Пролог
Аэропорт Санта-Мария,
Азорские острова, 1951 год
Сырым холодным вечером Хадсон Уоллас стоял на пандусе у здания терминала. Кожаная куртка не спасала от холода, моросящего дождя и тумана, окутавшего аэропорт, а вместе с ним и весь остров.
Голубые огоньки такси, застывшие напротив в стоическом молчании, не добавляли тепла. За пронзившим туман лучом белого света последовала с небольшой задержкой зеленая вспышка медленно поворачивавшегося маяка.
Хадсон сомневался, что кто-то его сейчас увидит, уж больно низко опустились плотные серые тучи, но если кто и сможет это сделать — что ж, бог ему в помощь. С трех сторон остров окружали горы, а сам этот клочок земли был всего лишь пятнышком на карте посреди темного Атлантического океана. Даже в 1951 году найти это место было непростой задачей. А если кто-то все же и обнаружит Санта-Марию в этом супе, то врежется в горный пик задолго до того, как разглядит за дождем огни посадочной полосы.
Но попасть на остров — дело одно, а вот выбраться с него — совсем другое. Какая бы ни была погода, Хадсон хотел именно выбраться, и ожидание действовало на нервы. Оставаться здесь стало небезопасно, и он хорошо понимал, почему. Но ни его желание, ни тот факт, что пилотом и владельцем стоящего на бетонной площадке у ангара «Локхид констеллейшн» был он сам, значения не имели — решение здесь принимали другие.
Оставалось только смотреть и ждать. Хадсон достал из кармана серебряный портсигар, вытащил сигарету «Данхилл» и, не обращая внимания на расставленные через каждые двадцать футов предостерегающие знаки «Не курить», поднес к лицу, закрыв ладонью от ветра, зажигалку «Зиппо» и сделал первую затяжку.
До ближайшего самолета или топливного провода было не меньше сотни ярдов, к тому же весь аэропорт давно промок, так что шансы устроить неприятности стремились к нулю. А вероятность того, что кто-то вылезет из сухого, теплого терминала, чтобы сделать ему замечание, была, по его прикидкам, и того меньше.
Глубоко и с удовольствием затянувшись, он выдохнул.
Серая, цвета вереска струйка дыма рассеялась в тот самый миг, когда у него за спиной открылась дверь.
Из здания вышел мужчина в неловко сидевшей одежде. Округлое лицо наполовину скрывала коричневая шляпа. Куртка и брюки из грубой шерстяной ткани выглядели так, словно их забрали из остатков зимних запасов Армии спасения. Тонкие, без пальцев перчатки дополняли образ сельского жителя, но Хадсон знал — этот человек не крестьянин. Он был пассажиром и в ближайшем времени мог стать богачом. При условии, что успеет достичь Америки.
— Как погода, проясняется? — спросил пассажир.
Хадсон еще раз затянулся, выдохнул и только потом ответил.
— Нет, — равнодушно сказал он. — Не сегодня. Может, и не на этой неделе.
Пассажир был русский по фамилии Тарасов. Он бежал из Советского Союза. Багаж его составляли два сундучка из нержавеющей стали, достаточно тяжелые, чтобы предположить, что они набиты камнями. Оба уже стояли в самолете, запертые и прикрепленные к полу цепями.
Хадсон не знал, что кроется в этих ящиках, но образованное недавно Центральное разведывательное управление обещало ему кругленькую сумму за доставку груза и самого Тарасова в Соединенные Штаты. Нетрудно догадаться, что русскому за предательство и багаж обещали намного больше.
Пока что все шло хорошо. Американскому агенту удалось вытащить перебежчика в Югославию, страну тоже коммунистическую, но находившуюся под властью Тито, не питавшего к Сталину теплых чувств. Для того чтобы самолету Хадсона разрешили посадку в Сараево и вылет оттуда прежде, чем кто-либо начнет задавать вопросы, пришлось дать немалую взятку.
Потом они взяли курс на запад, но информация уже просочилась, и на Тарасова совершили покушение. Теперь русский хромал, нося с собой оставшуюся в ноге пулю.
Полученный Хадсоном приказ был прост: как можно быстрее и без лишнего шума переправить перебежчика в Штаты. А вот выбором маршрута никто не озаботился. Что, впрочем, было не так уж плохо, поскольку следовать чьим-то указаниям Хадсон все равно бы не стал.
До сих пор ему удавалось избегать больших европейских городов. Вместо этого он направился на Азоры, где рассчитывал дозаправиться, и откуда, уже без промежуточных посадок, долететь до Штатов. План был хорош, но он не учел погоды и того факта, что русский боялся летать.
— Рано или поздно они найдут нас здесь. — Хадсон повернулся к Тарасову. — У них повсюду агенты. По крайней мере, в каждой бухте и в каждом аэропорту.
— Но вы сказали, что здесь их нет.
— Да. Но когда нас не найдут там, где ждут, они расширят поиски и начнут рыскать повсюду. Возможно, уже начали.
Хадсон снова затянулся сигаретой. Он сомневался, что русские проверят Азоры. Но самолет с двумя американцами и иностранцем, сделавший посадку в международном, по сути, аэропорту и застрявший здесь на три дня, притом что все трое держались особняком, неизбежно привлечет внимание.
— Так или иначе, вам придется решать, чего вы боитесь больше. — Хадсон кивнул в сторону одиноко мокнущего под дождем самолета. — Небольшой тряски или ножа в живот.
Тарасов посмотрел в грозовое темное небо. Потом пожал плечами и протянул руки ладонями вверх, словно пытаясь показать миру, что у него нет никаких тайн.
— Но нельзя же лететь в такую погоду.
— Приземлиться, — поправил Хадсон. — В такую погоду нельзя садиться, — американец изобразил жест, демонстрирующий заход самолета на посадочную полосу. — Но взлететь мы точно можем, — он снова прибег к жесту, подняв руку. — И сразу же берем курс на запад. Никаких гор там нет. Там вообще ничего нет, кроме океана… и свободы.
Тарасов покачал головой, но уже без прежней решимости.
— Я проверил погоду в Нью-Йорке, — еще раз соврал Хадсон. Ничего такого он не делал, поскольку не хотел, чтобы кто-то посторонний узнал их пункт назначения. — Ближайшие сорок восемь часов ясно, но вот что дальше…
Тарасов намек понял.
— То есть либо отправляемся сейчас, либо застрянем здесь еще на неделю.
Такой выбор пассажиру, похоже, не понравился. Русский опустил голову, уставился на землю, потом посмотрел на большой серебристый самолет с четырьмя массивными бескрейцкопфными двигателями и обтекаемыми горизонтальными стабилизаторами. И снова устремил взгляд в дождь и темную пелену ночи за ним.
— Прорветесь?
Хадсон бросил сигарету на землю и придавил ее каблуком. Готов.
— Прорвусь.
Тарасов неохотно кивнул.
Хадсон повернулся к самолету и махнул рукой — заводи. В монотонный шум дождя ворвался резкий звук стартового двигателя. Двигатель номер три отрыгнул черным дымом. Заработал большой радиальный двигатель. Через несколько секунд огромный пропеллер уже вращался со скоростью 1500 оборотов в минуту, разбрасывая дождь и водяную пыль. Секундами позже ожил и двигатель номер один.
Хадсон надеялся, что сумеет убедить пассажира лететь, а потому оставил в кабине второго пилота, Чарли Симпкинса с наказом быть, на всякий случай, наготове.
— Пошли, — сказал он.
Тарасов глубоко вздохнул, шагнул от дверей и направился к самолету. Он был на середине пути, когда грянул выстрел. Эхо разлетелось над мокрым полем, и Тарасов дернулся вперед, выгнув спину и накренившись набок.
— Нет! — крикнул Хадсон.
Рванув с места, он схватил Тарасова, поддержал и потащил к самолету. Грянул второй выстрел. На этот раз пуля прошла мимо и срикошетила от бетона вправо.
Русский пошатнулся.
— Ну же! — Хадсон попытался удержать перебежчика.
Третья пуля попала в самого Хадсона. Удар в плечо развернул его в сторону. Он упал на землю и покатился. Стреляли, судя по всему, откуда-то сверху, скорее всего, с крыши терминала.
Морщась от боли, Хадсон вытащил из плечевой кобуры «кольт» сорок пятого калибра. Он повернулся, направил револьвер в сторону крыши и несколько раз выстрелил наугад, в предполагаемом направлении снайпера.
Американец выпустил четыре пули, когда за козырьком крыши мелькнула тень. Он выстрелил еще раз в ее направлении и, подхватив Тарасова под мышки, поволок, как сани, через поле, к трапу перед самолетом.
— Вставай! — Хадсон попытался поднять русского.
— Не… не могу, — пробормотал Тарасов.
— Давай, я помогу. Ты должен подняться.
Ему удалось поставить перебежчика на ноги, но тут грянул четвертый выстрел, и русский завалился на бетон лицом вниз.
Хадсон нырнул под трап и, повернувшись к открытой дверце, крикнул:
— Чарли!
Ответа не было.
— Чарли! Что у тебя?
— Мы готовы! — донесся до него голос.
Последние двигатели уже вовсю работали. Хадсон схватил Тарасова и перевернул на спину. Русский обмяк, словно тряпичная кукла. Последняя пуля попала в шею. Глаза безжизненно смотрели вверх.
— Черт…
Миссия уже была наполовину провалена, но стальные сундучки со всем содержимым все еще оставались у них. Даже такая секретная организация, как ЦРУ, имела офисы и адреса. И Хадсон был готов, если придется, отыскать их и колотить в дверь, пока кто-нибудь не примет его и не заплатит.
Он повернулся и еще раз выстрелил в направлении терминала. Еще через секунду в темноте замигали огни — к дальнему концу пандуса неслись две машины. Кто бы мог подумать, что у них есть и кавалерия.
Хадсон метнулся вверх по трапу и нырнул в открытую дверь. Еще одна пуля срикошетила от обшивки самолета.
— Пошел!
— А что пассажир?
— Ему уже поздно.
Второй пилот подал вперед рычаг дросселя. Хадсон захлопнул дверцу и повернул ручку. Самолет уже тронулся с места. Сквозь вой двигателей донесся треск разбитого стекла.
Оглянувшись, он увидел повисшего на ремнях над центральной консолью Симпкинса.
— Чарли?
Самолет продолжал разбег. Хадсон бросился вперед и влетел в кабину под стук пуль.
Оставаясь на полу, он потянулся и толкнул дроссель вперед. Двигатели взревели. Американец выбрался из-под пилотского кресла и с силой потянул правый руль. Машина начала набирать ход, грохоча и поворачиваясь.
Еще одна пуля ударилась о металлическую заслонку у него за спиной, потом еще две. Решив, что поворот выполнен и самолет смотрит в противоположную от терминала сторону, Хадсон забрался в кресло и вывел машину на взлетную дорожку.
Пора уходить. Оставаться на поле было смертельно опасно. Теперь самолет смотрел в нужном направлении, и ждать разрешения на взлет Хадсон не намеревался. Он открыл дроссель на полную, и самолет пошел на разгон.
Секунду-другую пули еще решетили корпус самолета, но потом машина вырвалась за пределы досягаемости и с ревом помчалась по полосе, приближаясь к скорости отрыва.
Видимость не улучшилась, левое окно разбито… Всматриваясь в темноту, Хадсон нашел красные огни в конце полосы. Они быстро приближались.
Он опустил закрылки на пять градусов, подождал и, лишь когда до конца асфальта осталось сто ярдов, потянул штурвал на себя. Самолет задрал нос, поколебался секунду — Хадсону она показалась невыносимо долгой — и, прибивая колесами траву за дорожкой, оторвался от земли.
Набирая высоту и разворачиваясь на запад, американец убрал шасси и повернулся ко второму пилоту.
— Чарли? — он потряс его за плечо. — Чарли!
Симпкинс не отзывался. Найти пульс не удалось.
Хадсон чертыхнулся.
Еще одна потеря. Во время войны, закончившейся всего лишь полдесятка лет назад, он потерял слишком много друзей, но тогда на то была причина. Была ли такая причина здесь? Трудно сказать. Разве что в тех двух сундучках есть что-то, стоящее жизни двух человек.
Хадсон сдвинул напарника к спинке кресла и полностью сосредоточился на полете. Боковой ветер усиливал турбулентность, стоящая впереди стена темно-серого тумана мешала ориентироваться.
Когда нет линии горизонта, когда визуально определить положение самолета не представляется возможным, доверять ощущениям нельзя. Для многих пилотов полет в таких условиях заканчивался тем, что они просто врезались в землю. Думая при этом, что летят на безопасной высоте.
Другие срывались в штопор, полагая, что неудачно выполняют поворот. Примерно то же самое происходит с пьяным — человеку кажется, что кровать кружится, и, хотя он понимает, что этого не может быть, с ощущением ничего поделать не может.
Чтобы такого не случилось, Хадсон посмотрел на инструментальную панель, проверил показания приборов и, убедившись, что крылья в нужном положении, продолжил набор высоты при безопасном угле пять градусов.
В трех милях от острова, на высоте две тысячи футов погода только ухудшилась. Самолет трясло, то подкидывая вверх, то бросая вниз. Дождь хлестал по стеклу и металлическому корпусу. Спутная струя, достаточно сильная при скорости в сто пятьдесят миль в час, защищала кабину, но влага все же попадала внутрь через разбитое окно вместе с постоянным шумом, напоминавшим грохот несущегося на полной скорости грузового поезда.
Герметизировать кабину Хадсон не мог, но в его власти было подняться до четырнадцати тысяч футов, не рискуя замерзнуть. Протянув руку за кресло, он нащупал зеленый баллон с чистым кислородом — на большой высоте без него не обойтись.
Еще одна волна турбулентности тряхнула машину. И все же Хадсон надеялся, что прорвется сквозь бурю. Лишь бы не подвели моторы.
«Констеллейшн» был одним из лучших самолетов своего времени. Созданный корпорацией «Локхид» с помощью знаменитого авиатора Говарда Хьюза, он мог делать 350 узлов и преодолевать без дозаправки расстояние в три тысячи миль. Подбери они Тарасова чуть западнее, Хадсон без остановки долетел бы до Бостона или Ньюфаундленда.
Он повернулся проверить направление и обнаружил, что отклоняется к северу сильнее, чем хотелось бы. Корректировка курса закончилась головокружением — выровняться удалось за секунды до того, как перед глазами вспыхнул предупредительный сигнал.
Сначала возникли проблемы с генератором первого двигателя. Мотор забарахлил, а секундой позже дурной пример подхватил и второй двигатель. На панели замигала предупредительная лампочка.
Хадсон попытался собраться. Его качало, как пьяного. Кружилась голова. Он потрогал плечо, то место, куда вошла пуля. Рана отозвалась болью, но, проверить сейчас, сколько он потерял крови, было невозможно.
Искусственный горизонт — летчики пользуются этим устройством для удержания крыльев на требуемом уровне при плохой видимости — начал опрокидываться. То же происходило и с гироскопом направления.
Самолет отказывал одновременно с его собственным телом.
Американец взглянул на компас, старинный прибор, последний помощник пилота, когда отказывает все механическое. Судя по нему, машина сильно уходила влево. Он попытался выровняться, но забрал слишком далеко в другую сторону. Скорость упала, вызвав срабатывание сигнализации срыва, а мгновением позже на всей панели вспыхнули предупреждающие огоньки. Мигало все, что могло мигать. Сигнал срыва бил по ушам. Завыла сирена.
Неподалеку, ослепив на мгновение, вспыхнула молния. Уж не ударила ли в самолет, мелькнула мысль.
Хадсон схватил рацию и переключился на выделенную ЦРУ короткую волну.
— Мэйдей! Мэйдей! Мэйдей! Это…
Самолет бросило вправо, потом влево. Снова ударила молния, и разряд в миллион вольт полыхнул прямо перед глазами. Электрический удар прошил рацию, и он выронил прибор, как горячую картофелину. Рация повисла, раскачиваясь, под панелью на шнуре.
Хадсон потянулся за микрофоном и промахнулся. Наклонился сильнее, достал и ухватил пальцами. Подтянул к себе, включил и поднял голову. Тучи исчезли, и заполнившие горизонт черные воды Атлантики рванулись ему навстречу…
