На углу Восточной Шестнадцатой улицы и Ирвинг–плейс детектив Дженнифер Фабини заметила мужчину в кожаном пальто. Он был высоким, худым, с короткими волосами, подстриженными на африканский манер, и слегка прихрамывал при ходьбе. Короче говоря, все приметы, содержавшиеся в полицейской ориентировке, были налицо. Остальные пешеходы, спешившие по раскаленной улице, были одеты легко, словно собрались на пляж. Ничего удивительного, ведь августовская жара уже который день мертвой хваткой держала город за горло. Однако мужчина в кожаном пальто, казалось, не испытывал никаких неудобств и решительным шагом двигался в направлении Третьей авеню. Фабини шла за ним, держась на расстоянии в несколько шагов. Полицейское наставление требовало, чтобы она вызвала подмогу, поскольку мужчина в пальто, Лютер Слайк, находился в розыске за совершение тяжких преступлений, был крайне опасен и, скорее всего, вооружен. Слайк, не задумываясь, выстрелит в офицера полиции, более того, в его досье говорилось, что он уже дважды делал это. В документах также значилось, что при росте в шесть футов и два дюйма он весит восемьдесят пять фунтов, имеет вставную верхнюю челюсть и три шрама от огнестрельных ранений, полученных во время перестрелок с полицейскими.

Поразмыслив над тем, чтобы и впрямь позвонить в отделение и вызвать подмогу, Фабини все же отказалась от этой идеи, поскольку ей гораздо больше импонировала мысль самостоятельно задержать Лютера. Более того, она всегда предпочитала действовать в одиночку, и эта возможность больше всего привлекала ее в работе детектива в штатском. «Посмотрите на фотографию Дженнифер в ее школьном альбоме, — часто говорил ее отец, Сэл, своим друзьям — отставным полицейским, когда они сидели в их излюбленном баре в районе пятидесятых улиц, где он регулярно оставлял большую часть пенсии. — Под снимком написано: «Не умеет играть с другими детьми». Из нее выйдет отличный коп, но дерьмовый напарник».

Сэл Фабини считался легендой полицейского управления Нью—Йорка, настоящим героем, на счету которого было больше арестованных и осужденных убийц, чем у какого–либо другого копа за всю историю департамента. Двадцать шесть лет он ловил преступников, сворачивая челюсти, взламывая двери притонов, нарушая все существующие правила и не успокаиваясь до тех пор, пока на запястьях преступника не защелкнутся наручники и он не подпишет признание. За годы службы Сэл Фабини застрелил четверых и арестовал десятки бандитов, был награжден таким невероятным количеством грамот и медалей, что теперь ими были увешаны две стены его расположенной в подвале и обшитой деревом игротеки. За несколько месяцев до выхода в отставку Фабини стал получать приглашения на высокооплачиваемую работу в солидные охранные предприятия, но он неизменно отклонял их.

— Это дерьмо не для меня, — сказал он как–то утром Дженнифер, когда они пили утренний кофе. — Не думай, что я готов превратиться в сутулого седовласого неудачника, охраняющего чужие бабки и жалеющего о том, что не получил пулю в голову во время службы в полиции. Не бывать такому!

— Сейчас все по–другому, — возразила Дженнифер. — Тебе никто не предлагает торчать в фойе и объяснять посетителям, как пройти в кассу. Эти охранные фирмы сплошь и рядом используют высокие технологии и имеют филиалы по всему миру. Имея в своем распоряжении такую технику, ты сможешь сделать много хорошего.

— Охрана, она и есть охрана, а значит, дерьмо собачье, — отмахнулся от доводов дочери Сэл. — Я мечтал о том, чтобы избавиться от формы, когда был копом, и не собираюсь влезать в нее снова теперь, когда я уже старик.

— К такой работе прилагается дорогой костюм и солидный счет в банке, — сказала Дженнифер, пытаясь преодолеть разочарование, которое она всегда испытывала, разговаривая с отцом. — Зарплаты и пенсии хватит тебе на то, чтобы купить дом и машину получше. Не отмахивайся от этого, как ты отмахиваешься от всего остального.

— Меня вполне устраивают мой нынешний дом и машина, — пробурчал отец, — так что давай лучше закроем эту тему насчет охранного бизнеса. В отношении меня она бесперспективна.

— Я уже жалею, что подняла ее, — проговорила Дженнифер, а каждое ее слово сочилось сарказмом. — Действительно, ты ведь можешь сделать столько полезного, просиживая в последние годы своей жизни штаны в «Трех тузах», утихомиривая крикунов и следя за тем, чтобы никто не смылся из бара, не поставив парням по кружечке!

— Послушай меня, девочка, — заговорил Сэл. Его челюсти сжались, а в тяжелом взгляде вспыхнула угроза. Дженнифер, увидев это, представила себе, сколько отпетых головорезов, не боящихся ни бога, ни черта, тушевались и пасовали под этим взглядом. — За двадцать шесть лет службы я не пропустил ни одного рабочего дня. Даже когда мне случалось схлопотать пулю, я все равно писал отчеты — прямо на больничной койке. Я заслужил право проводить свое свободное время так, как мне нравится. А с твоей стороны я хотел бы видеть поменьше дерзости и побольше уважения. В конце концов, я тебя вырастил.

— Меня вырастила мама, — ответила Дженнифер, поднимаясь со стула и с вызовом глядя на отца.

Они находились на кухне двухэтажного, крытого дранкой дома в колониальном стиле. Пол кухни был выложен той же вытершейся черно–белой плиткой, что и в тот день, когда однажды утром Джен обнаружила тело матери, распростертое на раковине, в которую била струя холодной воды. Из живота матери торчал кухонный нож, а кровь стекала по дверцам шкафчика прямо на ее голубые домашние шлепанцы, окрашивая их в багровый цвет.

— Мама делала все, что нужно было делать: готовила, убирала и всегда оказывалась рядом, когда я в ней нуждалась. Но в основном она тратила свою жизнь, дожидаясь твоего возвращения домой. Пьяный или трезвый — для нее это не имело значения, главное — чтобы ты вернулся живым.

— У каждого из нас была своя работа, и каждый из нас делал ее, — едва шевеля губами, проговорил отец. — Мы старались выполнять свои обязанности как можно лучше, в противном случае ты не стояла бы сейчас здесь, а на стене твоей комнаты наверху не висел бы диплом с отличием.

— Ты со своими напарниками занимался лишь тем, что выполнял план по арестам, — парировала Дженнифер, — а образование я получила благодаря маминой работе и бабушкиным деньгам. Тебе я ничем не обязана.

Сэл встал и подошел к деревянным шкафам, висевшим на стене рядом с небольшим холодильником. Открыв дверцу, он достал ополовиненную бутылку «Девара» и старую баночку из–под конфитюра, которую использовал в качестве стакана с тех пор, как Дженнифер была еще студенткой. Плеснув в нее на три пальца виски, он выпил его одним глотком.

— Чем–то, наверное, все же обязана, — сказал он, стоя спиной к дочери. — Ты захотела пойти по моим стопам и поступила на службу в полицейское управление. И мне необязательно видеть тебя в форме, чтобы с уверенностью сказать: ничего у тебя из этого не выйдет. По крайней мере, не в этой жизни и не на этой планете.

— Я пошла в полицию не благодаря, а вопреки тебе, — отрезала Дженнифер. — Газеты изображают тебя живой легендой, ветераны отзываются о тебе как об апостоле во плоти. Но далеко не все считают, что ты способен ходить по воде. Кое–кто даже полагает, что по справедливости тебе полагается симпатичная оранжевая роба и долгий тюремный срок.

— Абсолютно любой коп хорош настолько, настолько хороша добываемая им информация, — сказал Сэл, поворачиваясь лицом к дочери. — От этого зависит и то, повесят ли тебе на грудь медаль или всадят в спину пулю. А из того, что ты мне сейчас сказала, я могу сделать только один вывод: в покойнике, плывущем по реке лицом вниз, и то больше оптимизма, чем в тебе.

— Так и есть, — ответила Дженнифер, сглотнув, чтобы не заплакать, ибо перед ее внутренним взором вновь возник образ матери, лежащей лицом вниз на раковине. Дженнифер тогда было пятнадцать. Одетая в университетскую форму, она стояла, крепко сжимая кулаки и чувствуя, как дрожат поджилки. — Прости, я забыла о том, что говорю с ходячей легендой. Ты — коп, раскрывший все преступления, с которыми сталкивался. Все, кроме одного, которое только и имело значение.

— Твоя мать покончила с собой! — рявкнул Сэл и с силой припечатал банку из–под конфитюра к поверхности кухонного стола. — Ты единственный человек, который когда–либо сомневался в этом. Ты ошибалась тогда и ошибаешься теперь.

— Она никогда не сделала бы этого, зная, что именно я найду ее тело, — сказала Дженнифер, мотнув головой. — Они ни за что не наградила бы меня подобными воспоминаниями. Черт, она даже с тобой не поступила бы так, хотя, видит бог, ты это заслужил!

— Давай передохнем, детка, — внезапно смягчившимся тоном предложил Сэл. — Оставь все как есть и смирись с этим. Начнешь копаться в прошлом — не оберешься неприятностей. Оно тебе нужно?

— Я полицейский, папа, — ответила Дженнифер, направляясь к двери. — И вдобавок твоя дочь. Я привыкла иметь дело с неприятностями.

Лютер Слайк вошел в вестибюль пятиэтажного многоквартирного дома из бурого песчаника, стоявшего на углу Восточной Двенадцатой улицы. Дженнифер остановилась у газетного киоска, стоявшего на противоположной стороне улицы, взяла свежий номер «Нью—Йорк пост» и бросила на прилавок четвертак. Затем она перешла через дорогу невзирая на красный свет и направилась к недавно вымытому фасаду здания, в котором скрылся Лютер. Поднявшись по пяти ступеням парадного, она подошла к двойной деревянной двери с хромированными ручками, блестевшими в свете утреннего солнца, и пробежала глазами фамилии шестерых жильцов рядом с кнопками домофона, пытаясь сообразить, кто из них мог понадобиться Лютеру. Нагнувшись, Дженнифер посмотрела в щелку жалюзи, закрывавших стеклянные окошечки двери с внутренней стороны, и увидела, что Лютер, уже преодолев первый лестничный пролет, заворачивает направо и начинает подниматься по второму. Она снова обратилась к кнопкам на домофоне, нажала их все, а затем навалилась на дверь и стала ждать. Кто–нибудь да откроет. Меньше чем через тридцать секунд все жильцы нажали на кнопки в своих квартирах, открывающие входную дверь, и лишь один из них поинтересовался, не курьер ли это.

Дженнифер скользнула в вестибюль первого этажа, и в ту же секунду засов ореховой двери справа от нее отодвинулся, и из квартиры вышел молодой мужчина латиноамериканского типа — в джинсах, «вьетнамках» на босу ногу, ковбойской шляпе, но без рубашки. На его безволосой груди красовалась красночерная татуировка в виде гремучей змеи, хвост которой обвивал пупок мужчины, а морда с раскрытой пастью и ядом, стекающим с зубов, приходилась на его мускулистую правую грудь. Из квартиры доносились звуки латиноамериканской музыки и звон посуды. Женский голос крикливо попросил парня поторопиться. Из квартиры явственно тянуло кислым запахом марихуаны, перемешанным с вонью жженого кокаина.

— Ты, похоже, забыла пиццу, — сказал он, остановившись в трех футах от Дженнифер и криво ухмыльнувшись. От его смрадного дыхания завял бы даже кактус. — А я заказал это дерьмо уже больше часа назад. У меня там люди с голоду подыхают.

Дженнифер отвела в сторону полу своей джинсовой куртки и продемонстрировала типу с татуировкой полицейский значок, прикрепленный к брючному поясу. Он переменился в лице, увидев значок и рукоятку 9-миллиметрового пистолета, торчащую из кобуры на бедре женщины, которую принял за разносчика пиццы.

— Я могу не выдвигать против тебя и твоей женщины обвинение в хранении и употреблении наркотиков, которые я непременно найду, если войду в эту дверь, — негромко проговорила она. — Но для этого ты должен вернуться в квартиру и сидеть там тихо, как мышь.

— А что же мы будем есть? — спросил парень, пятясь к двери.

— Сделайте салат, — отрезала Дженнифер.

Пройдя мимо парня, Дженнифер стала подниматься по лестнице, опираясь левой рукой о прохладную стену. Сверху до ее слуха донеслись два возбужденных мужских голоса. В каждом из них звучали злость и угроза. Дженнифер завернула за угол, опустилась на четвереньки и продолжила подъем к площадке второго этажа в этом не очень удобном, но более безопасном положении. Голоса раздавались с третьего этажа. Из открытого окна на площадке лился солнечный свет, отбрасывая на лестницу длинную тень от фигуры Лютера в дурацком пальто. Дженнифер вытащила из кобуры пистолет, сняла его с предохранителя и поползла дальше.

Лютер Слайк башней возвышался над толстощеким коротышкой — босоногим, в футболке с эмблемой нью–йоркской баскетбольной команды «Никс» и черных спортивных шортах. В зубах он сжимал дымящуюся сигарету, а в руке — кий от мини–бильярда. Мужчина стоял, расставив ноги и глядя злым взглядом на явившегося к нему бандита, его бритая голова блестела, словно ее натерли полиролью. Дженнифер смотрела на лысого сквозь прутья ограждения лестницы. Она сразу же поняла, что нынешний разговор между этими двумя был далеко не первым и вполне может закончиться кровопролитием. На правом плече лысого была татуировка в виде головы тигра, на левом красовалась голова льва, что идентифицировало его как активного члена одной из банд, отсидевшего несколько тюремных сроков. Дженнифер достаточно хорошо разбиралась в этих вещах, чтобы понять: очень скоро станет ясно, так ли Лютер Слайк крут, как пытается казаться.

— Ты, наверное, совсем сбрендил, мать твою, если приперся ко мне вот так — словно тебя пригласили на обед! — злобно орал толстяк, готовый, похоже, в любой момент полезть на гостя с кулаками. — У тебя на заднице висят копы, а ты запросто приходишь ко мне! До сегодняшнего дня я лишь предполагал, что ты — полный кретин, а теперь готов поклясться в этом на Библии!

— Переведи дух, жирный ублюдок, — откликнулся Лютер, не желая сдаваться под словесным напором лысого. — Меня не так просто выследить. По крайней мере, не так просто, как тебе кажется. Я скольжу по улицам, как глиссер по воде. Я пришел один, у меня на хвосте никого нет.

— Не так просто выследить? — переспросил толстяк и зашелся смехом. — В этом–то пальто? В такую–то погоду? Ну, твою мать, ты точно охренел! Даже слепая сучка из киношки «Красный дракон» смогла бы выследить тебя в толпе на Таймс–сквер! Готов поставить пятьсот долларов против одного, что как раз сейчас целая свора копов устроила пикник на лужайке перед домом и дожидается, пока твоя тощая задница выползет на улицу.

— Мое дело ждать не может, — проговорил Лютер, а затем кинул быстрый взгляд через плечо собеседника в сторону открытой двери и увидел костлявого рыжего кота, развалившегося на коврике у порога. — Мне нужно по–быстрому скинуть товар, а лучше тебя с этим никто не справится.

— Какой еще товар? — с любопытством спросил толстяк, выпуская сигаретный дым из ноздрей, но при этом по–прежнему кипя от злости.

Лютер воровато огляделся по сторонам, затем расстегнул четыре пуговицы своего кожаного пальто и развел полы в стороны. На его физиономии заиграла гнилозубая ухмылка, когда он увидел, как вспыхнули глаза мужчины при виде шести небольших прозрачных пакетов с кокаином, приклеенных липкой лентой к подкладке пальто.

— Ты кого–то грабанул, — язвительно осведомился толстяк, — или нашел всю эту дурь прямо на площади?

— Нашел, причем кое–что получше, чем новая религия или способ трахаться через замочную скважину, — проговорил Лютер, не переставая ухмыляться. — Гектор, я нашел дилера, который готов поставлять мне товар напрямую. Это моя первая крупная закупка, я сделал ее вчера вечером.

— Что ты разболтался? — с раздражением рявкнул толстяк, которого, оказывается, звали Гектор, опасливо поглядев по сторонам. — Еще Си–эн–эн сюда позови, чтобы похвастаться! Меня подробности не интересуют. Я хочу наверняка знать только то, что этот кокс — твой и, следовательно, если я его куплю, будет моим.

— По этому поводу можешь не дергаться, — успокоил его Лютер. — И если под той кучей жратвы, которую ты хранишь в холодильнике, найдется пятнадцать штук мелкими купюрами, я выйду отсюда налегке и гораздо богаче.

— Этот твой зверь может снабжать тебя регулярно? — спросил Гектор. — Например, пару сбросов в неделю, тридцать процентов — ему?

— Да мы забьем твою нору дурью от пола до потолка! — восторженно заорал Лютер. — Ты за неделю превратишься в почетного короля наркоторговцев!

Гектор поскреб серую щетину на подбородке и, постукивая носком домашней тапки по выкрашенному в красный цвет цементному полу, еще раз обласкал взглядом пакеты с кокаином на подкладке пальто Лютера и сказал:

— Ладно, подожди минуту. Я сейчас вернусь, а ты пока отлепи эти пакетики от пальто и положи их рядом с дверью. Если тебя прихватят в мое отсутствие, я тут ни при чем.

— Тогда поторопись, толстый, — сказал Лютер, — и не задерживайся на кухне, чтобы в очередной раз пожрать.

С 9-миллиметровым табельным пистолетом в правой руке Дженнифер распласталась на холодном цементном полу. Ее ноги свешивались на верхние ступеньки лестницы, взгляд темных глаз, наполовину скрытых козырьком бейсболки с эмблемой «Янкиз», был устремлен на Лютера и толстяка, стоявших в дальнем конце лестничной площадки. В здании царила жутковатая тишина. Из квартир не доносилось никаких звуков и не пахло готовкой, домашние собаки не лаяли и не скребли когтями деревянные двери, требуя, чтобы их вывели на прогулку.

Гектор ушел в свою квартиру и закрыл дверь, а Лютер остался у входа, раскладывая пакетики с кокаином на коврике. Дженнифер испытывала гораздо меньше доверия по отношению к толстяку, нежели Кожаный Лютер, как она успела прозвать его про себя. Ей не верилось в то, что такой опытный бандит, как Гектор, станет иметь хоть какие–то дела с сомнительной уличной дешевкой вроде Лютера, которого к тому же вот–вот схватят и сунут в комнату для допросов. Тот факт, что Гектор предпочитал вести разговор на лестничной площадке, а не внутри квартиры, также позволял предположить, что эта сделка закончится не рукопожатием, а пулей.

Дженнифер подтянула под себя ноги, чтобы в любой момент встать на колени и быть готовой к стрельбе. Она уступала обоим мужчинам ростом и весом, но на ее стороне был эффект неожиданности и уверенность в том, что ни один преступник не сумеет грохнуть ее, если только он не располагает запасной парой глаз, которые она не заметила.

По расчетам Дженнифер, Лютеру понадобится некоторое время, чтобы добраться до пистолета, спрятанного где–то в недрах его пальто — подальше от глаз Гектора. Кроме того, она была уверена, что его реакция притуплена наркотиками, которыми он уже наверняка успел накачаться, и годами, проведенными в тюрьмах. Это давало Гектору неоспоримое преимущество.

Дженнифер медленно поднялась на колени, развернула кепку козырьком назад, отбросила за спину свои густые светлые волосы и направила ствол писто–лета в темный конец лестничной площадки. В следующий момент дверь квартиры Гектора распахнулась, и на пороге появился он сам, держа в руке бумажный пакет с логотипом магазина «Д’Агостино». Поглядев на пакетики с белым порошком, разложенные на коврике, он одобрительно пробурчал:

— Хотя бы инструкции умеешь выполнять. От тебя я даже этого не ожидал.

— Когда речь заходит о бабках, на меня можно положиться, — заявил Лютер, метнув быстрый взгляд на бумажный пакет в руке Гектора. Впервые за весь день он явственно вспотел. — Бабки — единственный повод, чтобы просыпаться каждое утро.

— Миром правит жадность, — провозгласил Гектор. — Мне, например, всегда хочется жрать, и мне повезло, что в этом мире друзей шприца и иголки больше, чем беззастенчивых хапуг. Только это и помогает мне сводить концы с концами.

— В таком случае давай поскорее разойдемся — счастливые, как свиньи, покатавшиеся в грязи, — предложил Лютер. — Передай мне то, что находится в этом пакете, тем более что настало время очередной кормежки.

— Я могу кушать в любое время. У меня всегда отменный аппетит. Не пропустил жрачку ни разу с тех пор, как оторвался от мамкиной сиськи.

Гектор сделал шаг к Лютеру и сунул руку в пакет. Его взгляд внимательно следил за возвышающимся над ним, словно каланча, Лютером: за движениями его рук, за капельками пота, выступающими на его лице.

— Ты в порядке, приятель? — спросил он. — Клянусь Девой Марией, на тебе лица нет. Вот что значит носить теплое пальто в такую жару!

— Ты за меня не волнуйся, Гектор, — проговорил долговязый, — я в порядке. Мне еще никогда не было лучше.

— Тогда давай закончим, — сказал толстяк и сунул руку в пакет.

— Эй вы, там! — крикнула Дженнифер с другого конца лестничной клетки. Она уже шла к ним с пистолетом в руке, не спуская глаз с Гектора. — Даже не мигай, — предупредила она его, — и если хочешь, чтобы день закончился без кровопролития, сними палец с курка пистолета, который у тебя в пакете.

Лютер посмотрел на приближающуюся к ним молодую женщину с колючим взглядом, а потом вновь перевел глаза на толстяка.

— Она правду говорит? — спросил он. — Ты что, хотел меня грохнуть? Прямо здесь, у своего порога? Как ты мог, Гектор?

— Расслабься, Лютер, — сказала Дженнифер, подойдя ближе. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, гадая, успеет ли нейтрализовать обоих, если они дернутся одновременно. — Все закончится прямо сейчас, и вы оба отправитесь в тюрьму, а уж потом, когда вы там основательно устроитесь, у вас с Гектором будет предостаточно времени, чтобы выяснить отношения.

— Вот что я тебе скажу, — заговорил Гектор, наградив Дженнифер холодной улыбкой, — маленькая симпатичная птичка вроде тебя не сможет повязать нас обоих, даже если один из нас туп, как пень. Бери Лютера. У вас на него обвинений — как грязи. Одного только этого кокса хватит, чтобы припаять ему лет семь. А против меня у тебя ничего нет, разве что пистолет, который, возможно, находится в этом пакете.

Мои адвокаты вытащат меня из–за решетки сегодня же вечером.

— То есть ты предлагаешь сделку, Гектор? — спросила Дженнифер. Она стояла, широко расставив ноги в кроссовках и нацелив дуло пистолета в вырез рубашки толстяка. — Сдаешь мне Лютера и наркоту и взамен получаешь свободу? Ты именно так хотел бы все обстряпать?

— По–моему, в этом есть резон, — ответил Гектор. — Ты без проблем получаешь опасного преступника и, возможно, премию от начальства. Я избавляюсь от идиота, от которого могут быть только проблемы. Прямо–таки подарок в упаковочной бумаге.

— Быстро же ты меня сдал, жирная сволочь! — с ненавистью проговорил Лютер. Пот уже ручьями тек по его лицу, падая на грудь и прокладывая темные дорожки на его коричневой футболке.

— А ты чего хотел, дешевка? — процедил сквозь зубы Гектор. — Шваль вроде тебя не играет не только в одной лиге, но даже в одном городе со мной. Тебя привлекали столько раз, что номер твоего полицейского досье впечатался в память каждого копа в этом городе. Я — из «Больших котов», и мы не имеем дело с шелупонью, которая считает медяки по дырявым карманам. Особенно с такими кретинами, как ты, которые в августе шляются в кожаных пальто и думают, куда бы пристроить дурь, упакованную в пакеты для мусора. Да я занимался более крупными делами еще до того, как у меня волосы на яйцах выросли.

— Опусти пакет, Гектор, — приказала Дженнифер твердым, но спокойным голосом. Ей не хотелось еще больше нагнетать напряжение. — А потом мы все вместе пойдем отсюда.

— У меня есть для тебя предложение получше, коп, — огрызнулся Гектор. — Почему бы тебе не свалить отсюда минут на пять? Выпей холодного пивка в баре за углом, а потом возвращайся сюда. Когда придешь, найдешь все, что тебе нужно, на полу перед этой дверью: с одной стороны — наркота, с другой — Лютер. Не хватать будет только меня. Мы с вами встретиться еще успеем, ведь правда?

— Я повторять не буду, Гектор, — проговорила Дженнифер все тем же ровным тоном. — Опусти пакет с пушкой на пол.

— Как же славно все складывается! — промурлыкал Гектор. — Я убираю Лютера за то, что он приволок к моей двери наркотики и полицейских, и еще потому, что этот подонок мне просто не нравится. Мне не хотелось бы положить тебя рядом с ним, детка, но, если придется, я это сделаю.

— Ты достаточно умен, чтобы так рисковать, — сказала Дженнифер. Она почувствовала, как холодный пот струйками течет по ее шее и спине. — Если, конечно, «Большие коты» не открыли теперь двери для любого татуированного кретина.

— А чем я рискую, прелесть моя? — спросил Гектор, пропустив оскорбительную реплику мимо ушей. — Лютер не в счет, он даже застрелиться не сумеет, значит, в игре только мы с тобой. Считаешь, что ты проворна? Тогда давай выясним, насколько проворен я.

Дженнифер сделала глубокий выдох и пожала плечами.

— Возможно, ты прав, — кивнула она.

— Вот теперь ты говоришь дело, крошка, — сказал толстяк, бросив быстрый взгляд на Лютера. Затем он снова стал смотреть на Дженнифер, а она, в свою очередь, глядела на этого коренастого бандита, не испытывавшего ни малейшего страха, несмотря на глядящий на него ствол пистолета. — Твой ход, крошка, — проговорил Гектор, по–бычьи наклонив голову. — Пешек больше нет, остались только король и королева. Как же ты пойдешь?

— Шах и мат, — сказала Дженнифер и дважды выстрелила, всадив одну пулю в жирное плечо Гектора, а второй раздробив его локоть. Сила ударов швырнула Гектора наземь, его голова со стуком ударилась об пол, а пакет с пистолетом отлетел в сторону и упал на коврик, рядом с наркотиками Лютера.

Услышав грохот выстрелов, Лютер дернулся, прижался спиной к поручням перил и принялся шарить правой рукой у пояса под пальто.

— Даже не думай об этом, — железным голосом сказала Дженнифер и, сделав шаг к раненому, пинком отбросила пакет с пистолетом подальше, чтобы Гектор не мог до него дотянуться. — Не забывай, что я пришла сюда за тобой, а Гектор просто под руку попался. Дополнительный приз.

— Он — главный приз! — плаксиво крикнул Лютер. — Он крупная птица, а я так, мелочь. Я никому не нужен!

— Не надо, Лютер, а то я сейчас расстроюсь, — фыркнула Дженнифер. — Ты нужен мне. Я не расстаюсь с твоей фотографией. А теперь сними пальто и брось его на пол. И делай это так же медленно, как ты делаешь все остальное. Потом повернись и сделай шаг ко мне.

Лютер отлип от поручней и позволил пальто соскользнуть с его плеч. Затем он развел руки в стороны и повернулся. Дженнифер протянула руку и вытащила тупорылый револьвер тридцать восьмого калибра, который был засунут между его заляпанными штанами и порванной рубашкой. При этом она не сводила взгляда с Гектора, ловя каждое его движение. Из правой руки бандита шла кровь, и на полу уже натекла изрядная лужа. Дженнифер сунула руку в карман джинсовой куртки и вытащила наручники. Затем из заднего кармана брюк она достала полицейскую рацию и вызвала дополнительный наряд и «Скорую помощь».

— Сейчас я прикую тебя к Гектору, сложу оружие и наркотики в бумажный пакет, а после этого мы присядем и подождем моих друзей, — сказала она Лютеру. — Как тебе такой план?

— Я бы предпочел, чтобы ты меня пристрелила, чем быть прикованным к этому недоноску, — промычал Гектор, морщась от боли.

— Лучше бы помолчал, ты, гниль толстобрюхая! — окрысился Лютер. — После того как станет известно, что тебя повязала девчонка с пистолетом, ты весь срок в тюрьме будешь ходить на высоких каблуках и красить губы.

Дженнифер застегнула один браслет наручников на костлявом запястье Лютера, а второй защелкнула на мясистой лапе Гектора. Затем она положила револьвер Лютера в пакет, в котором уже находился мощный «магнум» Гектора, и побросала туда же пакетики с кокаином. С улицы послышалось завывание полицейской сирены.

— Надеюсь, копы сберегут для тебя твое кожаное пальто, — сказал Гектор Лютеру. — Может, даже в химчистку его сдадут. Задница моего кота и то чище, чем эта мерзкая тряпка. Мне хочется, чтобы ты был в этом пальто, когда я пристрелю тебя. Я подожгу его, чтобы ты превратился в костлявое барбекю.

— Единственное, что ты будешь поджигать, это самокрутки своих муженьков в тюремной камере, — язвительно ответил Лютер. — А через некоторое время тебя будет впору перевести в женскую тюрьму. Ты сменишь «Больших котов» на «Больших шлюх».

— Вам, ребята, впору собственное ток–шоу вести, — заметила Дженнифер, наблюдая за тем, как четверо полицейских в форме поднимаются по лестнице. — Говард Стерн помрет от зависти.

— Кто такой Говард Стерн? — осведомился Лютер.