– Он теперь едет на тягаче «дальнобойщика». На блокпосту все в кашу. Я могу его остановить. Слышишь, Саша?

– Слышу, пусть едет.

В телефоне было слышно, как Хорунжий вздохнул:

– Понял, до связи.

Гаврилин прошел по палате.

Сколько там было человек на посту? Пять? Шесть?

Снова к горлу подступила тошнота. Это он, это его решение убило этих людей. У них не было шансов. Словно Гаврилин сам поставил их к стене и отдал приказ взводу автоматчиков.

Сколько их будет еще – людей, умерших только для того, чтобы Гаврилин смог не просто отправить на тот свет Краба, но сделать это с максимальной пользой для… Себя? Дела?

Гаврилин подошел к зеркалу, висевшему на стене. Ты только что убил несколько человек. Пусть не своими руками, но…

Неужели не было другого выхода? Другого пути. Так он кажется спросил у Григория Николаевича в парке? Только смерти? Только кровь, грязь и… Что еще? И ради чего? Ради чего?

Чтобы добраться до самого верха? Чтобы задыхаться рядом с Хозяином от недостатка воздуха?

Время. Скоро Краб будет здесь. Здесь. И снова кто-то умрет. Кто-то заплати своей жизнью за то, чтобы Гаврилин мог глотнуть пустоты. Еще можно все остановить. Можно предупредить охрану, можно просто отдать приказ Мише Хорунжему, и тягач остановится, не доехав до клиники.

Отражение в зеркале покачало головой и отвело взгляд. Он уже решил. Он создал этот план, который позволит…

Который позволит Гаврилину дойти до конца, выполнить программу, которую в него вбивали все годы обучения. Которая позволит ему выжить.

Все-таки ошибались хитроумные разработчики и аналитики. Два критерия слишком много. Послушание и жажда жизни. Достаточно только жажды жизни. Ее одной.

Гаврилин снова прошел по палате. Сел на край кровати.

А может, действительно будет правильным просто дождаться, пока Краб придет сюда? Или выйти ему навстречу? И умереть?

Нет, он не хочет умирать. Гаврилин слишком ясно понял это в промерзшем лесу и доме лесника, пропахшем порохом и кровью.

Он хочет жить. Жить. Жить любой ценой. И… Гаврилин отбросил эту мысль, но она вернулась снова.

Гаврилин потер лицо. Это была слишком соблазнительная мысль. Она слишком была похожа на оправдание, слишком похожа на попытку обелить себя, дать себе возможность самоуважения.

Ему ведь дали силу. Ему дали силу, которую он может использовать…

Зазвонил телефон.

– Да?

– Он на подходе к клинике. Я еще могу…

– Не нужно. Пусть все идет по плану.

– Я…

– Ты в клинику не выходишь ни под каким видом. Ждешь снаружи.

– Удачи.

Гаврилин молча выключил телефон. Сколько еще? Пять минут? Десять?