Визитная карточка. Ефим Гордеевич Чикулаев родился 22 сентября 1936 г. в селе Чистое Курганской области; после окончания в 1957 г. Сумского артиллерийского училища служил в 24-й Самаро-Ульяновской Бердичевской Железной дивизии; в 1962–1963 гг. обучался в 311-й школе КГБ при СМ СССР, затем проходил службу на различных должностях в органах военной контрразведки в ГСВГ и в Киевском военном округе; в 1968 г. заочно окончил Высшую школу КГБ при СМ СССР; в 1982–1990 гг. — заместитель начальника, начальник особого отдела Северо-Кавказского военного округа; в 1990–1992 гг. — начальник Управления военной контрразведки Ставки Главного командования войск Юго-Западного направления. Генерал-майор. После увольнения в запас длительное время работал главным специалистом Службы безопасности ОАО МГТС.

— Вся моя жизнь была связана, так сказать, с погонами, да и изначально вокруг меня все были военными. Отец мой, Гордей Трофимович, во время войны был пулеметчиком, форсировал Днепр, был удостоен звания Героя Советского Союза, а потом работал оперуполномоченным в милиции.

— В справочнике «Герои Советского Союза» Гордей Трофимович назван Чекулаевым…

— Медсестра в госпитале ошиблась, вот он и «сменил» фамилию! А дядька мой родной Андрей Петрович закончил войну командиром стрелкового батальона. Помню и то, как говорил мне дед, Трофим Тарасович, участник Первой мировой войны: «Я — бомбардир-наводчик! А ты, внук, будешь артиллеристом?» И я ему отвечал: «Конечно!» Пожалуй, «финальным звонком» было то, что учителем русского языка и литературы, а также и классным руководителем у нас в 9-10-м классе был Игорь Константинович Полонский — старший лейтенант, артиллерист. Под его влиянием у нас из 21 человека — тогда еще были мужские классы — 17 поступили в военные училища! Вот так я и оказался в Сумском артиллерийском.

— Как же проходила ваша армейская служба?

— В 1957 году я стал командиром взвода, затем — старшим офицером батареи 7-го мотострелкового полка 24-й Самаро-Ульяновской Бердичевской дважды Краснознаменной Железной дивизии — Прикарпатский военный округ, город Львов. Время было интересное: НАТО не так давно образовалось, а мы организовали Варшавский договор, и очень многие важные занятия и учения проводились на полигонах приграничного ПрикВО. Мой артиллерийский взвод был опытный. После Корейской войны у американцев появились «базуки», ну и в Советской армии решили их тоже завести. Во взводе было два 82-мм безоткатных орудия на шасси ГАЗ-69 и два 107-мм — на шасси артиллерийского тягача АТП. Вооружен был очень здорово! Так что какие бы совместные учения ни проводились с братьями по блоку, я обязательно участвовал, все им рассказывал и показывал.

Командир полка мне говорил: «У тебя перспективы — мы сейчас в полку артиллерийскую батарею разворачиваем, потом дивизион артиллерийский сделаем, а у нас специалистов не так уж много, поэтому у тебя впереди еще большое будущее».

— Почему же вы избрали другой путь? И вообще, как и почему армейские офицеры становятся военными контрразведчиками?

— Меня довольно быстро приметили наши нынешние коллеги. Предложили перейти к ним. Я оперу рассказал о своих перспективах. Он говорит: «Смотри, но наше мнение таково, что тебе эта служба подходит. Тем более что у тебя отец и военный, и к правоохранительным органам отношение имеет». Говорю, что в принципе я не возражаю… Хотя потом меня еще в течение целого года контролировали, смотрели, так сказать, снизу и сверху, а в 1962 году, летом, когда были крупные учения на упомянутом Яворовском полигоне, вызывают вдруг в особый отдел и говорят: «Собирай вещички и вперед — на восток». Город Новосибирск, 311-я школа КГБ при СМ СССР

— Как к этому отнеслось ваше командование?

— «Ну, Чикулаев, ты дурак! — сказал мне командир полка Александр Федорович Чистяков. — Я же тебе рассказывал, что у тебя впереди. А там ты что?» Я говорю: «Зато буду на десять рублей больше получать!» Ну, посмеялись, пошутили… И вот так я оказался в Новосибирской школе. Учеба прошла быстро, впечатления остались очень приличные.

— По окончании учебы вы должны были вернуться в ПрикВО?

— Да, но оказалось, что нас, порядка десяти молодых сотрудников, направляют в Группу советских войск в Германии. Там только что Берлинскую стену возвели, передали некоторые полномочия соответствующим немецким органам и войскам, а границу нужно было нам укрепить. Таким образом, в октябре 1963 года я оказался в поселке Олимпишесдорф Потсдамского округа — там, где в 1936 году собирали спортсменов на Олимпийские игры. Стал оперуполномоченным 283-го гвардейского артиллерийского полка — учили, что артиллерист.

— То есть вы оказались неподалеку от Берлина?

— От Западного Берлина. Мы находились в 5–7 километрах от английского сектора. Гамбургское шоссе, которое связывало ФРГ с Западным Берлином, проходило прямо через части нашей 19-й (впоследствии — 35-й) дивизии. Активность всех и вся была громаднейшая — и спецслужб, и особенно агентуры. Могу сказать, что в течение 1963–1968 годов особым отделом по дивизии совместно с немецкими товарищами было выявлено и арестовано 12 агентов иностранных разведок. В упомянутые годы отдел наш был самым лучшим в ГСВГ

— Какого плана была агентура?

— В основном, конечно, «визуальщики» — то есть те, которые наблюдали за погрузкой и разгрузкой нашей боевой техники на станциях. Как сейчас помню одну операцию, которую проводили мы на железнодорожной станции Дальгоф, когда получили данные о том, что там есть агентура. Провели ряд мероприятий, в том числе оперативно-технических, и обнаружили, что действительно недалеко от станции находится двухэтажный особнячок, где проживает семейная пара, ведущая наблюдение. Все зафиксировали и передали в Потсдамский округ нашим «немецким друзьям», которые их и задержали.

— Кроме «визуальщиков» были и агенты другого типа?

— Распространены были еще и так называемые мусорщики — они собирали на помойках всякие письма, тетради бойцов и командиров… Помню, одну бабку дважды задерживали на свалке у нашего военного городка. На третий раз попросили немецкого опера поговорить с бабушкой. Он подтвердил: «Да, когда она выезжает к родственникам, то везет эти бумаги и получает за это западные марки». Думаю, что большого вреда эти «мусорщики» нам не принесли, но в принципе тоже агентура.

— Позвольте возразить! Был случай в более поздние времена, когда на помойке у одного из гарнизонов «мусорщик» нашел конспект по устройству нашего новейшего танка. Противник был. готов выложить за эту информацию большие деньги — а оно само пришло!

— Безалаберность — наша всегдашняя беда. Кстати, скажу, что нами тогда были обнаружены и агенты-двойники! Контрразведка, как вы знаете, проводит мероприятия и по разведке спецслужб противника. Так вот, некоторая наша агентура — эти мужики в основном у нас на объектах работали слесарями, электриками — в то же время оказывалась и агентами БНД, которая, кстати, платила своим агентам в два раза меньше, чем мы. Два таких агента, я точно помню, были арестованы в мою бытность.

— Как же удалось их раскрыть?

— Насчет одного — смеяться будете! Возвратился он от родственников и, естественно, пишет отчет: «Источник сообщает.» Подпись: «Рихард». «Слушай, — мы спрашиваем. — Какой же ты «Рихард»? Ты же «Фокс»!» Начали беседовать, и он в конце концов признался: «Я сообщал американцам о ваших войсках в Олимпишесдорфе».

— Похоже, что наша безалаберность заразительна… Но ведь, Ефим Гордеевич, по тем временам офицеры — в том числе и вашего ведомства — служили в Группах войск по пять лет. Почему у вас получилось шесть?

— Действительно, по истечении пяти лет я уже собирался сменить место службы, но тут — звонок. В это время я был в Москве, заканчивал учебу в Краснознаменной школе КГБ, нынешней академии ФСБ. Говорят, что надо бы вернуться в родную дивизию. Говорю: «Подождите, еще ведь 5-й курс и госэкзамены…» Мне говорят: «Давай, поторопись!» Я пишу бумагу начальнику ВКШ: «Прошу разрешить сдать досрочно». Разрешил.

Как сдавал, рассказывать можно долго. Остановлюсь лишь на одном моменте, почему я получил синий диплом, а не красный, хотя все были пятерки. Так вот, предмет, по-моему, назывался основы марксизма-ленинизма, один из вопросов в билете касался взаимодействия со всякими «друзьями», и тема оказалась связана с предстоящими событиями в Чехословакии. Я начал вести разговор — преподаватель говорит: «Вы что-то не так…» Там чисто теоретически надо было говорить про интернациональную помощь и т. д. Я говорю: «Давайте расскажу, как это выполняется практически?» Он: «Это не надо! Вы расскажите, что такое то-то и то-то.» Говорю: «Да я не буду!» — «Ах, вы не будете?! Три балла!»

А через две недели после того, как я вернулся в Германию, нашу дивизию подняли по тревоге, и я в течение четырех месяцев исполнял «интернациональный долг» на улицах города Праги.

— Вы заранее знали, что наши войска будут введены в Чехословакию?

— Скорее понимали, что так будет. Нельзя было допустить, чтобы повторились кровавые венгерские события октября 1956 года — помните, когда наши войска из Будапешта ушли, там начались погромы? Когда же соединения нашей 20-й гвардейской армии были выведены под Дрезден, ближе к границе с ЧССР, стало окончательно ясно: пойдем в Чехословакию. Наша дивизия пересекла германо-чешскую границу в ночь на 21 августа.

— Где в это время находились лично вы?

— Я был в 83-м мотострелковом полку, который во взаимодействии с подразделениями 7-й воздушно-десантной (Каунасской) дивизии вошел в Прагу на рассвете 21 августа. На нашем направлении какого-либо организованного сопротивления частей чехословацкой армии не было, они были мирно нейтрализованы, и в каких-либо организационных мероприятиях личный состав полка участия не принимал…

— Какие задачи вы при этом выполняли?

— Осуществлял оперативное обеспечение этого самого 83-го полка. То есть приходилось проводить разъяснительную работу в подразделениях, содействовать командованию в вопросах поддержания бдительности и боевой готовности, ну и, конечно, не сбрасывались со счетов наши главные задачи: борьба с изменой Родине, шпионажем, диверсиями, контрабандой и возможным террором.

— Как отнеслись к вводу войск в Чехословакию наши военнослужащие?

— В основном позитивно. Все ведь уже и сами увидели, что делается в дружественной нам стране, поняли, к чему это может привести. Так что каких-либо серьезных негативных высказываний или иных проявлений и тем более действий со стороны личного состава не было.

— А как относилось к вводу наших войск местное население?

— Вопрос слишком общий. Я скажу так: передо мной стояла задача знать обстановку в окружении наших частей и подразделений, а для этого следовало иметь контакты в подразделениях чехословацкой армии, в правоохранительных органах и, конечно же, в СТБ, службе территориальной безопасности, как именовалась тогда чешская госбезопасность. Такие контакты были — выводы можете сделать сами, как к нам относились.

— Ну да, понятно — это вы об адекватной части общества. Но так как чехи в подавляющем своем большинстве народ спокойный и разумный, то вы, как сказали, отработали без происшествий.

— Действительно, в конце ноября наша оперативная группа была выведена из Чехословакии, и дивизия отправилась к месту постоянной дислокации — Потсдамский округ, ГДР А я вскоре отправился в город Киев, старшим оперуполномоченным особого отдела Киевского гарнизона. Как мне кажется, самые интересные и важные события на моем жизненном пути — это события начиная от 1969 года, связанные как раз с моей работой в Киеве, ну и дальше — в Берлине.

— Чем же был так примечателен Киевский гарнизон?

— Была очень большая и интересная работа! Мы занимались не только оперативным обеспечением всех военных вузов в городе, но и частей специального назначения, да еще и всех наиболее важных мероприятий на государственном уровне. Начиная от парадов, встречи иностранных делегаций, различных культурных мероприятий и заканчивая, конечно, футбольными баталиями. На этот период наибольший интерес, на мой взгляд, представляли два момента: первый — это массовый выезд советских граждан еврейской национальности, в том числе и военнослужащих, в Израиль; второй — создание в наших военных вузах специальных факультетов для обучения иностранных военнослужащих. Они запомнились мне потому, что пришлось, как говорится, попыхтеть очень активно…

— Вы можете рассказать об этом более подробно?

— Достоверно установлено, что в 1970-е годы израильская и американская разведки разработали специальную операцию с целью искусственно разжечь эмиграционные настроения среди еврейского населения нашей страны.

— Насколько известно, «Моссад» тогда работал в СССР только по этому направлению — чтобы, не дай бог, не было никаких шпионских скандалов, портящих имидж Израиля.

— Ну вот, а потому в середине 1970-х годов, особенно после 73-го, поражения арабов в арабо-израильском конфликте, хлынул поток заявлений на выезд на ПМЖ в Израиль. В ОВИРы для получения виз обращались бывшие и даже действующие военнослужащие, в том числе так называемые секретоносители. Выезд иных из них за границу мог нанести серьезный ущерб интересам безопасности нашей страны — ведь путем опроса выехавших из СССР разведки противника активно собирали информацию об оборонном и стратегическом потенциале нашей страны, ее Вооруженных силах.

— Вы сказали о «секретоносителях». Можете рассказать, кто именно это были, что за секреты они могли знать?

— Вы знаете, что такое был тогда Киев, сколько там тогда было училищ? Это Высшее военное авиационно-инженерное — специалисты ВВС, Высшее инженерное зенитно-ракетное — специалисты ЗРВ ПВО, которые очень котировались по тем временам, Высшее общевойсковое командное — 2-й факультет данного училища готовил специалистов для Главного разведывательного управления… Во всех вузах тогда велись научные разработки, в том числе по новому вооружению и боевой технике. Естественно, что информация по этим вузам могла представлять для спецслужб противника немалый интерес. И тут вдруг представители профессорско-преподавательского и командного состава этих военных училищ собираются уезжать!

— Не получалось ли так, что во всех отъезжающих вы видели потенциальных изменников, которые сразу же помчатся в соответствующие спецслужбы, чтобы сдать имеющуюся у них информацию и, так сказать, обеспечить себе безбедную старость?

— Конечно же, нет! Мы б тогда никого не выпускали. А так, на моей памяти в общем-то единственный случай, когда было категорически отказано в выезде руководителю одной лаборатории авиационного училища: он защитил докторскую диссертацию, тема которой представляла очень большой интерес и для нас, и для противника. Думали-гадали, и ему был дан отбой. Вот единственное, что я помню.

К тому же перед нами стояли сразу две задачи. Первая — не дать утечки информации через выезжающих за кордон специалистов; вторая — найти среди них лиц, которые в последующем могли бы принести пользу для нас и нашей страны. В итоге мы с наших позиций контролировали обстановку среди потенциальных эмигрантов и имели неплохие оперативные возможности. Были интересные «заделы».

— Тут все ясно — вопросов нет. Но как вы сейчас все-таки считаете — эти уехавшие большой ущерб нанесли?

— Мы очень тщательно подходили к проблеме — с кем-то советовались, «мысли вслух» ученых мужей выслушивали. Многие факты были известны уже не только нам, но и той стороне. Так что я полагаю, большой ущерб навряд ли был нанесен.

— Кстати, как отъезжающие к вам относились?

— Я бы сказал — не шибко дружелюбно. Хотя вначале они вообще не знали, что «ЧК» всем этим делом руководит. Официально этим занимались соответствующее командование, партийные и политические органы… А вот когда решался вопрос визы, в ОВИРе прямо говорили: «Идите на Тарасовскую, дом номер 7, в Особый отдел Киевского военного округа». Представьте, возле упомянутого здания порой даже очереди стояли! Мой начальник тогда заявил: «Я увольняюсь, Ефим, давай-ка ты займись этой проблемой.» Так что мне приходилось уходить через черный ход после 21–22 часов! Однако проблему эту решали — никуда не денешься.

— Ну а вторая проблема — какие там, простите за тавтологию, проблемы были?

— В наших вузах в конце 1960-х — в начале 1970-х годов начали создаваться спецфакультеты для обучения иностранных военнослужащих. Особенно — арабских стран, Африка стала приходить, страны Азии. Перед нами встали новые задачи. Прежде всего, узнать, не прибывают ли среди иностранных военнослужащих лица с враждебным, скажем так, умыслом.

— Но ведь на спецфаках учились представители дружественных нам государств…

— Как говорится, дружба — дружбой, а табачок врозь. Среди иностранцев нами выявлены были лица — особенно из курсантов Китайской Народной Республики и, как ни странно, Северной Кореи, — которые собирали сведения о военно-техническом потенциале нашей армии. То есть занимались шпионажем. Но и нам, как понимаете, нужны были свои помощники из этой категории.

— На какой же основе вы их тогда приобретали?

— Основой для такой работы могла быть, например, материальная заинтересованность, особенно у представителей арабских или африканских стран. Или компрометирующие материалы на отдельных лиц, в основном контрабандного характера. Нередко арабы привозили всякое золотишко, более или менее настоящее, их таможенники определяли, звонили нам, и мы проводили соответствующую работу. Скажу, что не без успеха.

— Ефим Гордеевич, но вот так слушаешь вас и понимаешь, что все у вас получалось чисто и гладко, наша военная контрразведка по всем позициям превосходила противника…

— Да нет, и у нас, конечно, ошибки были — вот, расскажу про один конфузный вариант. Когда группа тех или иных иностранных военнослужащих заканчивала учебу и возвращалась домой, мы перед отъездом кое-кого спрашивали: что тебе, наш друг, подарить? Те, кто ехал туда, где шибко жарко, обычно просили холодильник. По тем временам, в 70-е годы, это был дефицит, но мы, конечно, такое добро делали. А потом нам был звоночек: мол, вы там аккуратнее будьте! Вернулись, например, 15 человек арабов в страну, и только у одного холодильник. Почему? Видимо, это национальные спецслужбы нашу ошибку уловили, и мы такую информацию получили через возможности 1-го главка. Пришлось корректировать нашу деятельность.

— Перестали холодильники своим помощникам дарить?

— Не перестали. Но теперь дарили уже не одному — просто за хорошую учебу..

— Насколько знаю, из Киева вы потом опять поехали в Германию?

— Да, в 1975 году, в роли руководителя особого отдела Берлинского гарнизона — официально это называлось начальник особого отдела КГБ специальных частей ГСВГ

— Спецчасти — это что такое?

— В нашем контрразведывательном обеспечении находились такие объекты, как подразделения ГРУ Генштаба, разведуправление штаба ГСВГ, контрольно-пропускные пункты на обводе Берлина, 105-й пограничный полк специального назначения — в частности, один из батальонов этого полка выполнял задачи по сопровождению специальных грузов из знаменитого акционерного общества «Висмут». Был также ряд подразделений осназ на границах с Западным Берлином — то есть наша радиоконтрразведка; отдельный танковый батальон специального назначения и некоторые другие подразделения ГСВГ. А также объекты в Западном

Берлине: наши войска, охранявшие памятник в Тиргартене, тюрьму Шпандау с известным военным преступником Гессом, Берлинский центр воздушной безопасности, наши так называемые военные миссии связи отдела внешних сношений штаба ГСВГ… Для особого отдела Берлинского гарнизона дислокация объектов обслуживания, а также их разноплановость при наличии постоянного внешнего контроля со стороны противника являлись серьезным обстоятельством.

— Что вы можете сказать о тогдашней оперативной обстановке?

— В 1970-е годы Большой Берлин оставался специфически интересным местом и для нас, и для западных разведок: БНД, ЦРУ, РУМО, английские и французские спецслужбы трудились там активно. Несмотря на «разрядку» — она по тем временам действительно просматривалась, — основные направления разведывательно-подрывной деятельности спецслужб противника были сосредоточены на нашей стране и ее Вооруженных силах. Полумиллионная группировка наших войск в ГСВГ особенно интересовала спецслужбы противника. Противник, в частности, пытался получить информацию о новых видах советского вооружения, поступающих в Группу, — как раз в этот период сюда начали поступать новые ракетные и зенитно-ракетные комплексы и иная интересная техника.

— Вы можете сравнить тогдашнюю оперативную обстановку с той, что была в 1960-е годы? Что изменилось?

— Обстановка изменилась прежде всего в том плане, что активность спецслужб стала просматриваться более реально. Почему? Когда закрыли границу — речь идет о Берлинской стене, растерялась не только БНД, но и американцы с англичанами и французами. Они потеряли связь с агентурой, которая находилась у нас, и буквально год пытались понять, как быть дальше. Потом, разумеется, очухались, стали активно вести работу, в том числе и агентурную. В общем, и тогда, и в последующем, несмотря на все «элементы гласности» и прочие горбачевские идеи, спецслужбы работали очень и очень активно. Хотя внешне мы обнимались.

— Вернемся к 1975 году — вы сказали об активной агентурной работе противника…

— Действительно, Управлением КГБ по ГСВГ — им руководил генерал-лейтенант Иван Лаврентьевич Устинов, были получены сведения о том, что спецслужбы противника осуществляли десятки вербовочных подходов к нашим военнослужащим. Главное внимание уделялось носителям наших военных и государственных секретов, ну и тем офицерам, которые в перспективе могли занять солидные, скажем так, должности в Советской армии. Эти обстоятельства нами были использованы с позиции ряда обслуживаемых объектов.

— Как это понимать?

— Одной из важных задач Управления по ГСВГ являлось проникновение непосредственно в структуры иностранных разведок, действовавших против войск Группы, выяснение их разведывательных планов и замыслов, ну а это можно было достигнуть, конечно же, путем ведения — на нашем языке — «оперативных игр» с противником. В частности, пришлось нам изрядно потрудиться с позиций Берлинского центра воздушной безопасности, который контролировал полеты иностранных, особенно американских, английских, французских, экипажей из ФРГ в Западный Берлин, к своим войскам.

— Кто работал или служил в этом Центре?

— И мы, и западники. Однако специфика объекта состояла в том, что сотрудники Центра от западной стороны представляли в основном спецслужбы — это были официальные сотрудники или их агентура. С нашей же стороны это были вчерашние летчики и механики, а также переводчики английского или французского языка. Специалисты всех четырех сторон — США, Великобритании, Франции и СССР — находились в одном помещении, оборудованном соответствующей авиационной техникой, контролировали обстановку в воздухе, в трех воздушных коридорах. Работали, общались, соответственно — вместе обедали и так далее. Но мы видели, что американцы пытались постепенно увлекать наших специалистов различными подачками, начиная от эротических журналов, немножечко валюты подбрасывали, угощали западным спиртным, по тем временам необычным, ну и прочее… Тем самым они стремились склонить наших офицеров к последующему сотрудничеству на материальной основе.

Когда нам удалось получить информацию о подобном склонении одного из наших специалистов к предательству, это было использовано для оперативной игры с американской разведкой.

— Так что ваша работа была активной и наступательной?

— Конечно. И вот вам еще один тому пример. Интересным с оперативной точки зрения было воссоздание в 1977–1978 годах так называемых миссий связи отдела внешних сношений штаба ГСВГ Западные военные «миссии связи» все время работали очень активно, осуществляя разведывательные поездки в нашу зону. Мне кажется, у них не было буквально минуты свободной: когда, допустим, Фридрихштрассе пересекал американец — оттуда уже шел англичанин. Они перекрывали все полигоны, воинские части, особенно штабы наших дивизий и армий — пытались контролировать и визуально, и технически. Активность была очень большой, несмотря опять-таки на разрядку международной напряженности.

— Чем вы отвечали на эту активность?

— Мы совершали поездки в Западный Берлин, скажем так, оперативными группами — в основном от частей и соединений 20-й общевойсковой армии, но только один-два раза в месяц, в то время как западные «миссионеры» трудились на территории ГДР практически круглосуточно. Вот потому и было принято решение создать подразделение, которое бы на паритетных, так сказать, началах контролировало американские, английские и французские части в Западном Берлине.

— Вы лично принимали участие в его создании?

— Да, Иван Лаврентьевич поставил передо мной задачу в короткие сроки создать такое подразделение и отработать ему соответствующие задачи. Нам пришлось активно поработать со штабом ГСВГ, особенно с его отделом внешних сношений. Подразделение было сформировано, обеспечено всем необходимым и стало выполнять не только политические, но и военные задачи — наши поездки в сектора Западного Берлина тоже проводились почти в круглосуточном режиме и позволили получить определенные положительные результаты. Нам также стало легче контролировать поездки западных военных «миссий связи». Скажу, что наши ребята очень активно потрудились по их контрразведывательному обеспечению.

— И все же у противника были тогда успехи в вербовочной работе по нашим военнослужащим?

— Вопрос, как понимаете, очень сложный. Отвечу так: в тот период разоблачений западной агентуры из советских граждан не было. Хотя попытки вербовки наших военнослужащих со стороны западных спецслужб были. В ответ на это нами организовывались подставы, проводились оперативные игры. Так что надеюсь, что в тот период мы противника переиграли…

— Вы сказали, что среди объектов вашего оперативного обеспечения была и тюрьма Шпандау, где находился в заключении «наци номер два» Рудольф Гесс. Вы туда приезжали?

— Да, один раз был. Естественно — под «легендой» заместителя командира 6-й отдельной мотострелковой бригады, которая несла службу в упомянутой тюрьме. Мы с командиром даже поднимались, наверх, и я смотрел с парапета вниз, где Гесс слегка ковырял что-то лопатой.

— Как там была организована служба охраны?

— В принципе точно так же, как и по другим объектам. Только там караулы были не совместные, а каждый месяц — свои. Первый месяц несли службу американцы, их охранная структура, второй — англичане, потом — мы, потом — французы. В течение этого месяца и начальник тюрьмы был наш, и караул был весь наш — целиком, так же как потом и соответствующие западные. Весь «экипаж» менялся целиком и полностью. Кстати, посты непосредственно с упомянутым преступником не контактировали — контактировал только начальник тюрьмы, назначаемый на месяц. Только непосредственная обслуга там была постоянная, от англичан, насколько я сейчас припоминаю, поскольку в английском секторе.

— Как наши бойцы относились к этой службе?

— Отвечу так: с пониманием. Никаких недоразумений никогда не возникало, служба нормально проходила, каких-то эксцессов не было. Надо — значит, надо, у нас такой принцип был и остается. Я тоже по такому же принципу служил. Поэтому, когда вызвали и сказали: «Хватит руководить, начинайте работать!» — то уехал из Берлина в город Эберсвальде, где стал заместителем начальника Особого отдела 20-й гвардейской общевойсковой армии, а затем — его начальником.

Армия интереснейшая была, и наш особый отдел оперативно обеспечивал стотысячный примерно коллектив. Сосчитайте: две мотострелковые дивизии, в том числе моя родная 19-я, танковая дивизия, ракетная бригада, артиллерийская бригада, зенитно-ракетная бригада, ракетная бригада группового подчинения, зенитно-ракетная бригада группового подчинения, десантно-штурмовая бригада, которую мы тогда начали формировать…

— Понятно, что следующей «ступенькой» вашей службы должен был стать особый отдел военного округа?

— Да, Северо-Кавказский военный округ, тогда еще невоюющий, хотя к тому времени Южное направление уже стало для нас особенно важным. Как вы знаете, много солдат и офицеров и нашего СКВО, и соседнего Закавказского, и Туркестанского военных округов воевали в Афганистане. А тут еще начались трагические события на самом Кавказе — межнациональные конфликты в Сумгаите, Баку, Тбилиси, Нагорном Карабахе. Не нужно объяснять, что военные контрразведчики принимали самое активное участие в локализации этих конфликтов, в предотвращении, предупреждении новых кровавых столкновений.

— И это при том, что стремительно нарастала активность зарубежных спецслужб, пытающихся понять, что происходит в Советском Союзе?

— И понять они пытались, и нашими военными секретами продолжали интересоваться. Много чего было — и западных дипломатов, неизвестно для чего к нам приехавших, задерживали, и иностранных граждан, пытавшихся вывезти секретные материалы по боевой технике…

Кстати, произошел тогда один эпизод, напомнивший мне работу в Киеве. Военным контрразведчикам стало известно, что некий рядовой Леонид Д., назовем его так, усиленно собирает информацию по военной технике, к которой по службе своей не имеет никакого отношения. Стали выяснять зачем, и оказалось, что у этого бойца есть родственники в Израиле, к которым он хочет приехать после окончания службы. Поехать, так сказать, не с пустыми руками. Леонида можно было бы привлечь к уголовной ответственности, но, познакомившись с ним, наши сотрудники решили ограничиться разъяснительной работой. И не ошиблись! Солдат не только без всяких замечаний закончил службу в подразделении, но и изменил свои жизненные планы: вернувшись в родные края, он не стал подавать заявления на выезд, но устроился на работу и поступил в институт на вечернее отделение. Как сложилась его дальнейшая судьба, я уже не знаю.

Северному Кавказу мною было отдано восемь лет.

— Но и потом у вас, насколько я знаю, спокойной жизни не получилось — время нам всем выпало такое…

— Да, в 1990 году, где-то, наверное, в марте, меня вызвали в Москву, опять же — Лубянка, опять же — Старая площадь. Сказали: «Поедешь в Бессарабию». — «Есть!» Чемодан в руки — и в Кишинев.

— В каком качестве вы туда поехали?

— В то время была создана Ставка Главного командования войск Юго-Западного направления. Я стал руководителем Управления военной контрразведки. Кстати, до меня на такой примерно должности — в 1941 году — был легендарный комиссар госбезопасности 3-го ранга Анатолий Николаевич Михеев. В общем, можно сказать, оказался я его наследником.

— Что представляли собой войска Юго-Западного направления?

— Это была мощная группировка, дислоцированная на территории Украины и Молдавии. В ее состав входили Киевский, Одесский и Прикарпатский военные округа и, пока она не была расформирована, Южная группа войск в Венгрии. В оперативном плане Ставке был подчинен Черноморский флот. В группировку еще входили Киевское объединение ПВО, а также ракетная и две воздушные армии. Всего в ней было 37 дивизий, более двух тысяч самолетов, 800 вертолетов и всякая иная боевая техника.

— Знаете, больно сейчас все это слышать — мощная армия, воистину «непобедимая и легендарная», в полном смысле слова ушедшая в никуда…

— Да, это так. И все происходило на наших глазах! События в Молдавии, события в Приднестровье. Три изнурительных года противостояния, сдерживания, а потом и войны. Было очень тяжело жить в постоянном напряжении из-за круглосуточных пикетов, митингов, провокаций, захватов заложников и других подобных ситуаций. Но все равно — в целом по тем временам мы вполне могли выполнять те задачи, которые стояли перед нами.

Там я пробыл до конца 1992 года, пока не получили указание расформировать это свое Управление военной контрразведки — теперь уже России. Вернулся в Москву и был уволен с военной службы.

— Ефим Гордеевич, вы могли бы как-то подвести итоги своей службы?

— Да, очень просто! За тридцать девять лет прошел путь от курсанта до генерал-майора, имею государственные награды, сменил двадцать два места жительства.

— А каковы наиболее яркие ваши успехи в оперативной деятельности?

— Об этом рассказывать еще рано.