Пит Росси стоял на платформе пригородных поездов «Метро—Норт» в Нью—Рошели, читая утренний номер «Нью—Йорк пост». Его внимание было сосредоточено на спортивном разделе газеты — он прочитал не менее полудюжины статей, расписывающих в подробностях игру бейсбольных команд «Янкиз» и «Ред соке», которая состоялась накануне вечером. Его не отвлек даже поезд фирмы «Амтрак» из Бостона, со скрежетом притормозивший у платформы в пятнадцать минут третьего, сделав очередную местную остановку по пути на вокзал Пенн–стейшн. Росси неспешно подошел к скамейке, сиявшей свежей синей краской, и сел на нее, не забыв при этом вытянуть ноги, чтобы не повредить стрелки на брюках от Рокко Чика–релли. Ему вовсе не хотелось оказаться в толпе спешивших на поезд и с поезда. Перелистав несколько страниц, он переключился со спортивного раздела на деловой — проверить курс принадлежавших ему акций, а заодно получше ознакомиться с последними скандалами и слухами. Через некоторое время Пит оторвал глаза от скучной заметки, в которой рассказывалось об участии какого–то корпоративного босса в махинациях с паевыми фондами. Взгляд Росси упал на плотно сбитого мужчину, стоявшего на другой платформе — через рельсы.

Росси едва заметно кивнул, поднялся и зашагал к ступенькам перехода над железнодорожными путями, чтобы перебраться на противоположную платформу. Шел он не спеша, не проявляя никаких признаков суеты, зная, что толстяк во что бы то ни стало должен его дождаться и, если понадобится, будет ждать день и ночь напролет. Поначалу у него были сомнения относительно того, стоит ли соглашаться на эту встречу. Он всегда зорко выискивал даже малейшие признаки измены, которая могла зародиться в его ближнем окружении, поскольку знал, что при той жизни, которую ведет, ни в ком не может быть уверен на сто процентов. К тому же не в его привычках было встречаться с кем–либо, имеющим прямое отношение к заказной работе. В таких делах Росси всегда тщательно заметал следы, пряча их даже не под одним, а под несколькими слоями пыли. Будучи опытным гангстером, он хорошо знал, что ловушки подстерегают его на каждом шагу. Стоило одной из них захлопнуться — и ему обеспечены несколько десятилетий за решеткой федеральной тюрьмы. Росси редко разговаривал по телефону, а если разговаривал, то только о самых безобидных вещах. Номер своего сотового менял каждые две недели, причем сотовых у него было два: один — для входящих звонков, другой — для исходящих. В инвестиционную фирму, которой он управлял, Росси аккуратно являлся на работу каждый день, всегда декларировал свой законный доход и платил все налоги, причитающиеся с его жалованья, составлявшего 500 тысяч долларов в год. А мощный поток в размере семи миллионов, который шел ему лично как крестному отцу семьи Росси, поступал через разветвленную систему офшорных банковских счетов, европейских брокерских домов и облигационных бирж, действующих на американском Среднем Западе. Для того чтобы деньги могли вращаться, ему пришлось купить дюжину разных фирм по финансовому менеджменту. Каждая ежедневно перемещала крупные суммы наличности и ценных бумаг, отмывая их еще через дюжину многонациональных подставных компаний и пятнадцать частных лиц, которые и не подозревали, для каких целей используются их имена.

Росси был очень богатым человеком с очень малыми возможностями насладиться выгодами своего положения. Он отправил своих детей учиться в самые лучшие частные школы, не жалел денег на удовлетворение капризов супруги, обставил свой манхэттенский особняк изысканной мебелью и начинил его всевозможной электроникой. Он работал каждый день, включая выходные. Каморра приучила его к жизни, в которой было крайне мало времени на отдых и праздные посиделки с приятелями. Самые влиятельные доны каморры жили, словно затворники в монастыре, держась подальше от таких удовольствий, как выпивка, наркотики и интрижки с дамами, потому что подобные слабости заключали в себе опасность. Какие бы страсти ни терзали крестного отца, он никогда не терял голову. Таков был секрет долголетия на криминальном троне.

Росси дошел до северного края платформы и остановился рядом с толстяком.

— Пройдемся, — предложил он. — Тут через три квартала есть кафе. Поговорим по пути.

— Очень вам признателен за то, что согласились встретиться со мной вот так, запросто, — ответил толстяк. — Знаю, что вы вообще–то не охотник до таких свиданий.

— Ты сказал, что у тебя есть для меня важная информация, — небрежно обронил Росси. Тон его был холоден и равнодушен. — Такие новости я предпочитаю получать из первых рук.

— По правде сказать, есть две темы, которые я хотел бы с вами обсудить, — сказал толстяк.

Остановившись на красный свет, оба умолкли, ожидая, когда мимо проползет отрезок автомобильного потока, становившегося в предвечерние часы все гуще. Толстяк переминался с ноги на ногу, стараясь справиться с волнением, явно не уверенный до конца, правильно ли он поступил, решив встретиться с доном один на один. Последние шесть лет он работал исключительно на Пита Росси, занимаясь заказными убийствами по обе стороны Атлантики. Однако это был всего второй раз в его жизни, когда он стоял рядом с молодым боссом так близко, что мог его потрогать. А разговаривал с ним вообще впервые. Толстяк, которого звали Грегори Рэнделл, по кличке Флэш, проработал наемным убийцей достаточно долго, чтобы хорошо узнать жесткие правила своего мира. Пойдя на прямой контакт с действующим доном, он пересек черту. Ему было положено иметь дело только с посредниками, а он двинулся напрямик. И теперь его жизнь зависела от того, насколько информация, которую он вот–вот передаст, окажется важной для Пита Росси. Если босс сочтет ее достаточно важной для того, чтобы взять на заметку, а затем и предпринять соответствующие действия, то предприятие можно считать успешным и надеяться на покорение новых высот в мафиозном царстве. Ведь отныне тебе будет по гроб жизни обязан тот, кто ранее не доверял никому в целом мире. С другой стороны, если он передаст под видом информации уличные сплетни и сообщит имена людей, которые уже проверены и признаны чистыми Питом Росси и его командой, то рассчитывать можно только на то, что тебя попросту утопят. Еще один купальщик, сгинувший в прекрасный летний вечер в темных глубинах Гудзона.

— Я знаю, что на этого итальянского копа идут четыре профессионала, — поведал Рэнделл, когда они пересекали улицу, причем оба старались не наступать на канализационные люки, которыми был буквально утыкан пешеходный переход. — Они постараются завалить его где–нибудь в открытую. Идея хорошая. Не сомневаюсь, что у них есть умный план.

— К чему ты клонишь? — спросил Росси, дивясь тому, что простому наемному убийце может быть известно столь многое.

Киллеры вращались в бизнесе, где было принято держать язык за зубами и скрывать свою работу даже от закадычных друзей. Вряд ли Рэнделл пронюхал о четырех наемниках от кого–то, кто с ними тесно связан. Тем не было никакого интереса распространяться о том, что они согласились на это задание. Росси не оставалось ничего, как обратить взгляд на собственный лагерь. Именно там были впервые упомянуты эти имена и составлены планы убийства. Там же следовало искать и следы измены.

— Я бы хотел, чтобы эта работа досталась мне, — пояснил Рэнделл. — В группу, с которой вы сейчас работаете, я не хочу. Я, конечно, понимаю, что заказ они получили и сделают все, чтобы его выполнить. Но я хочу пойти на этого копа сам. За работу запрошу умеренно. Гораздо меньше, чем вознаграждение, для которого эти четверо, по слухам, уже оттопыривают карманы..

Они стояли поодаль от станции, спиной к сетчатой ограде. Жара была невыносимой — казалось, она свинцом наваливается на плечи.

— Но к чему ты говоришь это мне? — поинтересовался Росси. — И почему сейчас?

— Без разрешения я и шагу не ступлю, — заверил Рэнделл. — На сцене появляюсь только тогда, когда того хочет заказчик. Пусть приказ четырем парням остается в силе, и пусть они делают что хотят. Мне на них наплевать. Вы — другое дело. Только намекните: «нет» — и я спокойно ухожу, словно мы никогда не встречались. Если же решите держать меня в игре, то обещаю: когда коп упадет, это моя пуля его свалит.

— Ты бокс смотришь? — спросил Росси у Рэнделла.

— Вообще–то, смотрю, хотя особо с ума не схожу, — ответил тот. — По Эйч—Би-Оу все бои просматриваю, но не более того.

— Ну, для того, чтобы понять мой пример, более чем достаточно, — хмыкнул Росси, повстречавшись взглядом с высокой брюнеткой в узкой черной юбке, которая неуверенно шла на шпильках по растрескавшемуся асфальту. — Упасть может любой. Неважно кто. И чаще всего он даже не замечает удара, который посылает его на канаты. Просто падает. И если я делаю ставку на нокаут, то мне все равно, когда и как это случится. Главное, чтобы парень, против которого я ставлю, выбыл из игры.

— Нокаут всегда возможен, — подтвердил Рэнделл. — Уж в этом–то можете не сомневаться, если вас именно это волнует при заключении пари.

— Так на какую выручку можно рассчитывать, когда ставишь на то, что парня собьют с ног? — спросил Росси, оторвав взгляд от дамы, но не раньше, чем одарил ее небрежной улыбкой. — Учитывая вероятную случайность и силы противника…

— Четверть существующего спреда, — ответил Рэнделл.

— Неплохая ставочка, — заключил Росси. — Я бы и сам поставил деньги на дело, сулящее такой куш. Ей–богу, поставил бы…

Отойдя от ограды, Росси зашагал по узкой улочке. Рэнделл пошел рядом.

— Ты сказал, что хотел обсудить со мной две вещи, — бросил ему Росси. — Полагаю, одной из них был бокс. Не хотелось бы уходить, не услышав о второй.

— Своим бизнесом я занимаюсь уже много лет, — повел речь Рэнделл. — Прирожденный специалист. Можно сказать, наследственная профессия.

— Если я хочу узнать биографию выдающейся личности, то включаю телевизор. Там и для этого специальный канал есть, — проговорил Росси, уже не скрывая раздражения. — Хочешь сказать мне что–то стоящее — говори.

— В вашей бригаде есть стукач, — сообщил Рэнделл. — Всякий раз, когда у него зачешется язык, сливает информацию тому самому итальянскому копу. Вот почему тот всегда опережает вас на один шаг — и здесь, и на другой стороне.

Пит Росси как вкопанный остановился посереди улицы и вперил в Рэнделла испепеляющий взгляд.

— Слушай, стрелок, — процедил он, — если знаешь его имя, говори. А имеешь доказательства — предъяви. Тут тебе не телевикторина. Расспрашивать, что да как, не буду. Выкладывай сразу ответы.

Рэнделл огляделся. По ухабам разбитой улочки прыгали легковые автомобили и грузовики. Впритирку к ним пронеслась стая пешеходов. Многие торопились на следующий поезд в Нью—Йорк.

— Вы уверены, что это подходящее место для такого разговора?

— Единственно возможное. Другого не будет, — ответил Росси.

— Это один из ваших капо, — сообщил Рэнделл.

Во рту у него пересохло, по шее потекли крохотные капельки пота. Он стоял под палящим солнцем, уже начавшим медленно клониться к закату, и знал, что только что поставил на кон собственную жизнь — вот здесь, на какой–то безвестной улочке в Нью—Рошели.

— Прежде чем назвать его имя, скажи, откуда тебе это известно.

— Капо родился в Неаполе и доводится легавому дальней родней, — произнес Рэнделл. — Сливает ему секреты еще с тех дней, как тот пошел в школу для полицейских. Вот так тому и становится известно о делах, которые вы крутите.

— И давно тебе об этом самому известно? — поинтересовался Росси.

— Меньше недели, — сказал Рэнделл. — Хотя, если честно, подозрения меня мучили примерно год. Не насчет родственных связей между ними. Насчет того, что он — главный источник утечек.

— А основания какие у тебя есть? — настаивал Росси. — Он что, рекламные плакаты о себе расклеивает?

— Была у меня работенка за границей месяцев десять назад, а может, меньше, — сообщил Рэнделл. — Один из вашей организации попался на том, что запустил лапу в общак, ну и поступила команда его ликвидировать.

— Короче, — поторопил его Росси.

Он внимательно слушал, продолжая идти, наклонив голову и засунув руки в карманы. Его ум переваривал информацию, которую сообщал ему стрелок, а душа горела от тайной ярости. Ее вызывала мысль о ключевом советнике, который на протяжении нескольких лет мог работать с Ло Манто. Человек, вхожий в святая святых, заслуживший доверие и уважение дона, нарушил священную заповедь каморры. И позволил этому случиться не кто иной, как Росси. Если то, о чем болтает наемный убийца, окажется правдой, всему миру могут открыться трещины в стальном фасаде империи Росси. В подобной ситуации надлежало действовать быстро и точно. Это означало ликвидацию не только информатора, но и стрелка, открывшего всю серьезность сложившегося положения.

— Подхожу, значит, к финишу, — продолжал между тем Рэнделл. — Все идет по графику. Остается сходить поужинать, возвратиться в отель, собраться и отправиться на точку. А вместо этого час спустя, не закончив ужин, оказываюсь на воде, в катере, — втянув голову в плечи, смываюсь от итальянской полиции. Мой же объект растворяется в воздухе, воспользовавшись всеми благами программы защиты свидетелей.

— Доминик Мурино, — проговорил Росси. — Как же, читал о нем. Прятался в маленьком прибрежном городке Кассино. Судя по бумагам, которые я видел, эксперимент провалился из–за слабого планирования. Да и охотник слишком высунулся из засады.

— Вы мою работу знаете. И как я ее выполняю, тоже знаете, — огрызнулся Рэнделл, гордость которого была явно уязвлена. — Я бы не играл в эту игру столько лет и на таком уровне, если бы не знал, как зализать все так, что комар носа не подточит. С моей стороны все было чисто. Причина, по которой я попался, а дичь ускользнула, состоит в том, что кто–то оказался стукачом. И этот кто–то играл в вашей команде.

— Так назови игрока. — Росси остановился, что-бы закурить сигару от тоненькой бутановой зажигалки. — А слова свои подкрепи чем–нибудь.

— Фрэнк Сильвестри, — произнес Рэнделл. — Он доводится кузеном мамаше полицейского. Родственные связи не засохли — тянутся еще с Италии. В общем и целом, он человек верный, своему делу преданный и сделает все, что вы ему прикажете. А отступает от принципов только в одном случае — когда дело касается копа, за которым вы ведете охоту. Постоянно его подкармливает информацией. И заметьте, ставит его в известность не о каждом деле. Говорит ровно столько, чтобы ему было за что уцепиться, а вам — не застаиваться на месте.

— Чего ж ты ждал так долго? Почему раньше не сказал? — спросил Росси. — В нашем деле неделя — это целая жизнь.

— Мне нужно было быть уверенным на тысячу процентов, — стал оправдываться Рэнделл. — Для меня слишком большой риск приставать к вам с такими разговорами, не имея достаточных доказательств.

— Но сегодня ты пришел, — подчеркнул Росси. — Значит, никакого риска больше нет?

— Когда у тебя есть доказательства, риск исчезает, — сказал Рэнделл. — Доказательства я получил позавчера. И как только полностью в них удостоверился, начал хлопотать о встрече с вами.

— Эти доказательства у тебя при себе? — спросил Росси. Он завернул за угол и пошел через Норт–авеню обратно к железнодорожной станции и находящейся поблизости стоянке, где был припаркован его черный «шестисотый» «Мерседес», совсем новенький. — Можешь предъявить?

— У меня их достаточно, чтобы вы мне поверили, — заверил Рэнделл. — Свеженькие. Им нет и пяти дней.

Пит Росси остановился, бросил недокуренную сигару на тротуар, посмотрел на часы, а затем в упор уставился на Рэнделла.

— Встреча окончена, — объявил он. — Следующий поезд на Нью—Йорк прибывает примерно через шесть минут. Успеешь сесть на него. Но если тебе еще куда–то надо, можешь идти пешком, а хочешь — лови такси. Решай сам — это меня уже не касается.

— А как же пакет? — протянул Рэнделл. И голос его, и весь облик олицетворяли недоумение. — Сейчас заберете или как–нибудь попозже?

— Нет необходимости показывать его мне, — сказал Росси. — Важнее всего для меня было то, что видел его только ты и никто другой.

— О нашем разговоре знают только двое, — заверил Рэнделл, — вы и я. Я не сажаю за стол никого, кому нет необходимости за ним сидеть.

— Значит, наше дело сделано, — подытожил Росси.

— Так вы не хотите, чтобы я рассказал, что же ваш парень слил копу? — удивился Рэнделл.

— А ты все уже рассказал, — усмехнулся Росси. — Рассказал — и сам не заметил.

Он повернулся к Флэшу Рэнделлу спиной и пошел вниз по склону холма к своей припаркованной машине, детально обдумывая план тройного убийства.

Ло Манто вскочил в поезд метро на станции «Восточная 233-я улица» за несколько секунд до того, как захлопнулись двери вагона. Прошел три вагона, цепляясь за поручни ради сохранения равновесия. Поезд был набит обитателями Нью—Йорка, которые являли собой весьма разношерстную публику. Студенты устало глазели на блеклые здания, тянувшиеся нескончаемой чередой вдоль железнодорожной эстакады. Ехали домой измотанные строители после десятичасовой смены, от которой запросто можно было дать дуба. Особняком сидела стайка старичков и старушек, щуривших подслеповатые глаза на раскрытые газеты и толстые журналы. Девицы подчеркнуто городского облика, напялив на голову наушники плееров, с закрытыми глазами слушали музыку под ритмичный стук колес.

Он сел на свободное место прямо напротив схемы нью–йоркской подземки. Разнообразные линии причудливо соединяли один городской район с другим. Их дополнял беспорядочный набор букв и цифр. Слегка повернув голову направо, Джанкарло бросил взгляд на Кармине Дельгардо, с головой ушедшего в статью в «Нью—Йорк пост», где красочно было описано убийство нескольких человек в каком–то бруклинском дискоклубе.

— Должно быть, что–то важное случилось, — пробубнил Ло Манто, рассеянно глядя на необитаемые здания, которые по–прежнему торчали на улицах Южного Бронкса, несмотря на то что городские политики десятилетиями клялись снести это уродство. — Не припомню, когда в последний раз доводилось видеть тебя вдали от магазина или бильярдного зала. Что стряслось? Или эти заведения сгорели?

— Не твоего легавого ума дело, макаронник, — огрызнулся Дельгардо, не поднимая глаз от газетной статьи. — И шутки твои дурацкие.

— Могу тебе спеть, если тебя простой разговор не устраивает, — широко улыбнулся Ло Манто. — Ты прожил в Неаполе не меньше моего, так что в музыке толк знаешь.

— Что–то не греет мне душу твоя музыка, — пробурчал Дельгардо. — Ладно, кончай трепаться. Перейдем к делу.

— Поезд наш не скорый, — заметил Ло Манто, прислоняясь затылком к жесткому краю карты подземки. — Времени хватит поговорить обо всем.

— Ты заработал себе две крупные проблемы, — сообщил Дельгардо, — и обе достанут тебя вернее, чем пуля.

— Начнем с первой, — проговорил Ло Манто.

— Бригада Росси, — откликнулся Дельгардо. — Один наемник, который величает себя Флэш, напел обо всем прямо в ухо дону. Привел, в общем, в состояние готовности. Не скажу, когда именно, но довольно скоро твой человек исчезнет, так что будь к этому готов.

Ло Манто смотрел мимо Дельгардо на женщину средних лет в пиджаке из искусственной кожи. Она читала книгу в толстом переплете, лежащую у нее на коленях. Была эта женщина худощава, длинные каштановые волосы заслоняли половину ее лица. Красота ее была ясной и неброской, словно с достоинством и деловитым спокойствием ожидала наступления преклонных лет.

— А в чем заключается вторая проблема? — спросил он.

— В четырех стволах и двух миллионах долларов наличными, — поведал Дельгардо. — Каждый целит тебе прямо в голову. Работать будут вместе. Сдается мне, подкараулят они тебя на улице, чтобы можно бы–ло ударить с любого направления, куда бы ты ни сунулся. Они не отстанут от тебя до тех пор, пока твою дохлую задницу не запихают в черный мешок и не застегнут на нем «молнию».

Поезд со скрипом затормозил у станции «Тремонт–авеню». Двери распахнулись, и в них ввалилась орава испаноязычных подростков в высоких кроссовках и мешковатых джинсах. Все дружно ржали над какой–то историей, сюжет которой остался на платформе.

— Имена есть? — осведомился Ло Манто. — Стрелков или их хозяев?

— Пока ничего определенного, — сказал Дельгардо. — Надо думать,.ребята в своем деле не последние, учитывая, сколько бабок им отстегивают и какого кабана заказывают. Готов побиться об заклад, что местных умельцев к такому делу не привлекут. Штучки импортные — почти что от Армани.

— Ты эту тему проработай, — попросил Ло Манто, — прощупай импортных душегубов. Росси больше склонен полагаться на заграничных стрелков. А своего человека я переведу в более безопасное место.

— Может быть, уже поздно, — усомнился Дельгардо. — Эти итальянские ковбои жуть как не любят, когда их кидает кто–то из своих. С такими они разбираются молниеносно. Так что рискну предположить, что его уже нет в живых. А если еще жив, то ненадолго. Тут и к бабке ходить нечего.

Поезд погрузился в темноту, въехав в главный туннель на Восточной 149-й улице и помчавшись во весь опор к 125-й улице — первой остановке на «большой земле», Манхэттене. Ло Манто встал, ухватился за перекладину и посмотрел сверху вниз на Дельгардо. На коленях у того все еще лежала сложенная газета.

— Сойду на следующей, — сообщил он. — Свяжусь с тобой, когда опять окажусь на Истсайде. А ты к тому времени наскреби по улицам данных понадежнее. Передашь мне через посредника.

— Следующая остановка — Гарлем, — заметил Дельгардо. — Мало у тебя врагов, которые мечтают изрешетить тебе задницу? Еще и черных гангстеров разозлить хочешь?

— Может, проводишь? — проговорил Ло Манто. — Чтобы со мной не случилось чего плохого.

— В Гарлеме я сойду только в одном случае — если ты меня наружу силком на себе вытащишь, — ответил Дельгардо. — А хожу я только по улицам своего района. Того, где родился, и где, как я очень надеюсь, меня когда–нибудь найдут дохлым.

— Да не беспокойся ты, — усмехнулся Ло Манто, выходя из вагона. — Здесь тоже выходцы с юга Италии живут. Такие же, как мы с тобой.

Кармине Дельгардо улыбнулся и быстро махнул рукой на прощание.

— Ну, коли так, — пробормотал он, когда двери уже закрывались и Ло Манто направился к длинной лестнице, ведущей вниз, — то гуляй и ничего не бойся.

Дженнифер стояла, облокотившись на капот своей машины, — руки сложены на груди, на лице выражение смертельной скуки. Ло Манто подошел к ней с левой стороны и подал ей картонный стаканчик с черным кофе.

— Не знаю, какой тебе нравится, — произнес он, — а потому заказал попроще.

Дженнифер приняла стаканчик из его рук и приподняла пластмассовую крышечку.

— Сойдет, — благосклонно сказала она. — Вообще–то, я люблю с молоком и двумя пакетиками сахара. Но лишние калории мне ни к чему — стараюсь соблюдать диету.

Ло Манто отхлебнул из своего стаканчика и улыбнулся.

— Американцы всю жизнь борются с собственным весом, — заметил он. — Перескакивают с одной диеты на другую — все перепробуют, лишь бы выглядеть худыми.

— Хочешь сказать, что итальянцы на диете не сидят? — спросила Дженнифер. — И о собственной внешности не заботятся?

— Очень даже заботятся, — согласился Ло Манто. — Только не сходят по этому поводу с ума. И смысл в жизни видят в том, чтобы плотно поесть, а не в том, чтобы этого избежать. Еда для них важна не менее, чем дружба, любовь, религия. Это один из ключей к нашей душе. Хочешь понять итальянца — узнай, какую еду он любит.

— Это и на тебя распространяется? — поинтересовалась Дженнифер.

— А что? — переспросил Ло Манто, пристально посмотрев на Дженнифер поверх своего стаканчика. — Хочешь поближе со мною познакомиться?

Дженнифер смотрела ему прямо в глаза в течение нескольких секунд, а затем скосила взгляд на нескончаемую череду автомобилей, катящую через Ленокс–авеню.

— А с какой радости мы тут стоим, пьем кофе посреди Гарлема? — спросила она, попытавшись переключить разговор обратно на дела полицейской службы. — И что потом? Экскурсия вокруг Манхэттена на кораблике «Серкл Лайн»?

Ло Манто зашагал по тротуару навстречу движению, отхлебывая кофе на ходу. Его глаза цепко следили за тем, что творится на улице. Как всегда во второй половине дня, тут было полно народу. Пожилые женщины уже закупили продукты и с натугой везли их домой. Тележки, набитые пластиковыми мешками с провизией, жалобно повизгивали колесами. Перед витринами кондитерских лавочек отирались средних лет мужички. У этих тоже было постоянное занятие — сигареты и болтовня. В магазинах было не протолкнуться. Широкая улица жила полной, активной жизнью. Это был район, населенный рабочим людом, где уже чувствовались результаты борьбы с преступностью. Его понемногу осваивало новое, более преуспевающее поколение. Люди с энергичными молодыми лицами и карманами, набитыми деньгами, приезжали сюда, желая немедленно взяться за дело и превратить обветшалые халупы в свеженькие, симпатичные особняки.

— Не знаю, хватит ли у нас сегодня времени, — ответил он Дженнифер, швырнув пустой стаканчик в уже переполненный мусорный бак. — Может, завтра, если все удачно сложится.

— Действительно, что же это такое — съездить в Нью—Йорк, а по Гудзону не поплавать? — поддакнула Дженнифер, постаравшись вложить в каждое слово максимум сарказма. — Но прежде чем я побегу за парой билетов на кораблик, может, все–таки хоть намекнешь мне, какого дьявола нам здесь нужно?

— Хочу повидаться со старым другом, — пояснил Ло Манто, остановившись перед темно–серым фасадом здания, немытым, наверное, уже несколько десятилетий. — Думал, и тебе будет интересно с ним познакомиться.

— Очередной друг детства? — спросила Дженнифер, с усилием проталкиваясь сквозь древнюю вращающуюся дверь из стекла и дерева в длинный темный коридор, где воняло старым засохшим пивом.

Ло Манто толкнул дверь посильнее и повел Дженнифер в конец коридора, к не менее старому и скрипучему лифту.

— Надеюсь, ты не боишься собак, — обронил он, оставив ее вопрос без внимания. — Мо — человек дружелюбный, во всяком случае, становится таким, когда поближе с ним познакомишься. А вот Малыш Мо — это совсем другая история. Этой псине непременно надо, чтобы ее любили и уважали. И если у него складывается впечатление, что ему недостает любви или уважения, он становится невыносим.

— Как же тебе удается с ним ладить? — удивилась Дженнифер, ступая внутрь зыбкой кабины лифта, когда Ло Манто уже нажимал на кнопку шестого этажа.

Он вытащил из кармана пакетик с сухариками для собак.

— Любит он меня, — пояснил Ло Манто. — Этого мне удалось добиться с помощью регулярных взяток.

Дверь лифта со стуком захлопнулась, и остаток пути два детектива проехали в молчании.

Слепой Мо Равный был когда–то «королем черного тотализатора» в Восточном Бронксе, причем просидел на троне более сорока лет. В этот район его возили на работу дважды в день: рано утром — собирать ставки, и после последних скачек, на закате, — за выручкой. Годы сделали свое дело — старые кости просили покоя, и основную часть связанной с беготней работы букмекер перепоручил команде своих «шестерок». После долгого дня, в течение которого нужно было собрать ставки, а потом расплатиться с выигравшими и полицией, слепого Мо Равини везли обратно в его гарлемский офис, где он проводил еще несколько часов, обзванивая своих боссов и отчитываясь об итогах дня. О его личной жизни было известно мало. Разве только то, что у него были жена и сын, которые жили на ферме, купленной им где–то в штате Джорджия. Еще меньше знали о его молодости и о том, как он прибрал к рукам незаконный игорный бизнес в трех из пяти основных районов Нью—Йорка. В один прекрасный день он просто взял да и объявился здесь, словно выпал из густого облака, — высокий и крепкий молодой человек, слепой от рождения, единственный сын чернокожей уборщицы и белого бухгалтера каморры. Слепого Мо было легко узнать по неизменной посеребренной трости, которой он ощупывал дорогу, и мордатому британскому бульдогу, который был скорее не поводырем, а бдительным дозорным. Слепой редко говорил, и никто в районах, где Мо вел свои дела, ни разу не видел, как он ест. Куда бы ни направлялся этот человек, за ним следовал большой седан с водителем — Черным Джеком по фамилии Керри. Стоило лишь крикнуть, и машина тотчас оказывалась рядом.

Шофер, сосредоточенно крутивший «баранку», был столь же немногословен, как и его хозяин. Казалось, Слепого Мо интересует единственная вещь на свете — процесс азартной игры: ставка, действие, выигрыш.

Впервые Слепого Мо Ло Манто увидел, когда самому ему не было и семи лет. Тогда мать впервые доверила ему поставить заработанный за день доллар на ее счастливое число — «двести тринадцать». Ему навсегда врезался в память этот момент: вот он подает слепцу сложенную записку и шепчет цифру, в точности так, как велела мать, и осторожно кладет доллар на протянутую правую ладонь. В то первое утро Ло Манто наклонился, чтобы погладить по голове бульдога, и получил в ответ недовольное рычание.

— Повезло тебе, — сказал мальчишке Слепой Мо. — Скажи спасибо, что у Малыша Мо настроение хорошее. Попробовал бы ты сделать это завтра — остался бы не только без доллара, но и без пальца.

Ту же процедуру Ло Манто проделывал на протяжении последующих семи лет. Ставка никогда не превышала доллара, и число оставалось все тем же. Разговор длился не более минуты, бульдоги становились все злее. Однако Ло Манто потихоньку привык к этому и всегда с нетерпением спешил сделать ставку. Угол Восточной 238-й улицы и Уайт—Плейнс–роуд стал для него обязательной остановкой на пути в школу. Слепой Мо нравился ему, а на рычание и лай собак, сменявшихся у его ноги, мальчик научился не обращать внимания.

Одним прекрасным весенним утром Ло Манто, возраст которого приближался уже к четырнадцати годам, сделал ставку и готов был завернуть за угол, чтобы не опоздать на первый урок. Именно тогда Слепой Мо заговорил с ним — во второй раз за все эти годы.

— Кофе любишь? — спросил он мальчика.

Ло Манто обернулся и посмотрел Слепому Мо в лицо.

— Да, — ответил он.

— Держи свой доллар, — сказал Мо. — А завтра приходи с двумя стаканами. Один — мне, другой — себе. Мне — побольше молока и четыре сахара. А себе — как хочешь. Но это только, если у тебя будет время и желание.

— Куплю по пути, — пообещал Ло Манто. — А собаке тоже чего–нибудь принести?

— Ничего ему не надо — он и так с утра бодренький, — проговорил Слепой Мо. — Воды из миски полакал, едой собачьей похрустел — и готов полностью. Это нам с тобой иной раз не помешает взбодриться.

На следующее утро Ло Манто вышел из дому на четверть часа раньше обычного, заскочил в «деликатеску» Дика, купил два стаканчика кофе и направился к углу, где в двух кварталах от продовольственной лавчонки торчал Слепой Мо. Стаканы немилосердно обжигали пальцы. Он остановился перед слепцом. Спущенный с поводка бульдог лакал холодную воду из большой синей миски, стоявшей справа от хозяина. Оставалось ждать, когда «король тотализатора» сам догадается о присутствии гостя.

— Прикажешь мне самому догадаться, какой кофе с сахаром? — спросил наконец Слепой Мо. — Или ты молчишь из деликатности — мол, оба стакана одинаковые?

— Вот этот — ваш, — протянул Ло Манто стаканчик, который держал в правой руке. — Я на всякий случай еще несколько пакетиков сахара прихватил, если вам вдруг захочется послаще.

Слепой Мо взял стаканчик, поднес к губам и одним долгим глотком выпил половину.

— В моем списке наслаждений большая чашка свежего сладкого кофе стоит на втором месте после красивой женщины. С минимальным отставанием, — наставительно добавил он, повернув к Ло Манто лицо, наполовину скрытое большими черными очками. — Ты еще мал, сравнивать пока не можешь. Так что придется тебе поверить мне на слово.

Ло Манто осторожно отхлебнул кофе и улыбнулся. Между Слепым Мо и темно–коричневым бульдогом на боку стоял деревянный ящик.

— Вы не возражаете, если я присяду? — вежливо осведомился он.

— Если Малыш Мо не возражает, то и я не против, — ответил Слепой Мо. — Не хочу только, чтобы мне делали выговоры, если ты начнешь опаздывать в школу. Я-то уже на месте, там, где должен быть. А вот тебя ждет класс и строгая монахиня у доски.

— Не такие уж они строгие, какими притворяются, — беззаботно отмахнулся Ло Манто, опускаясь на ящик под бдительным взглядом пса. — Говорить они могут что угодно, но по глазам–то видно, что все это не всерьез.

— В мое время в школе по–другому было, — поделился воспоминаниями Слепой Мо. — Ох, до чего же злые были эти бабенки в накрахмаленных белых робах! Знал я немало мужиков, которые долгие годы отбарабанили на зоне. Так они из тюряги выходили и то не такими озлобленными, как эти чертовы монашки.

— Так вы тоже в католическую школу ходили? — несказанно удивился Ло Манто.

— А ты думал, я прямо тут, на этом углу родился? — вопросом на вопрос ответил Слепой Мо. — Ия свой срок оттянул — как ты сейчас тянешь. Только запихали меня в специальную школу — не то что твоя теперешняя. Моя была для детишек, которые не могут нормально учиться, потому что не видят.

— И чему же вас там учили? — полюбопытствовал Ло Манто.

— Наши дамы проповедовали правду, — сказал Слепой Мо. — Вернее, вколачивали ее в башку. Они говорили мне, что из–за своей слепоты я не должен ожидать от окружающих ничего, кроме жалости, а это такая хреновина, с которой особенно не разжиреешь. Меня учили обходиться тем, что у меня есть, и не убиваться из–за того, чего у меня нет. Они не могли научить меня видеть, зато научили слышать. И урок этот пошел мне впрок — неплохой выигрыш мне в жизни принес.

Слепой Мо слышал все на свете. Свой врожденный физический недостаток он использовал для того, чтобы развить другие чувства. Когда другие говорили, Равини слушал, и одно лишь это позволило ему с годами создать основу своего влияния и благополучия. Незнакомцы, друзья и враги — все одинаково считали, что могут безбоязненно изливать перед ним душу, доверять ему, и искали совета у человека, редко открывавшего рот. Он был ушами Восточного Бронкса, знал о зачатках любой сделки и любого жульничества, прежде чем они становились реальностью. Ему не требовались глаза, чтобы распознать главных игроков, границы зон влияния преступных сообществ, а также то, какие из уличных дельцов действуют под крышей Росси. Он собирал информацию и хранил ее в мозгу, словно в собственном банке, не упуская ни одной подробности, тщательно учитывая все входящие и исходящие. Его величайшим даром была способность делать бизнес, не вмешиваясь ни в чью жизнь, а просто молча стоя на углу в Восточном Бронксе и принимая ставки.

Ло Манто постучал в массивную деревянную дверь, повернул ручку и вошел внутрь квартиры. Дженнифер последовала за ним. В коридоре царил мрак. По половицам громко застучали когти бросившейся им навстречу большой собаки. Дженнифер инстинктивно потянулась за револьвером. Ло Манто разорвал пакетик с сухариками для собак и взял пару сухариков в правую руку. Он подпустил бульдога поближе, когда уже слышен был глухой рык, вырывающийся из собачьей груди.

— Sono io, — сказал Ло Манто собаке, зная, что Равини всех своих псов приучал слушаться только команд на итальянском. — Fa il bravo and sietate.

Бульдог резко затормозил. Проехав по инерции еще некоторое расстояние на когтях, он плюхнулся на задницу. Ло Манто нащупал в темноте маленький кофейный столик и включил на нем лампу с узорным абажуром. Перед ними сидел крупный коричневый бульдог с мокрым языком, свисающим набок из огромной пасти. Собака сидела, терпеливо дожидаясь угощения. Ло Манто протянул псу раскрытую ладонь. Тот, приподнявшись, в мгновение ока слизнул с нее два сухарика и опять уселся, чтобы в полной мере насладиться приятным сюрпризом.

— Ты научился обходить глупого пса, — раздался голос Слепого Мо. — Но почему ты так уверен, что проскользнешь мимо меня?

Ло Манто подошел к Слепому Мо, который стоял в проеме между прихожей и кабинетом. Со времени их первой встречи он сильно состарился. Его короткая прическа в стиле «афро» была отмечена дорожками седины, да и борода местами побелела. На носу у него были все те же большие темные очки, но передвигался он без трости.

— Я подумал, что тебе будет приятно услышать мой голос, — произнес Ло Манто, мягко положив руку Слепому Мо на плечо. — Вот и решил заглянуть.

— Кончай трепаться, — оборвал его Слепой Мо. — И что это за женщина?

Ло Манто оглянулся на Дженнифер и подтянул ее поближе за руку.

— Коп, — сообщил он слепому. — Городское управление полиции попросило ее присматривать за мной. Чтобы я не вляпался во что–нибудь сгоряча.

— Сам догадался, — буркнул Мо. — А то можно подумать, что ты заявился ко мне, чтобы показать своей девушке берлогу слепца. Тогда бы твое свидание с ней закончилось, еще не начавшись. Ох, бабы вокруг тебя черт–те чем заняты — или от пуль уворачиваются, или сами палят. А то, что она из числа копов, вычислить нетрудно — от нее духами не пахнет.

— Знала бы — откупорила бы пузырек «Шанель», — подала голос Дженнифер. — Согласна, девушке иной раз не мешает вспомнить об этом. Да только, знаете ли, все время приходится нестись туда, куда не зовут заранее.

Слепой Мо улыбнулся.

— А в ней что–то есть, — поделился он впечатлением с Ло Манто. — Мне это нравится. И тебе не помешало бы быть чуточку таким же. Ей–богу, не помешало бы.

— У тебя найдется для меня немного времени? — спросил Ло Манто.

— Ты привел ко мне женщину, принес целый мешок собачьей еды, — рассудительно произнес Слепой Мо. — Более чем достаточно, чтобы налить вам по чашке кофе и уделить минут пятнадцать. Ну, как, хватит вам столько?

— Зависит от того, что ты подашь к кофе на сладкое, — ответил Ло Манто, следуя за Слепым Мо в его кабинет.

Старик зажег свет. Обширный офис был наполнен металлическими шкафами, на серых стенах висели — не понятно зачем — старые фотографии, а книжные полки использовались для хранения пластинок с джазом и блюзами. Все они стояли строго в алфавитном порядке. Однако самым примечательным в комнате были два огромных окна от пола до потолка, из которых открывался захватывающий вид на просторы Ленокс–авеню.

— Вообще–то, я мог вас обоих пристрелить за взлом квартиры, — проворчал Слепой Мо, направляясь в угол кабинета, где была оборудована маленькая кухонька, — и остался бы чист перед законом. А его, видишь ли, еще сладостями корми!

— Так я ж не для себя прошу, — попытался оправдаться Ло Манто, садясь на массивный стул красного дерева перед письменным столом Слепого Мо. — У нас же гостья. Вот я и подумал, что неплохо было бы побаловать ее чем–нибудь вкусненьким.

— Если ей чего–то надо, пусть сама попросит, — ответил Мо. — В жизни еще не встречал стеснительного копа. Или стеснительной женщины. А она проходит по обеим категориям.

— Мне и кофе достаточно, — сказала Дженнифер. — Больше ничего не надо.

— Вот и отлично, — удовлетворенно заключил Слепой Джо, который, стоя к ним спиной, наливал кофе в три большие кружки. — Значит, есть хотят только двое из нас.

В каждую кружку он добавил молока и насыпал сахару, не потрудившись спросить, нужно ли это кому–нибудь. Мо повернулся и поднес им две кружки. Внутри у него все чутко вздрогнуло, когда он ощутил случайное прикосновение руки Дженнифер, отметив про себя, до чего же нежна ее кожа. Вернувшись к кухоньке, Слепой Мо взял третью чашку, подошел к своему столу и сел в тяжелое кресло–качалку, обитое черной кожей. Он нажал кнопку возле старого телефона с диском, и комнату наполнили звуки музыки Джона Колтрейна.

— Ладно уж, — миролюбиво проговорил Мо. — Выкладывайте, чего вам нужно.

— Мне нужно знать, не слышал ли ты чего–нибудь о подготовке важного заказного убийства, — сказал Ло Манто. — Предположительно, оно должно быть осуществлено в предстоящие несколько дней. В конце недели или, может, в начале следующей, но никак не позже.

— Подскажи, кто на мушке, — попросил Слепой Mo. — Кто этот бедный недотепа, которому хотят организовать похороны?

— Я, — произнес Ло Манто.

Фелипе откинулся на деревянную спинку скамьи переднего ряда ложи напротив первой базы бейсбольного стадиона. Он ожидал начала игры между командами «Метс» и «Филлиз». Правая рука его была крепко забинтована — на рану, которую нанес ему своим ножом Чарли Саншайн, потребовалось наложить пять швов. Фелипе обожал и сам бейсбол, и в особенности «Метс», а потому был в совершенном восторге, когда явился Ло Манто с двумя билетами, да и еще и с суммой денег, достаточной для захода в Бриллиантовый клуб. Тем не менее, вел он себя весьма сдержанно, силясь не выдать возбуждения.

— Многовато отстегиваешь, — с достоинством заявил он детективу. — Я столько не заработал.

— Не волнуйся, — успокоил его Ло Манто. — Не из своего кармана отстегиваю. Билеты — от капитана. Сам он на игру попасть не может, но ему не хочется, чтобы билеты пропадали. Я ему обещал, что отдам их в хорошие руки.

— И никаких дополнительных условий? — опасливо поинтересовался Фелипе. Ло Манто он знал всего несколько дней, но изучил уже достаточно, чтобы понять: этот человек без плана и шагу не ступит, даже на трибуну бейсбольного стадиона. — Значит, мне просто пойти туда и ни о чем не волноваться, никого не высматривать?

— Просто расслабься и получи удовольствие, — напутствовал его Ло Манто, вручая ему билеты и прилагавшийся к ним сезонный абонемент. — Лопай хотдоги и соленый арахис, только не заработай расстройство желудка. За все плати сполна — денег тебе хватит. Ни у кого по карманам тырить не надо.

— Но тут два билета, — заметил Фелипе. — Сам–то ты пойдешь?

— У меня назначена встреча, пропустить которую мне никак нельзя, — с сожалением произнес Ло Манто. — А бейсбольный матч может длиться целую вечность, особенно с такой командой, как «Мете». Если у меня будет возможность, то забегу, может, успею на несколько подач.

— Так мне одному идти? — спросил Фелипе, начиная ощущать, что все обстоит не так просто, как кажется. — И ничего не делать — только болеть за любимую команду? Вперед, мол, ребята?

— Иди и болей в гордом одиночестве. Только ты плюс еще тысяч тридцать фанатов. Но будет там один человек, которому совершенно наплевать, кто выиграет, а кто проиграет. И смотреть он будет в основном за тобой. В какой–то момент, примерно на четвертой подаче, а может, и на пятой, он подойдет и сядет на пустое место рядом.

— Я так и знал, — обреченно пробормотал Фелипе. — Слишком уж хорошо ты поначалу все расписывал. Правильно люди говорят: бесплатных бутербродов не бывает.

— Просидит он не дольше часа, — продолжил Ло Манто. — Когда решит, что уже насмотрелся всяких ударов, пробежек и ошибок, то встанет, улыбнется тебе и направится к выходу. Оставит тебе спортивную куртку с эмблемой «Мете», в рукаве которой будет спрятан желтый конверт. Куртку возьмешь себе, а конверт отдашь мне.

— Слишком просто у тебя получается, — сказал Фелипе. — А что, если все пойдет совсем не так, как ты тут нарисовал?

— У тебя одна забота — поглазеть на «Метс», — поставил точку Ло Манто. — А уж обо всем остальном позабочусь я.

На четвертой подаче счет был равный — 1:1. Фелипе поставил ступни поудобнее на синюю металлическую перекладину, надвинув на нос кепку с эмблемой «Метс». Он доедал вторую пачку крекеров и уже насладился зрелищем того, как Майк Пьяцца принял навесной. У «Филлиз» подающим был Кевин Миллвуд, который во все глаза смотрел на своего принимающего в ожидании тайного знака, смекая, как бы обмануть игрока «Метс» Хосе Рейеса, уже занесшего биту. Фелипе обхватил колени руками и подался вперед в предвкушении драмы. Бросок надежд не оправдал — мяч отлетел в левый угол, в то время как весь стадион скандировал: «От–бей!» Парнишка в досаде отвернулся, и взгляд его уперся в высокого, плотного мужчину, который, медленно сойдя вниз по высоким бетонным ступеням, опустился на свободное место рядом. При втором броске Рейес резким ударом отбил мяч в центр и, едва не паря над землей, понесся к первой базе.

— Кажется, я вовремя, — удовлетворенно произнес дядька, поставив на пол большой пластмассовый стакан с пивом и звучно разодрав пакет с орешками. — Может, еще увижу несколько хороших забегов.

— Вряд ли, — поспешил разочаровать его Фелипе. — Оба подающих бросают точно в варежку. Отбить удается редко — только когда бросок не получается.

— А ты, я вижу, в игре дока. — Дядька протянул Фелипе раскрытый пакет с орешками. — За школу играешь?

— Нет, с друзьями, — признался Фелипе. — Только лига у нас не очень–то организованная. Случайные игры, когда нас достаточно набирается.

— На каком месте стоишь?

— Все зависит от того, когда прихожу, — пояснил Фелипе. — Если пораньше, то у меня есть выбор, а больше всего я люблю подавать. Если прихожу поздно, то меня обычно назначают в принимающие — и так до конца игры.

Дядька вальяжно откинулся на спинку скамейки, и пол вокруг него быстро покрылся ореховой скорлупой. Видно было, что он с головой ушел в созерцание игры. Фелипе искоса посмотрел на его руки — грубые, покрытые шрамами. На мизинец правой руки был туго насажен перстень с овальной печаткой. Это были характерные руки отбивающего. Такой и в драке чувствует себя как рыба в воде, постоянно готовый проявить свои бойцовские качества в уверенности, что все равно, мол, наша возьмет. Костюм на нем был хорошего покроя, дорогой и как–то не вязался с обликом этого типа, служившего олицетворением грубой силы. Подсветом мощных ламп в его густой шевелюре обнаруживались прожилки седины. А когда дядька повернулся к мальчику, стали видны и тонкие морщинки вокруг темных глаз.

— Что–то я тебя не припомню, — сказал он. — Давно с этим копом дружишь?

— Достаточно, чтобы сидеть вот тут с вами, — ответил Фелипе, гадая, по какую сторону баррикад находится его сосед — среди друзей Ло Манто или среди его врагов.

— Расслабься, парень, — добродушно хмыкнул тот. — Мы с тобой в одной команде. Если боишься, что тебе достанется, то уж точно не от меня. Мы с твоим легавым приятелем знакомы не пару дней, а уже несколько десятилетий.

— Я вас считаю за друга, — серьезно произнес Фелипе. — Не думаю, что он усадил бы меня рядом с вами, если бы было по–другому. Но все равно в воду входить лучше шаг за шагом, а не нырять в омут.

— Я тебя понимаю, — ответил дядька. — Осторожность никогда не помешает. А сейчас нам лучше всего отдохнуть от разговоров и посмотреть за игрой. Очень скоро я встану и уйду. Потом вернусь, принесу кое–какие вещички. Положу их на сиденье и тогда уже распрощаюсь с тобой окончательно. Вот такой занимательный у нас получится вечер. Если повезет, конечно.

Фелипе кивнул с улыбкой:

— Добавить бы ко всему этому победу «Метс», и тогда я сегодня засну совершенно счастливым.

Тони Коллинз и Рок Пуллмэн, два бойца каморры, стояли в проходе, ведущем в сектор 421А. Оба внимательно следили за Фрэнком Сильвестри, беззаботно болтавшим с каким–то подростком–латиносом. Им было велено неотступно следовать за Сильвестри, отслеживать каждый его шаг, каждое движение, а приблизиться к нему можно было лишь в том случае, если это удастся сделать абсолютно чисто и незаметно. Босс ясно сказал им, что они могут рассчитывать на особую милость дона, которого они сами в глаза не видели. Если, конечно, им удастся принести хоть какую–то информацию, дающую повод заклеймить Сильвестри как предателя. Они таскались за ним битых два дня, но до сих пор не увидели ничего, что позволило бы сделать подобное заключение.

— А ты не ослышался? — усомнился Коллинз. Этот громила лет тридцати пяти был по рождению итальянцем, которого усыновила пожилая пара. Правда, вскоре старики отказались от него, выяснив, что этот трудный ребенок им не по зубам. Таким образом, он вырос в Соединенных Штатах на иждивении у одного из бригадиров каморры, который направил склонность мальчишки к насилию в нужное для семейства русло. — Неужто этот парень стучит на бригаду?

— Н-насколько я понимаю, — ответил Пуллмэн, слегка заикаясь.

Этот мужчина был несколько моложе, сильнее и гораздо опаснее, чем его партнер. Вспыхивал как порох и опустошал обойму в мгновение ока. В бизнес он попал менее трех лет назад, после того как вытащил Коллинза из заварухи в одном из танцклубов в южной части Манхэттена, где на того была устроена засада. Результатом этого шага, предпринятого скорее по велению инстинкта, чем из благородства, стали трупы двух наркодельцов средней руки, погибших в перестрелке, а также признательность каморры, выразившаяся в предложении следовать ее указаниям. И Рок Пуллмэн с готовностью выполнял эти указания, в особенности если от него требовалось всадить в кого–нибудь пулю.

— Зачем ему тогда было тащиться на бейсбол да еще с каким–то сопливым латиносом из Бронкса? — спросил Коллинз, не обращая внимания на восторженный вопль болельщиков команды «Метc».

— Не мое дело разбираться, куда и зачем таскается этот старый хорек, — дернул плечом Пуллмэн. — А то, что он пришел сюда с парнишкой… Ну, может, в самом деле захотел провести вечерок на бейсболе. В таком случае мы потратили впустую несколько часов. Ничего страшного.

— В таком случае он пришел бы сюда вместе с парнем, — заметил Коллинз, — а не явился бы отдельно, когда игра уже на четвертой подаче. Не с работы, поди, спешил. Сидел в баре, потом залез в машину, поехал…

— Так, может, мальчишка — связной? Ну, передать там что–нибудь или забрать, — задумался Пуллмэн. — Или еще для чего–то?

— Короче говоря, дело здесь не чисто, — сделал вывод Коллинз. — Бейсбол, парень этот — как–то странно все это выглядит.

— Завалим этого старого пердуна прямо здесь — только слово скажи, — предложил Пуллмэн. — Другой такой возможности у нас не будет. Вот он — перед нами, как на блюдечке. И никого опасаться не надо. Все вокруг ударятся в панику — справа, слева, снизу, сверху. А мы чпокнем его и уйдем спокойненько, будто ничего не случилось. Сделаем это дело и заработаем себе очки, много очков. Может, нас заметят наконец. А то работаем–работаем…

— Если бы от нас хотели, чтобы мы его замочили, то нам прямо так и сказали бы, — возразил Коллинз.

— Нет, этого чувака точно укокошат, — настаивал на своем Пуллмэн, — иначе нас не посадили бы ему на хвост. Вопрос только, где и когда. Давай сделаем это сейчас.

— А вдруг это будет неверный ход? — спросил Коллинз. Он остановил разносчика пива и щедро заплатил за два стакана, в которых, казалось, не было жидкости — только пена. — Ив какой части города тогда прикажешь тебя похоронить?

— Этот тип стал бригадиром, когда нас с тобой еще на свете не было, — рассудительно произнес Пуллмэн, потянувшись за стаканом. — Как раз такого замочить и надо, если хочешь создать себе репутацию. Именно так карьеры делаются. И будь что будет! Главное — завалить, а разбираться потом станем. Может, конечно, и дерьма нахлебаемся, но уж лучше так, чем всю жизнь на побегушках.

Отхлебнув пива, Коллинз бросил взгляд на просторы бейсбольного поля. В ушах его стоял крик зрителей, изо всех сил болеющих за местную команду. Он обдумывал возможные действия. Конечно, самым мудрым было бы четко следовать инструкциям — идти по пятам за Сильвестри, отмечая, куда он направляется, с кем встречается, а потом аккуратно доложить о своих наблюдениях начальству. Более рискованным было сделать то, о чем тебя не просили, — завалить одного из боссов каморры, которого они своим волевым решением занесли в список видов, обреченных на исчезновение. Коллинз понимал, что такой шаг могут расценить двояко: или как мощный и блестящий, или как идиотский и опасный. И ему сейчас предстояло принять решение, по какой дороге идти. Допив пиво, он бросил пустой стакан на бетонный пол.

— Ладно, мочим.

Сильвестри стряхнул пыль от ореховой скорлупы с черной сорочки и лацканов пиджака, а затем вытер ладонью губы. Он снова взглянул на Фелипе. Парнишка не в силах был оторваться от игры, шедшей с равным счетом. В душе гангстера шевельнулась зависть — к молодости и свободе, к способности безоглядно отдаться какой–нибудь ерунде вроде бейсбола. И еще к чистоте, которой совершенно неведомы тяготы и тревоги преступной жизни. Он был достаточно наслышан о Фелипе и знал, что мальчик хорошо справляется с жизненными трудностями, закален в повседневных передрягах и умеет прятать страх. Парень выпутывался из сложных ситуаций, быстро соображал и в нужный момент принимал правильное решение. В глазах Фелипе Фрэнк Сильвестри прочел ту же яростную сосредоточенность, что гнездилась во взгляде Ло Манто, когда нынешний коп был в том же мальчишеском возрасте. В этом взгляде сквозили решимость и нежелание пасовать перед любой опасностью, какую бы ни подбросила богатая на выдумку судьба. Такую жесткость взгляду придают трудные уроки уличной жизни и боль утрат. Теперь же наступило время в полной мере применить эти уроки на практике.

— Я должен был передать тебе конверт, завернутый в куртку «Метc», — сказал Сильвестри Фелипе, когда оба, стоя, наблюдали за событиями, разворачивающимися в ходе седьмой подачи. — Обойдешься одним конвертом. Купить тебе куртку не было времени. Приходится спешить.

Фелипе посмотрел на Сильвестри, а затем на лица окружающих. Это были или люди в костюмах и галстуках, примчавшиеся на бейсбол после сумасшедшего дня, проведенного за столом в офисе, или папаши с сыновьями. Те, как на подбор, были в бейсбольных кепках и с перчаткой на руке, лелея мечту поймать мяч, случайно залетевший на трибуны. Остальной частью зрителей были старики, благодарные судьбе за вечер, когда их в пустой квартире не преследуют шорохи одиночества. Ни один не был похож на изготовившегося киллера.

— Мне пойти с вами? — спросил Фелипе. — Может, помогу чем?

Сильвестри покачал головой и выдавил смешок.

— Ло Манто говорил мне, что ты парнишка крепкий и смелый. Спасибо за предложение, но позволь уж мне самому разобраться. А если не одолею двух начинающих бандитов, значит, они заслужили почетное право меня прикончить.

— Они шли за вами? Прямо досюда? — ахнул Фелипе.

— Поначалу я их не заметил, — признался Сильвестри, — но потом засек — в тот момент, когда коротышка выбил мяч на трибуны. Они слева от меня — в проходе стоят.

— Что же мне делать? — осведомился Фелипе. Он следил за желтым конвертом, который Сильвестри вынул из–за пазухи и протянул ему.

— Нужно, чтобы Ло Манто прочел это письмо, — сказал Сильвестри мальчику. — Сделай все, чтобы он непременно прочел его.

— А как же вы? — спросил Фелипе, глядя, как тот застегивает пиджак и поворачивается, чтобы уйти вверх по бетонным ступенькам. — Что вы будете делать?

Фрэнк Сильвестри обернулся, улыбнулся и подмигнул мальчишке.

— То, для чего родился, — проговорил он.

Сильвестри аккуратно обошел молодую парочку, сидевшую, взявшись за руки. Девушка склонила голову своему дружку на плечо, в руке у каждого — по пиву. Полное уединение — только она и он в тридцатитысячной толпе. Сильвестри сделал шаг вправо — на площадку лестницы. Необходимо было выбраться на парковку, где его союзниками были темнота и длинные ряды машин. Оборачиваться не было нужды — он и так знал, что за ним неотступно следуют две тени, мучительно раздумывая, когда же нанести решающий удар. Даже если они сейчас завалят его, почтенного ветерана каморры, можно было не сомневаться, что и их черная жизнь не будет слишком долгой.

Выйдя на пандус, усеянный мусором, Сильвестри направился к выходу А. Он шел медленно, пытаясь предугадать последующее развитие событий и взвешивая возможные варианты действий, чтобы найти оптимальный. Хотя за долгие годы ему приходилось исполнять этот танец не раз, адреналин придавал ощущениям прежнюю свежесть, тело было напружинено, но в то же время раскрепощено, готовое в любой момент совершить рывок в любую сторону, а рассудок — свободен от всякой чепухи и подчинен лишь мысли об убийстве. Сильвестри сбился бы со счета, если бы начал прикидывать, сколько лет ходит в боссах мафии. Однако в сердце он оставался солдатом улицы, и душе его была ближе безлюдная парковка, где вот–вот грянет бой, чем стены конференц–залов с их безликостью и стерильностью.

Сильвестри шел по центральному проходу парковочной зоны А2, когда первая пуля, взвизгнув у его уха, разнесла в осколки лобовое стекло массивного черного «Форда Эксплорер». Выхватив из кобуры на бедре пистолет 38-го калибра, Сильвестри упал на асфальт и перекатился с быстротой, которая сделала бы честь человеку вдвое моложе. Потом встал на одно колено и положил руку с пистолетом на капот «Хонды Аккорд» стального цвета, вглядываясь в подсвеченную неоном темноту и прислушиваясь к малейшему шороху, способному выдать преследователей. Он затаил дыхание, шум стадиона тоже стих. Нужно было дождаться маленькой ошибочки со стороны противника, которая и определит направление полета его первой пули.

Слева от него слегка шаркнула кроссовка — это было за покосившимся фонарным столбом, между синим микроавтобусом и потрепанным универсалом. Переместив руку и глядя прямо перед собой, Сильвестри выстрелил два раза. Сейчас кто–то натужно хрюкнет. Долго ждать не пришлось. Сильвестри прильнул боком к «Хонде». Прислонив голову к металлической двери, он закрыл глаза и максимально расслабился — так, словно был на семейном пикнике. Ему нужно было устроиться поудобнее. Только в таком положении он готов был встретить смерть. По его расчетам, второй стрелок должен был находиться где–то рядом — сидеть на корточках, отчаянно гадая, каким будет следующий шаг. Извечное преимущество старости над неопытностью. И Фрэнк Сильвестри намеревался использовать это преимущество на всю катушку.

Он открыл глаза, когда ощутил, как в правый висок ему уперлось дуло 9-миллиметрового пистолета.

— Ты бы уж дождался, когда мы оба сдохнем, — тогда и отдыхал бы, — процедил сквозь зубы Рок Пуллмэн, низко нагнувшись над ним. От него разило потом и пивным перегаром. Дыхание было тяжелым, правая нога неудержимо дергалась. — Что ж, видать, случаются промашки и у тех, у кого в бороде седины полно, как у тебя.

— Ну и на что вы надеетесь — ты и дружок твой продырявленный? — спросил Сильвестри. — Чего добьетесь? Мне, в общем–то, плевать. Просто так, из любопытства спрашиваю.

— Так ведь ты правила знаешь, — протянул Пуллмэн. — Мы убираем крупного игрока вроде тебя — получаем несколько очков. Набираешь очки — продолжаешь игру. А там, глядишь, уже на самом верху сидишь — приказы раздаешь.

Сильвестри засмеялся, положив на колено левую ладонь.

— Можешь убить меня, — сказал он, — а потом еще десять таких, как я. Да хоть двадцать убей — все равно ни хрена у тебя не выйдет. Такую дешевую вонючку, как ты, к боссу на пушечный выстрел не подпустят. Разве что он к тебе сам подойдет — отдать последние почести, когда в гробу. лежать будешь. Скорее папа римский боссом станет, чем ты.

— Может, оно и так, — проговорил Пуллмэн. — Скоро сам выясню. Зато в расход тебя пушу именно я.

— Не ты, так кто–нибудь другой, — проговорил Фрэнк Сильвестри.

Он поднял глаза на темно–синее, как океан, небо, усеянное звездами. Со стадиона донесся дружный рев. Отразившись от пустых машин, он унесся в ночную темноту Куинса.

— Вроде выигрывают, — заметил Сильвестри. — Хорошо, когда уходишь победителем.

Рок Пуллмэн расставил пошире ноги и трижды выстрелил Фрэнку Сильвестри в голову. Отступив на шаг, Пуллмэн понаблюдал, как тело старика завалилось вправо, а лицо уткнулось в переднее колесо. Киллер перешагнул через труп, на ходу засунув горячий пистолет за пояс грязных коричневых джинсов, и побежал через парковку. Он нашел Тони Коллинза опирающимся на капот новенького седана. Одна нога сбоку была залита кровью.

— До машины дойдешь? — спросил Пуллмэн, рассматривая рану. — Дай–ка я тебе помогу.

— А далеко до машины? — спросил Коллинз, лицо которого было покрыто капельками пота.

— Чуть больше мили, — сообщил Пуллмэн. — Если выйти через ворота с этой стороны и перелезть через бетонный разделитель, а потом рвануть прямиком к бульвару, то можно сэкономить время. И тебе опять–таки меньше мучиться.

— Тогда пошли, — согласился Коллинз. — Чем скорее отсюда смоемся, тем скорее я смогу показать кому–нибудь ногу. Может, даже найти врача, который согласится вытащить пулю.

— Знаю я одного такого — у него клиника в Джамайке, — сказал Пуллмэн. — Где–то у меня его визитка есть. Позвоню ему. Глядишь, выручит.

— А он настоящий доктор? — засомневался Коллинз, захромав рядом с Пуллмэном по направлению к открытым воротам, выходящим на Большое Центральное шоссе. — Или из индусов, у которых дипломы нарисованные?

— А тебе–то не один хрен, где он учился? — прорычал Пуллмэн, в голосе которого зазвучал неподдельный гнев. — Главное, чтоб эту пулю долбаную вытащил.

Они миновали ряд темных машин. На их пути обозначился круг света, лившегося сверху из мощного фонаря. Позади сиял огнями и бесновался стадион. За Коллинзом тянулась дорожка из капель крови. Он мягко ступал на раненую ногу, но боль от засевшей в ноге пули ножом пронзала все его тело, которое тряслось в ознобе, несмотря на душную ночную жару. Пуллмэн усердно тащил его за собой — не из чувства глубокой привязанности, а просто зная, что кто–то из зрителей, ушедших с игры пораньше, наверняка слышал выстрелы и сообщил о них стадионной службе безопасности.

Им оставалось каких–нибудь двадцать шагов до сетчатой ограды, в которой были настежь распахнуты ворота, когда в поле зрения оказалась машина без опознавательных знаков.

Она была аккуратно припаркована у дорожной обочины. Рядом стоял какой–то человек.

— А это еще что за хрен? — удивился Коллинз, прищурившись, чтобы лучше разглядеть стоявшего.

— Для копов вроде рановато, — рассудил Пуллмэн. — Они обычно появляются, только когда толпа набежит. И приезжают чаще всего в черно–белых машинах. Может, какой–то придурок дружка дожидается? Сейчас подойдем поближе, разберемся.

— Держи на всякий случай ствол наготове, — посоветовал Коллинз. — Мы уже один раз рискнули сегодня, завалив крупную шишку. Во второй лучше не рисковать.

— Может, и этого прибить на всякий случай? — задумался Пуллмэн. — Кто его разберет, что он за птица — прохожий или кто похуже? Шлепнем его, машину заберем и покатим отсюда с ветерком.

— Машина у нас уже имеется, — хрипло просипел Коллинз, лицо которого было белым как мел. — Нам бы до нее только добраться.

— Если ковылять с такой скоростью, как ты, то, глядишь, доберемся как раз к началу завтрашней игры, — с насмешкой произнес Пуллмэн. — Пока дойдем, сюда копов набежит целая туча. И им не нужно будет вызывать на помощь Бэтмена с Робином, чтобы найти тебя по кровавому следу.

— То, что мы завалили того старого пердуна, нашим боссам, может, и понравится, — сказал Коллинз. — Не знаю, точно ли понравится, но такая возможность есть. А если этот чувак, которого ты собрался прихлопнуть на всякий случай, окажется просто лохом гражданским, они точно в восторге не будут. Лишние хлопоты им ни к чему. И ни одного из нас за это по головке не погладят.

— Ну, тогда заткнись и молись, чтобы он не оказался копом, — проговорил Пуллмэн. — Только это нас может спасти. Или стой на месте, пока не истечешь кровью до смерти. Твоя жизнь — тебе и решать.

Теперь от незнакомца их отделяли шагов шесть. Можно было уже разглядеть черты его лица. Он стоял за машиной, положив обе руки на крышу и устремив взгляд в сторону медленно плетущейся пары. С того момента, когда они его впервые заметили, человек не сдвинулся с места.

— Вы не могли бы нам помочь? — крикнул ему Пуллмэн. — Минутки у вас не найдется? А то дружок мой с эскалатора свалился и повредил ногу. Кровь вовсю хлещет. Боюсь, тут без нескольких швов не обойтись.

— На стадионе есть пункт оказания первой помощи, — ответил Ло Манто. — Зашли бы сразу туда. Сберегли бы вашему дружку пару пинт крови.

— Да мы об этом как–то даже не подумали. — Голос Коллинза предательски дал «петуха». — Думал, дойду до машины, доеду до больницы… Поначалу не очень–то и болело, а сейчас просто сил нет.

— Никогда не доводилось перебинтовывать раны, — сокрушенно сказал Ло Манто. — Во всяком случае, такие страшные, как у вас. Вот пули из людей вытаскивать несколько раз приходилось. В чем–то это, пожалуй, даже полегче будет.

— Но не так легко, как всаживать пули в кого–то, — заметил Пуллмэн.

— Все зависит от мастерства, — возразил Ло Манто. — Вот вам, кажется, хватило мастерства замочить старика, слишком зажившегося на свете. Но попадись вам кто–нибудь другой — оставил бы он от вас только мокрое место.

— Это ты, что ли? Ты это хочешь сказать? — спросил Пуллмэн.

— Я хочу сказать, что у тебя есть все шансы это выяснить, — ответил Ло Манто.

Рок Пуллмэн выхватил сзади из–за пояса свою «девятку» и направил на нахала. Коллинз уже держал ствол 38-го калибра в правой руке. Боль в ноге была настолько сильна, что пальцы его сами собой скрючивались.

— Шел бы ты отсюда, — предложил Пуллмэн. — Нам только машина нужна. Послушай моего совета, если тебе жизнь дорога.

— Я только ради своей машины и живу, — произнес Ло Манто.

Пуллмэн выстрелил дважды, Коллинзу удалось сделать только один выстрел. Ло Манто мгновенно нырнул за свой седан и скрылся с глаз. На несколько долгих секунд в воздухе повисла тишина. Стрелки напряженно вглядывались в полумрак, стараясь различить цель.

— Может, испугался? — высказал предположение Коллинз. — Чесанул в чисто поле. Небось до главной улицы добежал уже.

— Что–то не похож он на пугливого, — возразил Пуллмэн. — Первым стал нарываться.

Коллинз внимательно посмотрел на машину. Из выхлопной трубы вылетал дымок — двигатель работал на холостых оборотах.

— Тачка сама в руки просится, — простонал он. — Так что делать будем? Стоять и дожидаться этого гада? Или садиться в тачку и смываться?

— Садись за руль, — велел Пуллмэн, нервно озираясь по сторонам. — А я тебя прикрою. Как услышишь, что зашумел кто–то, но не я, стреляй без раздумий.

Круглый увесистый булыжник, прилетевший откуда–то с левой стороны парковки, с глухим стуком ударил Тони Коллинзу в спину. От сильного удара и неожиданности стрелок рухнул на колени. Пистолет 38-го калибра выскочил из руки и отлетел к переднему правому колесу. Пуллмэн инстинктивно крутанулся на месте и дважды пальнул в том направлении, откуда, как ему показалось, был брошен камень. Эхо выстрелов понеслось к шоссе. Сзади уже начала скапливаться толпа. Люди выходили со стадиона и направлялись к воротам. В проездах одна задругой появлялись полицейские машины, готовые регулировать автомобильный поток, который вот–вот потечет наружу.

— Хрен с ней, с тачкой, — прошипел Пуллмэн. — Ноги уносить надо. Через две–три минуты мы будем окружены.

— Не могу идти, — промямлил Коллинз. Он по–прежнему оцепенело стоял на коленях. — Нога вся в крови. Могу только на машине.

Пуллмэн посмотрел на раненого товарища. К ним быстро приближались переливающиеся огни, какая–то женщина завизжала. Визг долетел с того места, где они оставили Сильвестри.

— Ну и хрен с тобой, — заявил он Коллинзу и повернулся, чтобы в следующую секунду помчаться прочь со стадиона, а затем по переулку — к подъездной дороге.

Ло Манто вышел из–за черного микроавтобуса, сжимая в руке пистолет. Он подбежал к Коллинзу, остановился, дождался, когда раненый поднимет взгляд, и только тогда ударил его рукояткой по голове. Коллинз повалился навзничь, мягко стукнувшись затылком об асфальт. Ло Манто побежал снова, теперь на боковую дорогу, оставив раненого на попечение полицейским, которые были уже на подходе. Перемахнув через узкий газон, он во весь опор помчался прямо по разделительной линии — навстречу автомобилям и их возмущенным гудкам. Он не видел преследуемого, но слышал доносившийся издали отчаянный топот его ног. Значит, тот оторвался не очень далеко и бежит где–то слева, уходит в сторону Северного бульвара.

Ло Манто прибавил ходу, перепрыгнул через поваленное полицейское ограждение, перелез через бетонный разделитель и оказался на главной улице, проходящей сразу за стадионом. На улице было уже полно мужчин, женщин, детей. У всех были усталые, но счастливые лица, на которых было написано одно желание — поскорее добраться домой после игры, затянувшейся до глубокой ночи из–за дополнительных подач. Ло Манто пригнулся и побежал рысцой мимо движущихся прогулочным шагом групп. Он постепенно настигал начийающего выдыхаться Пуллмэна, который был не в лучшей физической форме — никак не мог отказаться от привычки выкуривать две пачки сигарет в день, а потому бегал неважно. Рванув на красный свет светофора и сквозь длинную череду машин, Ло Манто остановился на углу, возле наземной станции метро. В правой руке он по–прежнему сжимал пистолет. Пуллмэн, у которого легкие горели, а лицо было бурым, как свекла, стоял напротив, прижавшись спиной к витрине аптеки с надписью «Дюэйн Рид». У него тоже был пистолет — девятимиллиметровый.

— Ну, выбирай, кого пожелаешь! — заорал он, обращаясь к Ло Манто. — Тому следующая пуля и достанется. Не хочешь меня отпустить — значит, кто–то умрет.

— Сегодня ты убил моего друга, — проговорил Ло Манто. — Он не должен был умереть. Во всяком случае, не от твоей грязной руки.

— А теперь я разнесу череп простому прохожему, — предупредил Пуллмэн. — Если сейчас же не уберешься прочь.

— Какой смысл убивать какого–то прохожего? — спросил Ло Манто, сделав два небольших шага навстречу. — Правильнее будет убить меня.

При виде двух мужчин с пистолетами прохожие замедляли шаг. Горстка людей спряталась за газетным киоском.

— Выбор за тобой, легавый, — выдохнул Пуллмэн. — Отпустишь меня — и никто не умрет. Даже ты.

Сзади завыли полицейские сирены. Три черно–белые машины с визгом затормозили на противоположной стороне улицы. Из дверей высыпались стражи порядка в форме и с пушками наперевес. Часть из них взяли на мушку Пуллмэна, другие — Ло Манто.

— Я бы, может, и согласился, — сказал Ло Манто. — Да только, боюсь, ребятам твой план не понравится. Судя по их виду, настроены они серьезно. Так что ситуация твоя патовая.

— Они, похоже, и тебя готовы завалить с такой же легкостью, — отметил Пуллмэн. — Видать, не разберутся никак, кто из нас коп, а кто — нет. Может, игра еще в мою пользу сложится.

— Я бы на твоем месте так не рисковал, — произнес Ло Манто. — Уж больно ненадежная ставка.

Двойные двери аптеки распахнулись, и из них вышла пожилая пара. Мужчина прислонился сутулым плечом к створке, пропуская вперед жену, которая сжимала в правом кулачке пластиковый пакет с только что сделанной покупкой. Пуллмэн перевел свой пристальный взгляд с Ло Манто на стариков. Опустив пистолет, он сделал три шага в их направлении.

Не обращая внимания на полицейские револьверы, нацеленные ему в спину, Ло Манто сунул пистолет в боковой карман своей куртки из тонкой кожи и стремглав бросился на Пуллмэна. Он обхватил стрелка за талию и толкнул с такой силой, что оба ударились о стекло витрины, по которому побежали извилистые трещины, точь–в–точь вены на руке. От неожиданности Пуллмэн выпустил свой пистолет, и тот, точно живой, запрыгал прочь по выщербленному бетону тротуара. Ло Манто, изловчившись, сдернул с плеч Пуллмэна темно–коричневый вельветовый пиджак, который стянул тому руки. А затем, чуть отстранившись, нанес ему два резких удара в лицо. У бандита тут же вздулись два кровоподтека — под правым глазом и на скуле.

Пуллмэн попытался освободиться от пут собственного пиджака и от тяжести Ло Манто, который всем весом наваливался на него сверху. Однако Ло Манто уподобился разъяренному быку. Сейчас никто не в состоянии был укротить захлестнувшую его ярость из–за гибели Сильвестри — человека, к которому он испытывал не просто привязанность, а любовь и уважение. Фрэнк Сильвестри, при всей своей жестокости, неизменно помогал ему — еще с тех лет, когда Ло Манто был малолеткой. От хладнокровного убийцы мальчишка, оставшийся без отца, ничего, кроме добра, не видел. Сильвестри служил для него главным источником сведений о происходящем внутри преступного семейства Росси, но не потому, что утратил верность своей бригаде, а из чувства дружбы к молодому полицейскому. Он никогда не раскрывал перед Ло Манто всю информацию, а заставлял детектива рассчитывать шаги на основе тех крох, которые ему время от времени подбрасывал. Они редко беседовали, зная, что такие разговоры таят смертельную опасность для обоих. Они также взяли за правило никогда не появляться вдвоем на людях. Общение происходило через третьих лиц или с помощью закодированных «стратегических» объявлений в газетах, а также по сотовому телефону, по защищенным от перехвата каналам. Их отношения насчитывали более тридцати лет, и оба знали, что однажды этим отношениям неизбежно придет конец. Но ни Ло Манто, ни Сильвестри ни за что не поверили бы, что точку поставит такая ничтожная гнида, как Рок Пуллмэн. Такое и в самом страшном сне не могло привидеться ни полицейскому, ни гангстеру.

Ло Манто двинул правым коленом Пуллмэну под дых и отступил, когда тот сипло охнул. Затем он развернулся и с неистовой силой обрушил кулак на переносицу врага. Послышался хруст, и из ноздрей негодяя фонтаном брызнула кровь. Полицейские в форме вышли из–за служивших им щитом машин и находились теперь на расстоянии менее метра от дерущихся. Однако Ло Манто был слишком ослеплен гневом, чтобы заметить их. Сейчас на этом месте, перед круглосуточно открытой аптекой, он беспощадно карал того, кто убил его друга.

Взмокнув от пота, Ло Манто устало прислонился мокрым лбом к потрескавшемуся стеклу витрины. Краем глаза он видел, как двое полицейских хлопочут над зверски избитым Пуллмэном. Дыхание было частым, мышцы груди сводило, сердце билось как бешеное, костяшки пальцев распухли и были вымазаны кровью. Один из патрульных подошел и застыл рядом. Полицейскому, который повадкой походил на молодого Дензела Вашингтона, было лет под тридцать. На лице — порез от бритвы; ручищи толстые, способные любую кость сломать, точно прутик.

— Вы так работаете? — осведомился он. — Или отдыхаете?

— Я коп, — просипел Ло Манто, все еще не в силах восстановить дыхание. — На спецзадании. Можете спросить у своего начальника, капитана Фернандеса.

— Я так полагаю, что парень, которого вы обработали, связан с другим стрелком, которого мы нашли вырубившимся на стадионной парковке, — заметил полицейский. — А оба они имеют отношение к старику, у которого три пули в голове.

— Возьмите у обоих отпечатки пальцев и прочие биологические данные. — Ло Манто исподволь начал брать под контроль обстановку на месте преступления. — И пушки их проверьте на предмет отпечатков и истории. Пули — на экспертизу. Этот, с кровавыми соплями, — главный. Другой, возле машины, — его сообщник.

— Надо бы вам в отделение зайти, рапорт составить, — посоветовал полицейский. — Оформить все чин по чину — что, мол, участвовал в официальном задержании и так далее.

Ло Манто посмотрел в лицо молодому служителю порядка, потом перевел взгляд на его нагрудную табличку с именем.

— Не надо мне никакого официального участия в задержании, офицер Томпсон, — сказал он. — Это целиком ваша заслуга. А я подтвержу ваши героические действия. Утром буду у капитана.

— Но нити–то у вас, детектив, — подчеркнул Томпсон.

— Вы без труда сами восстановите картину, — ответил Ло Манто, отрываясь от витринного стекла. — А то, чего не хватает для полной ясности сейчас, легко вытащите из этих двух козлов в наручниках.

Потрепав Томпсона по плечу, Ло Манто медленно потащился к станции метро.

— Могу дать машину, — предложил ему вслед Томпсон.

— Хочу побыть один, — отказался Ло Манто, — проветрить немножко голову. Ночь выдалась долгая, а следующая будет еще длиннее. Хотя, знаете, вы могли бы оказать мне одну важную услугу.

— Связанную с нарушением закона? — осведомился офицер Томпсон, красивое лицо которого расплылось в улыбке.

— Ну, что вы, — с тихим негодованием ответил Ло Манто. — Мне тут машину пришлось позаимствовать — я завел ее, сломав замок зажигания, и перегородил ею выезд с парковки. Не будете ли так добры вернуть ее человеку, который до сих пор выплачивает за нее кредит?

— Это ваш знакомый или мне в бардачок лезть, чтобы установить имя по регистрации? — спросил Томпсон, безуспешно пытаясь согнать с лица улыбку.

— Это наш общий знакомый, — улыбнулся Ло Манто в ответ, потихоньку направляясь к станционной лестнице. — Ия очень верю в то, что он достаточно хорошо к нам обоим относится, чтобы не разорвать нас в мелкие клочья: меня — за то, что я взял его машину, а вас — за то, что вы ее вернули.

— Так, может, все–таки сообщите его имя?

— Да, это ваш капитан, — сказал Ло Манто, — Франк Фернандес.

Он зашагал вверх по ступенькам, обретая прежнюю энергию. Его фигура исчезла в черном проеме. Надо было успеть на поезд — к перрону как раз подкатывал экспресс номер семь, идущий в южную часть города.