — объяснил Леха. — Сейчас появятся.

— Не в разведке, часом, служил?

— Еще и служить им, барыгам цековским?! Нет, я все больше по контрабандному делу проходил.

— И так смело говоришь об этом?

— Потому что отбоялся.

«Вот оно: когда верхи уже ни хрена не могут, а низы уже ни хрена не желают! Даже язык попридержать. Что и говорить: действительно, страна обалдуев!».

— Ладно, заболтались мы тут с тобой, Леха. Сколько от поста до ворот?

— Метров пятьсот. Уж не грабануть ли решил пансионатик этот?

— В долю просишься?

— Презираю надомников. — Они молча проследили, как по поднебесью, перерезая высотные здания, пополз луч мощного армейского прожектора и, полуослепленные, переглянулись.

— Это с вышки. Их там две. Одна — слева от ворот, другая — у ручья, по ту сторону территории. Но прожектора там нет.

— Неплохо знаешь объект. А говоришь, что презираешь надомников, маз-зурка при свечах.

— Обалдуйчиков-коммуняк презираю не меньше. Мы тут с народом шебуршимся по поводу того, что если они слишком уж Президента России прижмут и снова погонят в Сибирь эшелоны с «врагами народа», придется их слегка попридержать. Так, сотню-другую перевешать. Хватит терпеть эту гаркавую марксистско-ленинскую падаль. Как ты относительно «сотни-другой»?

— Главное, начать. Потом и в тысячи не вложишься.

— Не разделяешь вроде бы?

— Пока нет. Хотя в принципе…

— А народ шебуршит, что недавно эти сволочи, коммунисты, несколько сотен тысяч наручников на заводах уральских заказали.

— Ну да?! Не может быть? Скорее всего, провокация «врагов народа».

— Никакая не провокация. Теперь секреты не очень-то держат. Мужик тут один приезжал. Заказ этот был размещен на его заводе. Более ста тысяч наручников. И предполагает, что подобные заказы были размещены не только на их заводе.

— Кто же их заказывал?

— Кто-кто? Все те же! В Вильнюсе у них не получилось, так они теперь к Москве подтягиваются, суки шелудивые.

Курбанов рассчитался с водителем и, приоткрыв дверцу, еще несколько секунд внимательно понаблюдал за вспышкой огонька и нервным подергиванием фонарных лучей. Очевидно, те, на посту, слышали мотор приближающейся машины, и теперь заметались по шоссе, стараясь понять, куда она исчезла.

— А если попытаться в обход поста? — спросил майор, по-заговорщицки приглушив голос.

— В обход дороги нет. Да я и не пошел бы. Мне, к моим двум вмятинам, еще только трех пуль в борт не хватает. И потом, кто ты такой?

— Это вопрос…

— Ответишь, тогда и поговорим. На домушника в самом деле не тянешь вроде бы.

— Скорее на отставного пожарника, — Курбанов ухмыльнулся и вышел из машины. — Раз в объезд дороги нет, тогда что ж, — попридержал он дверцу, — пойду к этим обалдуйчикам, как ты говоришь, сдаваться.

— Смотри, как бы не пальнули еще до того, как объяснишь им, кто и откуда. Они сейчас нервные. — Леха закрыл дверцу, резво, почти на месте и не включая фар, развернулся, но, отъехав несколько метров, вдруг остановился.

— Эй ты! — негромко позвал своего пассажира. — Туда как-то пацаны наши пробирались. Говорят, лучше всего проходить справа от ворот, у оврага. Деревья там подступают прямо к стене, а ветка дуба ложится на ограду. Здесь, где я стою, тропинка начинается, которая через овраг ведет.

— Наконец-то слышу дельный совет! — приблизился к нему Курбанов.

— Никакой не совет. Лично тебя я никогда не видел и не знаю, понял? Просто обалдуев этих гаркавых, коммуняк, печеночно ненавижу! Вдруг от тебя хоть какой-то вред им будет — все легче!

— Что-то я вас, бунтарь-одиночка, тоже не припоминаю, маз-зурка при свечах.