3

Молодой светловолосый матрос отдал швартовы, и небольшой восьмиметровый вельбот легко отошел от маленького причала около Брейди Филд и взял курс к Первой Попытке; он плавно скользил по голубой поверхности моря. Грохочущий четырехцилиндровый двигатель позволял вельботу двигаться со скоростью восемь узлов в час, распространяя по палубе знакомый запах дизельного топлива. Уже было несколько минут девятого, солнце палило немилосердно, и даже легкий морской бриз не приносил облегчения.

Питт стоял на корме и наблюдал за удаляющимся берегом, пока причал не превратился в темное пятно на водной поверхности. Затем он взобрался со своими девяноста килограммами на высокий круглый металлический поручень, ограждавший корму, и сел задом на него, рискованно свешиваясь над пенящейся водой у кильватера лодки. В такой необычной позе он мог чувствовать пульсацию вала, а, посмотрев прямо вниз, он мог наблюдать работу гребного винта в воде. Вельбот уже находился в четверти мили от Первой Попытки, когда Питт заметил, что молодой моряк у руля с уважением поглядывал на него.

— Извините меня, сэр, но похоже, что вы провели достаточно времени на катере. — Светловолосый матрос явно имел в виду то, как Питт сидел на перилах. Вероятно, молодой человек определил по его внешнему виду, что он является ученым-исследователем. Этот молодой человек уже успел сильно загореть под лучами Эгейского солнца, на нем были шорты-бермуды и ничего больше, ничего отличительного, кроме длинной светлой бороды.

Питт ухватился рукой за флагшток на корме для поддержки, а другой рукой залез в нагрудный карман за сигаретой.

— У меня была лодка, когда я учился в высшей школе, — небрежно ответил Питт.

— Вы, наверное, жили недалеко от воды, — сказал молодой шкипер.

— Ньюпорт Бич, в Калифорнии.

— Это замечательное место. Я обычно часто ездил туда, когда учился на высших курсах в Лайолле. — Молодой шкипер расплылся в широкой улыбке: — Ох, мужчины, мужчины, это райский уголок, ведь там столько девушек. Там, наверное, очень быстро достигают половой зрелости.

— Я думаю, что созревание наступает быстрее и в менее благоприятных местах. — Как только молодой человек почувствовал себя свободнее в разговоре, Питт переменил тему:

— Скажи мне, с какими неожиданностями вы столкнулись во время работы над проектом?

— Все шло прекрасно в первые пару недель, но как только мы нашли многообещающее место для исследований, все пошло из рук вон плохо, удача отвернулась от нас.

— Например?

— Большинство снаряжения испорчено: разорванные кабели, пропавшие или поврежденные вещи: генератор утонул, ну, и другие подобные этому случаи, вы знаете, как это бывает.

Они уже были достаточно близко от Первой Попытки, и молодой шкипер повернулся спиной к рулю, осторожно подводя небольшое суденышко к трапу.

Питт стоял и смотрел на большой корабль, изучая его внешний вид. По морским стандартам это был небольшой корабль, водоизмещением восемьсот двадцать тонн и общей длиной сорок пять метров. Корабль был построен на судовой верфи в Дании, в Роттердаме, перед второй мировой войной. Сразу после того, как немцы оккупировали территорию, его экипаж переправил судно в Англию, где оно выполняло важную служебную функцию — буксировало подбитые и поврежденные корабли в британский порт Ливерпуль под самым носом у немецких подводных лодок. Когда военные действия в Европе закончились, его устаревший и поврежденный корпус был продан Датским правительством Американскому морскому ведомству, которое занесло судно в резервный состав флота. Там оно находилось долгих двадцать пять лет, под серым пластиковым коконом. Затем вновь сформированное Национальное Подводное Морское Ведомство приобрело останки корабля у Флота и превратило его в современное океанографическое судно, назвав его Первая Попытка.

Питт прищурился от яркого блеска белой краски, покрывавшей судно от носа до кормы. Он поднялся по трапу на палубу, где его встретил старый друг, командир Руди Ганн, капитан судна и руководитель экспедиции.

— Ты выглядишь неплохо, — сказал Ганн без улыбки, — если не считать твоих красных глаз. — Он достал сигарету. Но прежде чем прикурить ее, он предложил одну Питту, который кивнул головой в знак благодарности.

— Я слышал, у тебя проблемы, — сказал Питт.

Лицо Ганна помрачнело.

— Ты прав, это так, — проворчал он. — Я просил адмирала Сандекера прислать тебя из Вашингтона не ради отдыха и развлечений.

Брови Питта удивленно поднялись. Такая неожиданная грубость была не характерна для Ганна. В обычных условиях маленький командир был приветливым и веселым человеком.

— Расслабься, Руди, — мягко произнес Питт. — Давай уйдем с солнцепека, и ты расскажешь мне обо всем.

Ганн снял свои очки в роговой оправе и провел по лбу носовым платком.

— Извини, Дирк, это все потому, что я никогда не видел, чтобы столько всего случалось одновременно. Это делает тщетными все наши планы, которые мы связываем с этим проектом. Полагаю, что от всего этого я становлюсь злым, как черт. Даже команда стала явно избегать меня в последние три дня.

Питт положил руку на плечо этого коротышки и улыбнулся.

— Я обещаю не избегать тебя, даже если ты превратишься в жуткую маленькую бестию.

Ганн выглядел озадаченным какое-то мгновение, затем чувство облегчения появилось у него в глазах, и он рассмеялся, запрокинув назад голову.

— Слава богу, что ты здесь, — он легонько сжал руку Питта. — Может, ты и не решишь эти загадки, но в конце концов мне станет хоть немного легче, когда ты будешь рядом. — Он повернулся и показал на нос корабля.

— Пойдем, моя каюта там, наверху.

Питт поднялся по трапу вслед за Ганном на верхнюю палубу и прошел в его маленькую каюту. Единственным, но существенным достоинством каюты был прохладный поток воздуха, идущий от вентилятора.

Он постоял немного над ним, наслаждаясь прохладой. Затем сел в кресло, положив руку на спинку, ожидая, что Ганн сразу же начнет рассказывать.

Ганн закрыл иллюминатор и остался стоять.

— Прежде чем я начну, я хотел бы спросить, что ты знаешь о нашей Эгейской экспедиции?

— Я только слышал, что Первая Попытка занимается зоологическими исследованиями в Средиземноморье.

Ганн ошеломленно уставился на него.

— Разве адмирал не познакомил тебя с подробностями относительно этого проекта, прежде чем ты покинул Вашингтон?

Питт прикурил другую сигарету.

— Что заставляет тебя думать, что я прибыл прямо из столицы?

— Я не знаю точно, — с сомнением произнес Ганн. — Я только полагал, что ты…

Питт с улыбкой остановил его.

— Я не был даже вблизи Штатов в последние четыре месяца. — Он выпустил клубы дыма в сторону вентилятора и наблюдал, как голубой туман рассеивался. — В записке Сандекера к тебе просто говорилось, что он направляет меня прямо на Тасос. Он явно не упоминал, откуда я прибуду и когда я приеду. Следовательно, ты ожидал, что я появлюсь парящим в голубом небе дня четыре назад.

— Снова я виноват, — сказал Ганн, пожимая плечами. — Ты прав, конечно. Я отводил самое большее два дня на то, чтобы твоя старая жестяная утка долетела из столицы. Даже когда ты, наконец, появился и попал в переделку на Брейди Филд вчера, ты уже на четыре дня прибыл позже моего графика.

— Мы ничего не могли сделать. Мы с Джордино должны были доставить снаряжение на дрейфующую станцию, расположенную на льдине севернее Шпицбергена. Сразу после нашего приземления началась пурга, и мы целых семьдесят два часа были погребены под снегом.

Ганн рассмеялся.

— Ты действительно прилетел из одной экстремальной температуры в другую.

Питт не ответил, но слегка улыбнулся.

Ганн открыл верхний ящик небольшого стола и протянул Питту большой конверт, где находилось несколько рисунков рыбы странного вида.

— Ты видел что-нибудь похожее раньше?

Питт посмотрел на рисунки. Большинство из них отражали различное восприятие художниками одной и той же рыбы, отличавшейся некоторыми деталями. Первой была античная греческая иллюстрация на вазе. Другая явно была частью римской фрески. Он отметил, что два из них были более современными, стилизованными рисунками, изображавшими рыбу в движении. Последней была фотография ископаемого, отпечатавшегося в песчанике.

Питт вопросительно посмотрел на Ганна.

Ганн протянул ему лупу.

— Вот, посмотри поближе на это.

Питт протер толстое стекло и внимательно рассмотрел каждый рисунок. На первый взгляд, рыба по размеру и очертаниям напоминала голубого тунца, но при более тщательном рассмотрении нижние тазовые плавники внешне были похожи на маленькие перепончатые лапы. Были еще две идентичных конечности, расположенные перед спинным плавником.

Он тихонько присвистнул.

— Это странный экземпляр, Руди. Как он называется?

— Я не могу произнести латинское название, но исследователи на борту Первой Попытки ласково назвали ее Задира, то есть любительница подразнить.

— Почему?

— Потому что по всем законам природы эта рыба должна была исчезнуть около двух миллионов лет назад. Но, как ты видишь по этим рисункам, люди все еще утверждают, что видели ее. Каждые пятьдесят или шестьдесят лет появляются новые очевидцы, но к несчастью для науки. Задира еще не была поймана. — Ганн взглянул на Питта и снова посмотрел в сторону. — Если есть такая рыба, то должна существовать и примитивная жизнь. Существуют в записи сотни сообщений рыбаков и ученых, которые честно смотрят тебе в глаза и утверждают, что Задира была у них на крючке или в сетях, но, прежде чем рыба была поднята в лодку, она исчезала. Каждый зоолог в мире готов отдать свое левое яичко, чтобы получить живую или даже мертвую Задиру.

Питт потушил сигарету в пепельнице.

— Что делает эту исключительную рыбу такой важной?

Ганн взял рисунки.

— Обрати внимание, что художники не имеют единого мнения о верхнем слое кожи. Они изображают мелкую чешую, гладкую кожу, как у морской свиньи, а один даже нарисовал что-то вроде меховой шкуры, как у морского льва. Теперь, если ты примешь во внимание возможность наличия волосяного покрова на коже вместе с вытянутыми конечностями, то, может быть, мы имеем дело с начальной стадией первых млекопитающих.

— Верно, но если кожа была гладкой, то перед тобой не более чем ранний вид рептилии. Земля была покрыта ими в те времена.

В глазах Ганна промелькнула самоуверенность:

— Следующее, что нужно учесть, это то, что Задиры жили в теплых неглубоких водах, и каждая описанная встреча происходила не более чем в трех милях от берега, и все эти встречи имели место именно здесь, в восточном Средиземноморье, где средняя годовая температура на поверхности редко опускается ниже двадцати градусов.

— Так что это доказывает? — спросил Питт.

— Ничего определенного, но, если жизнь примитивных млекопитающих развивается лучше в теплом климате, есть вероятность, что они могут сохраниться до настоящего времени.

Питт задумчиво смотрел на Ганна.

— Извини, Руди. Но ты еще не убедил меня.

— Я знаю, что ты твердолобый, — сказал Руди. — Вот почему самую интересную часть я оставил напоследок.

Он замолчал, снял свои очки и протер стекла носовым платком. Затем снова нацепил темные очки на свой орлиный нос и продолжал в задумчивости:

— Во время геологического периода Триаса, до того как поднялись Гималаи и Альпы, огромное море покрывало Тибет и Индию. Оно распространялось на Центральную Европу и заканчивалось в Северном море. Геологи называют эту огромную массу воды Морем Тетис. Все, что от него осталось сегодня — это Черное, Каспийское и Средиземное моря.

— Извини меня за мое невежество в геологических эрах, — перебил его Питт, — но когда был Триасовый период?

— Он начался двести тридцать миллионов лет назад и продолжался около сорока миллионов лет, — ответил Ганн. — В это время произошли важные эволюционные изменения у позвоночных животных, когда рептилии совершили большой скачок в сравнении с их более примитивными предшественниками. Некоторые из морских рептилий достигали семи метров и были очень сильными. Наиболее знаменательным событием было появление первых настоящих динозавров, которые могли передвигаться на задних лапах и использовали свои хвосты для опоры.

Питт откинулся назад и вытянул ноги:

— Я считал, что эпоха динозавров была намного позже.

Ганн рассмеялся.

— Ты смотрел слишком много старых фильмов и без сомнения думаешь о бегемотах, которых обычно показывали в ранних научно-фантастических фильмах, где они угрожают племени волосатых людей. Тогда никаких не могло быть сорокатонных бронтозавров, свирепых тиранозавров или летающих птеродактилей, преследующих полураздетую испуганную героиню в первобытных джунглях. В действительности, эти наиболее известные динозавры населяли землю очень давно и исчезли за шестьдесят миллионов лет до появления человека.

— Как же твоя странная рыба вписывается в эту картину?

— Представь себе, если сможешь, метровую рыбу Задиру, которая жила, резвилась, размножалась и, наконец, умирала где-то в Море Тетис. Ничто и никто не мог видеть, как это мертвое тело медленно опускалось на дно моря. Неизвестная могила покрывалась другими отложениями, которые затвердевали и превращались в песчаник, формируя тонкий слой углерода. Это был тот слой углерода, где отпечатались ткани и строение скелета Задиры. Проходили годы и превращались в тысячелетия. А тысячелетия становились эрами, пока в один теплый весенний день, двести миллионов лет спустя, крестьянин в австрийском городе Ноенкирхен не вонзил свой плуг в плотную поверхность земли. И вот наша рыба Задира, правда, сейчас совершенно окаменелая, снова еще раз вернулась к свету. — Ганн поколебался и провел рукой по редеющим волосам. Его лицо казалось усталым и озабоченным, но глаза блестели от возбуждения, когда он говорил о Задире. — Ты должен усвоить один важный элемент: когда Задира умерла, еще не было ни птиц, ни бабочек, ни пчел, ни покрытых шерстью млекопитающих, даже цветы еще не появились на земле.

Питт снова изучающе посмотрел на фотографию ископаемого.

— Кажется невозможным, что какое-то живущее существо могло просуществовать так долго, не претерпев коренных эволюционных изменений.

— Невероятно? Да. Но это случалось и раньше. Акула живет рядом с нами уже триста пятьдесят миллионов лет. Подковообразный краб существует, совершенно не меняясь, около двухсот миллионов лет. Затем, конечно, у нас есть классический пример: Колакант.

— Да, я слышал об этом, — ответил Питт. — Это была рыба, которую считали вымершей семьдесят миллионов лет назад, пока не обнаружили ее у восточного побережья Африки.

Ганн кивнул:

— Колакант был важной и сенсационной находкой в свое время, но мы затмим ее, если нам удастся поймать Задиру. — Ганн на минуту замолчал, чтобы закурить другую сигарету. Он был всецело поглощен рассказом. — Многое сводится к этому: Задира может оказаться ранним звеном в эволюции млекопитающих, включая и человека. Я не сказал тебе, что ископаемое, найденное в Австрии, обладает многими характеристиками млекопитающего в анатомическом строении. Выступающие конечности и другие особенности внутреннего строения ставят ее в одну эволюционную линию общей структуры развития человека и животного.

Питт снова взглянул на рисунки.

— Если это так называемое живое ископаемое все еще плавает вокруг в своей первозданной форме, то как может оно развиться в более высокую ступень?

— Любой вид растения или животного — это как связанная родством семья, — пояснил Ганн. — Одна ветвь может производить потомков, идентичных по размеру и форме, в то время как родственная линия на другой стороне горы рождает гигантов с двумя головами и четырьмя руками.

Питт почувствовал усталость. Он открыл дверь и вышел на палубу. Горячий воздух охватил его, как облако пара, и он поморщился. Такие расходы и столько времени и сил затрачивается на то, чтобы поймать эту вонючую рыбу, подумал он. Кого, черт возьми, заботит, были наши предки обезьяны или рыбы? — какая разница? Человечество несется к самоуничтожению, оно, вероятно, исчезнет в следующем тысячелетии, или даже раньше. Он повернулся назад и взглянул на Ганна.

— Ну ладно, — медленно произнес Питт. — Я знаю, чем занимаетесь ты и твой корабль с учеными мужами и что вы изучаете. У меня только один вопрос: зачем здесь я? Если у вас проблемы с разорванными тросами, испорченными генераторами или исчезнувшими инструментами, то вам нужен не я, а хороший механик, который знает, как обращаться с оборудованием.

Лицо Ганна в какой-то момент выглядело озадаченным, затем он улыбнулся.

— Я вижу, ты уже вытянул кое-какую информацию из доктора Найта.

— Доктора Найта?

— Да, Кена Найта, это тот молодой человек, что доставил тебя на вельботе сегодня утром. Он — совершенно удивительный морской геофизик.

— Впечатляющая характеристика, — сказал Питт. — Он казался довольно дружелюбным во время путешествия, но не произвел на меня впечатление удивительного.

Жара снаружи становилась невыносимой, и металлические поручни сильно накалились. Питт непроизвольно положил руку на металл и мгновенно отдернул, когда раскаленная сталь обожгла его ладонь. Неожиданно боль усилила поднимавшееся в нем чувство раздражения, и он вернулся в каюту, прикрыв за собой дверь.

— Давай оставим всю эту чепуху, — резко произнес Питт. — Ты только скажи мне, какое чудо я должен сотворить, чтобы привлечь Задиру к твоему очагу, и я приступлю к работе. — Он растянулся на койке Ганна, глубоко вздохнул и расслабился, когда прохлада немного успокоила его. Он посмотрел на Ганна. Его лицо ничего не выражало, но Питт слишком хорошо знал своего друга, чтобы понять, что тот почувствовал себя неловко. Питт улыбнулся, дотянулся и похлопал Ганна по плечу.

— Я не хочу показаться корыстным, но если ты хочешь, чтобы я присоединился к твоей маленькой команде ученых пиратов, то это тебе будет стоить выпивки. От всех этих разговоров у меня пересохло в горле.

Ганн с облегчением засмеялся и попросил по внутренней связи, чтобы ему принесли льда из камбуза. Затем он достал бутылку виски и два стакана из нижнего ящика стола.

— Пока мы будем ждать лед, ты можешь ознакомиться с этим докладом, где я описал все относительно поломки снаряжения. — Он передал желтую папку Питту. — Я подробно и в хронологическом порядке описал каждый инцидент. Вначале я считал, что это просто случайности или неудачи, но сейчас это вышло далеко за рамки простых совпадений.

— У тебя есть какие-нибудь доказательства вредительства или саботажа? — спросил Питт.

— Ничего подобного.

— А разорванный трос, о котором упоминал Найт, был перерезан?

Ганн пожал плечами.

— Нет, концы были потерты, но есть еще одна загадка. Я объясню ее тебе. — Ганн замолчал и стряхнул пепел с сигареты. — Мы работаем с запасом прочности пять к одному. Например: если особенности троса таковы, что существует опасность разрыва при нагрузке в десять тонн, мы никогда не создаем нагрузки более двух тонн. И несмотря на такой значительный коэффициент безопасности, нас пока преследуют только неудачи в осуществлении проекта. Конечно, жизни для нас важнее, чем научные открытия. Подводные исследования — это рискованное занятие, и слишком длинен список имен тех, кто погиб, пытаясь вырвать у моря новые секреты.

— Каков был запас прочности, когда ваш трос порвался?

— Я подхожу к этому. Он был примерно шесть к одному. В тот момент на тросе было чуть более полутора тонн. Нам очень повезло, что никто не пострадал от удара троса, когда он оборвался.

— Могу я увидеть этот кабель?

— Да, я отрезал оба оборванных конца от троса и сохранил их до твоего прибытия.

Раздался громкий стук в дверь, и молодой рыжеволосый паренек лет восемнадцати-девятнадцати вошел в каюту, неся небольшую вазочку со льдом. Он поставил ее на стол, повернулся и посмотрел на Ганна.

— Могу я принести еще что-нибудь, сэр?

— Да, можешь, — ответил Ганн. — Спустись быстро на нижнюю палубу, где находится оборудование, найди куски оборвавшегося недавно троса, и принеси их сюда ко мне.

— Хорошо, сэр. — Паренек быстро повернулся и поспешно вышел из каюты.

— Это один из членов экипажа? — спросил Питт.

Ганн положил лед в стаканы и разлил виски. — Да, у нас восемь членов экипажа и четырнадцать ученых на борту. — Он протянул стакан Питту.

Питт смотрел, как лед постепенно таял.

— Не может кто-нибудь из этих двадцати двух человек создавать тебе проблемы?

Ганн покачал головой:

— Я уже думал об этом, я даже об этом мечтал, я по меньшей мере раз пятьдесят проанализировал персональное дело каждого и не смог найти ни одного возможного мотива, по которому хоть кто-то из них мог желать провала проекта. — Ганн отодвинул стакан. — Нет, определенно уверен, что неприятности идут из другого источника. Кто-то по непонятным причинам хочет заставить нас отказаться от ловли рыбы, которая, может, даже и не существует в природе.

Парень вскоре вернулся с двумя кусками оборванного троса. Он протянул эти куски Ганну и вышел из каюты, закрыв за собой дверь.

Питт отхлебнул из своего стакана и поднялся с кровати. Он поставил стакан на стол Ганна и взял трос в руки, внимательно изучая концы.

Это был похожий на другие скользкий стальной трос. Каждый отрезок был сантиметров шестьдесят длиной и состоял из двадцати четырех сотен стренг, свитых в стандартный трос диаметром полтора сантиметра. Трос не был разорван компактно. Разрывы растянулись сантиметров на сорок, что придавало обоим концам вид растрепанных конских хвостов.

Что-то привлекло внимание Питта, он взял увеличительное стекло и стал смотреть через толстые линзы. Его глаза напряженно всматривались, а губы медленно растянулись в удовлетворенной улыбке. Знакомое ощущение возбуждения начало пульсировать по его венам. Это может оказаться довольно интересной операцией, подумал он.

— Обнаружил что-нибудь? — спросил Ганн.

— Да, довольно много, — отозвался Питт. — Где-то на этом курсе ты нашел себе врага, который не хочет, чтобы ты ловил рыбу на его территории.

Ганн казался обескураженным, его глаза широко распахнулись.

— И что ты нашел?

— Этот трос был намеренно перерезан, — ответил Питт. Его голос звучал твердо.

— Что ты имеешь в виду, утверждая, что он перерезан, — закричал Ганн. — Где ты видишь доказательства вмешательства человека?

Питт протянул Ганну увеличительное стекло:

— Посмотри, как разорванные концы скручиваются книзу и изгибаются внутрь, к середине? И заметь, как сильно размочалены стренги. Если трос такого диаметра тянуть за один конец, пока он не разорвется, то стренги обычно остаются гладкими и концы загибаются наружу, и дальше от середины. Здесь этого нет.

Ганн уставился на разорванный трос:

— Я не понимаю, как можно это сделать?

Питт задумался на какое-то мгновение.

— Я предполагаю, что это Примакорд.

Ганн выглядел ошеломленным. Его глаза за большими увеличительными стеклами стали невероятно огромными.

— Ты говоришь серьезно? Это был взрыв?

— Да, — спокойно ответил Питт. — Примакорд выглядит, как шнур или веревка, и может быть любой толщины. Чаще всего он используется при валке деревьев или при одновременном проведении взрывов на разных расстояниях. Он действует как горящий фитиль, за исключением того, что он продвигается и сгорает моментально, почти со скоростью света.

— Да, но как кто-то может прикрепить взрывчатку под кораблем так, что этого никто не заметил? Вода в этом районе кристально чистая. Видимость почти тридцать метров. Кто-нибудь из ученых или членов команды обязательно бы заметил лазутчика… Уж не говоря о том, что услышали бы звук взрыва.

— Прежде чем я попытаюсь ответить на это, позволь мне задать тебе два вопроса. Какое оборудование было прикреплено к кабелю, когда его опускали, и когда вы обнаружили разрыв?

— Кабель был прикреплен к подводной декомпрессионной камере. Водолазы работают на глубине пятьдесят пять метров, и необходимо заранее начинать декомпрессию под водой, чтобы предотвратить кессонную болезнь. Мы обнаружили разорванный трос около семи утра сразу после завтрака.

— Я понял, что вы оставляли камеру в воде на всю ночь?

— Нет, — возразил Ганн. — У нас вошло в привычку опускать камеру перед рассветом, так, чтобы она была на месте и готова к приему водолазов в случае ранних утренних спусков.

— А вот и твой ответ! — воскликнул Питт. — Кто-то подплыл под покровом предрассветной темноты к тросу и прикрепил к нему Примакорд. Видимость достигает тридцати метров только после восхода солнца, а ночью она менее тридцати сантиметров.

— А как же шум от взрыва?

— Элементарно, мой дорогой Ганн. — Питт улыбнулся. — Я полагаю, что звук от взрыва небольшого количества Примакорда на глубине около двадцати пяти метров будет очень похож на хлопок двигателя одного из реактивных самолетов на Брейди Филд при переходе звукового барьера.

Ганн с уважением посмотрел на Питта. Это была только теория, но он ничего не мог противопоставить ей. Его лоб наморщился:

— Как нам выбраться из этого?

Питт допил виски и поставил стакан на стол Ганна:

— Ты оставайся на море и лови своего Задиру. Я вернусь назад на остров и попытаюсь заняться небольшой охотой. Может существовать какая-то связь между твоими обрывами и вчерашним нападением на базу; и следующий шаг — нужно выявить того, кто стоит за всем этим, и какие мотивы им движут.

Вдруг дверь резко распахнулась, — и в каюту ворвался мужчина. На нем были только плавки и широкий пояс, где крепился нож и нейлоновая сетчатая сумка. Его мокрые, выгоревшие на солнце волосы были совсем светлыми, а нос и грудь усыпаны веснушками. Вода капала на ковер, образуя темные пятна вокруг его ног.

— Капитан Ганн, — взволнованно закричал он, — я видел его! Я действительно видел Задиру, буквально в трех метрах перед моей маской.

Ганн вскочил на ноги.

— Ты уверен? Ты видел его вблизи?

— Даже еще лучше, сэр. Я заснял его.

Веснушчатый человек стоял, улыбаясь во весь рот:

— Если бы только у меня было ружье для подводной охоты, может, мне удалось бы поймать его, но я изучал коралловые колонии, и у меня была только камера.

— Быстро, — проговорил Ганн, — отнеси пленку в лабораторию, чтобы ее проявили.

— Да, сэр. — Парень повернулся и вышел, обрызгав Питта несколькими каплями соленой воды, когда проходил мимо.

Лицо Ганна сияло от счастья, а глаза были полны решимости.

— Боже мой. Подумать только, я был готов отказаться от работы и, поджав хвост, взять курс домой. Теперь, черт возьми, я собираюсь стоять здесь на якоре, пока не умру от старости или не поймаю Задиру. — Его глаза блестели, когда он взглянул на Питта: — Ну, майор, что ты об этом думаешь?

Питт слегка пожал плечами:

— Что касается меня, то я предпочитаю ловить девушек. При небольшом усилии его мозг отключился от мыслей о работе и создал притягательный образ Тери, стоящей на берегу в своем красном бикини.