Глава 8
Крысы демонстрировали свою лояльность. Идея эта родилась сразу в нескольких умах и получила поддержку у всех обитателей Норы. Петрович был настолько потрясен Михаилом, что даже попытался потребовать у соседей именовать себя полным именем. Потом смирился, поняв, что на этот раз его не били только из уважения к тому же Михаилу.
Так вот, Петрович был одним из первых, кто высказал в слух желание улучшить быт Михаила.
– Палатку он хотел, – сообщил обществу Тотошка. – Купить, говорит, хочу, чтобы, значит, тут с вами жить. Вместе.
– Вместе, – восхитилось общество, – с нами!
– Значит, правду сказал. Отмажет он нас от тех козлов, – выкрикнул как на митинге Петрович, воспоминания которого о вчерашнем инциденте были еще достаточно болезненными.
– Надо ему палатку достать, – подумав, сказал Старый.
– И постель чистую, чего ему как скотине в грязи… – подала голос гражданская супруга Старого, обычно молчащая баба Зина.
И Крысы совершили деяние, сравнимое по гражданскому мужеству и самопожертвованию разве что с откликом нижегородцев на призыв Минина с Пожарским. Крысы собрали деньги.
Понять все величие подвига сможет только тот, кто видел разборку бродяг возле мусорника, за обладание парой пустых пивных бутылок. Теперь же деньги сдавались добровольно. Из таинственных сокровищниц извлекались мятые купюры и ссыпались монеты. Сумма набралась неожиданно большая. Настолько большая, что пересчитавший деньги Старый недоверчиво пересчитал их еще раз.
– Вот ведь… – ошарашено выдавил из себя Петрович, когда сумма была названа вслух.
– Да… вот это да! – прошуршало между Крысами.
Как ни странно, но это маленькое чудо, это внезапное свершение тоже было отнесено на счет Михаила. Стоило только ему сказать, что деньги появятся, как деньги сразу появились!
Затем Крысы быстрым открытым голосованием избрали закупочную комиссию. Баба Зина, Доктор, Тотошка и Ирина должны были отправиться на рынок, но Ирина неожиданно взяла самоотвод:
– И не подумаю, – резко бросила она и отправилась к своему хозяйству.
– Ты чего Ирина? – спросил кто-то из толпы. Но она молча махнула рукой.
– С ума съехала, – тихо сказал Тотошка и покрутил пальцем у виска, – мы без нее управимся.
– Только я хотел бы обратить ваше внимание на один очень важный момент, – сказал Доктор, – Михаил совершенно ясно дал понять, что никто из нас не должен появляться никому на глаза. Никто.
Повисло тягостное молчание.
– А чего там, – первым, естественно, не выдержал паузы Петрович, – одеться получше – никто и не разберет. Мы ж не работать пойдем, а покупать.
На том и порешили.
Закупочная комиссия вернулась достаточно быстро и помимо покупок принесла еще и свежие новости.
Во-первых, и это особенно поразило Крыс, цыгане на освободившемся жизненном пространстве замечены не были.
– Никого. Ни попрошаек, ни гадалок, – захлебываясь радостью, рассказывал Тотошка. – Как сто бабок пошептало.
– Михаил сказал, – поправил его Конь.
– Точно. Даже на Стометровке цыган не было.
Стометровка, переулок утыканный ларьками и расположенный на пути от рынка к железнодорожной платформе, всегда была спорной территорией, на которой Крысы и цыгане работали параллельно, что неизбежно приводило к эксцессам. И то, что цыгане добровольно отказались от лакомого участка потрясло Крыс необычайно.
– А еще, – Тотошка сделал драматическую паузу и продолжил тихим, но значительным тоном, – рассказали нам еще о делах странных…
Крысы притихли.
– Вчера кто-то, – Тотошка сделал ударение на «кто-то», – кто-то на лоходроме почистил карманы кассиру. Взял хорошие деньги.
– Это кто сказал?
– Безногий Генка сказал. И еще сказал, что сегодня, совсем недавно, точно также опустил кто-то двух менял на Пятачке. Гарика и Степу. И тоже на хорошие деньги. И никто ничего не видел.
Безногий Генка, нищий с рынка, как источник информации котировался очень высоко. Он умудрялся знать все обо всем, не покидая своего рабочего места возле продовольственных рядов. Тем из Крыс, кто сразу не понял, на что намекал Тотошка, все объяснили соседи. И над Крысами снова зависла тишина, на этот раз благоговейная.
Кинуть кассира и кидал на их собственной территории мог только человек близкий по своим способностям к гениальности.
– Ты думаешь, что это?.. – начал было Конь, но осекся.
– Не знаю, не знаю, – Тотошка с загадочным видом покачал головой.
– Еще сказали, – вмешалась баба Зина, немного тем самым скомкав выступление Тотошки, – что это кавказцы взорвали стоянку перед клубом. И в клубе тоже сегодня они бомбы подложили. Только сегодня никого не убило.
– Убило, не убило! – вернул внимание коллектива к себе Тотошка. – Палатку нужно ставить, пока Миша не пришел.
– А куда будем ставить?
– Возле нашего шалаша и поставим, – решил Тотошка, – Ирина ему и еду готовить будет.
– Слышь, Тотошка, а зачем, говорят, черные бомбы взрывать начали? – спросил Петрович, наблюдая, как братья Кошкины под руководством Коня ставят палатку, – они ж вроде никогда не ссорились?
– Это айзерам виднее, – изрек Тотошка с глубокомысленным видом.
* * *
И ошибся. Азербайджанцы тоже не представляли себе, зачем это им могло понадобиться взрывать бомбы.
Садреддин Мехтиев, глава, как его несколько раз называли журналисты, азербайджанского землячества, был немного взволнован. Был немного взволнован в тот момент, когда узнал, что на самом высоком уровне рассматривается версия о участии его и его людей во взрыве автостоянки.
Легкая взволнованность выразилась в том, что Садреддин Мехтиев попытался дозвониться до уважаемого Геннадия Федоровича с целью выяснения неприятного недоразумения.
Дозвониться не удалось. Садреддин Гейдарович обратился к уважаемым людям города, чтобы те помогли связаться ему с Геннадием Федоровичем. Уважаемые люди города помялись, а потом дали понять Мехтиеву, что дело о взрыве – это внутреннее дело между уважаемым Садреддином Гейдаровичем и не менее уважаемым Геннадием Федоровичем.
А сам уважаемый Геннадий Федорович продолжал настаивать на том, что азербайджанцы неоднократно угрожали ему расправой.
Легкая взволнованность перестала быть легкой. А после очередных взрывов вообще сменилась тревогой. Тревогой настолько сильной, что Мехтиев удвоил личную охрану и, на всякий случай, отдал приказ приготовиться свой службе безопасности. Службой безопасности полтора десятка ветеранов Карабахской войны числились официально. Неофициально недоброжелатели их называли карабахнутыми, имея ввиду, что даже по нынешним беспредельным временам, боевики выделялись склонностью к некоторой излишней жестокости.
– Ты меня пойми, – проникновенно сказал Садреддин Гейдарович редактору «Вечерней городской газеты», – я деловой человек. Я занимаюсь торговлей, мне этот шум, эти такие-сякие взрывы не нужны. Мне нужно тихо-мирно жить и давать жить хорошим людям. Я правильно говорю?
– Безусловно, – согласился главный редактор и налил себе еще коньяка, – все вас знают как порядочного и… ваше здоровье… исключительно гуманного человека.
– Вот, ты меня понимаешь! Бомбу взорвать, много людей убить! Не понимаю, как могут верить люди таким слухам! Не стесняйся, дорогой, кушай!
– Спасибо, Садреддин Гейдарович, – главный редактор «Вечерки» не стеснялся и так. Он за свои двадцать пять лет хорошо понял, что стесняться – это способ скатиться в нищету, поэтому и выпивал и закусывал уверенно.
Тем более, что Садреддин Гейдарович Мехтиев был тем человеком, на средства которого «Вечерка» существовала, и интересы которого была призвана обслуживать.
– Как могут умные люди распускать такие слухи? Не понимаю.
– А я вот, Садреддин Гейдарович, не понимаю, кто вообще мог взорвать ту бомбу. И еще сегодня…
– Не знаю. Не знаю. Никто из нормальных людей этого понять не может, – Мехтиев обвел взглядом кабинет ресторана, в котором проходила беседа, словно пытаясь найти непорядочных распространителей клеветы.
В кабинете, кроме официанта, одного «карабахнутого» и Мехтиева с редактором, никого не было.
– Ты мне, Боря, скажи, откуда могут браться такие нехорошие люди?
Главный редактор торопливо проглотил кусок мяса, откашлялся:
– Этим делом в райотделе занимается…
– Знаю я, кто этим делом занимается. А еще я знаю, чем эта Чебурашка занимается по ночам. И я знаю, что ничего эта Чебурашка не сможет найти.
– Областное управление…
– Областное управление! Царь и бог! – Мехтиев вознес руки кверху, – Они сейчас взялись трясти моих людей, обыскивать квартиры, пугать женщин и детей! Областное управление! Они еще месяц попритворяются, а потом… Они уже троих моих людей схватили, говорят, что нашли у них спичечный коробок маковой соломки! Завтра они придут меня арестовывать? И найдут у меня два грамма героина? Или один малокалиберный патрон? Все как с цепи сорвались!
– Я уже послал своих журналистов…
– Ты меня, Боря, прости, но своих журналистов ты можешь послать куда угодно, хоть, извини, в задницу. Мне нужно, чтобы все стало на свои места. Мне нужно, чтобы в твоей, – Мехтиев сделал упор на слове «твоей», и редактор подобрался, – газете всем объяснили, что ни я, ни мои люди в этих ужасах не виноваты.
– Уже делается, Садреддин Гейдарович, я вашему секретарю уже передал распечатку, в сегодняшнем номере уже будет статья…
– Про сегодняшние взрывы уже вставили?
– Нет, Садреддин Гейдарович, об этом мы напишем завтра.
– Завтра, завтра. А нужно вчера!
– Садреддин Гейдарович…
– Не обижайся, я все понимаю. Пошли своего корреспондента к Чебурашке. Чебурашка пусть почувствует, что народ через прессу будет следить за его расследованием. Прямо сейчас кого-нибудь пошли.
– Понял, – Борис Фенстер, главный редактор самой тиражной городской газеты вскочил из-за стола и пожал протянутую руку Мехтиева, – сразу же. И, если хотите, могу послать человека к оперу, в зоне которого находится…
– Не нужно. Делай, как я сказал. И заодно подумай, кто еще из ваших теле-радиожурналистов могут рассказать обо всем этом как надо. Подумай и сегодня вечером мне скажи.
– Обязательно, – Фенстер кивнул.
– Ты, Боря, что-то не очень хорошо выглядишь. Устаешь, наверное, на работе? – Мехтиев покачал головой.
– Нет, все нормально.
– Нормально? Ну, тогда иди. Там, может быть, я тебе помогу отдохнуть.
Изрядно напуганный Борис Фенстер быстрым шагом отправился выполнять указания. Через минуту после его ухода, в кабинет вошел ближайший советник главы азербайджанского землячества, которого все называли только по имени – Али. Такое простецкое обращение с лихвой компенсировалось уважением и даже страхом, которое все испытывали к невозмутимому сорокалетнему Али.
– Ты все слышал? – спросил Мехтиев.
– Твой Борис – дурак, – сказал Али, усаживаясь за стол.
– Дурак, – согласился Мехтиев и указал официанту на стол, – прибери здесь все и накрой заново. Он дурак, но он полезный дурак.
– Полезный, – в свою очередь согласился Али, – но, может, на его место найти кого-нибудь другого?
– Но не сейчас. Не сейчас. Сейчас нам нужно решить, что делать дальше.
– Нам нужно понять, – медленно сказал Али, – откуда прилетела эта бомба. Кто ее заложил.
– Как ты это узнаешь? Наших послать нельзя – сейчас на всех лиц кавказской национальности будут бросаться как бешенные.
– Думаешь, тебе Чебурашка поможет?
– Не смеши, Али.
– Не буду. Ты сказал Борису, чтобы он не совался к оперу…
– Правильно. Нужно поговорить с Зеленым.
– Зеленый не будет работать за деньги.
– Почему?
– Никогда не работал.
– Он не работал за деньги, тогда будет работать за большие деньги. Или за очень большие. Мне нужно, чтобы он нашел виноватых. Найди способ с ним поговорить. И уговорить.
Али с сомнением покачал головой. Он редко ошибался в людях. Сквозь слабую плоть он ясно видел, что внутри у человека – каша, грязь или сталь. Гринчук производил впечатление человека твердого, но что он прячет в самой глубине своей души, Али понять не мог. И это тоже заставляло относиться к оперу осторожно.
– Я попробую.
– И найми кого-нибудь из русских последить за Борисом, за Чебурашкой и за Гирей.
– Гиря может обидеться, если заметит.
– Ну, так найми людей от имени нашей газеты. Они проводят, как это называется, журналистское расследование. Или что-то еще. И на всякий случай, я хочу знать, сколько у Гири готовых для дела людей и где эти люди живут.
– Воевать нам сейчас нельзя.
– Сам знаю. Но нам нужно защищаться.
Али кивнул:
– Давай я найму специалистов издалека. Не лиц кавказской национальности. На всякий случай. Поселим их в кемпинге. Все решится миром – едут домой. Нет – поработают. Но к нам не будет никаких вопросов.
– Хорошо. Я хочу, чтобы все решилось как можно быстрее.
* * *
Жизнь устроена странно. В ту же самую минуту, когда Мехтиев произнес эту фразу, точно такие же слова и по тому же поводу произнес Геннадий Федорович. Слова эти, правда, предназначались не помощнику или кому-либо из близких, а непосредственно капитану милиции Гринчуку.
– Я хочу, чтобы все решилось как можно быстрее.
– Быстро только кошки и долги плодятся, – спокойно сказал Гринчук.
– Я ж тебя не прошу замять дело, – возмутился Геннадий Федорович, – я ж тебя прошу работу свою делать! Я тебе даже помогу, капитан. Скажи что нужно…
– Взятку предлагаем?
«Предлагаем,» – чуть не ляпнул Гиря, но сдержался. Рано еще подсекать неподкупного капитана, хапнувшего у Нины триста баксов. Гирю возмущал не сам факт изъятия денег у бабы. Поражала мелочность опера. Ведь Зеленому стоило только сказать слово, и Гиря отвалил бы ему бабок куда больше.
– Не предлагаю. Знаю, что ты взяток не берешь. И уважаю за это, – Геннадий Федорович посмотрел оперу в глаза. Тот взгляд выдержал.
«Сука», – подумал Гиря.
– Я тебе предлагаю помощь. Хочешь, дам тебе машину с водителем. Телефон мобильный. Людей своих дам для беготни. Еще чего понадобится – только скажи. Ну?
– Что – ну?
– Согласен?
– Так не я ж это решаю! – Зеленый развел руками, – У меня есть начальство, оно ж к вам как раз приходило, мое начальство. Следователь…
– Я с ним все решу, – Гиря хлопнул ладонью по столу.
– Ну, вы тогда решите, а я пока похожу еще немного, если вы не возражаете.
– Нет базара, – Гиря потянулся к телефону, – говори с кем хочешь, а я сейчас звякну Чеб… начальству твоему позвоню.
– Кстати, – встав, сказал Гринчук, – спасибо за обед. Хорошо поели.
– Не за что, – изобразил на лице радушие Гиря и посмотрел на жирное пятно, которое на обоях оставил давешний пирожок, – завтра накроем тебе уже здесь, сможешь обедать прямо на рабочем месте.
– Мое рабочее место это голова, – сказал Гринчук, – а ваше?
И вышел.
Геннадий Федорович выматерился и снова потянулся к трубке. Но взять ее не успел. Телефон зазвонил.
Гиря посмотрел на часы. Со времени разговора с Андреем Петровичем прошло чуть больше двух часов. Ужасно не хотелось брать трубку. Ничего хорошего не могли ему сообщить по телефону. Ничего.
Телефон продолжал звонить. Гиря тяжело вздохнул и взял трубку.
– Гиря, ты? – Андрей Петрович пользовался кличкой не часто, и это служило признаком плохого настроения или недобрых новостей.
– Я.
– У тебя кто-нибудь в кабинете есть?
– Нет.
– Хорошо. У меня для тебя новости…
– Хреновые?
– А ты как догадался? Умнеешь просто на глазах. Молодец.
– Новость говори! – буркнул Гиря.
– Новость? Пожалуйста. Нашли твоих работников. Обоих. На месте последней работы. Соображаешь?
– Оба?..
– Отдыхают. На всю оставшуюся.
– А…
– А Винтика нет. Исчез. И я так понимаю, что собирался он тщательно – ничего из его инструментов и материалов в доме и подвале не осталось, – Андрей Петрович сделал паузу, словно давая собеседнику обдумать поступившую информацию.
Геннадий Федорович потянул ворот рубахи. В сторону полетела пуговица:
– Так это он?..
– Сам думай.
– Так что же мне теперь делать?
– И это тоже твоя головная боль.
– Моя? А кто это слух пустил, что это черные бомбу рванули? Я? А теперь как? Самому искать? Менты ведь мне теперь не помощь.
– С каких это пор ты стал у ментов помощи искать? Я со своей стороны, ты со своей…
– А с Саней Мехтиевым кто разбираться будет? Ты и твои люди? – Гиря испытал сильное желание разбить телефонную трубку о голову Андрея Петровича. Снова ему выпадает самая грязная работа, а этот чистоплюй… Гире было наплевать, что это именно он сам приказал не ограничиваться ста граммами взрывчатки.
Его бросали одного – это было понятно. Это было опасно, смертельно опасно. А для Гири это, помимо всего прочего, звучало еще как команда: «Спасайся, кто может!».
– Ладно, – сказал Андрей Петрович, – вечерком, часов в одиннадцать заедешь ко мне, на дачу. Поговорим не по телефону. Пока. И посуетись там немного, только с головой. Не так как давеча…
– Пока, – ответил Гиря.
Разговор прошел и исчез. Все. Теперь Гире предстояло позаботиться о собственной шкуре.
Геннадий Федорович бросил телефонную трубку на стол. Поговорить с Мехтиевым? Саня не дурак, поймет. Гиря представил себе этот разговор и помотал головой. Это придется рассказать ему о взрыве. И придется сдать ему Андрея Петровича. Гиря снова помотал головой. Один уже пытался перечить Андрею Петровичу. Другим – наука.
Искать самому? Можно. Запустить пацанов, проинструктировать шлюх, уличную блатоту… Что дальше? Дальше все поймут, что ищет Гиря Винтика неспроста. Неспроста. И тогда кто-нибудь, зацепив пиротехника, сможет сделать с Гирей все, что захочет. И шантаж будет не самым плохим выходом.
И снова виноват будет Гиря. И больше никто.
Гиря снова взял телефонную трубку в руку, взвесил ее. Прислушался к коротким гудкам.
Выход должен быть. Должен.
Куда-то он должен был позвонить? Точно, в ментовку. Чтобы Зеленому разрешили принять от него помощь. Хитрый Зеленый не хочет рисковать. Не хочет погореть на взятке или на каких-то особых отношениях с Гирей.
Гиря усмехнулся. Вот и славно. Вот…
Дверь кабинета открылась, и вошел Браток, тихо, с опаской поглядывая на шефа.
– Садись, – Гиря кивнул на стул и быстро, по памяти, набрал номер телефона Чебурашки.
Браток поерзал на стуле.
– Что там с Зеленым? – спросил Гиря.
– Достал уже всех. Что да как… – Браток замолчал, повинуясь знаку Гири.
– Ало, Борис Евгеньевич? – как мог вежливо спросил Геннадий Федорович в телефонную трубку. – Это… Узнали? Богатым не буду… ничего, перетерплю… сказал, ничего… да ладно… я чего звоню… да понимаю я, что еще слишком мало… да…
Гиря выматерился, прикрыв микрофон рукой.
– Я потому и звоню. Оперу вашему, Гринчуку… – Гиря вопросительно посмотрел на Братка.
– Юрию Ивановичу, – подсказал Браток.
– Юрию Ивановичу, хочу помочь. Машину с водителем дам, мобильник, там, то, се… Не возражаете? – Гиря закрыл глаза и пошевелил губами: Чебурашка что-то бормотал о работе и занятости.
– Мне позвонить начальнику райотдела? Или сразу в город? Я ведь не взятку предлагаю. Хочу помочь правосудию, – Гиря зло глянул на заулыбавшегося Братка, и улыбка погасла. – Ну, слава Богу. Да. Все, пока.
– Чего лыбишься? – положив трубку на телефон, спросил у Братка Гиря.
– Ничего.
– Вот то-то же! Будешь у мента водилой и адъютантом. Возьмешь две мобилки – одну ему, другую себе. Мне будешь докладывать обо всем. И будешь выполнять все его приказы и желания. Как золотая рыбка. Даже, если он бабок попросит. Особенно, если бабок попросит. Возьмешь баксы у бухгалтера.
Браток кашлянул.
– Что?
– Сколько?
– Сколько нужно. Потом до копейки отчитаешься. Понял?
– Понял. А тачку какую брать?
– »Жигуля» возьми. Того, серого. У тебя на него документы есть?
– Есть.
– Чего тогда сидишь? Пошел. Поболтай с Зеленым, а потом пришли его ко мне. И еще, пушка есть?
Браток вздрогнул, почесал нос:
– А что?
– Возьми с собой пушку, опер проверять не будет, а на всякий случай… Или, еще лучше, «помпу» возьми.
Браток встал, пригладил волосы.
– Карандаш мне подай, с пола, – сказал уже совершенно спокойным голосом Геннадий Федорович.
– Какой? – не понял Браток, потом заметил карандаш, наклонился за ним и протянул Геннадию Федоровичу.
– Найди Нинку, договорись, как ты ее в машину к Зеленому подсадишь. Чего уставился?
– Ничего, – быстро ответил Браток и пошел к двери.
– Браток! – окликнул его Гиря.
– Что?
– Только никому… – медленно начал Гиря.
– Никому и не скажу! – поспешил Браток.
– Не то… Димыч и Глыба…
– Что?
– Винтик их замочил.
Браток ошалело посмотрел на Гирю, потоптался на месте.
– Ладно, иди! – сказал Гиря.
Взявшись за дверную ручку, Браток услышал, как в руках Геннадия Федоровича хрустнул, ломаясь, карандаш.
Браток очень аккуратно тихонько прикрыл за собой дверь.
Глыба и Димыч. Браток постоял в приемной, покусывая нижнюю губу. Хреново. Он не знал как именно и зачем Винтик убил ребят, но ночные взрывы в клубе теперь выглядели еще более зловещими.
Как там сказал Зеленый во дворе? Первый взрыв на автостоянке Гирю не испугал… Точно, не испугал. Елки… Браток подошел к окну, стукнул кулаком по раме. Неужели это сам Гиря приказал… Столько народу погибло! Твою мать…
И Глыба, значит, с Димычем вчера поехали к Винтику… Зачем? Ну, уж точно, не чай пить. А Винтик умудрился, значит, первым подсуетиться…
Браток никогда Винтика не видел. Слышал, мол, Винтик то сделал, се сделал. Пацанам взрывпакеты продал, заряд соорудил для глушения рыбы… Еще пацаны говорили, что чокнутый Винтик, кроме своих железок и своих взрывов ничего и не замечает…
Сваливать отсюда надо, пришла в голову неожиданная мысль. Чем дальше – тем лучше. Сбежать. Бабки есть, удалось немного отложить. Браток потер щеку. Щетина, со вчерашнего утра не брился.
Бежать… Только не сегодня. Все подготовить… Или не стоит? Черт. Черт.
– Чо это Нинка выбежала от шефа зареванной? – раздался сзади голос уборщицы.
– А тебе что? – не оборачиваясь, спросил Браток.
– Ничо, просто спросила…
– Ты не спрашивай ничо, а иди прибери в кабинете.
Нинка зареванная, подумал Браток, выходя из приемной. Как ее в машину к Зеленому подсадить? Хорошо еще, что не нужно ломать голову, как ее в постель к оперу подложить. Попала Нина. Попала. Вначале кабак, потом… Браток хмыкнул. Возле лестницы, ведущей в вестибюль, вдруг остановился. Совсем замотался.
Браток вернулся по коридору до туалета, вошел. Приоткрыл дверцы обеих кабинок – никого. Ну, и слава Богу. Нельзя таких вещей забывать, так можно и погореть. Кассету из диктофона капитана нужно было уничтожить еще несколько часов назад. Браток вынул микрокассету из кармана рубашки. Все-таки, Зеленый сволочь. Так кинуть с этим диктофоном.
Кассета хрустнула. Браток скомкал ленту, поднес к ней зажигалку, щелкнул. Быстро убрал огонь – еще кто-нибудь станет спрашивать, что это воняет паленой пластмассой. Оглянувшись по сторонам, Браток отмотал с рулона туалетную бумагу и завернул в нее обломки кассеты, бросил в урну.
А вот теперь, свободно вздохнул Браток, можно идти к Зеленому. И мысль сбежать – не слишком удачная мысль. Что там сделает Винтик – черт его знает, а вот Гиря может совершенно конкретно… Держаться нужно Гири. А все на свете менты… Да пошли они все в задницу!
* * *
– Смотрю, настроение улучшилось! – приветствовал Братка Зеленый.
– А чего там грустить! – Браток вальяжно устроился в кресле напротив капитана. – С шефом сейчас поболтал, он мне приказал к вам водителем записаться, господин капитан.
– Вот, ребята, – Гринчук обратился к двум охранникам, маячившим в вестибюле возле входной двери, – ярчайший пример раскованности, граничащей с наглостью.
Охранники потупили взоры, потому что раскованность у них ассоциировалась только с отсутствием наручников.
– Вот сейчас некто Браток демонстрирует себе и окружающим, что может вот так нагло скалиться перед капитаном милиции и, тем более, барином сидеть перед ним в кресле. Может или не может?
Охранники переглянулись. Чего там, синхронно мигнуло у них в головах, если сидит – значит может. И вторая стерео мысль пришла в одинаково стриженные головы, после того, как дошло до обоих, что очень уж неприятным голосом задан вопрос. Простая и ясная мысль, что сам Браток, как видно, может себе такое позволить, но они бы так перед Зеленым понтоваться не стали.
– Некто Браток хочет мне сейчас продемонстрировать, что он, как добропорядочный и законопослушный, извините за выражение, гражданин, может не дергаться в присутствии поганого мента, хоть и с капитанскими погонами. Приблизительно так, Браток?
– Ну… – у Братка хватило осторожности ограничиться этим неопределенным ответом.
Ему стало неуютно, но вставать с кресла он не стал.
– А вот это стоят еще два добропорядочных, – Зеленый произнес это слово как ругательство, – добропорядочных члена общества. Эй вы, члены, вы добропорядочные?
Один из охранников хмыкнул, второй подавил улыбку молча.
– Интеллектуалы! – одобрил капитан, – Это ты с ними этой ночью охранял собственность многоуважаемого Геннадия Федоровича? Чего молчишь? Пацаны, вы этой ночью были в клубе или нет? Ну, Бог с ним, с клубом. Вы мне лучше скажите, а как зовут вот этого добропорядочного гражданина, сидящего передо мной? Кто вспомнит? Ну?
Охранники неуверенно посмотрели на Братка.
– Иван, – сказал, подумав, один.
– А фамилия?
– Это… – охранники очень похоже развели руками.
– Слышал, господин Браток, Ваня, нет у тебя фамилии. Имя твое редкостное и кликуха недоделанная. И все. А ты их фамилии вспомнишь? Нет? А что ты о них вспомнишь? Как мозги фраерам вправляли? Или как на разборки ездили вместе? Погремухи их вспомнишь? И все. И выходит, господин Бортнев, что только я в тебе еще человека помню. Только я. Ладно. Что-то я разболтался. Пошли, водила, машину глянем.
Капитан резко встал и, не оборачиваясь, прошел мимо охранников. На крыльце пропустил мимо себя Братка, подождал, пока он подойдет к серой «шестерке» и откроет дверцы. Браток сел за руль. Гринчук сел рядом.
– Проедимся? – спросил на всякий случай Браток.
– Так покалякаем, – тихо сказал капитан.
– Не о чем нам калякать, – чуть помолчав, сказал Браток.
– Кинишка раньше была, детская сказка, называлась «Варвара-краса – длинная коса». Не помнишь часом?
– Нет.
– Там один персонаж говорит другому: «Доверчивый ты старикашка, завязочки можно и потуже завязать.» Мудрый фильм. Я тебе, как нормальному человеку утром объяснил, что от глупости умирают люди твоей профессии особенно часто. Еще даже совершил с тобой бартерную сделку, кассету на ствол. Помнишь?
– Ну и что?
– Ты кассету, как я понял по наглому твоему поведению, изничтожил? Не слышу!
Браток кивнул.
– А ты ее перед этим прослушивал?
– На чем? У меня диктофона…
– Правильно, на то и расчет, что у тебе микрокассеты слушать не на чем.
– Какой расчет?
– Коварный. Как там ты меня назвал? Злым и заподлистым? То я еще добрым был.
Гринчук вынул из кармана диктофон, включил воспроизведение, и Браток получил возможность еще раз прослушать эпизод из их утреннего разговора.
– Я ж сам видел! – возмутился от неожиданности Браток.
– Видел. Видел то, что мне было нужно. Ловкость рук… Сходи на лоходром, поучись. Там таких любят. Но и это еще не все… – Гринчук спрятал диктофон в карман, – Ты с горцами близко общался? Ну, не тогда, когда вы морды друг другу били, а так, в быту?
Браток что-то буркнул.
– Будем считать, что общался, – Гринчук говорил тихо, не глядя на Братка. – Я с ними познакомился, когда срочную служил. Так вот, есть у них черты в характере, которые мне очень нравятся. Первая – они всегда друг за друга. Обращал внимание? Пусть один родился в столице, а второй только что спустился с гор за солью, но они – земляки. И друг другу помогают. И вторая – они очень четко понимают, что есть старшие и младшие. Если ты смог доказать кавказцу, что ты круче, и он один раз это признает, то уже должно произойти что-то страшное, чтобы он об этом забыл. Вот такие дела…
Браток покосился на опера.
– Понимаю, – не оборачиваясь к нему, кивнул капитан, – сидит Ваня Браток и думает, о чем это ему мусор шелестит. А о том, Ваня, что наши братья-славяне этих качеств принципиально не имеют. Топчем мы друг друга изо всех сил, топчем, а если нас кто-нибудь на место поставит, то мы вроде как смиримся, а сами будем постоянно пытаться этого бугра опрокинуть. И снова не понял ничего, Ваня?
Браток потер подбородок, посмотрел по сторонам. Понятно было, что капитан к чему-то подводит, но к чему?
– А дело в том, Ваня, что я к нашим братьям-славянам, спиной поворачиваюсь только тогда, когда они уже шевелиться не могут. Даю тебе последний шанс все понять малой кровью. И последний раз тебе объясняю, что шутить со мной не нужно, – капитан обернулся к Братку и дружески улыбнулся.
Браток от этой улыбки отшатнулся.
– Ты не обратил внимания, как я у тебя ствол принял? Пальчиками, двумя, аккуратно за скобу взял. Продолжать?
Браток попытался что-то сказать, но смог только что-то просипеть.
– И лежит твой «макаров» сейчас в полиэтиленовом пакетике, вместе с запасными обоймами. И теперь только от меня зависит, что с тобой будет дальше. Только от меня. И сесть ты можешь не только за хранение и ношение. Я ведь из этого ствола пару раз шмальну мимо головы твоего шефа и пистолет на месте преступления оставлю. Твои ведь пальцы у нас в архиве есть. Так что, жить тебе после этого – минут десять. Продолжать? Не надо свою щетину тереть. Не надо.
Браток сцепил зубы и застонал.
– И это тоже лишнее. Раньше нужно было думать. Первый раз, когда стал на скользкий путь правонарушителя, а второй – после нашего с тобой разговора. Одна у меня сейчас надежда, что ты после этого вот разговора сделаешь правильные выводы. Сделаешь, Иван Бортнев?
Иван Бортнев молча полез в карман, достал сигареты, закурил.
– Куришь ты много, – неодобрительно сказал Зеленый.
Браток молча опустил стекло и выбросил только что прикуренную сигарету.
– Мужик! – похвалил Гринчук.
– Мне только что сказал шеф… – не глядя на капитана, сказал Браток.
– Стоп, – перебил его Гринчук и снова вытащил из кармана диктофон. – Очередной знак моей доброй воли и еще один урок тебе. Смотри, у меня ведь диктофон на записи стоял. А ты болтаешь, не убедившись в безопасности. Второй раз – на одни и те же грабли. Нельзя так.
Зеленый демонстративно выключил диктофон, вынул кассету, сунул ее в один карман, а незаряженный диктофон – в другой:
– Теперь продолжай.
– Димыча и Глыбу этой ночью замочил Винтик.
– Какой Винтик?
– Хмырь один, живет на Лебедевке.
– Не наш район, – неодобрительно сказал капитан.
– Всякими взрывными штуками занимался…
– Взрывными штуками, – сказал капитан, – какими именно?
– А я по чем знаю? Слышал фигню разную… Мог он вроде и порох достать и динамит. Концы у него какие-то были у военных.
– Динамит, говоришь… И вчера он замочил пацанов… Где?
– Не знаю, мне так показалось, что когда они к нему пошли.
– Димыч и Глыба пошли к Винтику вчера вечером… Интересно. Очень интересно. А Димыч у вас, как ты меня сегодня просветил, выступает по мокрой части. Очень интересно. Больше новостей нет?
– Нет.
– Не ври.
– Честно!
Гринчук засмеялся. Браток вздрогнул.
– У тебя есть еще одна информация для меня. Не очень страшная, не слишком важная, и ты, Браток, решил мне ее не давать, чтобы сохранить к себе немного уважения. Так?
– Блин…
– Наверное, я мог бы сказать и немного точнее, но неохота ломать голову, терять время. Ты еще не убедился, что я умею читать мысли? Рожай быстрее!
– Вечером я должен подсадить к тебе в машину Нинку… – выдохнул Браток.
– И все?
– Теперь – все.
– А свечку ты не должен подержать? Не отвечай, не надо, оставь мне хоть немного иллюзий.
Браток сплюнул в открытое окно.
– Ладно, пошли в клуб, у меня еще пару человек осталось не опрошенных, – Гринчук открыл дверцу.
– Капитан… – окликнул его Браток.
– Что?
– Это… Мне шеф сказал взять помповое ружье.
– И что?
– Вы возражать не будете?
– С чего? Бери.
– Хорошо, – сказал Браток.
– Спрашивай, – сказал Зеленый.
– Что спрашивать?
– Ты когда сейчас меня окликнул, вовсе не про ружье хотел спросить. В последнюю секунду сдрейфил. Спрашивай.
– Как вы поняли тогда во дворе, что у меня с собой волына?
– Чутье, Браток, магнетическое чувство, свойственное некоторым особенно одаренным детективам. Я просто почувствовал, что у тебя под одеждой металлический предмет, от полукилограмма, до килограмма весом. Дедуктивный метод мне подсказал… – Гринчук быстро взглянул в вытянувшееся лицо Братка и улыбнулся, – ладно, не злись. Ты дежурил всю ночь. Значит, был с оружием. Под утро рвануло, и ты вместе с пожарниками метался по клубу. Потом вас построил и стал коллективно дрючить ваш любимый шеф Геннадий Федорович, как я себе это представляю. Потом появился я. Ну, когда и куда, спрашивается, ты мог свой пистолет деть? Доступно объяснил?
– Лихо, – не мог не признать Браток, – как в кино!
– Или как в книге! – поправил Гринчук, – Книги тоже иногда нужно читать.
– Читаю. Но все равно – круто! – Браток покачал головой. – А если бы я ночью с ружьем дежурил, или с автоматом? Ведь мог же?
– Мог.
– И что тогда?
– Браток, не ломай голову, будь проще. И никогда не верь никому на слово. Даже мне.
– Это как?
– А вот так! Помнишь, как ты во дворе от меня шарахнулся и чуть не загремел?
– Ну?
– Баранки, соответственно, гну. Я ж тебя поддержал, а ты, сволочь неблагодарная, даже спасибо не сказал. Не понял?
– Так это ты у меня тогда кобуру нащупал?
– Угадал, призовая игра, – Зеленый хлопнул Братка по плечу, – только не нужно обращаться ко мне на «ты», мы с тобой вместе свиней все еще не пасли.
Капитан вышел из машины, захлопнул дверцу и легким шагом пошел в клуб.
– Сука, – вырвалось у Братка, но прозвучало это почти как похвала.