Фелипе Лопес наблюдал за тем, как мужчина в красной, заляпанной соусом рубашке шлепнул кусок пиццы на картонную коробку и поставил ее на стойку.

— Попить что–нибудь хочешь? — спросил он.

— Между тем, что я хочу и что я могу себе позволить, целая пропасть, — ответил Фелипе, потянувшись за красным перцем. — На этот кусок моих сбережений хватит, но этим я и ограничусь.

— Где ты спал все эти дни? — спросил мужчина, глядя, как Фелипе жадно поглощает пиццу.

— Это пиццерия или полицейский участок? — вежливым тоном осведомился Фелипе. — Ты должен спрашивать меня, нравится ли мне еда, а не о том, на какой адрес мне присылают почту.

— Значит, по–прежнему болтаешься на улице, — констатировал мужчина. — Потому и умничаешь вместо того, чтобы сказать правду.

Фелипе Лопесу исполнилось пятнадцать, и он был бездомным. Его отец, Энрике, был запойным алкоголиком, не имел работы, сидел по уши в долгах и кочевал из одной ночлежки в другую. Он нашел способ обвести вокруг пальца социальную службу, ежемесячно получал небольшое пособие по инвалидности и приносил его в жертву своему пристрастию к бутылке. Фелипе избегал отца всеми возможными способами, кочуя из приюта в приют в поисках горячей пищи, холодного питья и относительно чистой постели. Иногда — обычно во время учебного года — он пользовался гостеприимством друзей, ночуя на узкой раскладушке в спальне того или иного из своих одноклассников. Но нередко ему случалось проводить ночь, скорчившись возле горячей батареи в коридоре какого–нибудь многоквартирного дома, дожидаясь, пока взойдет солнце. Так или иначе, находясь на улице или в приюте, Фелипе удавалось оставаться в школе. Различными способами он научился добывать достаточно денег, чтобы поддерживать в приличном состоянии школьную форму, которую были обязаны носить все ученики, и не отставать от школьной программы, разработанной братьями католического ордена, управлявшими школой.

Свою мать Фелипе видел в последний раз, когда ему исполнилось двенадцать. Она познакомилась с Энрике, едва успев выйти из подросткового возраста, и почти сразу же забеременела. Их брак оказался настоящей катастрофой: каждый занимался только собой, цепляясь за дрянную низкооплачиваемую работу и предоставив маленького сына самому себе. Потом Фелипе так рассказывал своему другу о том дне, когда он в последний раз видел мать:

— Она лежала, распластавшись на спине. Ее глаза вращались в глазницах, как стеклянные шарики, а на губах пузырилась пена. В правой руке она сжимала трубку для курения крэка — так крепко, как будто это был выигрышный лотерейный билет. Она как будто куда–то уплывала. Там, в курильне опиума, я с ней и попрощался — в грязной комнате, набитой обдолбанными в мясо наркоманами.

— Она умерла? — спросил его друг.

— Для меня — да, — ответил Фелипе, пожав плечами. Он взрослел, и его голос ломался. — И для всех, кто знал ее раньше, наверное, тоже. Кроме, пожалуй, барыги, который толкал ей дурь. Эта жалкая жизнь была последним, что видели глаза моей мамы перед тем, как она околела от передоза.

Мужчина за стойкой насыпал в пластиковый стакан льда, налил колы и поставил его перед Фелипе.

— Запей–ка пирог, — сказал он мальчику, — а то икать начнешь.

— Знаешь что, Джоуи, я тебе не сиротка и не убогий, — гордо ответил Фелипе. — Если хочешь заняться благотворительностью, позвони в Красный Крест.

— Я ничего и никому не даю бесплатно, — возразил Джоуи. — Ты обязательно расплатишься со мной за эту колу, но не сейчас.

— Ну, тогда ладно, — великодушно согласился мальчик и протянул руку за стаканом с газировкой, — в следующий раз рассчитаемся.

— Ты в школе–то успеваешь? — поинтересовался Джоуи. — Этим святым братьям, поди, наплевать, где ты живешь — в особняке или в канализации, лишь бы в учебе не отставал.

— Без проблем. У меня только отличные оценки, — заявил Фелипе. — Ия никогда не отказываюсь от работы. Это позволяет мне торчать в библиотеке допоздна.

— Ты общаешься с дамой из социальной службы? Я тут недавно видел ее. Тебе от нее есть хоть какая польза или она просто болтает, чтобы получать свою еженедельную зарплату?

— Я ее к себе вообще не подпускаю, — сообщил Фелипе, впиваясь зубами в хрустящий край пиццы. — Она начинает догадываться, что у меня нет постоянного жилья. Если она уверится в этом, то меня отправят в детский дом, а я этого не хочу.

— А где, по ее мнению, ты живешь, на Плазе?

— В районе Бейчестера, в доме Джерри Боттена, — сказал Фелипе. — Помнишь такого? Старика, который потерял ногу на пирсе?

— Ага, он всегда требовал положить в пиццу побольше грибов и сыра, — кивнул Джоуи, вытирая поверхность прилавка влажной тряпкой. — Я помню всех своих постоянных клиентов. Он ведь помер два или три месяца назад, верно?

— Точно, — поддакнул Фелипе. — А теперь два его сына бодаются из–за этого дома. Никак не могут поделить. А пока они таскают друг друга за волосы, дом стоит в том же виде, в каком его оставил Джерри. Вот я и дал той тетке из социальной службы адрес этого дома. Я слышал, она приходила туда уже четыре или пять раз, разыскивая меня, но уходила, как свидетель Иеговы, несолоно хлебавши.

— А в школе она не пыталась тебя достать?

— Еще как пыталась! Приходила туда пару раз в надежде отловить меня во время перемены, но братья устроили ей дриблинг на манер Джейсона Кидда, и она вылетела вверх тормашками.

— И где же ты теперь? — осведомился Джоуи.

— Здесь, с тобой. Ем твою пиццу и пью твою колу.

— А откуда берешь деньги? — задал новый вопрос Джоуи, наклонившись вперед и опершись локтем о прилавок.

— Беру на гоп–стоп пиццерии, — широко улыбнулся Фелипе. — Беру в основном наличные и тертый сыр.

— Я тебя серьезно спрашиваю, — проговорил Джоуи, и в его голосе прозвучало искреннее беспокойство. — Ты ошиваешься на улице, а это не место для любого человека, не говоря уж о пятнадцатилетием парне, который к тому же учится в старших классах. Там с тобой может случиться что угодно. Можешь шутить, если тебе от этого легче, но на самом деле я не вижу повода смеяться.

— Я слишком взрослый, чтобы плакать, — сказал Фелипе и на шаг отступил от прилавка. Улыбки на его лице как не бывало. Это был стройный, гибкий, подвижный молодой человек — настоящий атлет, с красивым лицом и темными, широко расставленными глазами под густой шапкой угольно–черных волос. — И при этом слишком мал, чтобы не бояться. Но такие уж карты сдала мне судьба, и ими я должен играть. Остается только надеяться на лучшее и не опускать руки.

Фелипе великолепно играл в баскетбол и постоянно принимал участие в уличных баскетбольных поединках пять на пять человек. Шесть долларов выигрыша позволяли ему продержаться на плаву три, а то и четыре дня кряду. Он также состязался с бродягами и пропойцами в собирании пустых бутылок и алюминиевых банок на помойках, вдоль тротуаров и на пустынных аллеях. Однако целый день, посвященный этому неблагодарному занятию, приносил в самом лучшем случае лишь горстку никчемной мелочи.

Мальчик никогда не попрошайничал и не принимал подачки ни от святых братьев в школе, ни от своих многочисленных собратьев по уличной жизни, ни от профессиональных благодетелей из Армии Спасения.

— Я сам пробьюсь в этой жизни, — сказал он однажды брату Джозефу, преподававшему в школе историю Америки. Именно брат Джозеф убедил администрацию в том, чтобы повышение цен на обучение не распространялось на Фелипе, который иначе не смог бы окончить четырехлетний школьный курс. — Возможно, не таким образом, как того хотелось бы вам, но я это сделаю. Я не собираюсь болтаться на улице всю жизнь, чтобы рано или поздно меня нашли мертвым на решетке канализации.

— Выходит, ты воруешь, — сделал вывод брат Джозеф. Они находились в школьном спортзале — помещении размером с большой складе полом, размеченным белыми линиями под баскетбольную площадку. — Ты берешь чужое и присваиваешь его.

— Я вынужден делать это, святой брат, — ответил Фелипе. — Мне это нравится не больше, чем вам, но только так я могу выжить. И я никогда не ворую у тех, кто беднее меня.

— Беднее тебя нет никого, Фелипе, — сказал монах. — Даже у меня в карманах больше, чем у тебя.

— Вы сами сделали этот выбор, — возразил Фелипе. — Лично я никогда не хотел быть бедным.

— Одно преступление неизменно ведет к следующему, — проговорил брат Джозеф. — Сегодня ты воруешь еду, потому что голоден, а завтра совершишь вооруженный налет на банк. На моих глазах такое происходило со многими ребятами твоего возраста. Мне сейчас сорок два года, и я устал ходить на похороны и наблюдать, как в землю зарывают парней вдвое младше меня.

— Не перегибайте палку, святой брат, а то вы уже внесли меня в список особо опасных преступников. Я могу украсть шоколадку, сэндвич, бутылку колы, вытащить из сумки у зазевавшегося парня коробку с китайской едой. Но от такого никто не умирает.

— Кстати о еде, — проговорил брат Джозеф, а его голос отразился от толстых стен пустого спортзала. — Дениз из кафетерия пожаловалась на то, что пропала одна из жареных индеек, которые привезли накануне. Тебе случайно об этом ничего не известно?

— Нет, — мотнул головой Фелипе, — но если хотите, я ее для вас отыщу.

— Я был бы тебе крайне признателен.

Фелипе вышел из пиццерии в раскаленную духоту Восточного Бронкса. На его памяти это было самое жаркое лето в городе, и он направлялся на Эйли–аве–ню, где шпана то и дело курочила пожарные гидранты, из которых начинала хлестать ледяная вода. Пару минут под таким холодным душем — вполне достаточно, чтобы освежиться после августовской жары. А потом он перелезет через кирпичную стену в тупике Эйли и проберется в один из вагонов метро, делающих там техническую остановку, и проведет остаток ночи, путешествуя по рельсам между Манхэттеном и Бронксом. Если повезет, ему даже может попасться вагон с кондиционером. В любом случае это будет лучше, чем большая картонная коробка, в которой Фелипе провел последние две ночи. У него до сих пор болела спина и шея от асфальта, который служил ему матрасом.

Он переходил Восточную 235-ю улицу на зеленый сигнал светофора под метромостом, когда увидел Чарли Саншайна, выходящего из «Бара и гриля у Мерфи». Правую руку он крепко прижимал к боку, а рукав его рубашки пропитался кровью. Фелипе метнулся в сторону, спрятался за огромной ржавой опорой моста, по которому в этот момент грохотал поезд, и стал наблюдать за тем, как Саншайн, шатаясь, ковыляет к поджидающей его машине. Добравшись до черного «Шевроле Катлэс», он открыл заднюю дверь и нырнул внутрь, после чего автомобиль сорвался с места и, быстро набирая скорость, влился в плотный транспортный поток, двигавшийся по направлению к скоростной автомагистрали Мейджор—Диган.

Фелипе посмотрел по сторонам, чтобы не попасть под проезжающую машину, и кинулся через дорогу к «Бару и грилю у Мерфи». Подбежав к двери бара, он распахнул ее и замер на месте, чтобы глаза привыкли к полумраку. В воздухе плавали клубы дыма и стоял тяжелый запах подгоревшего жира. Кабинки в правой части помещения были пусты, столы слева — накрыты и готовы принять первых посетителей. Ступая осторожно, чтобы не наступить на осколки разбитого бокала и лужицу виски, вылившегося из лежащей возле одного из табуретов бутылки, Фелипе медленно направился к стойке бара. Телевизор, укрепленный над баром, был включен. Транслировали игру нью–йоркских «Янкиз».

— Бен! — позвал Фелипе. — Бен, ты здесь?

Из–за стойки послышался приглушенный стон. Фе–липе обошел стойку и увидел хозяина заведения, сидевшего на покрытом синим линолеумом полу, прямо под выдвинутым до отказа ящиком кассового аппарата, привалившись спиной к металлической двери небольшого холодильника. Бен повернул голову, и Фелипе увидел, что круглое лицо мужчины покрыто кровоподтеками и ссадинами, на бритом черепе — кровоточащие порезы, кожа местами содрана. Грудь белоснежной сорочки пропиталась кровью, которая текла так обильно, что рядом с мужчиной уже образовалась красная лужа. Ноги Бена были раскинуты, и правая — слегка подрагивала.

Фелипе кинулся к раненому, опустился на одно колено, взял его руку и прижал ее к своей груди.

— Я вызову «Скорую помощь», — сказал он. — Через пять минут ты уже будешь в больнице, а там тебя вмиг заштопают.

Бен дернулся к мальчику.

— Не надо, — тяжело дыша, проговорил он, — не надо «Скорую помощь»! Ни врачей, ни полиции! Они не помогут, да и времени нет.

— Не могу же я оставить тебя вот так! — попытался протестовать Фелипе. — Если ничего не предпринять, ты истечешь кровью и умрешь, а я тебе помочь ничем не смогу. Бен, нужно позвать на помощь! Это твой единственный шанс!

— Выслушай меня, — сказал Бен мальчику. — Забудь про все это дерьмо, заткнись и просто слушай.

— Хорошо, — кивнул Фелипе, еще крепче прижимая руку мужчины к груди. — Я тебя слушаю.

— Эта гнида Саншайн заявился сюда за деньгами, — заговорил Бен, — но ушел отсюда с пустыми руками, сука такая!

— Почему ты не отдал ему деньги? — спросил Фелипе. — Сколько у тебя было в ящике и неужели из–за этого стоило рисковать жизнью?

— А как насчет ста тысяч долларов? — вопросом на вопрос ответил Бен. — Стоит, по–твоему, рисковать за такие бабки?

— Я не знаю никого, кто имел бы такие деньги, — признался Фелипе.

— Как раз сейчас ты смотришь на такого человека, — сказал Бен. Кровь теперь текла по его липу, заливая левый глаз.

— Черт, выходит, ты продаешь гораздо больше пива и гамбургеров, чем я думал.

— Пять лет назад… я и еще три парня организовали гоп–стоп, — стал рассказывать Бен, говоря рваными фразами и с усилием выталкивая слова из горла. — Все прошло без сучка без задоринки, мы… поделили бабки на четверых, припрятали их и продолжали жить… прежней жизнью. Мы решили выждать семь лет и только потом… начать их тратить по своему разумению.

— Чарли Саншайн был одним из вас? — уточнил Фелипе.

Бен насмешливо хмыкнул и тут же застонал от боли.

— Чарли Саншайн… даже собственную заднику не смог бы найти, — выдохнул он. — Примерно через полгода после этого… одного из нашей четверки повязали на ограблении со взломом, и он… сел. За сотрудничество со следствием ему скостили срок. Он получил от шести до десяти и оказался в тюрьме Комсток. Там же сидел и Чарли Саншайн. Они были знакомы, так как на воле жили по соседству.

— И именно там он рассказал Чарли о вашем на–лете? — спросил Фелипе. Он намочил в раковине полотенце и положил его на лоб Бена. — Именно так Чарли узнал о деньгах?

— Нет, среди моих ребят не было болтунов, потому мы с ними и провернули так много дел. Сделаем дело, разбежимся и сидим тише воды и ниже травы, пока не уляжется шум. Но в тюрьме Саншайн связался с одним придурком из Белой Силы, они подкараулили моего парня и били его до тех пор, пока он не рассказал Чарли все, о чем тот хотел знать. После этого они оттащили его обратно в камеру, где на следующий день перед утренней поверкой его и нашли мертвым.

— Саншайн вышел из тюрьмы три, а то и четыре недели назад. Почему же он ждал так долго, прежде чем прийти к тебе? — спросил Фелипе.

— Он разыграл все как по нотам. Стал заходить ко мне, заказывал пиво, иногда пожрать и вообще вел себя так, будто мы с ним приятели не разлей вода, мать его. Я сразу понял, что он что–то разнюхивает, к тому же до меня уже дошли слухи о том, что именно он разделался с моим дружком.

— Почему же ты сразу не разобрался с ним? — удивленно спросил Фелипе.

— Наверное, я не такой крутой и умный, каким себя считал, — ответил Бен. — А может, я думал, что смогу поиграть с ним, полагал, что у такой погани, как Саншайн, духу не хватит наехать на меня и сделать то, что он сделал.

— Что же тут произошло?

— Чарли сказал, что, если я не отдам ему деньги, он позаботится о том, чтобы я никогда не сумел их потратить, и потом оставил меня в том виде, в каком ты меня нашел.

— Я заметил его на улице, — сообщил Фелипе. — Он сел в какую–то машину, и она поехала в сторону автострады Дигана. Он держался за бок, и с него капала кровь.

— Я разбил о стойку бара бутылку виски и получившейся «розочкой» полоснул его по брюху, — сказал Бен. — Десять, даже пять лет назад я бы залил его кровью весь пол, но сейчас он оказался проворнее. Жалею только об одном: нужно было не поскупиться и заплатить пару сотен какому–нибудь отмороженному юнцу–латиносу, чтобы тот порезал Саншайна на ленточки сразу после того, как тот вышел из тюряги.

— Хочешь, я помогу тебе добраться до кровати? — спросил Фелипе.

— Нет, — качнул головой Бен, — мне и здесь неплохо. Но я хочу, чтобы ты сделал кое–что другое. Иди к двери, запри ее, повесь табличку «ЗАКРБ 1 ТО» и возвращайся ко мне.

Фелипе с готовностью кивнул, вскочил на ноги и кинулся к двери и меньше чем через минуту вернулся к Бену.

— Я еще и жалюзи на витринах опустил, чтобы никто не смог заглянуть внутрь, — сообщил он.

— Молодец, — похвалил его Бен. — А теперь протяни руку к центральному бочонку с пивом, что стоит под стойкой. Опрокинь его на пол.

— Эти штуки тяжелые, — с сомнением в голосе произнес Фелипе. — Не знаю, получится ли у меня справиться в одиночку.

— Не волнуйся, — успокоил его Бен, — с этим — получится.

Фелипе подошел к раздаточному устройству с несколькими кранами для разных сортов пива, наклонился и потянул к себе серебристый бочонок, стоявший в центре. Тот, к его удивлению, легко поддался и с гулким звуком упал набок.

— Он пустой! — удивленно воскликнул мальчик.

— Не совсем, — ответил Бен. — Потяни верхнюю крышку на себя. Если она не смялась, то должна поддаться.

Фелипе стал дергать верхнюю крышку бочонка, пока она не отделилась и не упала на пол, откатившись к его ноге, обутой в черную кроссовку. Заглянув в бочонок, парень увидел внутри три больших желтых пакета, каждый из которых был туго перетянут широкой резиновой лентой.

— Вынь то, что там лежит, и принеси мне, — велел Бен.

Сунув руки в глубь бочонка, Фелипе достал оттуда пакеты и передал их Бену. Раненый широко улыбнулся, прижал их к груди, и желтая бумага сразу же окрасилась кровью.

— Вот за чем приходил Чарли, — сказал он. — Только хрен он это получит, по крайней мере до тех пор, пока мое слово хоть что–то значит в нашем бизнесе.

— Что ты собираешься делать с этими деньгами? — спросил Фелипе.

— Отдать их тебе, — ответил Бен, оторвав взгляд от пакетов и посмотрев на мальчика. — Только так я буду уверен, что они не пропадут.

— Мне? — изумился Фелипе. — Но мне даже одежду держать негде, а ты хочешь, чтобы я спрятал сто тысяч баксов! Должен же быть еще кто–то, кому ты доверяешь, помимо меня!

— Договоримся так, — продолжал Бен, не обращая внимания на возражения мальчика. — Ты припрячешь бабки и сохранишь их до тех пор, пока я не поправлюсь и не придумаю, как отправить Чарли Саншайна в тихое место, куда родные и близкие, если они есть у этого дерьма, будут каждое воскресенье приносить ему свежие цветы. Куда ты спрячешь бабки, мне знать не надо, главное — чтобы они были в надежном месте, о котором будешь знать только ты.

— Мне даже в голову не приходит, что это может быть за место, Бен, — с отчаянием в голосе проговорил Фелипе. — Такая огромная куча денег! Мне не хотелось бы ввязываться в это, особенно после того, что здесь произошло.

— Не волнуйся, малыш, тебе ничто не грозит, и место подходящее ты найдешь. Хорошее место. Но запомни: ты не должен прикасаться к этим деньгам, не можешь взять из них ни одного доллара!

— Я бы никогда не поступил так с тобой! — возмутился Фелипе. — Ты мой друг, а я у друзей не краду!

— Не о том речь, приятель, — ответил Бен. — Ты хороший парень, иначе я не обратился бы к тебе с такой просьбой. Саншайн непременно вернется за деньгами, а помимо него сюда наверняка заявятся копы и еще один бандюга, который гоняется за Чарли. Наш район — небольшой, и слухи здесь разносятся быстро, особенно когда дело касается денег. Если пойдет молва о том, что у бездомного паренька появились большие бабки, тебе несдобровать. Вот почему я говорю: не трогай эти деньги и даже не заикайся о них. Ни одной живой душе!

— Я все понял, Бен. Можешь не беспокоиться.

— Хорошо. А потом, когда пройдет какое–то время — хотя бы пару лет или даже меньше, — ты придешь ко мне и принесешь деньги. Но не все, а только половину.

— А вторая половина? — спросил Фелипе. — Что мне делать с ней?

— Возьмешь себе, вот что, — ответил Бен, утирая с лица кровь, которая мешала ему видеть. — Перестанешь бродяжничать, найдешь жилье неподалеку отсюда. У тебя будет много денег, но ты и представить себе не можешь, как быстро они могут улетучиться и оказаться в чужих карманах. Распорядись ими по–умному.

Фелипе понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанное. Ему не верилось во все это, но, с другой стороны, какой смысл раненому Бену разыгрывать его? Бен всегда хорошо относился к парню: до отвала кормил его за несколько часов работы в заднем помещении — мытья грязной посуды и загаженных туалетов. И все же что–то тут было не так. Чтобы такой крутой мужик, как Бен Мерфи, попросил бездомного мальчишку припрятать деньги от Чарли Саншайна и его бывших подельников? Фелипе льстило подобное доверие, но все произошло слишком быстро и просто. И если за деньгами начнется охота, что сможет Фелипе противопоставить охотникам? Ведь Чарли Саншайн наверняка придет не с протянутой рукой.

— Почему ты выбрал меня? — спросил Фелипе. — Мы же не родственники, не родная кровь. Да, мы друзья, но мне известно, что ты водишь дружбу со многими людьми, которые тебе гораздо ближе, чем я. А вдруг я тебя обману? Вдруг, подождав два года, ты узнаешь, что меня и след простыл, а твои денежки тю–тю?

— Я выбрал тебя потому, что ты оказался здесь и сейчас, — стал объяснять Бен. — Ты, а не кто–то другой из моих знакомых, вошел в эту дверь и нашел меня истекающего кровью. Именно ты. А деньги мне нужно спрятать немедленно. Было бы замечательно, если бы у меня было время, чтобы выработать план действий, но у меня этого времени нет. Вот почему я вынужден обратиться с просьбой о помощи к тебе. Если ты не хочешь связываться с этим, так и скажи, но только решай быстро, прямо сейчас.

— Не волнуйся, я не подведу тебя, — заверил Фелипе. Он протянул руку, включил неоновую рекламу пива «Бадвайзер», и помещение залил синий мерцающий свет. — Насчет того, что я сбегу с деньгами, это я просто так ляпнул. Ты же знаешь, что я так никогда не поступлю.

— Я и не волнуюсь, — сказал Бен. — Если бы я хоть на минуту допускал, что ты можешь меня кинуть, то не сказал бы тебе ни слова, а просто истек бы здесь кровью, и деньги накрылись бы вместе со мной. Но, если я правильно тебя понял, несмотря на большую кровопотерю, то мне нечего опасаться, и, значит, мы с тобой теперь партнеры.

— Я с тобой, Бен, — заверил Фелипе, протягивая руку владельцу бара, и они скрепили свой договор рукопожатием. — Я спрячу деньги в надежном месте, где их не найдет никто, кроме меня.

— Вот и ладно, — с облегчением вздохнул Бен, отпуская руку мальчика. — Теперь можешь позвонить в «Скорую», если уж тебе так этого хочется. А потом возьми деньги и исчезни, пока сюда никто больше не заявился.

— Когда я найду подходящее место, куда спрятать бабки, я сообщу тебе.

— Я же сказал тебе: никому об этом не говори, — сказал Бен. — Никому, включая меня.

— Ты не хочешь знать, где будут храниться деньги? — удивился Фелипе. — А вдруг я спрячу их не там, где нужно?

— Это было бы колоссальной ошибкой, — проговорил Бен гораздо более жестким тоном, нежели прежде. — Причем хуже от этого будет главным образом тебе. Кроме того, мне не нужно знать, где находятся деньги. Мне нужно только знать, где находишься ты. Считай, что ты — моя карта, малыш. Карта острова сокровищ.

Фелипе посмотрел на Бена долгим взглядом и кивнул, а затем поднялся и протянул руку к стоявшему под стойкой бара телефонному аппарату.

— Ты справишься в больнице без моей помощи? — спросил он напоследок, повернувшись спиной к истекающему кровью раненому.

— Не переживай за меня, — ответил Бен. — Там целая куча докторов, они обо мне позаботятся.

Он смотрел на желтые, перепачканные кровью пакеты с деньгами, и на его лице блуждала улыбка.