Пролог
25 июля 1956 г.
К югу от острова Нантакет
Неясный силуэт корабля возник внезапно и скользил теперь словно призрак по серебристой глади океана, залитой лунным светом. Вдоль белоснежного борта тянулась полоса ярко освещенных иллюминаторов, а острый нос судна рассекал воды, как обоюдоострый стилет — черный шелк.
На капитанском мостике шведско-американского лайнера «Стокгольм», находящегося в семи часах пути и в ста тридцати милях к востоку от Нью-Йорка, стоял второй помощник Гунар Нилсон. Он вглядывался вдаль — за большими прямоугольными окнами рулевой рубки открывалась широкая панорама. Океан был спокоен, только кое-где на воде появлялась зыбь. Температура достигала отметки 70 градусов по Фаренгейту. Ничто теперь не напоминало о густой влажности, окутавшей «Стокгольм» утром у причала на 57-й улице, откуда лайнер отправился в путь по Гудзону. По небу плыли рваные облака, периодически скрывая луну, похожую на фарфоровое блюдо. Видимость по правому борту составляла с полдюжины миль.
Нилсон бросил взгляд налево. Тонкая линия горизонта совсем исчезла за темной пеленой. Теперь небо и море слились воедино.
На минуту его полностью захватила эта впечатляющая картина. Нилсон думал о безбрежном просторе, который предстояло преодолеть. Подобные мысли — обычное дело для моряка, и помощник долго бы так стоял, если б не подрагивание пола под ногами.
Энергия, производимая двумя дизельными двигателями мощностью почти в полторы тысячи лошадиных сил, словно вырывалась из машинного отделения, перетекая через вибрирующую палубу в тело Нилсона, и он почти незаметно покачивался в такт работающей машине. Страх и изумление уходили, на смену им пришло ощущение единства с быстроходным лайнером, на предельной скорости рассекающим океан.
При длине в пятьсот двадцать пять футов и ширине шестьдесят девять футов «Стокгольм» мог считаться самым маленьким судном на трансатлантических линиях торгового флота. Тем не менее это был особенный корабль — маневренный, точно яхта. Плавные, обтекаемые формы мягко закруглялись от носа к корме, как у изящного бокала. Корпус «Стокгольма» белоснежный, трубы выкрашены в желтый цвет. Нилсон наслаждался властью над кораблем и командой. Стоит ему пошевелить пальцем, и трое вахтенных бросятся выполнять его приказы. По его распоряжению били склянки, а команде объявляли аврал.
Нилсон усмехнулся этому высокомерию. Четырехчасовая вахта в общем-то представляла собой череду рутинных дел по поддержанию курса на воображаемую точку возле красного плавучего маяка, предупреждающего о предательской мели у острова Нантакет. Там «Стокгольм» повернет к северо-востоку и возьмет курс через Атлантику, минуя Блэк-Айленд, к северу от Шотландии, а затем доставит пятьсот тридцать четыре пассажира в гавань Копенгагена.
Несмотря на свои двадцать восемь лет и то, что на борту «Стокгольма» он находился всего три месяца, Нилсон плавал с того момента, как научился ходить. Подростком он работал на рыболовецких сейнерах в Балтийском море, служил юнгой на судах одной крупной грузоперевозочной компании. Затем учеба в шведском морском колледже и служба во флоте. «Стокгольм» — еще один шаг к достижению мечты: иметь собственный корабль.
Внешне Нилсон совсем не походил на общепризнанный тип скандинава. Он скорее напоминал итальянца, чем викинга.
Итальянские гены Нилсон унаследовал от матери, а вместе с ними и каштановый цвет волос, смугловатый оттенок кожи, тонкую кость и бурный темперамент. Темноволосые шведы не редкость. Хотя иногда Нилсон думал: не слишком ли контрастирует средиземноморское тепло его карих глаз с холодностью капитана «Стокгольма», в котором скандинавская сдержанность и строгая дисциплина сочетались с традициями морской шведской школы?
В любом случае Нилсон выполнял свои обязанности с большим рвением, чем требовалось по инструкции. Он не хотел давать капитану ни малейшего повода для замечаний. Даже сейчас, когда ночь так тиха, Нилсон переходил от одного борта к другому, будто судно попало в ураган.
Капитанский мостик «Стокгольма» делился надвое: рулевая рубка шириной в двадцать футов, за ней — картографическая. Двери на мостик распахнуты, впуская легкий юго-западный бриз. По обе стороны мостика установлены радиокомпасы и корабельный телеграф. В центре рубки на деревянной платформе, на несколько дюймов возвышающейся над отполированной до блеска палубой, стоял рулевой, крепко держа штурвал. Иногда он бросал взгляд на гирокомпас, укрепленный слева. А прямо перед рулевым колесом, под центральным окном, — табло, где указывается курс корабля. Сейчас на нем были видны цифры 090.
Нилсон пришел узнать прогноз погоды за несколько минут до контрольного времени — 8.30. В районе нантакетского маяка туман, что неудивительно. Теплые воды нантакетских банок — настоящая фабрика по производству тумана. Вахтенный офицер доложил, что «Стокгольм» отклонился к северу от курса, намеченного капитаном, но как сильно — не мог сказать точно.
Радиомаяки находились слишком далеко, чтобы поймать их сигналы. Нилсон улыбнулся. И это тоже неудивительно. Капитан всегда прокладывал один и тот же курс — двадцать миль к северу от восточного морского пути, рекомендованного международным соглашением. Этот путь не был обязательным, и капитан «Стокгольма» предпочитал идти севернее, что сокращало расстояние и экономило горючее.
У скандинавских капитанов не принято стоять вахту на мостике. Обычно за все отвечает один из офицеров. Нилсон быстро прошел через мостик и проверил радар по правому борту. Взглянул на телеграф и убедился, что рычаги установлены на «полный вперед». Посмотрел на море, проверил, горят ли мачтовые огни, и вернулся в рубку. Бросил внимательный взгляд на гирокомпас.
Около девяти, после ужина, на мостике появился капитан. Это был неразговорчивый человек, выглядевший старше своих «около шестидесяти». Его орлиный профиль напоминал острую скалу, нависшую над морем. Держался капитан очень прямо, словно аршин проглотил, а о стрелки брюк можно было порезаться. Холодные голубые глаза смотрели тревожно, выделяясь на красноватом обветренном лице. Минут десять капитан прохаживался, вглядываясь в океан и принюхиваясь, как охотничья собака, почуявшая фазана. Потом прошел в рубку и принялся изучать навигационную карту.
Через минуту он проговорил:
— Взять курс 87 градусов.
Нилсон поменял цифры на табло. Капитан еще долго наблюдал, как рулевой поворачивает штурвал, а потом наконец ушел в свою каюту.
Вернувшись в картографическую, Нилсон стер прежнее направление и карандашом прочертил новый курс и цифры, указывающие местоположение корабля. Второй помощник продолжил линию, учитывая скорость и время, и отметил точку крестиком. В соответствии с новым решением капитана судно окажется в пяти милях от плавучего маяка. Нилсон подсчитал, что из-за сильного северного течения корабль отклонится от указанного курса на две мили.
Второй помощник подошел к радиолокатору, установленному у правой двери, и переключил диапазон с пятнадцати миль на пятьдесят. Тонкая узенькая желтая стрелка высветила побережье Кейп-Кода и маленькие точки — острова Нантакет и Виноградник Марты. При таком диапазоне корабли слишком мелкая цель для радара.
Около десяти на мостик вернулся капитан.
— Я буду в каюте работать с бумагами. Через два часа сменим курс на север. Позовите меня, если увидите плавучий маяк. — Он выглянул в окно. — Или если вдруг появится туман. Или ухудшится погода...
«Стокгольм» шел в сорока милях к западу от маяка, а значит, достаточно близко, чтобы уловить его радиосигнал. Радиокомпас указывал, что корабль находится более чем на две мили севернее курса, проложенного капитаном. Нилсон пришел к выводу, что с намеченного пути судно сбивают течения.
Через несколько минут второй радар показал, что корабль отклонился от курса на три мили к северу. Пока не о чем волноваться, нужно просто внимательно следить за показателями. Капитана следовало бы позвать на мостик только в случае, если «Стокгольм» вообще собьется с курса.
Нилсон живо представил себе выражение лица капитана, с трудом скрывающего презрение: «И вы позвали меня на мостик из-за ЭТОГО?» Нилсон в задумчивости почесал подбородок. Может быть, что-то с радаром? Или расстояние еще слишком велико, чтобы точно зафиксировать сигналы маяка?
Нилсон не сомневался, что создан, чтобы стать капитаном. И как бы там ни было, сейчас он командует на мостике. Нилсон принял решение.
— Курс 89, — приказал он рулевому.
Штурвал повернулся вправо, направляя корабль на первоначальный курс.
Команда, несшая вахту на мостике, сменилась. Смена происходила каждые восемьдесят минут. У штурвала встал Ларс Хансен.
Нилсон скривился, не вполне довольный заменой. Он всегда испытывал дискомфорт, работая с этим человеком. На шведском флоте все подчинено службе. Офицеры разговаривают с членами команды исключительно по делу, не позволяя себе шуточек или фамильярности. Нилсон иногда нарушал неписаное правило и вполголоса пошучивал с членами экипажа или отпускал колкие замечания. Но только не с Хансеном.
Этого моряка взяли на борт в последнюю минуту вместо матроса, вовремя не прибывшего из увольнения... Блондин, высокий и широкоплечий — такое описание внешности могло подойти к миллионам других скандинавов в возрасте двадцати с небольшим. Только вот лицо Хансена украшала весьма запоминающаяся отметина. Вся правая щека от скулы до уголка рта была изуродована ужасным шрамом. Поэтому казалось, что он всегда улыбался одной стороной рта.
Хансен в основном служил на грузовых судах, и, возможно, поэтому на «Стокгольме» никто не знал его раньше. Новичок держался особняком, говорил, только если к нему обращались, и то немного. И ни один из сослуживцев не осмелился спросить Хансена о шраме.
Однако второй помощник вынужден был признать, что изуродованный матрос оказался отличным моряком: он мгновенно выполнял все приказы, не задавая лишних вопросов. Поэтому Нилсон несколько удивился, проверив показания компаса. На прошлых вахтах Хансен зарекомендовал себя опытным рулевым, однако сегодня его мысли словно бы блуждали где-то далеко. Нилсон понимал: нужно некоторое время, чтобы почувствовать штурвал. Если не учитывать воздействия течений, то сейчас почти нет необходимости в управлении рулем. Ведь на корабль не налетает штормовой ветер, волны не перекатываются через палубу... Так что просто поворачивай легонько штурвал туда-сюда.
Нилсон снова проверил показания гирокомпаса. Сомнений нет: судно немного отклоняется от курса. Второй помощник встал у Хансена за спиной.
— Держитесь курса, — сказал он.
Рулевой кивнул. Отблески от стекла компаса, отразившись в глазах, придали лицу матроса хищное выражение. Шрам на щеке проступил ярче, а глаза сверкнули огнем. Почувствовав агрессивность Хансена, Нилсон невольно отступил назад, однако, настаивая на своем, указал на табло. Рулевой посмотрел на помощника ничего не выражающим взглядом и едва наклонил голову.
Нилсон постоял рядом с Хансеном еще немного, чтобы убедиться в соблюдении курса, и направился в картографическую. Матрос почти испугал его; даже мурашки побежали по телу. Нилсон размышлял об этом, когда пришел очередной радиосигнал. Что-то здесь не так. «Стокгольм» отклонился от курса уже на три мили к северу! Нилсон вернулся в рулевую рубку и, не глядя на Хансена, отдал приказ:
— Два градуса вправо.
Второй помощник поменял цифры на табло и остался стоять у компаса, пока Хансен не вывел судно на новый курс. Затем Нилсон склонился над экраном радара, отсвет которого придал его лицу болезненный желтоватый оттенок. В двенадцати милях по левому борту находился какой-то объект. Нилсон удивленно поднял брови.
У «Стокгольма», оказывается, есть компания.
* * *
Радиоволны, отразившись от корпуса «Стокгольма», понеслись обратно к вращающейся антенне радара, установленного на судне, направлявшемся в сторону шведского корабля. (Только Нилсон об этом и не подозревал.) А за несколько минут до этого в просторном помещении капитанского мостика итальянского пассажирского судна «Андреа Дориа» дежурный офицер, наблюдавший за показаниями радара, обратился к капитану — коренастому человеку в темно-синей форме:
— Капитан, корабль в семнадцати милях, четыре градуса по правому борту.
Капитан Пьеро Каламаи, поднявшись на мостик, увидел серые тени, несущиеся над морем, будто души утонувших людей.
Капитан немедленно отдал приказ подготовить судно к плаванию в тумане. Все пятьсот семьдесят два члена команды были переведены в состояние полной готовности. Сирена каждые сто секунд автоматически оповещала о тумане. Впередсмотрящего из «вороньего гнезда» отправили на нос судна, откуда обзор был более полным. Команда машинного отделения в случае опасности должна немедленно начать действовать. Переборки между одиннадцатью водонепроницаемыми отсеками задраили.
«Андреа Дориа» заканчивал свой девятидневный вояж длиной в четыре тысячи миль. На борту судна находились тысяча сто тридцать четыре пассажира и четыреста одна тонна груза. Несмотря на густой туман, «Дориа» продолжал движение почти с максимальной скоростью. Пара двигателей мощностью 35 тысяч лошадиных сил каждый позволяла судну идти со скоростью двадцать два узла.
Итальянская компания не разрешала капитанам приводить суда в порт назначения с опозданием. Время — деньги. Капитан Каламаи знал это как нельзя лучше. «Андреа Дориа» совершал все трансатлантические рейсы под его командой. И сейчас капитан не сомневался в том, что корабль прибудет в Нью-Йорк точно по расписанию и ни секундой позже, невзирая на потерю из-за шторма два дня назад одного часа.
Когда «Дориа» миновала плавучий маяк в 10.20 вечера, радар на капитанском мостике запеленговал другое судно. Итальянцы даже услышали сирену, предупреждавшую о тумане, однако само судно на расстоянии менее чем в милю так и не увидели. Маяк остался позади, и капитан «Дориа» приказал держать курс строго на запад, на Нью-Йорк.
Отметка на радаре перемещалась на восток, прямо на «Андреа Дориа». Каламаи склонился над экраном радара и, насупив брови, наблюдал. К сожалению, точка на экране не могла сказать капитану, что это за судно, большое оно или маленькое. Капитан, увы, не мог знать, что перед ним настоящий океанский лайнер. С общей скоростью в сорок узлов оба корабля неуклонно шли навстречу друг другу. Каждые три минуты расстояние сокращалось на две мили.
Странные координаты для пассажирского судна или сухогруза. Такие корабли, следующие в восточном направлении, обычно идут на двадцать миль южнее. Должно быть, это рыболовный сейнер.
В соответствии с правилами суда, идущие прямо друг на друга в открытом море, должны разойтись по левому борту, как автомобили на дороге, следующие в противоположных направлениях. Если же суда, совершая маневр в соответствии с правилами, оказываются в опасном положении, то они могут разойтись по правому борту.
Судя по показаниям радара, другое судно без помех минует «Андреа Дориа» по правому борту, если оба корабля будут продолжать держать этот же курс. Как автомобили на шоссе где-нибудь в Англии с ее левосторонним движением.
Каламаи приказал экипажу не спускать глаз с радара. Бдительность не помешает.
* * *
Корабли находились в десяти милях друг от друга, когда Нилсон собрался переносить на бумагу показания с экрана.
— Какой у них курс, Хансен? — спросил он.
— 90 градусов, — ровным голосом ответил рулевой.
Нилсон отметил точки крестиком на миллиметровой бумаге, провел между ними линию, снова посмотрел на экран радара. Затем приказал вести наблюдение по правому борту. Линии на карте показывали, что чужой корабль стремительно идет им навстречу параллельным курсом, немного левее. Нилсон вышел и посмотрел в бинокль. Никаких признаков другого судна. Второй помощник прохаживался, время от времени задерживаясь у радара. Он опять поинтересовался курсом корабля.
— 90 градусов, сэр, — ответил Хансен.
Нилсон внимательно изучил показания гирокомпаса. Даже незначительное отклонение может стать критическим, и он хотел убедиться, что судно идет верным курсом. Хансен потянул талреп над головой. Склянки пробили шесть раз — одиннадцать часов.
Нилсону нравился звук корабельных склянок. Во время ночной вахты, когда накатывало ощущение точки и одиночества, удары склянок напоминали о романтических чувствах, которые он испытывал к морю еще юношей. Впоследствии второй помощник будет вспоминать об этом звоне как о предвестнике гибели.
Вновь взглянув на дисплей радара, Нилсон нанес на карту еще одну отметку.
Одиннадцать часов. Корабли разделяло расстояние в семь миль. Нилсон подсчитал, что суда пройдут на достаточном расстоянии друг от друга. Он снова вышел и посмотрел в бинокль. Какое-то сумасшествие. Там, где по показаниям радара должно быть другое судно, чернела темнота. Возможно, у него повреждены габаритные огни. А может, это военный корабль на учениях.
Нилсон посмотрел на правый борт. В ночном небе ярко сияла луна. Снова повернулся налево. Ничего. А что, если то судно скрыто густым туманом? Нет, вряд ли, ни один корабль не будет идти с такой скоростью в густом тумане. Второй помощник подумал: а не снизить ли «Стокгольму» скорость? Нет. Капитан услышит переговоры по внутренней связи и примчится на мостик. Обойдемся. Позовем старого осла после того, как корабли успешно разойдутся.
В 11.03 приборы на обоих судах показывали, что расстояние между ними составляет четыре мили. Все еще никаких огней.
Нилсон снова подумал, не позвать ли капитана, и опять отказался от этой идеи. Он также не отдал приказ включить звуковое оповещение, как предписывают правила судоходства. Зачем? Всего лишь напрасная трата времени. Они же в открытом океане, ярко светит луна, видимость, должно быть, миль пять.
«Стокгольм» продолжал свой путь в ночи со скоростью восемнадцать узлов.
Дозорный из «вороньего гнезда» прокричал:
— Огни по левому борту!
Наконец-то.
Позднее аналитики будут в недоумении пожимать плечами, не понимая, как два оснащенных радарами корабля могли столкнуться в открытом океане. Их притянуло, словно магнитом.
Нилсон присмотрелся к огням чужого судна. Две белые точки — одна выше, другая ниже — горели в ночи. Хорошо. Положение огней указывало на то, что корабль собрался пройти по левому борту. Вот появился и красный свет слева, подтверждающий, что судно удаляется от «Стокгольма». Корабли разойдутся по левому борту относительно друг друга. Согласно показаниям радара, расстояние между судами чуть больше двух миль. Нилсон взглянул на часы. Было 11.06 вечера.
* * *
Из того, что видел на экране радара капитан «Андреа Дориа», было ясно, что корабли без труда разойдутся по правому борту. Когда расстояние между судами сократилось до трех с половиной миль, Каламаи отдал приказ взять левее на четыре градуса, чтобы между кораблями оставалось достаточное расстояние. Вскоре в тумане замерцали радужные полупрозрачные пятна, и вот стали отчетливо видны белые бортовые огни.
Капитан Каламаи ожидал увидеть зеленый по правому борту чужого корабля.
Между судами — одна миля. Нилсон вспомнил, как один из газетных обозревателей сказал, что «Стокгольм» способен развернуться на десятицентовой монете и еще останется восемь центов сдачи. Ну что ж, пора проверить маневренность красавца-лайнера на деле.
— Два румба вправо, — отдал Нилсон приказ рулевому.
Как и Каламаи, он хотел, чтобы корабли разделял достаточный промежуток.
Хансен крутанул штурвал. Нос судна повернулся на двадцать градусов вправо.
— Выровнять корабль по курсу.
Зазвонил телефон на стене. Нилсон снял трубку.
— Мостик, — ответил он.
Нилсон, уверенный в полной безопасности, встал спиной к окнам, лицом — к стене.
От наблюдающего в «вороньем гнезде» донеслось:
— Огни двадцать градусов по левому борту.
— Спасибо, — ответил Нилсон и повесил трубку.
Он снова подошел к дисплею радара, еще ничего не зная о новой траектории итальянского корабля. Точки на экране сейчас были настолько близки друг от друга, что всматриваться в изображение не имело смысла. Нилсон вышел на левый борт и без всякого волнения поднес к глазам бинокль.
Увиденная картина не оставила от благостного состояния второго помощника камня на камне.
— О Господи!
Нилсон онемел от изумления, заметив неожиданное изменение мачтовых огней.
Верхний и нижний теперь поменялись местами. Красного, указывающего левый борт, теперь не было. Сейчас горел зеленый, означавший правый борт. Видимо, встречное судно внезапно решило повернуть влево.
Мерцающие палубные огни огромного черного корабля, вынырнувшего из тумана, были ясно видны, а правый борт судна оказался прямо по курсу идущего на высокой скорости «Стокгольма».
Нилсон закричал:
— Право руля!
Затем бросился к судовому телеграфу и, рванув ручки, установил их в положение «Стоп», будто можно заставить корабль остановиться одной лишь решимостью. Раздался невероятный лязг и скрежет железа.
— Полный назад!
Нилсон оглянулся на рулевого. Хансен стоял, как каменный истукан в языческом храме.
— Проклятие! Я сказал «право руля»! — прокричал второй помощник.
Хансен стал поворачивать штурвал. Нилсон отказывался верить собственным глазам. Матрос вертел колесо не вправо, что давало бы хоть маленький шанс избежать столкновения. Нет, Хансен медленно и целенаправленно поворачивал штурвал влево.
Нос «Стокгольма» описал смертельную дугу. До слуха Нилсона донесся звук противотуманной сирены — предупреждение от того, другого судна.
В машинном отделении творился хаос. Механики бросились открывать клапаны, чтобы машина дала задний ход. Весь корабль вздрогнул, когда началось торможение.
Слишком поздно. «Стокгольм» стрелой летел на беззащитное встречное судно.
* * *
Как и Нилсон, капитан Каламаи видел мачтовые огни другого судна и заметил, что цвет их вдруг поменялся. Красный, обозначающий левый борт, горел как рубин на бархате ночи. Значит, встречный корабль внезапно решил повернуть вправо, то есть идти лоб в лоб на «Андреа Дориа»!
Никакого предупреждения. Ни сирены. Ни свистка. О внезапной остановке при такой скорости не могло быть и речи. Судно неизбежно пройдет еще несколько миль по инерции...
В считанные секунды надо было что-то предпринять. Можно совершить маневр вправо, прямо навстречу опасности. Вдруг судам удастся разминуться, только слегка коснувшись друг друга... Да, есть шанс, что «Андреа Дориа» сумеет уйти из-под удара другого корабля.
Каламаи принял отчаянное решение.
— Лево руля! — прокричал он.
Офицер с мостика уточнил — не хочет ли капитан остановить двигатели? Каламаи отрицательно покачал головой.
— Скорость не снижать!
Он знал, что на высокой скорости «Андреа Дориа» лучше слушается руля.
Рулевой обеими руками крутанул штурвал влево. Дважды прозвучал гудок. Большой корабль еще полмили по инерции шел прямо и только потом начал совершать поворот.
Капитан осознавал, насколько рискует, подставляя борт «Андреа Дориа». Он молил Бога, чтобы встречное судно успело совершить маневр, пока есть время. И Каламаи все еще не верил, что корабли столкнутся. Происходящее казалось кошмарным сном.
Крик одного из офицеров вернул капитана к действительности:
— Он идет прямо на нас!
Приближающееся судно направлялось к правому борту, откуда за происходящим с ужасом наблюдал Каламаи. Острый, несколько приподнятый нос корабля, казалось, был нацелен прямо на капитана.
Командир «Андреа Дориа» имел репутацию человека выносливого и несгибаемого. Но сейчас он думал о том, про что в подобной ситуации подумал бы каждый: о спасении своей жизни.
Мощный нос шведского судна легко, точно штык, пронзил идущий на полной скорости «Андреа Дориа». Корпус итальянского судна был проломлен на треть его девяностофутовой ширины. При весе почти в тридцать тысяч тонн — в два раза больше «Стокгольма» — итальянский лайнер поволок за собой чужака. А потом «Стокгольм» подался назад, вскрыв семь из десяти пассажирских палуб!
Огромная зияющая дыра в корпусе «Андреа Дориа» шириной в сорок футов вверху ниже ватерлинии сужалась до семи футов. И все же тысячи галлонов морской воды хлынули через пробоину и заполнили пустовавшие емкости для горючего. Корабль накренился на правый борт из-за тяжести тонн воды, заполнившей генераторную. Маслянистая река потекла по коридорам и проходам, поднялась до переборок машинного отделения. Матросы здесь изо всех сил пытались бороться со стихией. Они скользили и падали, как клоуны во время выполнения трюков.
Вода все прибывала. Уже плавали на ее поверхности пустые цистерны для горючего.
Буквально через несколько минут после удара «Андреа Дориа» дал сильный крен на борт.
* * *
Нилсон ожидал, что при столкновении его швырнет на пол. Однако удар оказался на удивление мягким, хотя и достаточно сильным, чтобы вывести второго помощника из состояния паралича. Нилсон бросился из рулевой рубки в картографическую и нажал аварийную кнопку, приказывая задраить водонепроницаемые переборки.
Послышался гневный крик капитана:
— Да что, во имя всех святых, случилось?
Нилсон попытался ответить, но слова застряли в горле.
От растерянности он не знал, как описать происходящее. Хансен отказался выполнять приказ повернуть вправо. Медленно вращающийся влево штурвал. Матрос, мертвой хваткой вцепившийся в рулевое колесо. Ни страха, ни ужаса в его глазах. Только леденящий душу холод. Нилсон сперва подумал, что это просто кажется из-за освещения, да еще отсветы от экрана гирокомпаса подчеркивали шрам на правой щеке. Однако ошибки не было. Когда произошло столкновение, этот человек улыбался.
Да, никаких сомнений не осталось. Хансен преднамеренно повел судно навстречу другому кораблю, будто он управлял не «Стокгольмом», а торпедой, хотя вряд ли кто-нибудь поверит в это.
Нилсон посмотрел на сердитое лицо капитана, затем на штурвал. А там уже никого не было. Брошенное рулевое колесо вращалось как сумасшедшее.
Хансен скрылся.
* * *
Джейк Кэрри был внезапно разбужен странным грохотом, а затем послышался ужасный скрежет металла о металл; треск, хруст, будто каюты на верхней палубе взрывались. Глаза Кэрри расширились от испуга, когда бело-серая стена в нескольких футах от него вдруг начала двигаться.
Джейк погрузился в сладкий сон всего три минуты назад. Он поцеловал Майру, свою жену, пожелал ей спокойной ночи и скользнул под одеяло на огромной кровати в каюте первого класса. Майра еще прочитала несколько страниц романа, прежде чем глаза у нее стали слипаться. Она выключила лампу, натянула одеяло до самого подбородка и вздохнула, вспоминая залитые солнцем виноградники Тосканы.
Ранее они с Джейком отметили пребывание в Италии бутылочкой шампанского в ресторане первого класса. Кэрри предлагал выпить по бокалу вина на ночь в «Бельведере», но Майра ответила, что если она снова услышит в исполнении оркестра «Ариведерчи, Рома», то поклянется никогда больше в жизни не есть спагетти. Они вернулись в каюту около 10.30 вечера.
Прогулявшись по палубе с магазинами, супруги поднялись в лифте на следующий уровень и пошли к своей каюте, расположенной по правому борту. Они выставили в коридор багаж, чтобы стюард забрал его перед прибытием в Нью-Йорк на следующий день. Корабль колыхался, как огромная колыбель, и Майра вскоре уснула.
А сейчас кровать ее мужа тряслась как безумная, и вдруг Джейк взлетел в воздух, будто его запустили из катапульты. За этот миг свободного парения вся жизнь промелькнула перед его глазами, а потом наступила абсолютная темнота.
* * *
Смерть бродила по палубам «Андреа Дориа».
Она была повсюду: и в роскошных каютах первого класса, и в каютах туристического класса, находящихся ниже ватерлинии. Пятьдесят два человека погибли. Десять кают на палубе первого класса были уничтожены. На этом уровне пробоина оказалась самой широкой, а наиболее узкое место приходилось на палубу ниже ватерлинии. Но в каютах туристического класса пассажиров было больше, поэтому и здесь потери тоже были велики.
Люди погибали или оставались в живых словно по прихоти рока. Пассажир первого класса преспокойно чистит зубы и вдруг, заслышав страшный грохот, выбегает из ванной комнаты в спальню. А затем он видит, что стены нет и его жена исчезла. На прогулочной палубе мгновенно погибли два пассажира. Двадцать шесть иммигрантов из Италии — и среди них женщина с четырьмя маленькими детьми — оказались непосредственно на линии пробоины, и все были убиты искореженными стальными листами.
Но случались в ту ночь и чудеса. Так, одна девушка, выброшенная из каюты первого класса во время столкновения, очутилась на смятом носу «Стокгольма». А в другой каюте потолок обрушился прямо на супружескую пару. Однако им удалось выбраться из-под обломков и выползти в коридор.
Труднее всего пришлось пассажирам нижних палуб. Они вынуждены были пробираться по задымленным коридорам и проходам, залитым маслянистой черной водой. Мало-помалу уцелевшие собирались у смотровых площадок и теперь ждали хоть каких-то указаний.
Когда суда ударились друг о друга, капитан Каламаи находился в дальнем конце мостика. Оправившись от первоначального шока, он отдал команду «Стоп машина», и корабль наконец остановился в густом тумане.
Второй офицер подошел к креномеру — прибору, предназначенному для измерения угла крена судна.
— 18 градусов, — сказал моряк. А через несколько минут добавил: — 19 градусов.
Неприятный холодок прокрался в сердце капитана. Даже если затопило два отсека, крен не должен составлять более пятнадцати градусов. А при крене более двадцати градусов будут затоплены все отсеки...
Такая ситуация казалась невозможной. Проектировщики утверждали, что судно останется на плаву, даже если вода заполнит два отсека. Капитан потребовал доложить о потерях на каждой палубе, а особенно о состоянии водонепроницаемых перегородок. Каламаи также распорядился передать сигнал SOS и координаты корабля.
Вскоре вернулись офицеры с рапортами о положении на палубах судна. В машинном отделении механики и матросы откачивали насосами воду, но она прибывала быстрее, чем люди работали. Бойлерная тоже была затоплена. Кроме того, вода залила еще два отсека.
Офицер сообщил о новых показаниях кренометра: 22 градуса.
Капитану Каламаи не нужно было смотреть на кренометр, чтобы понять — угол крена миновал точку, при которой еще можно исправить катастрофическое положение. Палуба наклонилась под ногами так, что и без приборов все было очевидно.
Корабль погибал.
Каламаи помрачнел. Печаль охватила его душу. «Андреа Дориа» не просто какая-то посудина, это королева итальянских трансатлантических линий стоимостью двадцать один миллион долларов, самое величественное и роскошное судно Италии. Оно было спущено на воду всего четыре года назад, дабы показать всему миру — итальянский пассажирский флот оправился от последствий войны. Изящный черный корпус, белые надстройки, красно-бело-зеленая труба делали лайнер похожим на произведение искусства, вышедшее из-под руки скульптора, а не корабела.
Более того, Каламаи почти сроднился с кораблем. Он командовал «Андреа Дориа» в пробных рейсах и в сотнях трансатлантических круизов. Капитан ориентировался на палубах судна лучше, чем в комнатах собственного дома. Каламаи никогда не надоедало бродить из одного конца корабля в другой и с наслаждением любоваться великолепными работами выдающихся мастеров эпохи Возрождения: старинными зеркалами с позолотой, хрусталем, чудесными гобеленами и мозаикой. Насладившись фресками времен Микеланджело, капитан останавливался в холле первого класса перед массивной бронзовой статуей Андреа Дориа, который по своему величию занимал, пожалуй, второе место после Колумба. Бравый генуэзский адмирал будто собирался обнажить меч при первых же признаках появления пиратов-варваров.
А теперь все это должно сгинуть.
Жизни пассажиров — первейшая забота капитана. Каламаи уже собирался отдать приказ покинуть судно, когда офицер доложил, что спасательные шлюпки по левому борту нельзя спустить на воду. Осталось только восемь шлюпок по правому борту. И места в них хватит только для половины пассажиров... Капитан не мог приказать оставить корабль. Охваченные паникой люди бросятся к левому борту, и начнется хаос. Каламаи молил Бога, чтобы проходящие суда услышали сигнал о спасении и нашли их в тумане. Оставалось только ждать.
* * *
Анжело Донателли принес целый поднос бокалов мартини ньюйоркцам, отмечавшим свой последний день пребывания на борту «Андреа Дориа», после чего взглянул в одно из красиво задрапированных окон элегантной гостиной, называвшейся «Бельведер». Какое-то неясное движение привлекло взгляд стюарда.
Гостиная располагалась в передней части палубы. Открытая веранда для прогулок позволяла пассажирам первого класса любоваться океаном днем и ночью, если стояла хорошая погода. Однако большинство пассажиров уже оставили всякие попытки углядеть что-нибудь за серой пеленой тумана. А вот теперь, к своему ужасу, Анжело увидел огни и мачты большого белого корабля, плывущего сквозь туман.
— Бог мой! — пробормотал он.
Едва слова слетели с его губ, как раздался оглушительный звук, напоминавший взрыв огромной хлопушки. Гостиная погрузилась в темноту.
Палуба медленно сместилась. Анжело едва не потерял равновесие, но сумел удержаться на ногах. Размахивая круглым подносом, он сейчас напоминал знаменитую греческую скульптуру «Дискобол». Красавец-сицилиец из Палермо, от природы обладавший фигурой атлета, отточил ловкость, лавируя между столиками с подносом, уставленным бокалами и тарелками.
Загорелись аварийные огни. Три супружеские пары, сидевшие за ближайшим столиком, упали на пол. Анжело помог подняться дамам. Похоже, никто серьезно не пострадал. Стюард огляделся вокруг.
Роскошно декорированная гостиная с мягко подсвеченными гобеленами, картинами, деревянной резьбой и стенами, обтянутыми светлой кожей, пришла в полнейший беспорядок. На сверкающем танцполе, где еще несколько секунд назад под «Ариведерчи, Рома» кружились пары, вповалку лежали люди. Музыка резко оборвалась, со всех сторон слышались плач и крики ужаса. Музыканты выбирались из-под груды инструментов и пюпитров. Повсюду валялись разбитые бутылки и бокалы. В воздухе носился запах алкоголя. Вазы с живыми цветами валялись на полу.
— Ради Бога, объясните, что это было? — спросил один из присутствующих.
Анжело не проронил ни слова, будучи не совсем уверен в том, что увидел. Он снова взглянул за окно. Там был только туман.
— Может, мы столкнулись с айсбергом? — предположила какая-то женщина.
— С айсбергом? Ради всего святого, Конни, какой айсберг у берегов Массачусетса в июле?
— Тогда, вероятно, это мина.
Мужчина, взглянув на оркестрантов, усмехнулся:
— Что бы это ни было, оно заставило их прервать чертову мелодию.
Все рассмеялись. Танцоры принялись отряхивать и поправлять наряды, музыканты — осматривать инструменты, не повреждены ли они. Суетились бармены и официанты.
— Волноваться не о чем, — сказал один из пассажиров. — Один из офицеров сказал мне, что этот корабль не может утонуть.
Его жена, прекратив поправлять макияж, с тревогой заметила:
— То же самое говорили о «Титанике».
Повисла напряженная тишина. Все испуганно переглянулись, а затем, будто услышав некий беззвучный сигнал, три пары поспешили к ближайшему выходу, как стайка птиц, вспорхнувшая с ветки.
Анжело уже собрался было убрать бокалы и вытереть стол. Вдруг он усмехнулся и сказал самому себе:
— Ты слишком долго работал официантом.
Большинство дам и джентльменов поднялись с пола и тоже направились к выходам. Гостиная быстро опустела. Вскоре Анжело остался один. Он пожал плечами, швырнул полотенце на пол и пошел к ближайшей двери. Нужно узнать, что происходит.
* * *
Черная вода забвения едва не увлекла Джейка Кэрри в небытие. Он изо всех сил сопротивлялся темному потоку, карабкался, цепляясь за ускользающее сознание.
Вдруг Кэрри услышал стон и понял, что стонет он сам. Так, хорошо. Мертвецы не шумят. Следующая мысль была о жене.
— Майра! — позвал он.
В черно-серой пелене Джейк уловил какое-то легкое шевеление. Прекрасно. Это дает надежду. Он снова позвал жену.
— Я здесь.
Голос Майры прозвучал так, будто она находилась где-то далеко.
— Слава Богу! Ты в порядке?
Последовала пауза.
— Да. А что случилось? Я спала и...
— Не знаю. Ты можешь двигаться?
— Нет.
— Я сейчас тебе помогу, — сказал Кэрри.
Он лежал на левом боку, рука неловко подвернута, и что-то придавило его сверху. Ноги были плотно зажаты. Кэрри охватил леденящий страх. А что, если повреждена спина? Он попробовал еще раз сдвинуться с места. И еще, теперь уже сильнее.
От резкой боли в лодыжке слезы выступили на глазах. Однако это означало, что он не парализован. Джейк замер. Нужно все хорошенько обдумать. По профессии Кэрри был инженер и занимался строительством мостов, а нынешняя ситуация ничем не отличается от любой другой проблемы, которую можно разрешить при помощи логики, настойчивости и, конечно, везения.
Кэрри пошевелил правой рукой, и его локоть наткнулся на мягкую ткань. Значит, он под матрасами. Джейк поднатужился, стараясь выбраться из-под завала. Матрасы немного подались в сторону, но не более того. Господи, похоже, весь проклятый потолок рухнул именно сюда! Однако матрасы защитили Кэрри от обломков стен и потолка. Он глубоко вздохнул и, используя всю возможную силу своих мускулов, еще раз толкнул матрасы. Наконец они свалились на пол.
Освободив обе руки, Джейк скользнул вниз и почувствовал, как на лодыжку давит что-то твердое и тяжелое. Ощупав предмет, он понял — это комод, стоявший между кроватями. Упершись обеими руками, Джейк на несколько дюймов сдвинул комод и освободил ноги. Потер икры, восстанавливая кровообращение. Обе ноги болели, но кости, кажется, целы.
Кэрри медленно встал на четвереньки.
— Джейк, — снова позвала Майра.
Теперь ее голос звучал еще слабее.
— Иду, дорогая. Держись.
Что-то здесь не так. Казалось, голос Майры доносится с другой стороны стены. Джейк щелкнул выключателем. Света не было. Он пополз в кромешной темноте. Ориентироваться было не по чему. Шаря по стене, Кэрри нашел дверь. До него донеслись звуки, напоминающие шорох прибоя и крики чаек на побережье.
Джейк встал на ноги, расчистил пространство у двери и распахнул ее. Увиденное за дверью напоминало ночной кошмар.
В коридоре, в тусклом аварийном освещении желтых ламп, он разглядел толпу перепуганных людей. Мужчины, женщины, дети; кто полностью одет, кто в пальто, наброшенном на пижаму, кто с пустыми руками, кто с чемоданами — все толкались, напирали друг на друга, пытаясь выбраться на верхнюю палубу. В воздухе стояли клубы пыли и дыма, на полу — грязь. Несколько пассажиров пробирались к своим каютам. Они преодолевали людской поток, как лососи, идущие против течения.
Кэрри присмотрелся к номеру на двери, из которой вышел, и понял, что оказался в соседней каюте. Его попросту выбросило в другую комнату. В тот вечер они с Майрой разговаривали с итало-американской парой, занимавшей соседние апартаменты. Те возвращались домой после сбора всей семьи.
Кэрри с трудом пробился к двери своей каюты, но она оказалась заперта. Тогда Джейк вернулся в каюту, из которой только что вышел, и стал пробираться через развалины. Пришлось убирать с пути обломки мебели, потолка, стен. Кое-где он полз, где-то перелезал через завалы. Нужно спешить. Накренившаяся палуба означала, что корабль тонет.
Джейк добрался до стены и позвал жену. Майра ответила с другой стороны. Словно безумный, Кэрри принялся искать какой-нибудь пролом в стене. Наконец, есть! В самом низу оказалась дыра. Он стал расширять пробоину, чтобы можно было проползти сквозь нее. В их каюте царил полумрак, очертания предметов угадывались с трудом.
Джейк встал, посмотрел в сторону источника освещения. Холодный морской ветер пахнул в лицо. Невероятно! Внешняя стена каюты отсутствовала напрочь! На ее месте зияла огромная дыра, через которую был виден освещенный лунным светом океан. Джейк лихорадочно расчищал путь, и вот уже он пробрался к жене. Кэрри отер кровь с ее лба и щек, нежно поцеловал.
— Я не могу пошевелиться, — извиняющимся тоном произнесла Майра.
Страшная сила, швырнувшая Кэрри в соседнюю каюту, подняла железную кровать и припечатала Майру к стене, как пружина в мышеловке. К счастью, матрас защитил от железной рамы, но ее прижало к стене — лишь правая рука оставалась свободной.
Джейк взялся за железную раму. В свои пятьдесят с небольшим он был довольно крепок. Изо всех сил Кэрри потянул кровать на себя. Рама лишь немного подалась и сразу же встала обратно, как только он ослабил хватку. Тогда он попробовал отжать раму кровати какой-то длинной деревянной балкой, но и это не удалось: Майра закричала от боли.
— Дорогая, — проговорил Джейк как можно более спокойно. — Подожди, я найду кого-нибудь в помощь. Придется оставить тебя одну совсем ненадолго. Я вернусь. Обещаю.
— Джейк, ты должен спасаться сам. Корабль...
— Ты не избавишься от меня так легко, любимая...
— Во имя всего святого, не упрямься.
Джейк снова поцеловал жену. Губы ее, обычно такие теплые, сейчас были ледяными.
— Вспоминай солнечную Тоскану, пока будешь ждать. Я скоро вернусь. Обещаю.
Джейк погладил Майру по руке и вышел в коридор, не имея ни малейшего представления о том, что предпринять. Он заметил в толпе высокого мужчину крепкого телосложения и попросил его помочь.
— Прочь с пути! — прорычал здоровяк — он казался совершенно обезумевшим — и оттолкнул Кэрри.
Джейк отчаянно метался по коридору, но добрых самаритян среди пассажиров не нашлось. Скорее они напоминали стадо, несущееся к водопою. Джейк не винил этих людей за то что они спасали свои жизни. Ведь и он тоже бы потащил Майру наверх, не окажись она в ловушке. Нужно обратиться к кому-нибудь из членов экипажа. Слившись со всеобщим потоком, Джейк теперь продвигался на верхнюю палубу, стараясь удержать равновесие на накренившемся полу.
* * *
Анжело быстро оценил ситуацию на корабле, и то, что он увидел, ему не понравилось. Особенно то, что происходило у правого борта, который все больше опускался.
На воду спустили пять спасательных шлюпок, и они очень быстро заполнились членами команды. Десятки перепуганных официантов и кухонных рабочих прыгали в перегруженные лодки. Увидев помятый нос судна и пробоину в борту, Анжело сразу понял, что произошло. Он возблагодарил Господа Бога за то, что многие пассажиры в этот вечер находились не в своих каютах, а отмечали последний день вояжа в гостиной.
Донателли бросился к правому борту, но путь оказался нелегким — накренившаяся палуба была скользкой от воды и разлитого горючего.
Анжело шел, хватаясь за дверные ручки и держась за перила. Так он добрался до прогулочной палубы.
А там большинство пассажиров сгрудились у левого, высокого задравшегося из-за крена борта. В проблесках аварийного освещения было видно, что некоторые ухватились за стулья, привинченные к палубе, другие — за тюки, приготовленные к перегрузке в доке.
Некоторые пассажиры так и оставались в вечерних платьях, другие — в пижамах, ночных рубашках и наспех наброшенных пальто. Люди держались на удивление спокойно. Только когда корабль вздрагивал, раздавались испуганные крики. Анжело хорошо понимал, что такое спокойствие мгновенно сменится истерией, если вдруг станет известно, что команда эвакуируется, заняв все пять спасательных шлюпок и оставив пассажиров на произвол судьбы на тонущем корабле.
Прогулочная палуба на «Андреа Дориа» сконструирована так, что отсюда можно было сесть в спасательные шлюпки, подвешенные на шлюпочной палубе. Офицеры и матросы тщетно пытались спустить их. Шлюпбалки не предназначались для работы под таким углом, и потому лодки не двигались с места.
Сердце Анжело на миг замерло. Так вот почему пассажирам не дали команду покинуть корабль. Капитан боялся паники!
В итоге получалось, что одна половина лодок занята членами команды, другая половина совершенно бесполезна в сложившихся обстоятельствах, а для пассажиров не хватило ни лодок, ни спасательных жилетов. Если судно затонет, у несчастных вообще не остается шансов на спасение!
В мозгу Донателли мелькнула мысль: побежать на правый борт и вместе с остальной командой прыгнуть в одну из спущенных на воду шлюпок. Нет, нет! Анжело прогнал искушение и, схватив груду спасательных жилетов, стал раздавать их пассажирам. Проклятый сицилийский кодекс чести! Похоже, из-за него и придется погибнуть!
— Анжело! — Окровавленный человек преградил путь стюарду, схватив его за руку. — Анжело, это я, Джейк Кэрри.
А, ведь это тот американец, у которого такая красивая жена. По возрасту миссис Кэрри годилась Анжело в матери. Но, мамма миа, что за дивные бездонные глаза и волнующие формы у этой женщины! Анжело влюбился в нее сразу, хотя и совершенно платонически. Чета Кэрри всегда давала щедрые чаевые и, что гораздо важнее, относилась к нему с уважением. Другие, даже соотечественники-итальянцы, поглядывали на смуглолицего сицилийца свысока.
Джейк Кэрри воплощал собой американский успех. Для своих пятидесяти с хвостиком он был в отличной форме: высокий, стройный, широкоплечий, с аккуратно подстриженными седыми волосами и загорелым лицом. Однако сейчас в руку Анжело пребольно вцепился безумец с горящими глазами в изодранной пижаме и кровавым пятном на груди.
— Слава Богу, встретил знакомого, — устало произнес Кэрри.
Анжело огляделся по сторонам и спросил:
— А где синьора Кэрри?
— Оказалась в ловушке в нашей каюте. Мне нужна ваша помощь.
Глаза Джейка Кэрри горели.
— Идемте, — после секундного колебания ответил Анжело.
Он передал оставшиеся спасательные жилеты другому стюарду и последовал за Кэрри к ближайшей лестнице. Кэрри продирался сквозь встречный поток людей, втянув голову в плечи. Анжело ухватился за его плечо, стараясь не потеряться в толпе. Наконец они спустились на палубу, где находились каюты первого класса. К этому моменту здесь уже почти никого не осталось.
Донателли был просто ошеломлен, когда увидел миссис Кэрри. Вся сцена напоминала средневековую камеру пыток. Когда они вошли, глаза женщины были закрыты, и на миг Анжело показалось, что миссис Кэрри мертва. Однако после нежного прикосновения мужа она сразу же открыла глаза.
— Я же сказал, что вернусь, дорогая, — успокаивающе произнес мистер Кэрри. — Посмотри, Анжело пришел на помощь.
Донателли взял руку миссис Кэрри и галантно поцеловал ее. Майра ответила легкой улыбкой.
Мужчины дружно ухватились за железную раму кровати и изо всех сил потянули на себя. Металл впивался в ладони, но они не обращали внимания на боль. Рама подалась на несколько дюймов больше, чем в первый раз. Тем не менее, едва Анжело и мистер Кэрри отпустили раму, она тут же вернулась на прежнее место. При каждой очередной попытке миссис Кэрри закрывала глаза и плотно сжимала губы.
Джейк выругался. В жизни ему часто приходилось пробивать себе дорогу, и он привык выходить победителем.
— Нужен кто-нибудь еще, — сказал он.
Анжело растерянно пожал плечами:
— Почти все члены команды уже в спасательных шлюпках.
— Господи Иисусе! — прошептал Кэрри.
Пожалуй, никого больше не найдешь. Ведь и Анжело удалось разыскать с трудом. Кэрри попробовал взглянуть на проблему с точки зрения инженера.
— Мы сможем справиться сами. Ты и я, — наконец сказал он. — Если только раздобудем домкрат.
— Что?
Донателли с удивлением уставился на мистера Кэрри.
— Домкрат, — спокойно повторил тот. — Обыкновенный домкрат для автомобиля.
В глазах Анжело промелькнула догадка.
— А-а, — протянул он. — Это такой рычаг...
— Именно, — возбужденно подтвердил Джейк. — Мы установим его вот здесь, отожмем раму от стены и таким образом сможем вытащить Майру.
— Да, синьор. Гараж. Я пойду в гараж.
— Правильно. Нужно пойти в гараж. — Кэрри взглянул на испуганное лицо жены. — Ты должен спешить.
Джейк считал, что ничто в жизни не дается даром. Анжело может броситься к ближайшей спасательной шлюпке, как только выйдет из этой каюты. Впрочем, Кэрри в такой ситуации не стал бы винить молодого человека. Он взял его за локоть:
— Не могу выразить, как я тебе благодарен, Анжело. Когда вернемся в Нью-Йорк, можешь не сомневаться, я вознагражу тебя.
— Эй, синьор. Я делаю это не ради денег.
Донателли улыбнулся, послал миссис Кэрри воздушный поцелуй и скрылся за дверью, прихватив спасательный жилет.
Анжело побежал по коридору, спустился по лестнице в фойе, а дальше пройти было невозможно. Нос «Стокгольма» пропорол палубу до судовой церкви, превратив фойе в груду искореженного металла и битого стекла. Анжело обошел руины и по центральному коридору побежал к корме, где по другой лестнице спустился на палубу "А". И здесь многие каюты по правому борту просто исчезли. Донателли снова пришлось быстро и осторожно пробираться на следующую палубу.
Перед тем как спускаться по очередной лестнице, Анжело всякий раз крестился. Пусть он и понимал всю беспомощность этого действия сейчас, все же оно вселяло некую уверенность. Хотя вряд ли Господь Бог пожелал бы отправиться вместе с Анжело на самую нижнюю палубу тонущего корабля...
Донателли на секунду остановился, чтобы собраться с духом. Вот она, палуба "Б". Здесь находился гараж на пятьдесят автомобилей и небольшие каюты туристического класса. Гараж располагался по ширине судна, а двери по обеим сторонам позволяли машинам выезжать прямо на пирс. Анжело довелось побывать здесь лишь однажды. Приятель-сицилиец, работавший в гараже механиком, позвал Донателли посмотреть на чудесный «крайслер», возвращавшийся из Италии в Америку. Было известно, что дизайн этого автомобиля разрабатывался целый год, а собирали его вручную целых пятнадцать месяцев. Стоила машина сто тысяч долларов. Тогда Анжело с замиранием сердца любовался изящными современными линиями красавца автомобиля. Но еще больший интерес у обоих сицилийцев вызвал «роллс-ройс», который принадлежал одному богачу из Майами-Бич. Американец возвращался домой после медового месяца, проведенного в Париже. Анжело и его друг по очереди представляли себя в роли то шофера «роллса», то пассажира.
Насколько помнил Донателли, сейчас в гараже девять автомобилей. Наверняка хотя бы в одном из них найдется домкрат. Стоп! Пробоина как раз по правому борту. А что, если нос чужого корабля снес стену гаража? Анжело остановился в сумраке, перевел дыхание, отер пот со лба. Что делать? А вдруг там нет света? Как найти обратную дорогу? Страх сковал Донателли, ноги не хотели слушаться.
Стоп. Спокойно.
В тот день, когда Анжело посещал гараж, его приятель упоминал о каком-то бронированном грузовике без всяких опознавательных знаков и с загадочным грузом. Возможно, в нем перевозили золото. На расспросы Донателли друг только пожал плечами и сообщил, что охраняется грузовик день и ночь. Анжело своими глазами видел человека в темно-серой форме, который пристально наблюдал за друзьями, пока они не удалились из грузового отсека.
Палуба дрогнула под ногами, корабль еще больше накренился, приблизительно на градус. Страх сменился ужасом.
Сердце стучало все громче. Интересно, как скоро корабль перевернется? Анжело взглянул на спасательный жилет и рассмеялся. Ну какая польза от жилета, если утонешь в брюхе корабля? Пожалуй, в запасе осталось минут пять.
А потом нужно опрометью бежать на верхнюю палубу. Они с Кэрри придумают что-нибудь. Должны придумать. Вот она, дверь в гараж. Анжело глубоко вздохнул и шагнул через порог.
Внутри было темно, только под потолком горели четыре аварийные лампочки. По правому борту затекала вода, доходившая уже до лодыжек. Вероятно, через несколько минут океан ворвется сюда бурным потоком. Здравый смысл подсказывал, что нужно поскорее бежать. Как можно скорее, пока все вокруг не превратилось в аквариум!
Тут Анжело вспомнил о миссис Кэрри, приколотой к стене, словно бабочка. Грузовик — последний шанс на спасение (если этот шанс вообще есть). Только домкрат скорее всего окажется внутри... Анжело почти смирился с тем, что придется уйти с пустыми руками, без домкрата, как вдруг обнаружил — он в гараже не один.
Темноту около грузовика прорезал узкий луч света. Еще один. Фонарики. Кто-то поставил несколько фонарей на пол, и теперь они освещали грузовик. Возле машины суетились несколько человек. На одних была серая униформа, на других — черные костюмы. Они открыли боковые и заднюю дверцы автомобиля. Анжело не мог разглядеть, что именно делают загадочные пришельцы. Ясно было лишь одно — они полностью поглощены своим занятием. Донателли уже почти собрался крикнуть: «Синьоры!» — когда что-то удержало его.
Было нечто странное в действиях этих людей. Серые тени появлялись внезапно из темноты. Исчезали. Снова возникали. Их движения напоминали кошку, подкрадывающуюся к птичке. Такая необычная скрытность заставила Анжело притаиться. Охранник из грузовика прокричал приближающимся людям что-то и потянулся к кобуре на боку.
Люди в комбинезонах ловко, по-военному, встали на одно колено, и каждый что-то приложил к плечу. Тут Анжело все понял. Вовсе не обязательно вырасти в семье мафиози, чтобы знать, как выглядит и как действует автомат.
Из четырех стволов одновременно полился свинцовый град. А охранник даже не успел выхватить оружие из кобуры. Как только первые пули достигли цели, он нелепо взмахнул руками, пистолет полетел в сторону.
Тело охранника дергалось и извивалось в каком-то кошмарном танце смерти из-за мощных ударов сотен пуль.
Остальные пытались найти укрытие, чтобы не попасть под безжалостный огонь. Металлические стены гаража и корпус бронированного грузовика многократным эхом отражали страшный грохот стрельбы. А убийцы продолжали вести огонь даже после того, как уже стало ясно, что никто не мог остаться в живых. Они палили по мертвым телам.
Вдруг наступила тишина.
В воздухе колебался сизый дым, пахнущий порохом и смертью.
Убийцы методично переворачивали каждое тело, и Анжело казалось, будто он сходит с ума. Он застыл как вкопанный, проклиная в душе тот миг, когда вошел сюда. Донателли решил было, что станет свидетелем ограбления и убийцы сейчас начнут доставать мешки с деньгами из грузовика. Но бандиты повели себя очень странно. Убийцы подтащили все тела к грузовику, а затем сложили их в фургон и, громко хлопнув дверцей, заперли ее.
Страх сковал Анжело. А вода тем временем прибывала. Донателли стал отходить от грузовика, держась в тени. У двери, через которую он вошел, вода доходила уже до колен. Анжело надел спасательный жилет, который до сих пор прижимал к груди, и оглянулся. В этот момент один из киллеров посмотрел в сторону Донателли, а потом все бандиты бросились в воду и поплыли к Анжело. Тот со всех ног побежал прочь. Дальше коридор был затоплен. Нужно спешить. Донателли греб со всей силой, на какую оказался способен. По пятам следовали убийцы.
Через несколько минут Анжело буквально ввалился в каюту Кэрри.
— Я не смог найти домкрат, — запыхавшись, сообщил он и тут же замолчал.
Рама кровати была отжата, а мистер Кэрри вызволял свою жену с помощью судового врача и еще одного члена команды. Заметив Донателли, Кэрри проговорил:
— Анжело, я беспокоился о тебе.
— Синьора в порядке?
Глаза женщины были закрыты, а ее ночная рубашка вся в крови. Врач измерял пульс.
— Она без сознания, но жива. Возможно, есть внутренние повреждения.
Кэрри еще раз взглянул на Анжело, заметив его мокрую одежду и пустые руки.
— Эти ребята помогли мне. Нам прислали домкрат с одного из спасательных кораблей. Полагаю, в гараже ты ничего не нашел.
Анжело покачал головой.
— Господи, парень, да ты весь вымок. Прости, что тебе пришлось пройти через это.
Донателли снова покачал головой:
— Ничего. Ерунда.
Доктор тем временем сделал укол миссис Кэрри.
— Морфин. От боли, — объяснил он, стараясь сдержать беспокойство. — Ее необходимо как можно скорее снять с корабля.
Джейк вместе с доктором завернули Майру в одеяло и понесли на прогулочную палубу. Туман рассеялся, и корабль окружила небольшая флотилия. Словно огромные стрекозы, носились вертолеты береговой охраны.
Между терпящим бедствие судном и спасательными кораблями беспрерывно сновали шлюпки.
Больше всего шлюпок ходило между «Андреа Дориа» и огромным пассажирским лайнером, на носу которого красовалась надпись «Иль-де-Франс». Прожекторы лайнера были направлены на «Андреа Дориа». Команда «Покинуть корабль» так и не прозвучала, поэтому пассажиры через два часа ожидания сами начали перелезать через борт. Женщин, детей и пожилых людей переправляли в первую очередь. Однако дело продвигалось медленно, потому что спуститься в спасательную шлюпку можно было только одним способом — с помощью веревки.
Майру осторожно спустили на носилках, а матросы в шлюпке бережно приняли ее.
Джейк, свесившись за борт корабля, наблюдал за спуском, а затем посоветовал Анжело:
— Поскорее уносите отсюда ноги, мой друг. Корабль скоро окажется на дне.
Донателли с тоской окинул «Андреа Дориа» взглядом.
— Да, совсем скоро, мистер Кэрри. Я помогу еще кому-нибудь из пассажиров. — Затем Анжело с улыбкой добавил: — Помните, что значит мое имя?
Когда Донателли только познакомился с супругами Кэрри, он сказал им, что его имя означает «ангел», то есть тот, кто помогает другим.
— Я помню, — ответил Джейк, взяв стюарда за руку. — Спасибо. Я в неоплатном долгу перед тобой. И если когда-нибудь тебе понадобится помощь, приходи ко мне. Понял?
Анжело улыбнулся:
— Грациа. Я понял. Пожалуйста, передайте наилучшие пожелания от меня синьоре.
Кэрри кивнул, перелез через борт и по веревке спустился в шлюпку. Донателли помахал ему рукой. Он никому не стал сообщать об ужасном происшествии в гараже. Пока не время, и, вполне вероятно, подходящее время никогда не наступит. Никто не поверит в такую историю, рассказанную каким-то официантом. Анжело хорошо помнил сицилийскую поговорку: птичка, поющая на дереве, заканчивает жизнь в котелке.
* * *
Вахта смерти подходила к концу.
Последние выжившие пассажиры покидали судно уже в розовых лучах рассвета. Капитан и офицеры оставались на «Андреа Дориа» до последней минуты, а потом, как и все, спустились в спасательные шлюпки по веревкам.
Когда в безоблачном небе засияло солнце, крен корабля еще больше усилился. К 9.50 утра судно лежало на правом боку под углом 45 градусов, а нос уже частично скрылся под водой.
«Стокгольм» с покореженным носом отошел мили на три, оставлял за собой на воде обломки и масляные пятна. Неподалеку стояли два эсминца и четыре катера береговой охраны. Самолет и вертолеты патрулировали в небе.
Развязка наступила в 10 утра. Через одиннадцать часов после столкновения «Андреа Дориа» полностью лег на правый борт. Пустые шлюпки, которые никак не удавалось спустить на воду раньше, теперь отправились в плавание, освободившись от шлюпбалок. По периметру корабля вздымались тысячи пузырьков и пузырей — это из всех полостей выходил воздух.
Мощные лопасти парных винтов судна блестели на солнце. Через несколько минут вода поглотила нос, корма поднялась, и корабль пошел ко дну, будто увлекаемый щупальцами гигантского морского чудовища.
Теперь вода хлынула во все каюты, холлы, коридоры, отсеки. Под давлением металлический корпус рвался и издавал жуткие стоны, которые иногда слышат на подлодках, только что потопивших вражеский корабль.
«Андреа Дориа» коснулся дна под тем же углом, что и тонул. На глубине двести двадцать пять футов корабль лег на правый борт. От множества пузырьков воздуха темная вода стала светло-голубой.
Там, где «Андреа Дориа» пошел ко дну, образовалась огромная воронка, и еще пятнадцать минут кружили по воде мусор и обломки. Когда воронка исчезла, катер береговой охраны подошел к месту катастрофы, и моряки поставили на воду буй.
На дне морском оказался груз стоимостью в два миллиона долларов — марочные вина, роскошные ткани, мебель, оливковое масло. В пучине исчезли великолепные произведения искусства — мраморные бюсты, фрески, бронзовая статуя старого адмирала... И там же, на дне моря, скрылся бронированный грузовик, набитый мертвыми телами. Страшный секрет поглотило море.
* * *
В Нью-Йорке с трапа «Иль-де-Франс» сошел высокий блондин и направился к стойке таможни. На нем была черная морская фуражка и длинное пальто. Блондин ничем не выделялся из числа прочих пассажиров, прибывших в США на борту лайнера.
Выполнение морального долга по отношению к терпящему бедствие судну задержало прибытие французского корабля на тридцать шесть часов. В результате «Иль-де-Франс» пришел в Нью-Йорк в четверг после полудня, когда на пирсе уже собралась толпа встречающих. Потребовалось немало времени на высадку семисот тридцати трех пассажиров с «Андреа Дориа». Выполнив свою миссию, судно быстро отправилось в обратный путь. В конце концов, время — деньги.
— Следующий, — сказал офицер-таможенник, оторвав взгляд от бумаг на столе. Его внимание привлек шрам на лице стоящего перед ним человека. — Госдепартамент временно откладывает выдачу паспортов спасшимся пассажирам. Поставьте свою подпись вот здесь, на бланке. И нужно указать ваше имя и адрес, — сказал инспектор.
— Да, спасибо. Нам все объяснили еще на корабле. — Блондин улыбнулся. Или это только показалось из-за шрама? — Боюсь, мой паспорт сейчас на дне Атлантического океана.
Человек со шрамом сообщил, что его фамилия Джонсон и направляется он в Милуоки.
— Идите туда, мистер Джонсон, — указал офицер. — В центре здоровья проверят, нет ли у вас заразных болезней. Процедура не займет много времени. Следующий, пожалуйста.
Врачебный осмотр прошел быстро, как и обещали. Через несколько минут блондин уже шагнул за ворота таможни. Из порта толпа спасшихся пассажиров, их родственников и друзей направлялась на улицу. Там образовалась пробка — медленно двигались автобусы, такси, беспрерывно гудели клаксоны автомобилей.
Блондин встал у края тротуара и внимательно всматривался в толпу, пока не встретился взглядом с кем-то. Затем его взгляд выхватил из толпы еще одно знакомое лицо. И еще одно. Он кивнул, давая понять товарищам, что узнал их. А после все пошли в разные стороны.
Сам блондин двинулся в направлении Сорок четвертой улицы и там поймал такси. После изматывающей ночи он чувствовал себя усталым и мечтал только об отдыхе.
На данный момент задание выполнено.
