38
Вернувшись после тренировки, Курбанов несколько раз прошелся по дорожке подводного бассейна и только тогда решил подняться «в апартаменты». Вытирался он наспех и небрежно, вода все еще скапывала с коротко стриженной, густой шевелюры и на груди и плечах проступала сквозь тенниску.
Напряжение, угнетавшее его в первые сутки пребывания на «вилле», теперь окончательно развеялось. Сейчас майор вел себя, как человек, сумевший неожиданно быстро привыкнуть к свалившейся на него роскоши. Стиль жизни, который, не по своей воле, он сейчас исповедовал — «блаженствующий аристократ на «Лазурном берегу» — уже и в самом деле становился… его стилем жизни.
Курбанов снова начал чувствовать себя офицером спецназа, с часу на час ожидающим, что последует приказ на задание. Однако теперь уже все эти «лазурные» грезы, как и само перемещение в интернациональный рай, не казались ему ни армейским подвохом, ни списанием «вчистую» из спецназа.
Правда, иногда майору чудилось, что с ним поступают, как с обреченным, которому перед казнью позволяют несколько дней пожить в свое удовольствие, чтобы восхождение на помост, к палачу, казалось еще более жутким и несправедливым; чтобы острее осознавал, с какой жизнью приходится расставаться! Если это так, то «пытка» бездельем и роскошью слишком затянулась.
«Развращенный аристократической роскошью и патрицианским бездельем, он умер, окруженный рыдающими рабынями», — так будет начертано на твоем величественном надгробии», — напророчествовал себе Курбанов, опять оказавшись в понравившейся ему гостиной своего обиталища. И вдруг насторожился. Какой-то посторонний звук. На «вилле» он явно был не один.
Прислушавшись, Виктор понял, что это доносящийся из ванной шум водной струи. Решив, что, уходя на базу, он забыл закрыть кран, Курбанов рванул дверь и буквально остолбенел: перед ним стояла нагая женщина. Никак не отреагировав на его появлением, она блаженствовала, томно запрокинув голову и подставив лицо под струю. Руки ее в это время плавно вращались вокруг смугловатых, вызывающе вздернутых, похожих на две перезревшие самаркандские дыньки, грудяшек.
— Прошу прощения, мэм, — пробормотал Курбанов, стремясь как можно скорее закрыть перед собой дверь.
— Не убегайте, майор. Все не так безнадежно, как вам кажется. — Сначала он сообразил, что голос-то принадлежит не Лилиан, и лишь затем воочию убедился, что перед ним действительно стоит не Латышский Стрелок.
— Простите… Не знал, что вы здесь, — после того, как женщина насмешливо упредила его: «не убегайте», он уже не мог закрыть за собой дверь, не доведя эту «сцену у душа» до какого-то логического конца.
— Перестаньте блеять, Курбанов, — мягко улыбнулась женщина. — Меня зовут Викторией.
— Меня же, по странной случайности, Виктором, — поспешил отрекомендоваться майор, не сообразив, что женщина, назвавшая фамилию и звание, очевидно, должна была запомнить и его имя.
— Знаю, майор-тезка, знаю.
Исключительно из вежливости Курбанов старался не смотреть на ее оголенные бедра, хотя уберечься от такого соблазна было невозможно. Фигура явно не вписывалась в модные стандарты еврокрасавиц — с их комариными талиями и бедрышками в виде несформировавшихся луковиц. Перед ним стояла по-настоящему крепкая и красивая женщина: с мощными, как у пловцов, плечами; широким торсом, тугими, точеными бедрами и упругим, без намека на излишество веса, животом. И все это представало перед Курбановым в шоколадном южнокрымском загаре.
— Позвольте… так это, очевидно, вы?!
— Как же туго вы соображаете, майор-тезка! — улыбнулась Виктория, правильно расшифровав его несформулированную догадку.
— Значит, это мы с вами там, в автобусе?..
— Наконец-то на вас снизошло озарение, майор.
Все еще призывно улыбаясь, она ступила к Курбанову и, обхватив одной рукой за талию, увлекла к себе, а второй потянулась к выключателю по ту сторону. Уже оказавшись под струей теплой, почти горячей воды, Виктор попытался стащить с себя тенниску, но Виктория мягко отвела его руки и сама принялась за раздевание.
— Тогда, в автобусе, ты, конечно, догадался, что я тоже направляюсь сюда, — легко и просто перешла женщина на «ты».
— Скорее предположил.
Даже пребывание под душем не избавило тело женщины от впитавшихся в него за последнее десятилетие запахов тонких французских духов, ароматного мыла, дезодорантов и еще чего-то захватывающего, что, очевидно, способно было источать тело только этой — и никакой другой в мире — женщины.
— Поэтому так упорно допытывался у Лилиан, кто ее шеф; метался по территории «Лазурного берега» и даже, сдуру, прорывался в местную столовую…
— Я действительно искал вас.
— «Тебя».
— Тебя… искал, маз-зурка при свечах.
— Все это уже расшифровано, — расправлялась Виктория с его брюками. — Особенно, что касается «мазурки при свечах».
— Но, по правде говоря, даже в ангельском бреду не мог бы предположить, что встреча наша будет именно такой.
— Ты еще не знаешь, майор-тезка, какой именно она будет, — безмятежно заверила его Виктория, силясь, вслед за тенниской, стащить и его спортивные брюки.
Курбанов безуспешно пытался помочь ей, и с минуту — мокрые, разгоряченные — они барахтались в его одеждах, а когда в конце концов освободились от них, Виктор присел и, прислонив Викторию к влажной стенке душевой, принялся покрывать поцелуями ту часть тела, которая казалась ему сейчас наиболее вожделенной.
Сдерживая стон, женщина конвульсивно прореживала пальцами его волосы, буквально взрывала их, при этом одна нога вновь и вновь оказывалась у него на плече, судорожно сжимаясь в захвате где-то на его затылке. А когда он слегка утолил свою страсть, опустилась на колени женщина…
Так, сменяя друг друга, они предавались своему сексуальному безумию безумно долго и столь же безумно страстно.
— Так ты действительно не прикасался к Лилиан? — неожиданно грозно спросила Виктория, когда, шлепая мокрыми босыми ногами по паркету, Курбанов уносил ее, такую же мокрую, в спальню.
— Боже упаси, — отозвался майор, со страхом подумав о том, как бы Виктория отреагировала, если бы оказалось, что он все же добился благосклонности латышки.
— Правда, не прикасался?
— Как на исповеди, маз-зурка при свечах.
— Мне почему-то так и показалось, — облегченно вздохнула гостья.
— А если бы?..
— Замолчи, смертный! — шутливо зажала ему рот женщина. — Ты даже не представляешь себе, какие муки ада тебе пришлось бы испытать, познавая мой праведный, неукротивый гнев.
«Вот так иногда поражение мужчины на одном “женском фронте” превращается в победу — на другом», — мысленно подвел первые морально-этические итоги этой встречи Курбанов.
Простыни сразу же стали таким мокрыми от тел, словно их обоих только что извлекли из стиральной машины; однако, предаваясь любви, Виктор и Виктория попросту не замечали этого.
— Значит, это ты предупредила Лилиан, чтобы она ни в коем случае?..
— вот ты и выдал себя, что у вас так ничего и не произошло!
— Не выдал, а, считай, констатировал факт.
— Предупредила — не то слово. Я поставила ее перед выбором. Но не подумай, что дело в ревности, — шептала ему на ушко, сдавливая в отчаянных объятиях.
— В чем же тогда?
— В замысле.
— В чем-чем?! — не понял он.
— В глубинном за-мыс-ле…
Курбанов попытался опуститься пониже, чтобы вновь покрыть поцелуями ее живот и то, что в одной из прочитанных им восточных «любовных» книг названо было «лепестками жизни», но Виктория придержала его, и сама скользнула под пресс его мощного, тренированного тела.
— И что же это за «глубинный замысел»? — поинтересовался майор, едва только сумел прийти в себя.
— Коварный, как и все женские. Лилиан должна была подготовить тебя к нашей встрече. Она должна была довести тебя до белого каления, до сексуального бешенства, до полного полового варварства.
— В коем я сейчас и пребываю, — признал Курбанов.
— Ну, может быть, это еще не совсем то, на что я рассчитывала… — иронично усомнилась Виктория.
— Как, и это еще «не то»?! — оскорбленно изумился майор, впиваясь губами и пальцами почти в каждую пядь ее тела.
— Мне-то казалось, что ты попросту растерзаешь меня еще там, в душевой, — задыхаясь от поцелуев, объяснила Виктория. — Во всяком случае, именно так все и должно было произойти.
— В таком случае — немедленно в душевую!
— Поздно. «Система Станиславского» здесь не срабатывает. Мне нужна была «натура». И потом, потерян фактор новизны и внезапности. Но, если всерьез, я и в самом деле запретила Лилиан подпускать тебя ближе, чем на два метра. Расстроен?
— Теперь уже нет.
— «Теперь уже»? Вот в этом ты весь, спецназовский ловелас.
— В спецназе так не считали. Кстати, можешь объявить Лилиан благодарность за образцовое выполнение задания
— Не оправдывайся. Ты и в самом деле «уже не расстроен»?
— уже нет.
— Врешь. От такой женщины, как Лилиан Валмиерис, отказаться трудно. Видя такого секс-викинга в юбке, долго не помонашествуешь. Даже женщинам — и то трудно устоять перед ней.
— В каком смысле?
— В прямом, постельном.
— Ну да?!
— Во всяком случае, некоторые из местных фурий уже успели оказаться в ее постели, хотя лесбиянками себя никогда не считали. Как и она — тоже не причисляет себя…
— Исходя из западноевропейских и американских стандартов, лесбиянками следует считать не тех женщин, которые занимаются сексом с женщинами, а тех, у которых отвращение к сексу с мужчинами. То же самое относится и к гомосексуалистам-мужчинам.
— Интересно, с такой формулой определения я знакома не была. Считайте, что вам удалось оправдать лесбиянские пристрастия Лилиан в моих глазах. Надо бы сообщить ей об этом. Впрочем, лесбиянка она или нет, в любом случае в ее теле заложен некий сексуальный фугас.
— Надо бы убедиться, маз-зурка при свечах.
— Не огорчайся, я еще брошу эту белокурую бестию к твоим ногам.
— Ну да, от тебя дождешься… — попытался Курбанов свести ее обещание к шутке.
— Не сомневайся, майор-тезка, обязательно брошу, — появились в голосе Виктории какие-то совершенно мужские, суровые нотки.
Курбанова так и подмывало спросить, когда же это произойдет, но, опасаясь навлечь на себя гнев Виктории, не решался.
— Ну, выясняй уже, выясняй, — расшифровала его намерение женщина.
— А, действительно, когда это в принципе может произойти? Когда ты швырнешь эту белокурую к моим ногам?
— как на детекторе лжи?
— Скорее как на секс-детекторе.
— Когда почувствую, что сам ты уже давно оказался у… моих ног. Только тогда, в виде приза.
— О, господи! — артистично обхватил голову руками Виктор, прекращая терзать плоть Виктории и мирно укладываясь рядом с ней, плечом к плечу. — Но я и так уже у твоих ног. Или, может быть, и эта сцена тоже должна быть продемонстрирована «в натуре», под душем и без «системы Станиславского»?
— Шифруешься, майор. Это тебе только так кажется: что «у ног». Пока еще только чувственные иллюзии.
— Ну, уж нет, маз-зурка при свечах.
— Значит, пока что это прочувствовал только ты. Я этого не ощутила. И потом, я ведь могу заподозрить, что, уверяя меня в этом, надеешься поскорее заполучить самый мощный секс-фугас «Лазурного берега».
— Знал бы я, что она такой секс-фугас, действовал бы по-иному! — решил Курбанов поиграть на нервах Виктории. — А, поди ж ты, казалась неприступной, как Петропавловская крепость. Знаешь, как я называл ее про себя?
— Латышским Стрелком.
Курбанов смущенно помолчал: услышать из уст Виктории кличку Лилиан он никак не ожидал.
— Сама сказала. Узнав об этом прозвище, я вдоволь насмеялась. Отныне это станет еще одной подпольной кличкой, агентурным псевдонимом Лилиан. «Латышский Стрелок»! — азартно покачала она головой. — Как раз то, что нужно, лучше не придумаешь.
«А ведь она и ревнует, и, одновременно, опасается служебной конкуренции этой женщины, — понял Виктор. — Улавливаются отголоски какого-то давнишнего соперничества. При случае, на этом можно будет играть. Не переигрывая, ясное дело…»
— но, в общем-то, мы — не соперницы. Я ситуацию верно расшифровываю?
— О чем речь?! Ты — не женщина, ты…
— …«Маз-зурка при свечах».
— Успела запомнить?
— Эта твоя фразочка уже занесена в «личное дело», в досье, как «особая примета», — как бы между прочим, обронила Виктория, вновь давая понять, сколь далеко зашли ее познания.
— Если спрошу, что еще туда занесено, — ты ведь не ответишь.
— С каких это пор офицеры спецназа стали интересоваться графами своих «дел», как конторские крысы?
Курбанов поиграл желваками, но все же нашел в себе мужество промолчать.
— На это и впрямь не стоит обращать внимания, — примирительно молвила Виктория.
— Ев-стев-ственно.
— И еще… Отношения наши всегда должны оставаться такими, как сейчас. Даже после того, как удовлетворишь свое интимное любопытство по отношению к Латышскому Стрелку. Кроме того, ты не должен предпринимать ничего такого, чтобы поссорить, или хотя бы омрачить, наши с ней отношения. Если мы разведем здесь любовную склоку, то можем все вместе оказаться за воротами этого крымского рая.
— Мудрый подход, — признал Курбанов.
— Потому что по-житейски расшифрованный.
— Тогда уж признайся: ты тоже успела побывать с ней в постели? Это я так, для общей информированности…
— Потому и побывала, чтобы расширить свою «общую информированность» относительно этой особы, — вновь сразила его Виктория своей откровенностью. — Но не скажу, чтобы очень уж захотелось оказаться с ней в постели во второй раз, как этим маялись две девицы, оказавшиеся под одним одеялом с Лилиан по моему заданию. В качестве, так сказать, разведки.
— Меня ты зашлешь к ней тоже в качестве разведчика?
— Скорее в качестве секс-диверсанта.
Курбанову нравился смех этой женщины: мягкий, шелковистый, с какими-то странными переливами.
— Представляю себе этот диверсионный акт.
— Однако на наши с тобой отношения никакого влияния это не окажет, так ведь? — несколько встревоженно поинтересовалась Виктория.
— Ев-стев-ственно.
Какое-то время Виктория лежала молча — мечтательно забросив руки за голову, широко раздвинув ноги, словно нежилась на морском берегу, и отрешенно уставившись в потолок. В эти минуты женщина парила где-то далеко, мысли ее были приятными и наивно-романтичными, а по лицу блуждала плутовская ухмылка.
— Знаешь, мне почему-то грезится, что мы окажемся теми немногими, кто будет чувствовать себя на развалинах бывшей империи так же счастливо, как юродивый — на пепелище.
— Купающийся в лучах счастья юродивый на пепелище — это впечатляет, — хмыкнул Курбанов.
— Разве что чуть осознаннее, — не восприняла его иронии Виктория. — Если, конечно, все будет идти так, как задумано там, наверху.
— Где «там», если это не военная тайна? — Об Истомине он решил умолчать. Не был уверен, что именно этот «цекашный лорд» является коронной фигурой на имперской доске. — Меня ведь так ни во что и не посвятили, предпочитают держать в полном неведении.
— Там, это в Центре. Напрасно они так с тобой. В таких ситуациях следует играть в открытую.
Спросить, что она имеет в виду под «Центром»: то ли ГРУ, то ли что-то еще более неопределенное — какой-нибудь «Комитет спасения Отечества» или просто Москву, майор Курбанов вновь не решился, и Викторией это было замечено.
— Вот увидишь, — заверила женщина, — нам повезет значительно больше, чем кому бы то ни было. Совершенно неожиданный поворот колеса фортуны — вот что ожидает нас, майор-тезка. Если только нам обоим окончательно повезет.
— Хотелось бы, — пробормотал Виктор, сдерживая страстное желание выудить еще хоть какую-либо информацию относительно их общей фортуны. Ведь чувствовал, что знает эта женщина значительно больше того, в чем выдает себя.
— Тут многое будет зависеть от тебя, майор, — отозвалась Виктория на его мысленные сомнения. — От того, насколько войдешь в роль, насколько твердо и решительно избавишься от комплексов, от «совкового» мышления, синдрома пролетарской зависти, нетерпимости ко всяк разбогатевшему.
— Я так понял, что нам с тобой тоже предстоит непростительно разбогатеть? — легкомысленно хохотнул Курбанов.
— …И предстоит, — сурово и жестко парировала Виктория. — Да, ты не ошибся: нам действительно предстоит разбогатеть, — воинственно приподнялась она на локте. Ты что, принципиально имеешь что-то против этого? Богатеть мешают твои убеждения?
— Очевидно, только мои дурацкие убеждения и мешали мне до сих пор хоть сколько-нибудь разбогатеть.
— Можно считать и так, — согласилась Виктория. — Если, конечно, путать убеждения с предубеждениями.
