Глава 5
Все было, как обычно. Пуская проблесковым маячком синие блики, подкатил милицейский «жигуль», а следом, тяжело приминая едва присыпавший асфальт снежок, словно подкрался броневичок инкассаторов с эмблемами банка на бортах, в которых темнели прикрытые заглушками отверстия бойниц. Сквозь тонированные стекла кабины водителя ничего нельзя было разглядеть.
— Приехали. — Левина, стоявшая у окна, вернулась к своему столу и, вздохнув, велела: — Готовьте сумки. Сейчас придут.
На душе у нее почему-то было тревожно, хотя, вроде бы, тревожиться нет повода: об изменении времени и замене бригады предупредили из банка, — и не кто-нибудь, а сам Жамин, — с знакомым броневичком прибыла милиция, и бравые парни в пятнистой униформе уже шагали к дверям казино.
Охрана придирчиво проверила документы. Все в полном порядке. Инкассаторов пропустили наверх. Галина Иосифовна сама не поленилась еще раз досконально прочесть все бумаги и только после этого разрешила обменять мешки с выручкой на пустые. Выполнив все необходимые формальности, парни подхватили тяжелые мешки и заторопились вниз.
— Серега! — неожиданно окликнули одного из них в нижнем вестибюле. Тот недоуменно обернулся.
Около дверей туалета стоял охранник казино, уже успевший сменить фирменный костюм на свою обычную одежду: его работа закончилась.
— Серега! — радостно повторил он. — Сколько лет, сколько зим! Ты че теперь, в банке пашешь?
— А-а, Витек, — Серега приветственно взмахнул рукой. — В банке, брат, в банке. А ты тут пристроился? Сменился, что ли?
— Да, — кивнул охранник. — Ты телефончик свой оставь, побалакаем, давно не видались. Не худо бы и отметить.
— Поехали с нами, — неожиданно предложил Серега. — Я старшего попрошу, хотя это и запрещено, но он у нас мужик нормальный. Тем более, у меня последняя ездка, а твой дом рядом с нашим банком. Ты как?
— Если можно? — неуверенно протянул Витек.
— Знакомого встретил? — лениво спросил стоявший у дверей охранник. В отличие от Витька ему предстояла впереди долгая смена и одолевала скука. Скоро лавочку закроют до вечера и только потом начнется работа.
— Ага, — подтвердил Витек, — мы с ним…
— Пошли, пошли, — потянул его за собой Серега, не дав закончить фразу. Он уже успел шепнуть пару слов на ухо молчаливому старшему, и тот, бросив на Витька хмурый взгляд, неохотно разрешил взять его в машину.
Милиционеры так и не вылезли из своих «жигулей». Равнодушно поглядев, как инкассаторы побросали в броневик мешки с деньгами, подсадили охранника казино Витька и сели сами, блюстители порядка, даже не дождавшись, пока захлопнется тяжелая дверца броневичка, включили мигалку и начали выруливать с тротуара на проезжую часть.
Внутри бронированной машины оказалось сумрачно и тесно. Витька впихнули на свободное сиденье между двух незнакомых парней, и один из них, кивнув на Серегу, спросил:
— Знакомый, что ли?
— Ага, — все еще пребывая в радостном возбуждении от неожиданной встречи, подтвердил тот.
— Мы в одном охранном агентстве вместе работали, правда, недолго, — объяснил Серега. — Вот, видишь, как повезло встретиться.
— Вижу, — буркнул старший и резким ударом ребра ладони по сонной артерии уложил Серегу на пол.
— Вы!.. — вскинулся Витек, но получил жуткой силы удар в солнечное сплетение, разом согнувшись пополам. Сквозь боль он еще почувствовал, как чужие, жесткие пальцы крепко прихватили его за подбородок, а другая чужая рука тяжело легла на затылок. Резкий рывок, тонко хрустнули шейные позвонки Витька — и он обмяк на сиденье.
— Готов, — бросил сидевший рядом. — А что с Серегой?
— Рыть могут, нитки надо рвать сразу, — хмуро ответил старший. — Считай, обоим не повезло!
— Но это же Серега! — просительно сказал кто-то в углу броневичка.
— А ты хочешь и свою голову, и бабки потерять? — старший попытался нашарить взглядом того, кто пожалел подельника, но все опустили глаза в пол, покрытый рифленой резиной.
Старший перевернул бесчувственного Сергея на живот, уперся ему коленом в спину и, взявшись обеими руками за подбородок, резко рванул. Мерзко хрустнуло, и в машине стало одним покойником больше. Очень не вовремя встретились сегодня старые знакомые.
— Скажи водителю, — обратился старший к парню, сидевшему рядом с кабиной, — пусть менты дотянут до отстойника в гаражах: там найдем куда деть этих, — он кивнул на трупы, — переоденемся и разбежимся. И пусть прибавят скорость. У нас нелегкий груз. Во всех отношениях.
Сдвинув заслонку, закрывавшую окошко в кабину водителя, парень подумал, что их старший — Юрик Наретин — не ведает, что такое жалость. За это, что ли, так ценит его сам Чума?..
Проводив инкассаторов, Галина Иосифовна несколько успокоилась и даже вздохнула с облегчением — всегда лучше, когда деньги уже отправлены в банк, а не лежат в казино. Наверное, нет худа без добра, и некоторая сдвижка во времени приезда инкассаторских бригад даже во благо: тяжкая ноша с плеч долой.
Теперь предстояло еще одно, не слишком приятное дело: ехать в ресторан на поминки Малахова и Юри. По счастью, занятость делами не позволила Левиной присутствовать на похоронах, и Пак со Снегиревым разрешили ей это, уступив просьбам Арнольда Григорьевича. Генкин — вообще душка, он всегда ее так понимает и поддерживает, с ним значительно проще вести дела, чем с жестоко-подозрительным Леонидом Паком, всегда напоминавшим Галине Иосифовне своими ухватками бандита из вестерна, всеми силами стремящегося изображать из себя джентльмена. Или чем с Сан Санычем Снегиревым — тот не в пример культурнее, чувствуется, что хорошо воспитан и образован, есть в нем некоторый шарм, даже лоск, так нравившийся Левиной в мужчинах, — но тот хитер, как старый лис, а хватка волчья, причем исподтишка. Говорят, он раньше долго служил в госбезопасности, поэтому чему тут удивляться?
Одно время Галину Иосифовну очень занимал вопрос, что может связывать столь непохожих людей, как Малахов, Пак и Снегирев, но по здравому размышлению она пришла к выводу, что большие деньги устраивают еще и не такие чудеса. Ладно, бог с ними, главное, удалось не поехать на кладбище — Левина до дрожи боялась покойников. Однако не появиться на поминках будет просто неприлично.
Она сходила в туалет и тщательно подкрасилась. Конечно, когда тебе далеко за сорок и ты не обладаешь внешностью Венеры, приходится прибегать к массе ухищрений, чтобы хорошо выглядеть. Но какая женщина не стремится если не быть, то хотя бы казаться красивой?
Когда она вернулась в кабинет, ее «девочки», как она привычно именовала сотрудниц бухгалтерии, просто прилипли к окну.
— Что там интересного? — копаясь в сумочке, недовольно спросила Галина Иосифовна.
— Инкассаторы приехали, — огорошила ее одна из сотрудниц.
— Инкассаторы? — недоуменно переспросила Левина. — Вы все им отдали и правильно оформили?
— Как обычно, — ответила другая, как-то бочком отходя от окна.
Галина Иосифовна сама выглянула на улицу. Знакомая картина: милицейская машина с синей мигалкой, и за ней тяжело приминает снег броневичок с эмблемами банка на бортах. Только вместо «жигулей» милиция приехала на «уазике». У Галины Иосифовны почему-то сразу заболел желудок и стали ватными ноги…
Все дальнейшее происходило, как в кошмарном сне, из которого рад бы вырваться, да не можешь никакими силами. «Девочки» сделались бледными до синевы, когда инкассаторы поднялись наверх и предъявили все необходимые бумаги.
— Минуту, одну минуту, — как заведенная повторяла Левина, лихорадочно набирая номер Жамина. Может быть, произошла ошибка, может быть, что-то напутали?
Но телефон Жамина упрямо выдавал долгие гудки, секретарша сообщила, что Виталий Евгеньевич болен и выехал, скорее всего за город, и Галина Иосифовна поняла: никакой ошибки нет! Вернее есть, но ошиблась она, и за это теперь придется отвечать головой!
Кое-как спровадив инкассаторов, она выгнала «девочек» в коридор и, сняв трубку телефона, задумалась: кому первому сообщить о случившемся? Какие уж теперь рестораны и поминки, если в неизвестном направлении уплыли бешеные деньги!
Сказать Паку? Левина представила себе его темные, чуть раскосые, холодные, как у змеи, глаза, и ей сделалось дурно. Успокоиться помогла только лошадиная доза валокордина. Но звонить нужно: за то, что не сообщила сразу, тоже не погладят по головке и это лишь усугубит ее вину! Снегирев? Нет, тут на горле лязгнут и сомкнутся, как стальной капкан, волчьи челюсти.
Генкин! Вот кто ей сейчас нужен — человек близкий по духу и крови, он поймет, поможет смягчить удар и преподнести все в нужном духе. Иначе и его голова может лечь рядом с тщательно завитой головкой Галины Иосифовны. Если мелкие недосдачи или грешки удается спрятать, то скрыть исчезновение такой суммы, которую составляет суточная выручка, не удастся никак.
Где сейчас Генкин? Конечно, на поминках. Левина быстренько набрала номер мобильного телефона Арнольда и, услышав в трубке знакомый приглушенный голос, почти прошептала:
— Арнольд Григорьевич! У нас большая беда, даже несчастье!
— Что такое? — голос Генкина выдавал крайнее волнение.
— Срочно перезвоните ко мне в кабинет откуда-нибудь, где вас никто не сможет слышать, — попросила Левина и нажала клавишу отбоя.
В том, что через минуту или две Генкин обязательно перезвонит, у нее не было ни малейших сомнений…
До ресторана доехали без происшествий. Лидия сидела на заднем сиденье, прикрыв лицо платком, и молчала, только вздрагивали плечи под черным тонким пальто. Некрасивая блондинка ласково гладила ее по плечу и тихо шептала, уговаривая успокоиться, поскольку Ояра уже не вернуть, а впереди еще жизнь и нужно думать о детях. Петр плохо знал латышский, но все же понимал смысл уговоров, зато сидевший рядом с ним парень чуть ли не шевелил ушами от напряжения, пытаясь разобрать, что говорят сзади. Видно, те, кто навязал его Меркулову в попутчики, никак не предполагали, что вдова замкнется и не станет говорить с приятелем покойного мужа, а основной разговор женщины поведут между собой на латышском, которого парень явно не знал…
У лестницы на второй этаж ресторана, где располагался снятый для поминок зал, гостей встречали двое рослых молодых людей в черных костюмах и солидный распорядитель в смокинге. Он очень доверительно и ненавязчиво напоминал вполголоса, что чокаться спиртным не положено по обычаю и что следует съесть в начале и конце поминальной трапезы. Тем временем парни ловко сортировали приглашенных, направляя одних в правый зал, других — в левый, где были сервированы столы для сошки помельче.
Как всегда неожиданно, появился Генкин, помог высадить Лидию из «жигулей», моментально решил все вопросы с гардеробщиками и буквально затащил Меркулова в правый зал второго этажа ресторана.
Едва войдя в него и даже еще не успев хорошенько оглядеться, Меркулов вдруг услышал сдавленный полувскрик-полувсхлип:
— Петя?!
Он резко обернулся и не поверил своим глазам: затянутая в узкое черное траурное платье к нему буквально летела, как на крыльях… Ирина! Сердце его тревожно ворохнулось в груди и замерло — она спешила к нему, как в юношеских снах, такая же прекрасная и любимая, как двадцать лет назад! Так же развевались ее небрежно заколотые светлые волосы, так же колыхалась под тонкой тканью красиво очерченная грудь, так же сияли ее полные слез глаза. Боже мой, этого просто не может быть!
В зале скопилось уже достаточно много людей и на нее оборачивались, но она, не обращая ни на кого внимания, упала к нему на грудь, обвив шею руками, и он тоже обнял ее так, будто не было тех двух десятков лет, разделивших их судьбы. Он вновь ощущал дурманящий запах ее духов, ласковые пальцы, нежно перебиравшие успевшие отрасти на затылке волосы, тепло ее упругого, горячего тела, готового трепетать в его объятиях.
— Ирина? Ты?.. Здесь, как? — бестолково повторял он, не желая отпускать ее от себя и ощущая, что ее щеки мокры от слез.
— Петя, родненький, Петя! — словно в бреду повторяла она и, как безумная, целовала его лицо, глаза. — Петя!
— Гм, — напряженно кашлянул стоявший рядом Генкин: он явно не знал, как вести себя в этой ситуации. — Ирина Васильевна! На вас обращают внимание. В чем дело, наконец?! Вы знакомы?
С трудом оторвавшись от Меркулова, Ирина обняла Лидию и плечи ее задрожали от рыданий.
— Видите ли, — каким-то чужим голосом сказал Петр, обернувшись к Арнольду Григорьевичу. — Мы были очень большими друзьями. Много лет назад. Да, много лет…
— Вы и Ирина Васильевна? — тихо уточнил обстоятельный Генкин.
— Мы трое, — поняв, что вопрос задан неспроста, тут же нашелся Меркулов. — Покойный Ояр, я и Ирина. И мы не виделись почти два десятка лет.
— Ояр умер, — деревянным голосом, с явным прибалтийским акцентом сказала Лидия, по-матерински поглаживая вздрагивающую узкую спину Ирины. — Ояр больше не будет среди нас. Я увезу его прах в Ригу.
— Кто мог подумать? — ошарашенно пробормотал Арнольд Григорьевич. — Такая встреча через столько лет и по такому печальному поводу.
Он тихо отошел и шепотом объяснил кому-то, что покойный Ояр Юри, его жена, Ирина и приглашенный на поминки незнакомый присутствующим мужчина были очень дружны в молодости. Генкин знал, что делал: по залу пробежал легкий шепоток и на них перестали обращать внимание: когда все ясно, это уже не вызывает никакого интереса.
— Ты сядешь рядом со мной, — знакомым тоном сказала Ирина, оторвавшись от Лидии и промокая расплывшуюся тушь на ресницах.
Сейчас Меркулов уже видел, что и ее не пощадило время, правда, выглядела она прекрасно, но ему ли не знать, как она выглядела два десятка лет назад? Но все равно это было как сон — не даром, видно, она привиделась ему в день смерти Ояра? Неужели своим уходом он должен вновь как-то переплести и соединить их судьбы, казалось, разошедшиеся уже навечно? Боже мой, неужели ему опять предстоит испытать сладкое и щемящее грустью чувство, всегда возникавшее при близости с ней?
А Ирина уже пыталась улыбаться, — она всегда, как он помнил, отличалась быстрой сменой настроения, — поглаживала его по плечу и усаживала за стол, наливала в рюмку водки, подкладывала на тарелку тонко нарезанные ломтики малосольной семги, копченого языка, какие-то салаты и смотрела сияющими глазами, которые, казалось, говорили: я больше не отпущу тебя, даже если ты захочешь уйти!
— Я за рулем! — отодвинул рюмку Меркулов. — Не стоит рисковать.
— Ну хотя бы глоток, в память Ояра, — попросила Ирина, и он понял, что она просит его выпить в честь их встречи и в честь памяти ушедшего навсегда друга юности.
В зале почувствовалось оживление. Петр увидел, что к почетным местам во главе длинного, поставленного буквой П стола, за которым собралось чуть ли не две сотни человек, прошли двое — молодой человек с азиатскими чертами лица, одетый в строгий костюм с темным галстуком, и пожилой редковолосый мужчина в темно-серой тройке.
— Кто это? — шепотом спросил он у Ирины.
— Молодой — Леонид Пак. Наверное, он теперь будет заправлять всеми делами после гибели Малахова, — тихо ответила она. — А другой — его правая рука, Сан Саныч Снегирев. Говорят, бывший комитетчик.
По одну сторону от них сидела заплаканная Лидия, и Ирина то и дело обращалась к ней, стремясь отвлечь от мрачных мыслей, а с другой стороны незаметно и тихо уселся Арнольд Генкин, явно старавшийся не оставлять Ирину надолго наедине с Петром. И у того возникла мысль, что это неспроста, но не спросишь же об этом сейчас, здесь? Но Генкин отчего-то стал ему еще более неприятен.
Вопреки ожиданиям Меркулова, поминки открыл не Пак, а Снегирев. Он произнес короткую речь о заслугах покойного Малахова, трагическая гибель которого потрясла всех хорошо знавших его и не позволила продолжить многие важные начинания. Естественно, Сан Саныч ни словом не обмолвился о прошлом Адвоката, но говорил о нем как о серьезном предпринимателе, меценате и благотворителе, успевшем оставить по себе добрую память и завещавшем преемникам процветающую фирму.
Сделав легкую паузу, оратор заговорил о всеми любимом прекрасном человеке — Ояре Юри, сердце которого, до конца отданное людям, остановилось как раз в тот момент, когда он был так нужен друзьям и близким.
Петр вспомнил, как откровенничал Ояр в последний вечер, и невольно криво усмехнулся — Снегирев явно поднаторел в речах, и если не мог так хорошо знать Юри, как знал его Меркулов, то уж о Малахове ему, наверняка, было известно все: сколько ходок в зоны, какие сроки и занимаемое покойным место в криминальном мире, живущем по своим законам. Вернее, то место, которое он занимал.
Стоя выпили за память усопших. Решив плюнуть на все, Петр тоже опрокинул рюмку, но поклялся себе, что это первая и последняя на сегодня. Когда сели, Ирина не одернула платье, и он увидел ее колени — точно как во сне в день приезда Ояра. В его последний день. И сердце защемило болью.
— Непременно приходите к нам в казино, — отвлек его Генкин. — Оно не зря называется «Бон Шанс», поскольку каждому дает свой шанс в жизни. Поверьте, не прогадаете. Обещайте, и я буду вас ждать.
— Арнольд Григорьевич у нас главный менеджер, — объяснила Ирина, — и если обещает, то выполняет свои обещания.
— У вас? — несколько удивился Петр.
— Да, я тоже работаю в «Бон Шанс».
— И кем, если не секрет? Неужели крупье?
— Нет, администратором, — засмеялась Ирина, глядя Меркулову прямо в глаза, и смех ее звучал как откровенный призыв забыть все то, что привело когда-то к серьезной размолвке, и начать с начала. И было видно: она чувствует, что он понимает каждый ее взгляд и жест, как реагирует на них, словно наэлектризованный.
Неожиданно в кармане Генкина тихо заурчал телефон мобильной связи. Достав его, Арнольд Григорьевич почти шепнул в микрофон:
— Слушаю… Что такое?… — на лбу у него выступили мелкие бисеринки пота, и он небрежно промакнул их салфеткой, не заботясь о правилах приличия: видимо, полученное сообщение сильно выбило его из колеи.
Больше не сказав ни слова, он сложил телефон, спрятал его во внутренний карман пиджака и встал:
— Я должен ненадолго отлучиться.
Ловко обойдя сидевших за столом, он вышел за двери зала.
— Я с ума сходила по тебе, — шепнула Ирина, незаметно положив руку на ладонь Петра. — Но ты как в воду канул.
— Во многом благодаря твоему покойному отцу, — усмехнулся Меркулов и накрыл ее ладонь своей.
— Неужели ты до сих пор не можешь простить выходки взбалмошной девчонки? — Ирина подарила ему очаровательную улыбку, но в глазах у нее стояли слезы. — Ведь тогда наша жизнь могла сложиться совершенно по-другому.
— Но она уже сложилась!
— Я не верю в то, что ничего никогда нельзя изменить, — шепнула она. — Наша сегодняшняя встреча — знак судьбы!
В двери зала проскользнул бледный, озабоченный Генкин и прямиком направился туда, где сидели Пак и Снегирев. Встав за их спинами, он начал что-то тихо говорить, и Меркулов заметил, как у Пака разом закаменело лицо, а улыбочка Снегирева стала казаться приклеенной. Что происходит?
Пак резко поднялся и бросил несколько слов сидевшему рядом мужчине. Встал и Снегирев. В сопровождении Генкина они направились к выходу из зала. Арнольд Григорьевич свернул к своему месту и сообщил:
— Придется отъехать. Возможно, надолго. Так вы не забудьте, Петр Алексеевич, я вас жду для взаимно интересного разговора.
— Хорошо, — кивнул Меркулов и, когда Генкин отошел, спросил у Ирины: — Что там у них стряслось?
— Наверное, им опять дерьма в карман наложили, — невесело усмехнулась она. — Или они кому-нибудь нагадили, да испачкались сами. Бизнес по-русски!
— И часто так?
— У каждого свой «бон шанс», — подмигнула она и неожиданно предложила: — Поехали ко мне? Это недалеко, на Бронной. Можем мы себе позволить помянуть друга юности вдвоем, без этого стада? Здесь больше поминают убиенного Малахова.
— Даже не знаю, — протянул Петр. В душе он уже предвидел, чем и как должна закончиться их столь неожиданная сегодняшняя встреча. Он хотел этого и одновременно отчего-то боялся.
— Поехали! — решительно сказал Ирина. — Найдем и выпить, и закусить.
— Вместе выходить, наверное, неудобно, — вполголоса предположил Петр. — Слишком много глаз. Я выхожу первым. Моя машина стоит за углом, выйдя из подъезда, сверни направо, там увидишь.
— Ты у меня всегда был самый умница, — глаза Ирины сияли. — Иди, я не заставлю тебя долго ждать.
Немного посидев для приличия за столом, Меркулов еще раз выразил соболезнования Лидии, просил ее не забывать его и вышел из зала. Спускаясь по лестнице, он невольно ускорил шаги — ему хотелось бежать: так велико оказалось нетерпение, словно все волшебным образом вернулось на двадцать лет назад…
На Бронной у Ирины была прекрасно обставленная, просторная четырехкомнатная квартира на пятом этаже дома из крупного желтого кирпича — некогда эти дома принадлежали Управлению делами ЦК, и Петр подумал, что, может быть, за долгие годы их разлуки она переехала сюда с Ленинского, где жила много лет назад?
Неприятным сюрпризом для него оказалось, что Ирина жила не одна — нет, дома никого не было, но под вешалкой Меркулов приметил теплые серые шлепанцы большого размера; в ванной, куда его проводили вымыть руки, на полочке кроме пенальчиков с помадой, коробочек с тенями и тюбиков крема стояли несколько бутылочек импортного мужского одеколона и флакон дезодоранта. А в решетчатом ящике для белья он заметил приготовленную для стирки белую мужскую рубашку. Все это ему стало крайне неприятно и даже обидно, словно в детстве, когда тебе обещают роскошный, желанный и долгожданный подарок, а потом с кислой миной подсовывают вместо него какую-то сущую ерунду. Но что поделать — жизнь есть жизнь, а задавать лишних вопросов он не хотел.
Ирина быстро накрыла стол в гостиной. Вернее, небольшой столик — как раз на двоих, — выставив на него хрустальные рюмки, бутылку шведской водки и вазочки с закусками. На широком подоконнике Петр заметил клетку с чижиком — веселая певчая лесная птичка скакала по жердочкам, раскачивалась на трапеции и косила черной бусинкой глаза на незнакомца, прежде чем решилась выдать нежную, щемящую сердце трель.
— Подарок Ояра, — Ирина неслышно подошла сзади к рассматривавшему клетку с птичкой Петру и положила руки ему на плечи. — Его зовут Танька. Ты же, наверное, помнишь, Юри всегда любил делать странные и неожиданные презенты.
— Танька? — не оборачиваясь переспросил Петр. — Но чижихи не поют! А это явно молодой чиж. Давно он у тебя?
— Не-а, — она ласково развернула его и, чуть коснувшись щеки горячими губами, повела к столу. — Просто Ояр назвал его как-то очень чудно, не по-русски, может, по-своему? Но похоже на Таньку. Правда, Танька?
Чиж ответил на голос хозяйки заливистой трелью и начал старательно чистить перышки.
— Давай не будем обижать его память, — Ирина сама разлила водку по рюмкам. — Мы с тобой знали Ояра лучше всех, даже лучше его Лидии, поэтому выпьем за то, чтобы земля ему была пухом. Ну, не смей отказываться!
Меркулов взял рюмку и поглядел ей прямо в глаза: они говорили ему совсем о другом — не о памяти ушедшего Ояра, а об их собственной памяти, за которую она и призывала его выпить. И глаза Ирины обещали ему многое.
«Мы словно догоняем друг друга на карусели, — подумал он, — и никак не можем догнать».
Выпив водку, он попросил ее принести еще одну рюмку, сам наполнил ее и прикрыл тонким кусочком черного хлеба.
— Вот теперь и душа Ояра с нами.
Вдруг вспомнилось, как много лет назад, — Боже, да с ними ли вообще все это было? — любивший экзотические сочетания цветов Юри купил себе к зеленовато-серому костюму яркий, канареечного цвета батник. Увидев его в этом наряде, Ирина весело хлопнула в ладоши и воскликнула: «Ояр, ты чижик!» Не в память ли об этом тоже любивший Ирину латыш подарил ей чижика?
— И за тебя, Танька, — Ирина подняла вторую рюмку. — Ты тоже его помнишь?
Птичка склонила голову на бок и выдала долгую, печальную трель, от которой на глазах женщины навернулись слезы. Она залпом выпила водку, поставила рюмку на стол и неожиданно спросила:
— Хочешь, расскажу, как жила, после того как ты исчез?
Меркулов молча кивнул. Стоит ли сейчас напоминать о том, почему он тогда исчез из ее жизни, из жизни их обоих? А ведь она, казалось, уже сложилась, вернее, складывалась. Или не так?
— Ждала, — горько улыбнулась Ирина. — Тебя ждала, писем, звонков, а потом со злости или по дурости вышла замуж и уехала за границу. У меня ведь двое детей: мальчик и девочка уже школьники, они живут у бабушки, на старой квартире, которую ты, наверное, помнишь?
Петр снова молча кивнул и пересел в большое кресло, знаком попросив разрешения закурить. Она подала ему фарфоровую пепельницу. Он жадно затянулся сигаретой, не чувствуя вкуса табака.
— А потом вернулись и развелись, — тихо продолжала она. — Жизнь, сам знаешь, какая пошла: осталась без работы, без специальности, так, по знакомству, попала в казино «Бон Шанс». Там и встретилась с Генкиным. Это его квартира.
У Петра вдруг появилось чувство, что его сейчас вывернет наизнанку: этот противный человечек обладает той, кто была, да что была, так и осталась властительницей его самых сокровенных дум?! Да, осталась, иначе она не приходила бы к нему во снах даже после многих лет вполне счастливой и размеренной семейной жизни. Он чуть не застонал от душевной боли — вот чьи шлепанцы под вешалкой и одеколон на полочке в ванной!
— Ты живешь с Генкиным? — осипшим голосом спросил он.
Он резко вскинула голову, словно готовясь хлестнуть его ответом: да, живу! Но вместо этого сказала:
— В этом доме я больше экономка, прислуга и даже говорящая собака, а не жена или любовница. Какие из нас с Генкиным любовники? — ее губы искривила презрительная усмешка: брезгливая и наглая: — Я для него удобная ширма: ведь мы однополые!
— Что? — не понял Меркулов. — Как это?
— Не понимаешь? — удивилась она. — Неужели так и не повзрослел? Арнольд, для отмазки, любит приставать к молоденьким девочкам из варьете, но его самого где-то трахают какие-то мальчики. Иногда, со злости, я зову его гомик-гномик и Арнольда.
— Бог мой, — прошептал пораженный Меркулов. — Зачем тебе эта мразь?! Зачем ты живешь среди этой грязи?
— Зачем? Живем-то мы в разных концах квартиры, но кто-то же должен готовить ему, убираться, стирать носки и крахмалить рубашки, а мне нужно, чтобы кто-то платил за моих сына и дочь в языковых школах, за нашу квартиру, за лекарства маме и вообще. Грустно все это, Петя. Раньше уезжали за границу и чувствовали себя там, как дети в игрушечном магазине. И я не стала исключением. За то и расплачиваюсь, наверное. А ты не жалей меня, не надо. Помнишь, Лев Толстой тоже плакал от жалости к голодным крестьянам, но при этом намазывал на хлеб сливочное масло. Плакал и — ел! У Генкина вечно какие-то дела, и я часто предоставлена сама себе, и мне тоже, чтобы не плакать от жалости к голодным, надо есть, кормить детей и старуху-мать! Сейчас и так кругом полно молоденьких и на все готовых, а у меня ни путной специальности, ни сбережений, поэтому гомик-гномик — мой спасательный круг и якорь в этом мире!
Петр затушил сигарету в пепельнице и вздохнул:
— Злой живет в злом мире, больной в больном, добрый в добром, но кто из них счастлив в своих мирах и как?
Она встала, убрала с широкого подлокотника кресла пепельницу и присела рядом с Меркуловым — тихо и незаметно, как она всегда умела это делать. Чуть скосив глаза, он увидел волнующий изгиб ее бедра, туго обтянутые шелковистым нейлоном колени: она знала, что у нее красивые ноги, способные свести с ума многих мужиков, и его тоже сводившие с ума.
Нежно положив ладонь на его затылок, она тихо спросила:
— Почему ты исчез тогда?
— А ты помнишь наш давний разговор? — ответил он вопросом. — Ты помнишь, я тогда спросил: «Знаешь, чего мне иногда больше всего хочется?»
— Чего? — недоуменно переспросила она, совсем как много лет назад.
— Оказаться подальше от тебя, от твоей дикой ревности и занудства, чтобы хоть немного отдохнуть. Так я сказал тогда, а что ответила ты?
— А что ответила я? — ее волосы коснулись его щеки, и он почувствовал рядом с ухом ее теплое дыхание.
— Ты ответила, что у меня будет такая возможность, а потом твой папочка из ЦК загнал меня в тьмутаракань и сломал карьеру! Напрочь!
— Боже мой, какая же я была дура! — она порывисто прижала его голову к своей груди, и он услышал, как бьется ее сердце, и запах духов начал дурманить сознание, словно окутывая его хмельным туманом желаний. — Я тоже хотела, чтобы ты первый откликнулся, и не подумала, какой ты гордый, упрямый и независимый. Прости, если можешь, прости меня, нас обоих, прости!
Ее горячие губы скользнули по его щеке, и вместе с ними скользнула сорвавшаяся с ее ресниц слезинка.
— Я сама виновата в том, что все так, сама… — шептала она, как безумная целуя его, и он не заметил, как его ладонь оказалась на ее колене: какие же у нее дивные ноги, сохранившие молодую упругость и шелковистость кожи, чувствующуюся даже через тонкий нейлон колготок. Ладонь скользнула выше, и Ирина жадно впилась в его губы долгим страстным поцелуем. У Петра закружилась голова, и он ответил ей, пересадив к себе на колени и в каком-то упоении лаская ее тонкую шею, высокую грудь. Это было похоже на сказку, на сон, на сладкое безумие.
За окнами уже стемнело, в комнате царил полумрак, разорванный светом уличных фонарей. Руки Ирины судорожно шарили по нему, распуская узел галстука, торопливо расстегивая пуговицы рубашки, и вот ее ладонь уже легла на его голую мускулистую грудь. Он нащупал замок молнии ее платья и потянул вниз, ощутив, как она помогает ему, изгибаясь всем телом и прижимаясь все сильнее.
— Я так исстрадалась без тебя, — между поцелуями шептала она. — Милый, родной мой!..
— А Генкин? — внезапно пронзила его неприятная мысль. Не хватало еще, чтобы этот противный пожилой гомик вернулся с поминок в самый неподходящий момент и застал их здесь.
— Он придет не скоро, пойдем ко мне!
Она скинула туфли и потянула его за собой, в сумрак квартиры. И он не мог, не хотел сопротивляться и думать теперь о чем-либо, кроме того, что сбывается его давний сон, который когда-то очень давно был упоительной явью…
Ожидая приезда Генкина, бухгалтер не отходила от окна — только бы Арнольд не подвел! Вместе они обязательно придумают, как смягчить удар или вообще отвести его от себя. Но ее надеждам не суждено было сбыться: у входа в казино одна за другой остановились три машины. Из первой вышел Пак вместе с телохранителями и, не глядя ни на кого, вошел внутрь здания. Из второй не спеша вылез Сан Саныч: он предпочитал обходиться без телохранителей. Сняв щетки со стекол, он небрежно бросил их на сиденье, тщательно запер дверцы и пошел следом за Леонидом. Третьим подрулил Генкин. Суетливо закрыв дверцы, семенящей походкой заспешил за хозяевами, боязливо втянув голову в узкие плечи, словно на него давил невидимый груз. И Галина Иосифовна поняла: рассчитывать на помощь Арнольда Григорьевича ей не придется.
Вскоре начальника смены охраны и главного бухгалтера пригласили в кабинет Генкина. Честно говоря, Левина думала, что позовут в кабинет, раньше принадлежавший Малахову, в котором теперь обосновался Пак, но… Впрочем, хрен редьки не слаще.
Телохранители Леонида курили в приемной и не обратили на вошедших никакого внимания, поглощенные разглядыванием какого-то порнографического журнала.
Это вселяло некоторые надежды, но войдя в кабинет и столкнувшись взглядом с холодными, полными бешенства темными глазами Пака, Галина Иосифовна почувствовала, как сердце у нее уходит в пятки.
За столом Генкина сидел Снегирев, играя шариковой ручкой. Сам Арнольд сиротливо притулился на стульчике у стенки, а Леонид расхаживал перед столом, заложив руки за спину.
— Ну?! — обернулся он к вошедшим. — Обосрались? Где выручка? Я вас спрашиваю?! Отвечай, ты, крашеная кукла!
— Леонид Кимович, — блеющим голосом попытался вступиться Арнольд, но под взглядом Пака увял и еще ниже опустил голову, как нерадивый ученик зажав ладошки между тощих, чуть подрагивавших коленей.
— Я бы попросила, — деревянным голосом начала Левина.
— А я бы попросил вернуть бабки! — подойдя к ней вплотную и обдав запахом перегара, зло процедил Пак. — Ты мне за эти деньги всю жизнь не расплатишься! Кому вы их отдали? Ты куда смотрел, козел?
Он резко обернулся к стоявшему по стойке смирно начальнику смены охраны. Тот лучше владел собой и четко ответил:
— Документы были в полном порядке и из банка предупреждали заранее о возможной замене бригады инкассаторов.
— Из банка? — живо заинтересовался Снегирев. — Кто именно?
— А ей звонили, — кивнул начальник смены на главбуха.
— Это правда? — вкрадчиво поинтересовался Сан Саныч.
— Как бог свят, — по щекам Галины Иосифовны потекли обильными ручьями горькие слезы. Всхлипывая, она продолжала: — Людмила звонила еще с утра, а потом я Жамину перезванивала. Он подтвердил.
— Кто, Жамин? — резко переспросил Пак.
— Да, да, — закивала главбух. — А документы и правда были в полном порядке, и милиция была, и броневик.
— Молибога! — словно ни к кому не обращаясь, бросил Снегирев.
— Может быть, пока не поздно, сообщить милиции? — робко подал голос Генкин.
— Заткнись, — оборвал его Кореец. И Арнольд Григорьевич подумал, что при покойном Малахове за охрану, сдачу денег и тому подобное отвечал как раз сам Леонид Кимович. Но теперь он хозяин и стоит ли ему перечить? Генкин если не знал, то догадывался, что бывает с теми, кто встает поперек дороги бешеному Корейцу или перечит ему не вовремя, под горячую руку.
— Пошли все вон! — приказал Пак. — Сидеть на местах и ждать! Разберемся с вами!
— Да, идите, пожалуйста, — совершенно иным тоном повторил за ним Сан Саныч. — И, будьте так любезны, держите язык за зубами. Мне не хотелось бы, чтобы у вас случились неприятности.
Галина Иосифовна пулей вылетела из кабинета. За ней, пытаясь сохранить достоинство, вышел начальник смены охраны.
— Почерк Молибоги, — глядя на закрывшуюся за ними дверь, тихо констатировал Снегирев. — Не знаю, на чем он взял Жамина, но взял, причем мертвой хваткой. Я тут уже успел перепроверить кое-что по дороге, позвонил кое-кому. Так вот, Жамин сказался больным и слинял из банка.
— Где он сейчас? — глаза Пака, казалось, от злости сделались белыми.
— Дома, насколько мне известно, — равнодушно пожал плечами Сан Саныч. — В кругу любящей семьи.
— Поехали, — Кореец рубанул воздух ребром ладони. — Там мы их всех, разом!
— Стой! — выскочил из-за стола Снегирев и ухватил за рукав. — Стой! Это безумие! Опомнись! Сейчас надо сидеть тихо и делать вид, что ничего не произошло!
— Да? — резко вырвался Пак. — Они убили Адвоката, взяли выручку, потом вообще начнут нас щелкать, как воробьев?! А ты призываешь сидеть тихо?!
Генкин сжался на стуле и закрыл глаза от ужаса. Неужели бешеный Леонид начнет войну со стрельбой и взрывами? О, Яхве!
— Вот именно, тихо, — со значением повторил Снегирев.
— Проклятый Чума! — вновь взорвался Пак. — Клянусь, я его уничтожу, чтобы он не лез со своими грязными лапами в наши дела! Где Мартынов? Разыщи, и пусть соберет бойцов.
— Тихо, Леня, тихо, — ласково обнял его за плечи бывший комитетчик. — Успокойся.
Он почти силой усадил его на стул, открыл бар, плеснул в высокий стакан немного коньяку и дал выпить Корейцу. Стоя над ним, начал увещевать:
— Мы нанесем ему другой, более страшный удар! Что толку подстрелить Жабу-Жамина? Надо его использовать против них же!
— Что ты задумал? — отставив стакан, уже спокойнее спросил Леонид.
— Против Жамина опять же одни подозрения, — вкрадчиво сказал Снегирев, — а нужны веские доказательства. Сейчас Чума остался без спеца по электронике, и нам нужен хороший слухач. На примете есть крупный специалист. Ты говорил с ним?
Он обернулся к Генкину, и тот торопливо закивал головой:
— Да, да, я уже пригласил его в казино. Он придет, ручаюсь. Сам приведу!
— Ну вот и хорошо, — потер ладони Сан Саныч. — Чума без защиты, но не может остановить бизнес: он как станочек крутится. Имея хорошего слухача, мы возьмем под контроль Жамина и компанию Чумы, заодно пустим за ними топтунов: пусть поглядят, где они шастают, а в каждом из этих мест поставим хитрую технику. Она, в отличие от людей, неподкупна.
— Долго, — Пак вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Он уже несколько успокоился и обдумывал предложения советника. Действительно, он прав, но долго все, черт бы его побрал, долго! А Чума не преминет придумать новые каверзы. Ох, как не хватает опыта и связей Малахова! Да что уж поделать: сегодня над Адвокатом насыпали холмик мерзлой земли и украсили его венками с траурными лентами. Теперь все надо делать самим.
— Не так долго, как кажется, — усмехнулся Снегирев. — Особенно если не распыляться по мелочам, а бить в самую болезненную точку!
— Ты ее знаешь? — поднял на него глаза Кореец.
— Знаю, — самодовольно усмехнулся советник. — Не сомневайся. У тебя здесь найдется выпить и закусить?
Он обернулся к Генкину. Тот утвердительно кивнул и показал на встроенный в стенку бар:
— Спиртное здесь, а закуска — в холодильнике, в комнате отдыха. Если хотите, можно разогреть в микроволновой печи.
— Прекрасно, — улыбнулся Сан Саныч. — Иди, отпусти главбуха и начальника смены: пусть едут домой стирать бельишко. Небось обделались со страху? Но пусть стирают молча! Всего доброго, Арнольд Григорьевич. Мы ждем вас завтра, а пока, если не возражаете, на некоторое время займем ваш кабинет.
— Какие возражения, — промямлил Генкин и под тяжелым, словно подталкивавшим его в спину взглядом Пака вышел за дверь.
Что творится? Уму непостижимо, что стало твориться, как только убили Малахова! Покойный тоже был не сахар, но все лучше, чем бешеный Пак, который, говорят, еще и прекрасно владеет каратэ — двинет в гневе куда-нибудь, а потом ползай с перебитым хребтом.
Передав начальнику смены, что он может отправляться домой, но обязан молчать о происшествии, Арнольд Григорьевич галантно предложил подвезти Галину Иосифовну — главбуха обслуживала персональная машина, но ее отпустили, чтобы поговорить по дороге о случившемся. Но разговора не получилось: Левина слишком раскисла, и Генкин пожалел, что ввязался в это дело с проводами. Ехала бы себе сама, а у него были бы целее нервы. Однако что толку жалеть о том, что уже сделано?
Верный своим привычкам, он даже виду не выказывал. Как раздосадован или недоволен. Простившись с Галиной Иосифовной, Арнольд Григорьевич развернул машину и поехал домой, на Бронную, предвкушая, что там-то он наконец окажется в тихом уголке, выпьет чашечку крепкого кофе и сможет немного отдохнуть после суматошного, хлопотного дня, полного неприятных событий.
Дорогой он размышлял над тем; что чаша весов колеблется, причем с каждым новым днем колебания все сильнее и заметнее: команда Молотова-Чумы упорно наступает, не считаясь ни с чем, словно решила пойти в лобовую атаку, а Пак и хитрый Снегирев сейчас начнут огрызаться, как загнанные в угол крысы, или призовут на помощь кого-то более сильного, чтобы потом, в свою очередь, и с ним сцепиться за лакомый кусок: что сцепятся, не вызывает сомнений — им лишь бы окрепнуть в борьбе, как пели в старой революционной песне. В любом случае тихая или громкая война Арнольду Григорьевичу никак не нравилась — он всем чужой: Паку, Сан Санычу, людям Чумы, если те захватят контроль над казино, а это вполне вероятный исход, учитывая те силы, которые за ними стоят. Об этом всегда старавшийся быть тихим и неприметным, вежливым и услужливым Арнольд Генкин в силу ряда причин был осведомлен значительно лучше многих, благодаря довольно тесным отношениям с человеком в шляпе с обвисшими полями и широкополом ратиновом пальто старого покроя, носившим в кармане плоскую фляжку с коньяком, украшенную затейливым гербом.
Очень давно Арнольд, как глупый мышонок, попался в его лапы и до сей поры не имел ни сил, ни возможности вырваться — у старого Арвида железная хватка! Вся история их отношений: это незримый поединок нервов, и печально, когда не хватает сил для победы, но еще хуже, если их просто нет для сопротивления! Арвид давно сломал его и полностью подчинил себе, сделав послушной марионеткой. А что еще оставалось старому, ну, пусть не старому, но пожилому еврею-гомосексуалисту в таких обстоятельствах, в которые его постоянно загонял латыш? Есть кое-какие соображения и неплохо бы уехать, как это сделали многие его соотечественники, но в Штатах хватает своих «голубых». И позволят ли ему слинять, пока у Арвида не минует надобность в услугах Генкина? О его отношениях с латышами знал только очень хитрый и скрытный Сан Саныч, но можно ли надеяться на молчание человека, прошедшего школу госбезопасности и привыкшего иметь дело с агентами, короче — стукачами, как своими, так и чужими?
Какой узел проблем, и дай бог, чтобы он не затянулся удушающей петлей на шее бедного Арнольда — ведь у него ни семьи, ни детей, и даже новых партнеров в силу возраста найти все труднее и труднее. Что впереди? Мрак и туман! Разве подлинные трагедии случаются на пересечении достигнутого с возможным? Нет, кто так считает, никогда не переживал подлинной трагедии, а она всегда на пересечении достигнутого с желаемым!
Ладно, Арвид, используя каналы, несомненно, поддержит Пака, контролирующего принятые в наследство «Бон Шанс» и его несколько филиалов — латышам нужны деньги для закупки стратегических материалов, и они не откажутся от супердоходного бизнеса. А противник продолжит атаки. Главное, среди этой схватки гигантов поскорее найти свой окоп, нырнуть в него и пока затаиться: эта тактика не раз выручала Арнольда, и он решил прибегнуть к ней вновь…
Открыв дверь своей квартиры, он сразу почувствовал: в доме накурено. Сняв пальто и переобувшись в шлепанцы, Генкин прошел в гостиную. Там, полулежа на кресле, потягивала сигарету Ирина, одетая в длинный темно-бордовый халат. Кроме табака пахло спиртным, а на подоконнике, в клетке, громко щебетал подаренный Ояром чижик, на которого забыли накинуть темный платок, чтобы птица притихла. И еще в воздухе явно попахивало скандалом.
Генкин вообще никогда не любил женщин, но Ирину терпел и старался с ней ладить. Поэтому он опустился в кресло напротив и мягко попросил:
— Свари мне крепкий кофе. Я ужасно измучен, просто голова раскалывается. Такой тяжелый день, просто ужас.
— Иди к черту! — медленно процедила Ирина. Глаза у нее были хмельные и какие-то шалые.
Арнольд Григорьевич решил не обострять отношений — все-таки сегодня справляли поминки по другу ее юности, и она встретила еще одного приятеля, который, явно видно, был ей значительно ближе, чем покойный Юри. Это Генкин понял сразу, лишь только увидел, как она бросилась к нему. Да и он сам оценил высокую атлетическую фигуру Меркулова, его мужественное лицо с небольшим шрамом над левой бровью и стального цвета глаза — просто мужчина из вестерна, только одеть бы его получше. Но, что странно, он в то же время как-то не слишком выделялся среди окружающих, и все, что в нем успел запомнить Арнольд — это небольшой шрамик и сходство с каким-то известным голливудским актером.
— Ну-ну, детка, — примирительно пробормотал Генкин. — Не стоит так распускаться, нужно думать о живых… Кстати, я хотел тебя попросить как-то решить вопрос с этой птицей, — он слегка поморщился. — Что-то надо придумать.
— Свернуть шею? — зло усмехнулась Ирина. Она вообще сегодня была необычно резкая.
— Не пори ерунды, — нисколько не обиделся Арнольд. Чего обижаться на пьяную женщину? — Просто раньше я терпел эту живность, чтобы не обидеть хорошего человека, который бывал в нашем доме на правах друга твоей юности. Но теперь его нет, и птичку можно отдать твоим деткам, подарить детскому садику или вообще дать ей свободу! В конце концов, об этом мечтает любое живое существо, не только птички.
— Выпускают ранней весной, — примяв в пепельнице окурок, устало объяснила Ирина. — А сейчас глубокая осень. Он просто погибнет.
— Ну, придумай что-нибудь, — отмахнулся Генкин. — В конце концов, я высказал тебе свое пожелание, а дальше не мои заботы: хочешь выпусти, хочешь — подари, продай… И вообще, свари мне, пожалуйста, кофе?! Пойми, я просто загибаюсь! Покрепче! И постели в кабинете: мне могут звонить…
Как и в тот проклятый день, Жамина рано утром разбудил заурчавший телефон. Настороженно подняв голову с подушки, Виталий Евгеньевич с опаской взял трубку. Как он и предполагал, в наушнике раздался голос человека, вызывавшего его вчера на раннюю утреннюю прогулку.
— Доброе утро, — приветливо поздоровался он.
— Чего надо? — хрипло, со сна, спросил Жамин, чувствуя, как его начинает сковывать страх.
— Трясешься? — хохотнули на том конце провода. Жамин не ответил, и незнакомец вполне миролюбиво продолжил: — К тебе никаких претензий с нашей стороны, и мы больше не появимся, если сумеешь держать язык за зубами. Ты понял?
— Вполне, — искренне заверил Виталий Евгеньевич.
— Поезжай сегодня в банк.
— Я не самоубийца, — прохрипел банкир.
— Привет? — удивился незнакомец. — Ты что, пьян с утра, козел? Тебе сказано ехать в банк?! Вот и поезжай.
— Что я там скажу, если вы призываете меня держать язык за зубами?
— Все-то научить надо, — вздохнули в наушнике. — Запоминай: скажешь, что вчера, как только ты приехал, тебе сообщили о большом напряге в инкассации.
— Кто сообщил? — обстоятельно уточнил Жамин.
— Федюнин. Он там у вас начальник инкассации, или как это называется?
— Федюнин? — чуть не взвизгнул Виталий Евгеньевич. — Издеваетесь? Да он…
— Заткнись! — одернули на том конце провода. — Он подтвердит! Подтвердит, что пришлось выпустить дополнительные бригады и сдвинуть графики. Деньги тебе перевели на Кипр. Осознал? Не поедешь в банк, хуже будет! Ссылайся на Федюнина и моли Бога, чтобы мы тебя больше не беспокоили. Все!..
В трубке запикали короткие гудки отбоя. Жамин осторожно опустил ее на рычаги и пошел будить зятя — стоило посоветоваться, как поступить в такой ситуации? После долгих дебатов решили: надо ехать.
На работу Жамин собирался, как осужденный на эшафот. Семья его провожала примерно в таком же настроении. Он не успел выйти за дверь, как раздался новый телефонный звонок. Виталий Евгеньевич замер. Позвали его: звонил Снегирев. Очень вежливо он попросил немедленно приехать в банк и сообщил, что уже выслал машину.
— А я как раз выходил на работу, — сообщил ему банкир, чем немало озадачил Сан Саныча, ожидавшего уверток и ссылок на ужасное самочувствие. Однако он хорошо умел владеть собой.
— Тем лучше. Мы ждем вас, не задерживайтесь, пожалуйста. Машина уже у подъезда.
Это банкира не обрадовало, но отступать поздно. Как он ехал до банка, Жамин не помнил. Кто его ждет, догадаться не сложно — наверняка, у него в кабинете кроме Снеригева сидит готовый лопнуть от ярости Пак. Ох, ладно бы один Сан Саныч — хоть и мудрила, но всегда можно попробовать найти с ним общий язык, но Кореец!..
Едва Жамин переступил порог кабинета, как рядом с ним, словно по волшебству, возник Леонид Пак и, удушающим захватом прихватив за модный галстук, рывком притянул к себе и по-змеиному прошипел:
— Где деньги, гнида?! Куда ты их спроворил?
— Позвольте… — сделал попытку освободиться Виталий Евгеньевич, но живот ему вдруг пронзила острая боль, доставшая до позвоночника. «Зарезал, гад!» — обессиленно оседая на ковер, испуганно подумал банкир. Но, к его удивлению, крови не было. Скорчившись от рези в животе, он затравленно глядел на стоявшего над ним Пака.
— Это называется «ласточкин хвост», — бесстрастно объяснил Кореец. — Больно?
— Очень, — едва выдавил из себя Жамин.
— Ты забыл, что этот банк мой? — Пак ударил его носком ботинка в печень, и Жамина снова скрутило от невыносимой боли.
— Хватит, Леонид, — равнодушно сказал сидевший за столом Снегирев. — Так мы ни до чего не договоримся. Он раньше отдаст Богу душу.
Два охранника Корейца сидели на стульях у двери, как истуканы, словно происходящее их совершенно не касалось.
— Вставай! — приказал Жамину наследник Малахова. — Сядь в кресло и рассказывай. Но не вздумай мне пудрить мозги! Где деньги, взятые в казино?
Виталий Евгеньевич на карачках дополз до кресла и, неуверенно цепляясь за него руками, кое-как сумел забраться на подушку сиденья. Внутри все жгло, словно Пак не ударил его, а плеснул кислотой на обнаженные внутренности, а печень отдавала дикой болью в подреберье при каждом неловком движений. Разговор с хозяевами явно начался не в дружеской обстановке — хотя чего иного ожидать? Однако надо держаться и попробовать выкрутиться при помощи подсказанной по телефону версии — если, как говорится, Пак и Сан Саныч его сейчас «расколют», пощады не жди: «ласточкины хвосты» покажутся просто детской забавой. О жестокости Пака не зря ходили легенды.
— Нуте-с, — усмехнулся Снегирев. — Мы все обратились во внимание, драгоценный Виталий Евгеньевич. Расскажите нам, как же произошла такая досадная накладка, что неизвестные люди сумели забрать выручку из «Бон Шанс»? И где теперь денежки?
«Хорошо, если моя доля действительно переведена на Кипр, — пытаясь устроиться поудобнее, подумал Жамин. — А если обманули? Надо будет непременно и срочно проверить».
— Не знаю, где деньги, — едва ворочая языком, выдавил из себя банкир.
— Ты мне их в зубах принесешь! — угрожающе прошипел Пак, шагнув к нему, но Снегирев остановил его:
— Погоди, Леонид, давай все же разберемся. Говорите, говорите, Виталий Евгеньевич. Все, как на духу. Ну, мы ждем!
— Мне позвонил Федюнин и сказал, что инкассаторы зашиваются и надо менять график, выпускать новые бригады, — едва слышно промямлил банкир. — День был тяжелый. Ну, я дал распоряжение и предупредил казино.
— Федюнин? — переспросил Сан Саныч и кивнул одному из охранников. Тот выскочил за дверь.
— Потом мне перезвонила Левина, главбух, — морщась от боли в боку, продолжил Жамин. — Я подтвердил, что может быть другая бригада и сдвиг по времени.
— Очень хорошо, — поощрительно улыбнулся Снегирев. — А вот и Федор Иванович, сейчас мы его послушаем.
В кабинет бочком, в сопровождении охранника вошел лысоватый Федюнин. «Пропал я», — мелькнуло у Виталия Евгеньевича.
— Что у вас там получилось с инкассацией? — быстро спросил Пак.
— Это когда с казино? — Федор Иванович наморщил лоб. — Да обмишурились! Два новых клиента в тот день появились, вступили, значит, в нашу обработку, а некоторые из старых попросили изменить время. Ну, девки из расчетной группы не успели все пересчитать, и пришлось мне звонить Виталию Евгеньевичу, просить разрешения сдвигать график.
Жамин украдкой перевел дух и немного осмелел: все-таки эти подлецы не подвели его!
— Бардак, — разведя руками, жалобно сказал он. — Русский бардак, как везде!
— Нам он недешево обошелся, — сердито заметил Кореец. — Очень недешево! Пусть тяжелый день, пусть сдвинули график, но в казино приехали не твои!
Он обернулся к Федюнину и тот виновато опустил глаза. Снегирев взял чистый листочек для пометок со стола банкира и быстро черкнул на нем несколько строк. Сложив записку, передал ее Паку. Тот развернул и прочел: «Нам подсовывают пешку вместо банкира. А мы как?»
— Играем! — скомкав записку, вслух сказал Пак и сунул бумажный шарик в карман брюк. Обернулся к Федюнину и зло спросил: — Деньги где, морда твоя поганая! Ведь и ты виноват!
— Что же теперь мне, повеситься или под машину кидаться? — огрызнулся Федор Иванович, а слушавший перепалку хозяина и начальника инкассаторской службы Сан Саныч тонко ухмыльнулся в ответ на свои мысли.
— Вы пока не отлучайтесь, Федор Иванович, — попросил он. — Может быть, еще понадобитесь. А чтобы не искать, с вами мальчик наш побудет, у него радиотелефон, так сразу и вызовем.
— Ладно, — буркнул Федюнин, выходя из кабинета в сопровождении охранника. Но в дверях приостановился и с горьким сожалением сказал: — Только зря вы все это…
— Мы непременно во всем разберемся, — доброжелательно заверил его Сан Саныч. — Не нужно раньше времени волноваться. Идите, работайте, а то, не приведи господь, опять срыв произойдет.
Как только дверь за ними закрылась, Кореец опять подошел к банкиру. Тот сжался, но Леонид не ударил.
— Ты мне вернешь все до копеечки, — размеренно сказал он. — Или я раздавлю тебя!
— Откуда?! — взвизгнул Жамин. — Я же не виноват!
— Уймись, Леня, — снова остановил Корейца Снегирев. — Но действительно, откуда взялись чужие? С броневичком, в сопровождении милиции? А? Могло случиться все, вплоть до вооруженного налета, но так… И пропал охранник, узнавший одного из инкассаторов, вернее, лжеинкассаторов. Странное стечение обстоятельств. Все очень похоже на…
— На то, что у тебя сидит кто-то от Чумы — длинный палец Корейца уперся в грудь побледневшего Жамина, — или еще от кого-нибудь.
— Нас ждут в казино, — напомнил Сан Саныч.
— Да, — согласился Пак и неожиданно дружески похлопал банкира по плечу. — Работай, Виталик, старайся.
Снегирев ободряюще улыбнулся Жамину и вышел из кабинета следом за боссом.
— Жабу использовать и раздавить! — шагая по коридору банка, зло шепнул Кореец. — А пешку в оборот сегодня же… И с этого глаз не спускать!..
После выполнения миссии по прикрытию Жамина и оттягиванию подозрительного внимания на себя Федюнин имел строжайший приказ Молибоги немедленно уходить. Немедленно! Исчезнуть, испариться, как только закончится разговор с шефами. На предположение Федора Ивановича, что его могут спокойно повязать прямо в том кабинете, где состоится первоначальная беседа, Алексей Петрович Молибога отреагировал отрицательно:
— Не повяжут! Кореец, может, и захочет разборки на месте устроить, шустрый он больно, зоны еще не нюхал, но ему Снегирев не даст! У того привычки комитетской ищейки старого закала: высиживать, высматривать, как кот на складе. Ходить кругами начнет, принюхиваться, может, даже следить и подслушивать: он одними подозрениями сыт не бывает, ему цепочку вытянуть нужно и только потом разборки устраивать. А ты себе лазейку приготовь на случай, если кого приставят, и уходи на запасную квартиру. Там отсидишься, а я найду способ с тобой связаться. За семью тебе опасаться нечего: ты у нас человек разведенный и одинокий. Главное, сразу уходи. Сразу! Понял? Обруби все Снегирю, и пусть он как слепой кутенок тычется.
Довольный собой, Молибога рассмеялся, но Федору Ивановичу было не до смеха — деньги, конечно, большие взяли, и его доля тянет на долгие годы безбедной жизни, но кто знает, как оно все повернется там, в банке? Алексей Петрович останется здесь, рядом с Молотовым-Чумой и его охраной, а Федюнин должен сам выскакивать из мышеловки. Конечно, он знает все здание банка, все его закоулки, как собственный карман и, кроме того, вполне официально носит оружие — пистолет «Макаров». А это тоже аргумент. Однако исчезнуть лучше тихо, как серая мышка. Прямото ему никаких обвинений предъявить нельзя — все действительно так, как он говорит: и новые клиенты появились, и произошла непредвиденная сдвижка графика. Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Если боишься, то нечего было подписываться на участие в эксе в казино «Бон Шанс». Но Федор Иванович посчитал это своим удачным шансом и согласился рискнуть.
Все произошло почти так, как предполагал Молибога, и даже к Федюнину приставили охранника Корейца — какого-то нерусского черта со скуластой рожей и слегка раскосыми темными глазами.
«Татарин, что ли, — шагая в его сопровождении по коридору, подумал Федор Иванович. — Или, может, из своих дружков-собаковедов подобрал его Ленька Пак?»
Особой тревоги присутствие телохранителя шефа пока не вызывало, но неотступно сверлила мозг мысль о том, что уходить нужно как можно скорее, не откладывая дела в долгий ящик: чего тянуть?
Для успешного и незаметного отхода Федюнин заранее разработал несколько вариантов. Самым простым и, к сожалению, теперь неосуществимым, был первый: он просто выходил из здания банка якобы на обед или за сигаретами, сворачивал в переулок, где стояла его машина, садился в нее и уезжал. А там — поминайте, как звали. Молибога обещал вообще убрать его из Москвы на некоторое время: страна теперь хоть и не Союз, все равно велика. Да еще с хохлами и некоторыми другими бывшими республиками прозрачные границы. Ищи-свищи.
Второй вариант выглядел сложнее и предусматривал исчезновение из здания через запасную лестницу черного хода, дверь которой выходила во двор — ключи от нее Федор Иванович припас заранее. Потом через двор к задним воротам, отпереть калитку — ключи от нее тоже имелись — и опять в знакомый переулок к своей машине. Третий вариант Федюнину нравился меньше всего, поскольку в нем пришлось бы расстаться со своей родной тачкой. Он мог неожиданно подменить кого-то из инкассаторов и выехать с бригадой в город, а там бесследно исчезнуть. Это он приберегал на крайний случай. Существовали и различные комбинации основных вариантов — дерзкие своей незамысловатой наглостью и простотой, но именно такие вещи всегда ставят преследователей или противников в тупик. Одну из комбинаций Федор Иванович и решил провернуть немедля: кто его знает, как будут разворачиваться события? А вновь встречаться с бешеным Паком и его советником ему совершенно не хотелось.
Проходя по коридору, Федюнин неожиданно свернул к туалету.
— Ты куда? — немедленно насторожился охранник, словно ощупывая начальника смены инкассаторов подозрительными черными глазами.
— Отлить, — буркнул Федюнин. — А может, еще чего.
Туалет был одноместный и охранник сделал попытку войти вместе с Федором Ивановичем, но тот легонько отпихнул его и с издевательской усмешкой спросил:
— Тоже захотел? Подожди, я скоро.
Не дав телохранителю опомниться, он захлопнул дверь и закрылся на задвижку. Было слышно, как оставшийся в коридоре «нерусский черт» что-то быстро залопотал на незнакомом языке.
«По рации передает», — догадался Федюнин и усмехнулся: пистолет-то у него никто не отобрал. Дурачье, не разоружили, а у него на случай чего есть «Макаров» с двумя полными обоймами. За время службы в милиции высоких постов и званий Федор Иванович не достиг — вышел в запас в звании капитана с должности заместителя начальника патрульно-постовой службы одного из городских подразделений, — но стрелять умел хорошо и быстро.
Воровато оглянувшись на дверь, он метнулся к окну. Оно открылось быстро и бесшумно. Обернувшись, Федюнин дернул за ручку бачка, чтобы заглушить все шумом спускаемой воды. Потом быстро перемахнул через подоконник, встал ногами на карниз, аккуратно прикрыл за собой створки окна и спрыгнул во двор. Высота его не смущала — цокольный этаж это же сущая ерунда! Пусть теперь лопочут там, чего хотят!
Держась ближе к стене, чтобы его не заметили из окон, Федор Иванович быстро побежал к задним воротам, в которых была калитка. На бегу он достал ключи от нее и мысленно одернул себя, заметив, как предательски подрагивают руки. Ключ вошел в замок легко. Поворот, второй — и тяжелая железная калитка массивных ворот распахнулась, выпуская его на волю. Отсюда до переулка, где стоит машина, рукой подать.
Неожиданно в спину уперлось что-то жесткое, и сердце словно разом оборвалось в груди — рядом появился «нерусский черт». Еще кто-то стоял сзади, наверняка, упираясь между лопаток стволом, и тихо нашептывал на ухо, как змий-искуситель:
— Не дергайся! А то продырявлю! Телохранитель Пака знаком показал Федюнину, чтобы тот заложил руки за голову. Приказание пришлось исполнить. «Нерусский черт» ловко выдернул из подмышечной кабуры Федора Ивановича его верный «Макаров», забрал запасную обойму и разрешил опустить руки. Немного повернув голову, начальник смены инкассаторов увидел незнакомого мужчину. Тот спросил:
— Где твоя тачка?
«Влип», — понял Федюнин. Теперь оставалось уповать лишь на счастливый случай и собственную изворотливость. А то и прикинуться недалеким умом: тоже неплохо помогает.
— В переулке, направо. Синий жигуль.
— Вместе поедем, — незнакомец ловко развернул Федюнина и взял его под руку. В бок Федору Ивановичу уперся ствол пистолета с глушителем. Дело принимало весьма серьезный оборот, серьезней просто некуда.
— Какой сигнал ты должен подать своим, что удрал? — спросил телохранитель Пака.
— Позвонить, — выдавил из себя Федюнин.
— Вот мы и позвоним, — весело оскалился незнакомец и больно ткнул стволом в ребра Федюнина. — Живей переставляй копыта!
Телохранитель Пака взял у Федора Ивановича ключи, запер калитку и пошел за ними следом к машине…
