Казалось, что всем обитателям Высоксы давно пора уже было привыкнуть ко всяким удивительным событиям, а между тем то, что случалось, было каждый раз действительно диковиной, и молва о случившемся в один день обегала все заводы.

В доме появился и был принят самим барином, а потом барышней, и принят особенно милостиво, тот самый человек, который, когда-то едва не убил барина, а затем донес на нее и на молодого барина невесть что старому барину… затем он же недавно подвергся срамной казни… затем он же был подозреваем в покушении на охоте… И вдруг теперь, с подвязанной еще рукой, он явился, строго поглядывая на всех, как если бы, кроме благих дел, ничего никогда на Высоксе и не творил! Как ни старались все объяснить, почему барышня и барин простили своего злодея, никто, конечно, не мог найти ключа к такой загадке.

А в день приема Гончего барином, вечером, распространился еще более удивительный слух. Злодей, убийца, беглый, позорно казненный, не только совсем прощен барином, но якобы снова будет определен в канцелярию.

И действительно, на третий день Дмитрий Андреевич объявил Пастухову, что Гончий, как способный и знающий человек, должен быть зачислен снова к нему под начальство.

И Гончий появился в той же канцелярии, где не бывал уже восемь лет, и сразу стал «совать нос» во все. Прошла только неделя, и канцелярия ахнула. Беседуя с Пастуховым, Гончий при всех служащих и писарях объяснил своему начальнику, что, по-видимому, у него полный беспорядок в делах. И, конечно, так идти не может… Нужен совершенно иной порядок! Он, Гончий, именно об этом завтра же доложит барину.

Это заявление обежало Высоксу еще быстрее, чем весть о появлении «безрукого» в доме. В поведении Гончего сразу все почуяли что-то… и не ошиблись… Простой канцелярист с того же дня стал бывать у барина со своим собственным отдельным докладом. Иногда он был вызываем для совета как к барину, так и к барышне. Еще через неделю Пастухов был внезапно уволен, а Гончий из простых писарей во времена Аникиты Ильича стал сразу начальником канцелярии.

Дмитрий Андреевич, немало смущенный сначала просьбой Сусанны насчет прощения Гончего, смущенный еще более мнением о нем князя Никаева, теперь сразу и круто пришел к искреннему и совершено противоположному убеждению.

Он относился к Гончему не только милостиво, но дружелюбно, а вместе с тем сам стал заметно бодрее и веселее. О причине этой перемены духа он, однако, никому не проронил ни единого слова. Даже Никаеву и Михалису на их настойчивые расспросы отказался что-либо объяснять.

— Лучше себя чувствую. Вот и все… — загадочно усмехаясь, говорил он.

Причина, однако, была простая. Гончий, которого князь Никаев якобы продолжал подозревать в покушении на жизнь Дмитрия Андреевича в лесу, доказал барину, при помощи вызванной знахарки и старика-крестьянина, что он в день покушения лежал у Ешки в избе почти без движения от слабости. Но вместе с тем Гончий взялся открыть злодея непременно, во что бы то ни стало, если у него будет власть. И он был назначен заведующим канцелярией уже при новых условиях, при которых его значение и власть были уже не те, что при Пастухове. Канцелярия была прямо подчинена полиции. Возмущенный князь Никаев немедленно отказался от своей должности, и снова назначенный обер-рунт Ильев стал под полную команду Гончего.

— Дела всякие пока по боку! — заявил он всем. — Первое и главное дело теперь — разыскать, кто покуситель…

Вся Высокса, недоумевая, разводила руками. Понемножку выяснилось, что вследствие разных перемен главною личностью в Высоксе стал вдруг тот самый человек, который еще недавно сидел у столба.

— Безрукий — барин теперь у нас! — говорили все.

Новое прозвище всем нравилось из зависти.

Прошло недели три. Гончий, бывавший, конечно, всякий день с докладом у барина, явился однажды, как всегда, поутру, прежде других лиц, но затем попросил разрешения у Дмитрия Андреевича явиться вновь вторично по особо важному делу после того, как барин примет разных просителей.

Басанов поправился настолько, что уже одевался, выходил в соседнюю со спальней комнату и там принимал самых важных посетителей Высоксы. Приняв поспешно нескольких просителей и гостей по делам заводским, он сам послал тотчас за Гончим.

Тот, явившись вторично, поглядывал как-то особенно весело, будто радовался чему-то.

— Ну, какое дело? — спросил Дмитрий Андреевич, чуя что-то особенное.

— Дело самое важное… Я если еще не разыскал вашего злодея, то проследил… Напал на след.

— Что ты?! — воскликнул Басанов и чуть не привскочил в своем кресле.

— Совсем, говорю, не разыскал, представить его вам сейчас не могу, но полагаю, что если он не у меня в руках, то на сих же днях я его накрою.

— Кто же такой?..

— Нет, Дмитрий Андреевич, увольте! Не скажу! — решительно ответил Гончий.

— Как не скажешь?..

— Не могу…

— Это отчего?

— Это значит — все дело испортить.

— Пустое! Говори…

— Не скажу ни за что, хоть вот сейчас меня опять к столбу приковывайте! — объявил Гончий резко. — Пока я его не накрою совсем, до тех пор не назову! Да и зачем называть? Если будет ошибка какая, я только себя погублю. Нет. Дозвольте тогда его назвать, когда я его уж якобы в руках держать буду, буду иметь все доказательства. Я решил только доложить вам затем, чтобы вы были совершенно спокойны, что он найден. Но первым делом, Дмитрий Андреевич, нужно, чтобы вы совсем справились, были совсем здоровы и благополучны… А до тех пор я ничего вам вновь не доложу и злодея не назову и не приведу.

— Это почему?

— Нужно, чтобы вы прежде совсем справились, выздоровели, окрепли.

— Не пойму я этого!.. — изумился Басанов. — На что вишь нужно тут мое здоровье, чтобы злодея словить?..

— Словить его я могу и без вас. Но чтобы объяснить вам, кто он такой, нужно, чтобы вы были совсем здоровы.

— Ничего я не пойму! — вымолвил Басанов.

— И трудно, Дмитрий Андреевич, понять, не зная. Если угодно, я скажу: все это дело такое страшнеющее, что вам нужно совсем справиться, прежде чем услыхать от меня то, что я узнал и что я вам доложу. Скажи я теперь, вас это страшнеющее дело опять уложит в постель.

— Да никак ты ума решился?! — воскликнул Басанов. — Нешто может быть такое дело, услыхавши о котором я заболеть даже могу? Посуди, коли умный ты малый, что твой язык болтает!

— Нет, Дмитрий Андреевич, — холодно произнес Гончий, — что я сказал, то и опять повторю: пока вы не будете совсем справившись, до тех пор я ничего не прибавлю! Поправляйтесь, и тогда я приду с моим докладом…

Побывавши у барина с загадочным объяснением, Гончий отправился прямо наверх. Здесь он вошел к барышне без всякого доклада.

Сусанна Юрьевна сидела, как всегда, за пяльцами, но теперь она вышивала гладью, шелками и золотом что-то новое с замысловатым узором. Это была подушка, которая предназначалась ею тому же Гончему. Подушка должна была иметь особенное значение. Предполагалось, что когда она будет, то появится в квартире Гончего на самом видном месте, и всякому к нему входящему будет известно, что это — работа самой барышни.

Сама Сусанна это надумала.

Гончий сел, как всегда, около пялец и выговорил, вздохнув:

— Устал я…

Сусанна Юрьевна удивленно глянула на него.

— Вы думаете, я пешком далече ходил. Нет, устал инако. Дела много себе забрал. Во все нос совать стал, как в Высоксе сказывают теперь. А это, Сусанна Юрьевна, помудренее, чем ходить отсюда в Москву и обратно.

— Сказывают тоже, — улыбнулась Сусанна, — что ты и дурачества всякие забываешь… Зачем-то на прошлой неделе с двумя рунтами и с дюжиной крестьян куда-то пропадал сутки… Да еще строжайше им приказал никому не сказывать, где вы все были и что делали.

— На турку ходили! — рассмеялся Гончий. — И у него пушки и знамена отбили. Слушайте-ка… Пушек я не отбил… А вот это у неприятеля-врага отбил… Глядите-ка. Что это такое, по-вашему?

Гончий вынул что-то из кармана маленькое в бумажке и, развернув, показал… Это была пуля, несколько сплюснутая… Сусанна Юрьевна глядела недоумевая.

— Это, дорогая моя барышня, пуля… Нашел я ее в лесу, в стволе дерева… А теперь буду искать ружье, из коего она вылетела… И это будет много легче. Найти ружье, карабин зовется, легче будет, чем найти в лесу пулю. Карабинов в Высоксе только три, и все три бариновы… Только бывает часто, что он их ссужает своим друзьям-приятелям… Вот и вся сказка.

— Ничего я, Аня, не поняла. Что ты? Ты будто…

— Свихнулся? Так, что ли?.. Ну, вот, увидите скоро, что на Высоксе стрясется! — решительно произнес Гончий, снова кладя пулю в карман.

— Поясни. Я совсем-таки ничего разобрать не могу.

— Пока нечего и разбирать… Придет на это свое время. А пока я вам свежую новость скажу. Хотите?

— Какую новость? Говори.

— Эта новость — золотая весточка!.. Я напал на след злодея. Да-с.

— Какого злодея? — удивилась Сусанна.

— Как можно этакое спрашивать, Сусанна Юрьевна! Один у нас теперь злодей. Прежде было два! — усмехнулся Гончий. — Я да еще один, неведомый… а теперь он один остался.

— Что ты?! — вдруг поняв, встрепенулась Сусанна Юрьевна. — Говори! Кто же? Чужой кто?.. Или из наших?

— Это как понимать: кто чужой, а кто наш?..

— Здешний? Высокский?!

— Высокский.

— Дворовый?

— Нет.

— Мужик? Заводский рабочий?

— Нет, Сусанна Юрьевна, — ухмыляясь ответил Гончий.

— Кто же такой? Говори скорее.

— Нет. Сказать не могу.

— Как не можешь?

— Нельзя… пока не буду его держать в руках! Как я докладывал барину, так и вам доложу. Пока я не накрыл совсем, до тех пор не назову. А накрою я его скоро.

— И он здесь в доме? — тревожно спросила Сусанна.

— У нас в доме.

— Дворянин, стало быть? Из приживальщиков или из гостей?

— Больше ничего я вам, Сусанна Юрьевна, не скажу. Хоть убейте! Ни единого словечка.

— Да что же ты меня за дуру какую считаешь, что я пойду да разболтаю? — рассердилась вдруг Сусанна.

— Не гневайтесь. Я знаю, что вы во сто крат и умнее меня, и осторожнее. Но не могу я! Я дошел размышлением до того, что сам себе назвал по имени этого злодея, а другому кому его назвать было бы совсем малоумно. Дайте прежде мне самому себе не в мечтаниях, а въяве доказать, что я не ошибся, и тогда, конечно, вам первой приду я сказать. И если ошибки нет, то мы подождем до тех пор, пока Дмитрий Андреевич не справится совсем и не начнет выезжать. Тогда мы ему и скажем.

— Зачем же ему справляться? — задала Сусанна почти тот же вопрос, что и сам Басанов.

— А затем справляться, что его мой доклад как обухом хватит по голове, как из пушки выпалит по нем. Если ему сейчас пойти это доложить, так его опять в постель свернет. А вот что, Сусанна Юрьевна, — вдруг рассмеялся Гончий весело, но загадочно. — Скажите мне, думалось ли вам когда о том, какие перемены могут в Высоксе быть, если бы барин Дмитрий Андреевич Басанов вдруг очутился на столе да на том свете? Что тогда может приключиться в Высоксе? Размышляли ли вы об этом?

— Нет!.. — протянула Сусанна, нерешительно и вопросительно глядя в умное, энергическое лицо Гончего. — И чудно даже, Аня! Никогда я не думала. Сейчас первый раз на ум пришло от твоих слов.

— Вот то-то же! Умная вы, уж какая умная, а простых делов не можете решать! Простое вот дело вам на ум не пришло! Вы все тут порешили, что якобы кто-то по злобе или из мести покушался на Дмитрия Андреевича. На меня указывали! А вот я-то именно инако дело рассудил и инако розыски повел, да и на след напал… Ну-с, довольно об этом на нынешний день. Хоть убейте, больше ни слова не скажу.

— Погоди! — вдруг воскликнула Сусанна. — Ах, я дура петая! Вот дура… А ты еще говоришь — умная. Глупее меня не выискать. Ведь я только теперь разобралась в мыслях. Пуля-то эта, пуля! Ведь это — та самая, которой Дмитрий Андреевич ранен был… Ты в лес ездил, шарил… Так ведь?..

Гончий молчал и улыбался.

— И теперь выходит, что… пуля карабинная, большущая… а карабин мог быть в руках только разве у Михалиса… или у какого гостя столичного…

— Сусанна Юрьевна! Любите вы меня? Ну, так докажите! — воскликнул Гончий. — Замолчим про все это!.. Скажу все я вам, сам скажу, а теперь, если вы хоть словечко прибавите, я уйду.

Сусанна замолчала и, склонясь над пяльцами, глубоко и тревожно задумалась.