Ловко ты это придумал, Хозяин. Всех поимеешь, из дерьма пулю скатаешь и этой самой пулей незабвенного Краба замочишь. Молодец. Умница, сволочь старая.

А роль исходного материала для изготовления этой самой волшебной пули отведена мне, Александру Гаврилину. О крыше придешь просить? На кладбище. Третья могилка справа от кладбищенского туалета. Это если мне очень повезет, подумал Гаврилин. Прыгай, милый, а парашюте – потом. На финише.

И, кстати, что теперь делать? Прощаться и быстро-быстро бежать к подвалу. И по дороге разобраться с Клином. Разобраться…

Велик и богат русский язык! Разобраться, убрать, устранить. Как, интересно, Григорий Николаевич называл то, что собирался сделать с Гаврилиным? Ввести в дело? Начать операцию? Вот бы вас обоих, и Григория Николаевича любимого, и Хозяина незабвенного посадить в одну банку и понаблюдать, как именно вы будете друг другу головы отъедать. А чтобы вы не скучали – запустить к вам туда бывшего майора, бывшего морпеха, бывшего человека, а ныне Краба…

Вот бы он вас погонял…

А пока… Пока он будет гонять славного, но уже звереющего парня, Сашу Гаврилина. По всему аквариуму. Или террариуму. А зрители потешатся.

– Что? – спросил Гаврилин, сообразив, что уже несколько минут смотрит на говорящего Хозяина и не слышит ни одного слова.

– Тебе пора, – сказал Хозяин.

– Пора.

– Сразу не дергайся. Я вначале вызову Клоуна. Есть у меня для Никиты задание. А потом уж и ты начинай. Я так понимаю, что ты это умеешь? – с утвердительной интонацией спросил Хозяин.

– Показать?

– Со стариком справиться не трудно, Сашенька. Ты мне пообещал справиться с Крабом. Вот это для мужика работка.

– Сколько у меня будет времени?

– До чего? До начала гонки? Это будет зависеть от того, когда приедет Краб. Я переговорю с ним, потом пошлю за тобой. А что уж там обнаружат… Твое дело.

– Не жалко пацана?

– Клина? А что его жалеть? Он сам захотел к Крабу. Сам пусть и выпутывается. К Крабу просто так не попадают. Краб присягу кровью принимает. Так что не бойся. Мочить будешь не ангела.

– А чего вы решили, что я буду его именно мочить?

– Да вот так подумал. Тебе сейчас каждая секунда будет дорога. Предположим, ты его начнешь просто ломать. Это ж времени сколько! Потом увязать, с кляпом, чтобы сам не развязался. Тут еще придется силу отмеривать. А если уж решил мочить… Это быстро.

Это быстро, мысленно согласился Гаврилин. И Наташка умерла быстро, и музыкант затих мгновенно. Быстро.

Гаврилин обвел взглядом письменный стол, задержался на ноже для резки бумаг. Шикарная такая штука, богатая, с инкрустациями. Совсем по-барски живет старый вор.

– Извини, парень, я тебе никакого оружия не дам. Все только своими руками.

Гаврилин подошел к окну, посмотрел на двор. Клоуна не видно. Может, пошел поесть? Война войной, а завтрак по расписанию. Поговорить бы… Хотя… Что он скажет? И можно ли этому верить? Чего это нужно доверять Никите Колунову? Только потому, что свела его судьба с Палачом? Только потому, что он должник Палача, а Палач должник Гаврилина?

Как в паршивом кино. Долг чести. А кому верить? Соратникам и начальникам? Спасибо, уже попробовал. Ладно.

– Телефончик диктовать? – оборачиваясь к Хозяину, спросил Гаврилин.

– К начальнику твоему? Обязательно. Подожди секунду, ручку возьму и очки…

– Ничего, время есть, – сказал Гаврилин, – я сегодня все успею…

– Куда я их засунул? – Хозяин открыл ящик стола, задвинул его на место. Переставил тарелки.

– Давайте я сам напишу, своей рукой. Потом прочитаете, – Гаврилин усмехнулся. Как задрали все эти великие комбинаторы! Ведь понятно, что хочет получить Хозяин бумажку именно с его автографом, – На добрую память. Или лучше написать – на вечную?

– А это как хочешь.

– Если бы как я хотел, то вы бы все…

– Всех убьешь? Так что ли пообещал лабух? Всех?

– Страшно?

– Страшно. Некоторые из ребят ему действительно поверили.

Гаврилин пожал плечами, наклонившись над столом. Пусть верят. Он тоже сейчас в это верит. Хочет верить.

Гаврилин протянул листок Хозяину:

– Зовут его Григорий Николаевич. На меня можно не ссылаться. Он все равно поймет.

– Поймет. Для того он тебя и послал. Умный, видать, мужик, этот Григорий Николаевич! Бросил тебя к нам в клетку как кусок мяса волкам, чтобы мы перегрызлись.

– А вы и перегрызлись…

– Не без того.

– Я пошел?

– Сейчас. Хотел я тебе еще один вопрос задать, да только подумал, что ты все равно не знаешь. Или спросить?

– Только быстрее, мне сегодня выпала дальняя дорога.

Хозяин аккуратно спрятал листок с телефоном в карман, не торопясь уселся в кресло:

– По всем моим прикидкам выходит, что кого-то твой Григорий Николаевич посадил возле меня. Человечка своего ко мне пристроил. Очень уж ваш Солдат лихо веселился. И разборки наши семейные с Крабом кто-то ему очень подробно в уши донес. Как думаешь?

– Не знаю. Честно, не знаю. Даже не думал… – Гаврилин покачал головой, – хотя… Очень даже может быть. Очень даже.

И верно. Никак не выходит без засланного казачка. Никак. Зачем тогда все эти хитрости с Гаврилиным? Просто подбросить телефончик через него. Или нельзя? Ладно, нам не до того, нам бежать нужно. Гаврилин посмотрел в лицо Хозяина:

– Мне пора.

– Точно не знаешь? – переспросил Хозяин.

Гаврилин промолчал.

– Не знаешь… А если бы знал? Сказал бы?

– Крабу?

– Мне.

– Не знаю…

– Что это ты честный такой? Взял бы и соврал, мол, сказал бы я тебе все как на духу.

– Если бы меня обрабатывали как того музыканта в подвале – точно бы сказал. А в такой душевной атмосфере торга… Не знаю…

Гаврилин двинулся к двери кабинета.

– Кстати, о музыканте, – Хозяин голоса не повысил, но Гаврилин остановился не оборачиваясь, – о музыканте. Ты его зачем убил? Чтобы он тебя не сдал?

Гаврилин медленно обернулся к Хозяину. А может, ну его все на хер, мелькнула мысль, взять сейчас этого душевного старикана за морщинистую шею, придавить и выбросить в окно. Все равно ведь подыхать.

– Рот ему закрыл? – спросил Хозяин.

– Ты старый человек. Умный. Может быть даже мудрый. Подумай сам.

– Уже подумал.

– И?..

– Жалостливый ты, такие долго не живут.

Гаврилин шагнул к столу. Остановился. Медленно сунул руки в карманы спортивной куртки.

– Живут.

– Я старый человек. Умный. Может быть даже мудрый. Я поднялся снизу на самый верх. И я знаю, жалостливые подыхают первыми. Себя жалей. Своих детей жалей. Жизнь свою жалей. А остальных…

– А остальных, – подхватил Гаврилин, – остальных пусть Господь жалеет. Ты вот поднялся на самый верх. Голова от недостатка кислорода не кружится?

– Кружится. Только не от недостатка кислорода. Ты это тоже когда-нибудь поймешь. На вершине не это страшно. Ты вначале гребешься через кровь и грязь, рвешь кишки себе и глотки врагам, отплевываешься и стонешь. И кажется тебе, что вот залезешь выше всех остальных, и больше никто не сможет гадить тебе на голову. И ты рвешься наверх… Рвешься…

Хозяин невесело усмехнулся, и глаза его показались Гаврилину двумя сгустками боли. Разговор для старика не простой. Что-то там у него внутри шевелится. Что-то ест его изнутри.

– А потом вдруг понимаешь, что все, что ты выше всех, что ты на вершине. Чисто. Красиво. Только вот ногу поставить некуда. И опереться не на кого. Ты там один. А вокруг – пустота. До самых звезд – пустота. И только одна у тебя задача – равновесия не потерять. И чтобы те, кто снизу лезет, тебя не спихнули. Там ведь только одна дорога – наверх. Вниз можно только на крыльях. А крылья только у ангелов. А ангелы на эту гору не лезут. Понял?

– Понял.

– Ни хрена ты не понял, пацан, ни хрена. Этого нельзя понять. От крови можно отмыться. От грязи – можно. От пустоты не отмоешься. Нельзя этого понять вот так, с чужих слов. Это самому пережить нужно. Пережить.

– Ладно, пора.

– И знаешь, я думаю, что ты доживешь. Доживешь.

Гаврилин устало улыбнулся.

– Ты не смейся. Я старый. На некоторых с самого рождения лежит отметина, что подохнет не сегодня – завтра. На других еще что… А тебя приговорили к долгой жизни. Как меня.

– Спасибо на добром слове.

– Дурак. Ты еще меня проклянешь. И себя проклянешь тоже. Когда пустоты хлебнешь. – Хозяин на несколько секунд закрыл лицо руками, – Старый я. Дурной. Подожди секунду, я позвоню Крабу.

Позвони. Старый и дурной. Позвони. Проклятый, говоришь? Гаврилин почувствовал в горле комок, попытался сглотнуть и не смог. Проклятый.

Старый ты, мудрый, вор по кличке Хозяин, только не понял ты меня… Или все-таки понял? Вначале сказал, что я жалостливый, что долго не проживу, а потом все-таки пригрозил чуть ли не бессмертием. Раскусил. Раскусил ты меня, Хозяин.

Не музыканта я тогда в подвале пожалел. Не музыканта, будь ты проклят! Себя я пожалел. Себя! Себя!

Не его резали на клочки там в подвале, а меня. Меня! И не было у меня другого способа. Только молоток. Только тяжелый молоток с липкой от крови рукоятью, только треск лопающейся кости, только последний выдох музыканта…

– Ты скоро будешь? – спросил Хозяин по телефону, – Поговорил я с ним… Да. Он меня послал… Ну и что, что лабух?.. Нет, мы с ним просто разговаривали… Ничего. Твоя очередь. Через сколько? Через час?.. Что в клинике, говоришь?.. Ну, звонили мне, звонили. А что прикажешь делать? Войну начинать? Из-за того, что ты не смог потерпеть до утра? Ладно, не по телефону. У тебя сейчас последний шанс остался, этот Гаврилин… Да понимаю я, что все расскажет. Не буду мешать… Жду.

Хозяин положил телефонную трубку:

– Слышал?

– Да.

– У тебя есть час.

– Да, – Гаврилин отвечал коротко, с трудом выговаривая слова.

– Краб сказал, что из больниц исчезли те свидетели разборки в кабаке, которые были ранены. Я так полагаю, что это постарался твой Григорий… э-э… Николаевич.

– Наверное.

– Теперь выходит, что ты единственная ниточка. Ты теперь для Краба особо ценная мишень, – Хозяин встал с кресла, обошел стол, подошел к Гаврилину.

– Что? – спросил Гаврилин.

– Удачи, – сказал Хозяин и медленно протянул руку.

Гаврилин посмотрел на нее, потом перевел взгляд на лицо старика. Морщины, шрам, бледные губы и живые глаза.

Рука. Какой простой жест – рука, протянутая для пожатия. Удачи.

– Удачи, – сказал Гаврилин, не вынимая руки из кармана.

Хозяин чуть усмехнулся:

– Как знаешь.

– Знаю, – сказал Гаврилин.

– Клин! – позвал Хозяин.

Дверь открылась сразу же. На пороге появился Клин, за спиной его маячил секретарь.

– Отведи его наместо.

Клин молча посторонился и махнул рукой.

Гаврилин шагнул через порог. Оглянулся. Хозяин чуть заметно кивнул ему.

Время пошло, подумал Гаврилин.