Глава двадцать четвёртая
КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА ВОСПИТЫВАЕТ
— Смотри, Петрушка, как красиво! — И Саша поставила на стол готовую декорацию.
Это был густой зелёный лес, с большими дубами. В дупле самого большого дуба сидела игрушечная деревянная сова. Раз! — дёрнула её за верёвочку Саша, и сова захлопала крыльями и страшно выпучила на Петрушку свои круглые глаза.
Петрушка чуть со стула не свалился:
— Ой! Страшно!
— Ах ты, трусишка! — укорила его Саша. — А ведь тебе придётся в этом лесу играть. Ты встретишь там серого волка и скажешь ему…
Что должен будет сказать Петрушка страшному волку, осталось неизвестным, потому что в этот момент открылась дверь и вошла Клавдия Григорьевна, которую оба они боялись не меньше, чем серого волка.
Саша примолкла, а Петрушка сунул голову ей под руку и притаился.
— Сейчас я заходила в школу, — сказала Клавдия Григорьевна, снимая свой гремящий негнущийся плащ. — Тебя, конечно, записали. Класс будет сильный, — тебе надо усердно готовиться, чтобы не осрамить меня. Ведь я знаю, ты в прошлом году много пропустила. А там будут учиться дети приезжих инженеров и… Постой, постой, что это у тебя такое?
Клавдия Григорьевна быстрыми шагами подошла к столу и взяла в руки декорацию леса. Она нечаянно дёрнула за верёвочку, и сова сейчас же страшно захлопала крыльями и завертела головой, но Клавдия Григорьевна не испугалась — она была не из трусливых. Она перевернула раскрашенную декорацию, так что страшная сова повисла вниз головой, и рассматривала изнанку леса.
— Да ты что, Александра, с ума сошла, что ли? — вдруг закричала она. — Ты изрезала мой отчёт, понимаешь это?
Действительно, Сашин лес с изнанки был весь испещрён мелкими-мелкими и ровными-ровными цифирками.
— Тётя, я не знала! — взмолилась Саша. — Я думала, это ненужные бумаги, — вы на них масло ставили… и всё…
— Да, ставила! — отрезала тётя. — Потому что это черновик, а беловик я уже сдала. Но как ты посмела взять без разрешения мои бумаги, хотя бы и черновые?
Вот так черновые! Они были белей и чище самых лучших Сашиных классных работ. Саша была просто подавлена: она действительно провинилась, и Петрушка, несмотря на весь свой страх, решил её защитить. Он высунул голову из-под Сашиной руки и больно ткнул своим острым носом руку Клавдии Григорьевны.
— Да ты ещё дерёшься! — ахнула та. — Я вижу, ты совсем распустилась! И всё этот дурацкий театр и глупые детские забавы! Нет, нужно всерьёз взяться за твоё воспитание.
И Клавдия Григорьевна принялась ожесточённо разрывать на мелкие кусочки Сашину декорацию.
Аккуратно собрав затем все клочки, она открыла дверцу холодной печки и бросила их туда.
Вслед за обрывками декорации туда же полетела сова, и тёткина рука ухватила Петрушку…
— Ой, тётечка, не надо, прошу вас! — взмолилась Саша. — Я больше не буду устраивать театр, я буду учиться целый день!..
— Ты говоришь правду? — строго спросила тётка. — Да, пожалуй, правду, — подумав, сказала она. — Я хорошо знаю детей и вижу, что ты не умеешь лгать. Но всё же ты очень запущена, твоим воспитанием надо всерьёз заняться!
Клавдия Григорьевна величественно удалилась на кухню — разогревать обед, а Саша обняла Петрушку и прошептала ему на ухо:
— Потерпим, Петрушка, хорошо?
Петрушка потёрся об её щёку головой. Для Саши он готов был ещё не то вытерпеть.