Глава 10
Наблюдатель
В ушах звенело, а стена, к которой удалось вовремя прислониться, тошнотворно покачивалась. По комнате плыл туман, то сгущаясь, то рассеиваясь. Иногда откуда-то из угла выныривала пустота, и тогда Гаврилину приходилось напрягаться, чтобы отогнать ее.
Хозяин что-то изредка говорил сыну, тот коротко отвечал, но дальше чем на три шага от Гаврилина не отходил. Просто глаз не сводит.
В ушах стоял негромкий звон, как в колоколе, после того, как основной звук затихает. Последний стакан самогона был явно лишним. И предпоследний. И…
Не нужно было все так усложнять, просто одеть милицейскую форму и выехать. И пусть Вася сам здесь за все отдувается.
К горлу подступила тошнота. Он и не предполагал, что так ослаб. Осталась только тошнота, боль и темнота, которую нужно отгонять из последних сил. Похоже, что рана снова открылась.
Гаврилин вздохнул. Попытался вздохнуть. Только попытался и тут же был наказан болью.
Перевязать бы рану. Приложить к раскаленному боку что-нибудь прохладное. Успокоить боль. Он даже чуть не поддался соблазну.
Рана сразу его выдаст. Гаврилин прикрыл глаза, чтобы не видеть внимательных и жадных глаз сына лесничего. Стало только хуже. Он не мог теперь сразу заметить подкрадывающуюся темноту и чуть не провалился в забытье.
Вздрогнул, открыл глаза.
Сколько нужно Хорунжему, чтобы приехать? Час? Два?
Душно. Гаврилин расстегнул немного куртку.
С расстояния в тысячу километров до него донесся голос лесника.
– Что? – Гаврилин с трудом разлепил ставшие непослушными губы.
– Разденься. И полежи.
– Не… – Гаврилин качнул головой и судорожно сглотнул, чтобы удержать тошноту, – мне нужно ехать. У вас нет машины?
– Куда ехать?
– На ближайший пост. Нужно сообщить, что на меня напали.
– Машина? – лесник глянул мельком на сына.
Как в зеркало погляделся, подумал Гаврилин.
– Ты уже мотор починил? – спросил лесник.
– Так это… – протянул сын.
– Не починил? Придурок. Извини, сержант. Придется к трассе пешком выходить. Сын проводит. Вот согреешься, отдохнешь…
Отдохнешь и согреешься. Согреешься и отдохнешь.
Нужно или уходить немедленно, или ждать, пока приедет Хорунжий. Или приедет Краб.
Если он не поверил их представлению.
Нужно было одевать форму и прорываться самому. Нужно было. Или нет? Он ведь мог напороться на тех, кто видел сержанта. Или на тех, кто видел в лицо его самого. В подвале их было достаточно много. Или вдруг напарник сержанта слишком рано понял бы, что к нему приближается не Миляков.
Тогда не нужно было заходить к леснику. Только… Не хватило бы ему сил добраться до дороги. Он и сюда дошел почти на автопилоте.
Теперь остается только сидеть и ждать. Сидеть и ждать, кто первый приедет за ним.
Лесник сказал, что телефона у него нет. Значит, предупредить о том, что кто-то у него в гостях он не мог никого. Если верить леснику. Его должны были предупредить, что ищут беглеца.
У самого лесника рожа непроницаемая, а вот сын… Он смотрит на Гаврилина просто влюбленным взглядом. Или деревня у них называется Гомосеки? Гаврилин с трудом улыбнулся.
Не на меня смотрит мужик, ему награда мерещится.
Гаврилин затаил дыхание, чтобы остановить очередной приступ тошноты.
Если их предупреждали, что разыскивается беглец – а их обязаны были предупредить – не должны были они так быстро успокоиться. Мало ли что им мог наплести гость? Нужно было постараться быстро сообщить Крабу или Хозяину…
А они даже не пытаются двинуться с места. Или в доме был кто-нибудь третий? Не похоже. Или все-таки есть телефон?
Гаврилин попытался опереться на стену и встать. Рука соскользнула, и он резко опустился на лавку. Толчок отозвался болью в ране. В глазах потемнело.
– Ты чего? – спросил разом оказавшийся рядом сын лесника.
– Х-хе – хреново мне. Боюсь – блевану прямо в комнате.
– Батя! – крикнул парень.
– Чего?
– Тошнит мужика.
– Ну выведи его на крыльцо, только смотри, чтобы Кунак его не порвал.
– Пошли, – Гаврилин не успел уклониться, руки подхватили его под мышки, рванули вверх.
Боль хлестнула по телу, в глазах потемнело.
– Я… я сам… – пробормотал Гаврилин.
– Ничего, давай, помогу.
Гаврилин продирался сквозь боль, как сквозь трясину. Весь мир сжался для него в маленькую светлую точку, и Гаврилин старался не упустить это светлое пятнышко.
Морозный воздух впился в разгоряченное лицо. Гаврилин почувствовал, что никто его больше не поддерживается и вцепился обеими руками в столб на крыльце.
Уже стемнело.
– Кунак, место! – закричал сын лесника, стукнула дверь сарая. – Можешь спускаться.
Осторожно нашаривая ногами ступеньки, Гаврилин спустился во двор. Успел шагнуть в сторону, как новый приступ тошноты скрутил его.
Удержаться на ногах. Устоять, не свалиться. Гаврилин постоял согнувшись, ожидая нового приступа. Сплюнул. Горло снова сжалось, но это были только позывы. Гаврилин выпрямился, прислонился спиной к крыльцу, попытался отдышаться, но боль была начеку.
Гаврилин сунул руку под куртку. Пальцы натолкнулись на рукоять пистолета. Выше свитер был мокрым. Кровь.
Гаврилин постоял еще несколько секунд. Тошнота отступила, в голове немного прояснилось. Только вот слабость… Руки дрожали. И это было не от холода.
Гаврилин осторожно поднялся по ступенькам, прошел неосвещенные сени, вошел в комнату.
Электричества у них действительно нет. Комната освещалась двумя керосиновыми лампами. А он и не заметил. Гаврилин увидел, что лесник стоит возле скамейки, внимательно что-то рассматривая.
Что там может быть? Гаврилин шагнул к лавке. Кровь. Она все-таки просочилась.
Лесник поднял на Гаврилина взгляд.
– Сержант, говоришь?
Гаврилин попятился.
Лесник выпрямился:
– Милиционер?
Гаврилин наткнулся спиной на стену. Остановился, а потом медленно двинулся вдоль нее.
– Ты кого наколоть хотел? – лесник ухмыльнулся, – И ведь почти получилось!
– Батя! Кунака я выпустил! – дверь распахнулась, и в комнату вошел сын лесника.
Он замер на пороге, удивленно рассматривая отца и гостя.
– А таки я был прав! – сказал лесник, – Никуда от нас бабки не делись! Бери его!
Гаврилин вжался спиной в угол, вытащил из-за пояса пистолет и снял его с предохранителя:
– Назад.
– Чего?
– Назад.
– Батя, у него пистолет! – голос прозвучал немного обиженно.
– Брось пушку! Слышь? – лесник мелкими шагами обошел стол, – За тобой уже едут!
– Ага, – кивнул Гаврилин, – сейчас брошу.
Лесник сделал еще один шаг.
– Стоять! – Гаврилин навел на него пистолет.
– Батя!
Гаврилин покосился на крикнувшего. Зомби и сын, мать их так!
– Что делать, батя?
– Выйди из комнаты, – сказал лесник, не сводя взгляда с Гаврилина.
– Стоять!
– А ты все равно не выстрелишь. Хотел бы – уже положил бы обоих.
– Вам деньги нужны?
– Откупиться хочешь? – еще шаг.
Гаврилин отвел ствол в сторону и нажал на спуск. Выстрел прозвучал оглушительно, стоявшая на столе бутылка взорвалась осколками. Комната наполнилась кислым запахом сгоревшего пороха и самогона.
– Я не шучу.
Лесник замер. Сын его исчез за дверью.
– Подними руки и отойди к стене! – приказал Гаврилин.
– Это ты так к нам за гостеприимство?
За дверью что-то лязгнуло.
Ружье, понял Гаврилин.
– Не делайте глупостей, я никого не хочу убивать.
– Батя?
– Подожди, – сказал лесник, не опуская рук, – подожди.
– Я просто уйду, никого не трону, – сказал Гаврилин.
– Куда ты уйдешь? Ты вон на ногах еле стоишь.
– Не твое дело. Просто скажи сыну, чтобы он бросил ружье и убрал со двора собаку.
– И ружье чтобы бросил, значит, и с собакой… – лесник опустил руки.
За дверью снова лязгнуло.
Твою мать, подумал Гаврилин, еще одно ружье.
Взгляд лесника бегал: дверь, пистолет, лицо Гаврилина и снова дверь.
– Мне нужно просто уйти.
Лесник не ответил.
– Если вам нужны деньги…
– Кому ж они не нужны…
– Я заплачу, – рука с пистолетом начала дрожать, и Гаврилин подпер ее левой рукой.
– Заплатишь…
– Сколько за меня назначили? Тысячу? Я дам больше. Сколько нужно?
Лесник усмехнулся:
– Больше?
– Да.
– Не хочется попадать в Крабу?
– Какая разница? Вам ведь нужны деньги.
– Деньги нужны всем… – лесник пристально посмотрел в глаза Гаврилину.
– Я… – в голове звенело и комната снова начинала плыть перед глазами, – я просто уйду.
– Извини, – сказал лесник и вдруг глаза его округлились, и он надсадно закричал, – Сзади!
Гаврилин покачнулся, оглядываясь. Одновременно с этим скользнула в мозгу мысль, что это ловушка, но мысль это была такой вялой, что не успела добраться до сознания вовремя.
Оглянувшись, Гаврилин услышал звон посуды. Палец нажал на спуск пистолета, отдача рванула руки.
Кто мог ожидать такой прыти от пожилого мужика? Гаврилин сделал несколько шагов вперед и прижался спиной к деревянной стене возле двери.
– Батя, что делать будем?
– Держи дверь на прицеле, – скомандовал лесник.
– А что…
– По ногам стреляй. Что зарядил?
– Картечь.
– Вот и ладненько. По ногам. Он нужен живым.
Гаврилин сплюнул.
Картечь. По ногам. Сволочи. Гаврилин закрыл глаза, стараясь успокоиться. Дышал мелко, щадя рану, задабривая боль. Он уже стрелял дважды. В пистолете осталось еще шесть патронов и восемь патронов в запасной обойме.
И никаких шансов. В комнате два окна. Маленькие, с двойными рамами. Сходу их не проломить. Завозится, и в комнату успеет ворваться крошка-сын и его папа-гуманист.
Есть еще одна дверь – наверное в спальню. Гаврилин поборол мгновенное желание перебежать туда и закрыться. Все это только продление агонии.
Что-то они затихли. Гаврилин осторожно вытер рукавом пот со лба. Нужно что-то делать. Взгляд бессильно скользил по стенам, потолку, окнам. По висящим под низким потолком керосиновым лампам.
Шепчутся они, что ли? Гаврилин слышал слабый звук, который мог оказаться и шепотом и просто тяжелым дыханием.
Стены, окна, лампы… Что-то скрипнуло. Половица? Дверь?
Гаврилин сполз спиной по стене, сел на корточки. Окна, лампы… Если сейчас кто-нибудь из них выйдя из дому, подойдет к окну, то сможет спокойно всадить в него заряд картечи.
Точно, снова скрипнула дверь.
Кто из них? Отец или сын?
Быстрее нужно думать. Быстрее. Сбить лампы пулями? Гаврилин поднял пистолет и снова опустил. Керосин. Все загорится. А его из дома не выпустят.
Это не лучше, чем картечь, в клочья разрывающая ноги.
– Хозяин?
Тишина.
– Слышь, хозяин! – горло подчинялось с большой неохотой, слова получались хриплыми, будто рычание загнанной собаки.
В доме остался сын. Отец сейчас осторожно пробирается к окну.
Что делать? Что?
Как там сейчас этот парень за дверью? Ждет появления Гаврилина, наставив на дверь стволы, или… Он ждет команды отца.
Гаврилин снова оглянулся. Часы. Стенные часы, в деревянном футляре, за стеклом.
Некогда раздумывать.
Грязь.
Ничего, сейчас ты запоешь по-другому. Петрович выбежал во двор. Теперь вдоль стены, за угол и к окну.
В ноги метнулся Кунак, светло-серое пятно на черном фоне земли.
– Пошел, дурак, – Петрович отпихнул пса.
Быстрее, пока гость не сообразил что к чему. Петрович подбежал к углу дома. Осторожно заглянул за него. Не хватало еще, чтобы парень встретил его пулей через окно.
Никого. Петрович заглянул в окно. Замерзло, не разглядеть. Твою мать, не подумал. Что теперь? Ломать окно дуриком, наугад? Какое из двух? Где он может быть?
Должен быть прямо возле двери. Самое лучшее место. Значит, видно его будет лучше через правое окно.
Петрович осторожно перешел к другому окну. Сейчас.
Сухо щелкнули курки. Жалко стекол. Но ничего, вставим новые. Петрович на мгновение замешкался. Можно было, конечно, сторговаться с этим парнем. Только вот, как потом все это объяснить Крабу? Лучше уж получить тысячу баксов. Меньше, но безопасней.
Ну, с богом! Петрович примерился к окну, замахнулся. И замер. Какой-то шум со стороны леса. Машина. Медленно пробирается по разбитой еще с осени дороге.
Петрович оглянулся. Краб? Тогда пусть сами разбираются. Или это за гостем?
Что делать тогда? Как отдуваться? Твою мать!
Лесник отошел от окна, приподнялся на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что за машина подъезжает.
Кто приехал?
Подал голос Кунак, тихо зарычал и подбежал к хозяину.
– Тихо, – Петрович схватил кавказца левой рукой за ошейник, – тихо.
Свет фар полоснул по сараю.
– Тихо, – прошептал Петрович, приседая. Кунак еле слышно зарычал.
И тут в доме грохнуло. Ружье, из двух стволов, узнал Петрович. Пауза, потом значительно глуше ударил новый выстрел, не ружейный. Потом еще раз. Еще и еще.
Петрович выпрямился, все еще удерживая Кунака.
– Петрович! – крик, прозвучавший из-за забора, показался леснику знакомым.
– Кто там? – Петрович навел ружье на калитку одной рукой.
В доме что-то крикнул сын, снова выстрелило ружье. Живой, подумал Петрович.
– Это я, Кирилл! Что тут у вас?
Снова ружейный выстрел в доме.
– Калитку открой!
– Сейчас, – Петрович побежал через двор к калитке, когда в доме ударил пистолет. Три раза подряд, почти очередью.
Лесник обернулся к дому, замер.
– Давай через забор, Нолик, – скомандовал Кирилл.
Дверь дома распахнулась, полыхнуло. Выстрел. Петрович выпустил из левой руки ошейник Кунака и выстрелил в ответ, навскидку. Раз и еще раз.
– Калитку открой! – это Кирилл, – Нолик.
– Сейчас, – ответил чей-то голос, кто-то спрыгнул во двор. – Сейчас открою.
Снова выстрел от дома. Петрович присел, торопливо перезаряжая ружье.
– Нолик!
– Да уже… – слова вдруг превратились в крик, истошный крик смертельно напуганного человека.
