Книга: Сахара
Назад: 41
Дальше: 43

42

Проведенный в прохладной пещере день восстановил силы Питта и Джордино настолько, что они смогли предпринять еще одну попытку преодолеть по обнаженной и враждебной земле оставшееся до Транссахарской магистрали расстояние. Соображения и догадки по поводу легендарного броненосца были временно отложены, поскольку все их помыслы были обращены на подготовку к предстоящему им этой ночью тяжкому испытанию.
Далеко за полдень Питт вышел из пещеры под беспощадное солнце и установил свою трубу для очередного определения направления. Всего лишь несколько минут провел он в этой открытой духовке, но успел почувствовать себя оплывшей восковой свечой. Он наметил большую скалу, торчащую на горизонте километрах в пяти прямо на восток, как цель, до которой предстояло добраться за первый час пути.
Возвратившись обратно в холодный комфорт пещеры с настенными росписями, Питт изо всех сил старался не выказывать ни усталости, ни слабости. Но тяжесть его состояния словно в зеркале отражалась в запавших глазах Джордино, в грязной одежде его друга, посеревших от пыли волосах и особенно – во взгляде того, кто дошел до края своего терпения.
Друзья прошли вместе через несчетное количество опасностей, требующих выдержки, но еще никогда Питт не видел в глазах Джордино выражения покорности. Джордино по сути своей был прагматиком. Он встречал любые огорчения и удары лицом к лицу, с характерной для него прямотой и стойкостью. В отличие от Питта он не мог воспользоваться силой воображения, чтобы отогнать мысли о жажде и боли, пронзающей тело, молящее о ниспослании хотя бы капли воды и пищи. Он не мог отвлечь себя от видений сказочного мира, и его мучения и отчаяние усиливались видениями плавательных бассейнов, немыслимых тропических напитков и бесконечной череды буфетных стоек, уставленных деликатесами.
Питт понимал, что эта ночь может стать последней. Если в этой смертельной игре их не убьет пустыня, им придется удвоить усилия в попытке выжить. Еще двадцать четыре часа без воды могут их доконать. Просто не будет сил двигаться дальше. Он позволил Джордино отдохнуть еще час, прежде чем разбудить его от глубокого сна.
– Надо выходить сейчас, если хотим хоть сколько-нибудь пройти до следующего рассвета.
Джордино с трудом приоткрыл глаза и попытался сесть.
– Почему бы не остаться здесь еще на день, чтобы потом стало легче?
– Слишком много мужчин, женщин и детей надеются, что мы спасемся сами и вернемся спасти их. У нас каждый час на счету.
Напоминания о страдающих женщинах и запуганных детях, оставшихся в золотых рудниках Тебеццы, оказалось достаточно, чтобы Джордино выбрался из тумана сна и тяжело поднялся на ноги. Затем, по настоянию Питта, они несколько минут уделили специальным упражнениям для онемевших мускулов и напряженных конечностей. Бросив прощальный взгляд на изумительные наскальные росписи, особенно на броненосец, они двинулись на восток, держа путь к скале, отмеченной Питтом как ближайший ориентир.
Они знали, что, за исключением нескольких коротких остановок на отдых, они должны идти и идти, пока не добредут до дороги, где на них наткнется какой-нибудь автомобилист, желательно с изрядным запасом воды в багажнике. И что бы ни случилось – иссушающая жара, песок, гонимый ветром, обжигающим кожу, препятствия в пути, – они должны брести, пока не упадут или не встретят помощь.
Раскаленный диск солнца укатился за горизонт, уступив место надменной половинке месяца. Ни единое дуновение ветра не тревожило песок, в пустыне воцарилась мертвая тишина. Пустынный ландшафт, казалось, уходил в бесконечность. Подобно костям динозавра, торчали скалы, все еще испуская волны тепла. Ничто не двигалось в округе, за исключением теней, ползущих и удлиняющихся от скал, подобно призракам, вызванным к жизни угасающим вечерним светом.
Они шли вот уже семь часов, давно миновав скалу, выбранную в качестве ориентира. Хотя ночь шла на убыль, становилось все холоднее. Уставших до изнеможения путников донимала неудержимая дрожь. Резкие перепады температуры вызывали у Питта ощущение, что за день он переживает смену всех четырех времен года: дневная жара – лето, вечер – осень, ночь – зима, утро – весна.
Рельеф местности изменялся так плавно, что Питт не сразу заметил, что камней и обнажении железных руд становилось все меньше, а затем они и вовсе исчезли. Только остановившись на минутку, чтобы взглянуть на звезды над головой и осмотреться, он с удивлением обнаружил, что они уже спустились вниз по склону плато и оказались на плоской равнине, изрезанной многочисленными «вади» – руслами высохших рек или следами давних наводнений.
Их продвижение замедлялось жуткой усталостью; они уже не столько шли, сколько ковыляли, как два инвалида, у которых отобрали костыли. Голод и жажда вкупе с изнеможением превратились в неподъемный груз, который им приходилось тащить на своих плечах. Они брели и брели, чувствуя себя все более несчастными. И все же они медленно продвигались на восток, мобилизуя остатки сил, которые они могли из себя выжать. Но они ослабели уже настолько, что после остановок на отдых с трудом вставали на ноги, чтобы снова начать борьбу.
Питта подгоняли видения мучений, которым подвергали О'Баннион и Мелика женщин и детей в рудничном аду. Он представлял себе, как плеть Мелики опускается на спины беззащитных жертв, и без того еле живых от лишений и непосильного труда. Кто знает, сколько их еще умерло со дня побега? Быть может, Еву тоже уже отнесли в камеру и бросили вместе с другими трупами? Он мог бы отбросить в сторону эти назойливые мысли, но позволял им кружиться в мозгу, поскольку они пришпоривали его, заставляли подняться над собой, над своей усталостью, игнорируя мучения, и двигаться вперед с холодной выносливостью механизма.
Питт с удивлением обнаружил, что не помнит, когда у него пропала слюна. Хотя он и посасывал маленькие камешки, чтобы немного размягчить иссохшую гортань, но так и не вспомнил, когда же все-таки прекратилось слюноотделение. Его язык распух, как сухая губка, и было такое ощущение, что он лизал дубильные квасцы. Тем не менее глотать он все еще мог.
Они уменьшили потовыделение, передвигаясь в холоде ночи и не снимая рубашек днем, поскольку испарения пота охлаждали тело. Но Питт понимал, что они здорово обессолились, что усугубляло усталость.
Питт пускался на любой трюк, который он мог раскопать в своей памяти применительно к искусству выживания в пустыне, включая дыхание через нос, чтобы уменьшить потерю жидкости, и сведение разговоров к минимуму – только тогда, когда останавливались на отдых.
Они подошли к руслу узкой песчаной реки, бегущей между холмами, усеянными камнями. По этому руслу они шли до тех пор, пока оно не повернуло на север, после чего выбрались на берег и двинулись прежним курсом. Начинался новый день, и Питт остановился, чтобы свериться с картой Фэйруэзера, развернув дрожащий лист к разгорающемуся на востоке зареву восхода. Схематичный рисунок указывал на какое-то огромное сухое озеро, тянущееся почти до Транссахарской магистрали. И хотя по ровной почве шагать было легче, Питт отметил про себя новую смертоносную опасность – на открытом пространстве не существовало тени. Стало быть, во время палящего дневного зноя отдохнуть будет негде. Твердая гравийная почва не позволит зарыться в нее. Придется продолжать движение, претерпевая всю ярость открытого жара. А солнце уже взрывалось в небе, подавая сигнал к началу нового дня нечеловеческих мучений.
По счастью, небо ненадолго заволокло облаками, скрыв солнце и подарив людям почти два часа блаженного облегчения. Однако вскоре облачность растаяла, и солнце вернулось, еще более жгучее, чем прежде. К полудню Питт и Джордино едва цеплялись за жизнь. Они чувствовали, что если их измученные тела не прикончит дневная жара, то это сделает ночной холод.
И тут они внезапно вышли к глубокому ущелью с крутыми склонами, уходящими вниз метров на семь ниже поверхности сухого озера и разрезающими его подобно рукотворному каналу. Поскольку Питт смотрел только себе под ноги, он чуть не сорвался с обрыва. Чудом удержавшись на краю, он остановился, в отчаянии взирая на неожиданное препятствие. Он просто был уже не в состоянии сползти вниз, на дно этого ущелья, а затем вскарабкаться наверх, на другую сторону. Джордино зашатался рядом с ним, обмяк и упал на землю.
Бросив взгляд через разлом на простирающееся впереди пространство, Питт понял, что их эпическая борьба, несмотря на все их упорство, выносливость и силу воли, подошла к концу. Они прошли только тридцать километров. Оставалось еще пятьдесят.
Джордино медленно поднял голову и взглянул на Питта, который все еще стоял на ногах, устремив взор на восток, на цель, которая была мучительно близка, но недостижима.
Несмотря на усталость и вымотанность, Питт выглядел великолепно. Его мужественное суровое лицо, проницательные бледно-зеленые глаза, нос, подобный клюву хищной птицы, голова, обмотанная белым полотенцем, из-под которого торчали пряди черных волнистых волос, производили впечатление гранитной несокрушимости – ничто в его облике не указывало на то, что этот человек измучен до предела и стоит перед лицом верной смерти.
Он осмотрел ущелье в обоих направлениях, и в его глазах, едва видимых сквозь узкую щель тюрбана, появилось недоумение.
– Я сошел с ума, – прошептал он.
Джордино еще внимательнее посмотрел на него:
– Я-то сошел с ума еще двадцать километров назад.
– Клянусь, что я вижу... – Питт медленно покачал головой и потер глаза. – Должно быть, это мираж.
Джордино прищурился и внимательно всмотрелся в раскаленное марево, дрожащее внутри оврага. Вдали, за волнами жара, тускло мерцали водяные покровы. Воображаемое зрелище того, чего он так жаждал, было невыносимо. Джордино отвернулся.
– Ты видишь? – спросил Питт.
– Даже с закрытыми глазами, – слабо проскрипел Джордино. – Я вижу салун с танцующими девушками, зазывающими гостей огромными кружками ледяного пива.
– Я серьезно.
– Я тоже, но если ты имеешь в виду то фантомное озеро на равнине, то забудь о нем.
– Нет, – коротко сказал Питт. – Я имею в виду тот самолет на дне расщелины.
Сначала Джордино решил, что его друг окончательно спятил, но затем уставился вниз, туда, куда указывал Питт.
Ничто из произведенного руками человека в пустыне не распадается и не гниет. Худшее, что может случиться с металлом, – его занесет песком. Здесь же, уткнувшись сплющенным носом в противоположный склон ущелья, неожиданный и чужой в этом сухом русле, не развалившийся и не сгнивший, почти не тронутый ржавчиной и не засыпанный песком, лежал потерпевший аварию самолет. Судя по внешнему виду, это был моноплан с высоко расположенными крыльями очень старой постройки – подобные модели были сняты с производства более полувека назад.
– Ты видишь это? – повторил Питт. – Или я все-таки сошел с ума?
– Тогда я тоже сошел с ума, – хмыкнул Джордино. – Эта штука действительно очень похожа на самолет.
– Значит, это должно быть реальностью.
Питт помог Джордино встать на ноги, и они побрели по обрыву ущелья, пока не оказались прямо над местом катастрофы. Состояние фюзеляжа и крыльев оказалось удивительно хорошим, и можно было разобрать идентификационные знаки. Алюминиевый пропеллер искорежился, когда коснулся склона, а радиально расположенный двигатель с обнаженными цилиндрами практически въехал в кабину и развернулся вверх, обломав несколько креплений. Однако, если не считать этого и искореженного шасси, самолет пострадал не так уж сильно. Еще они заметили бороздки на краю расщелины, оставленные колесами самолета за мгновение до того, как он свалился с обрыва на дно сухого русла.
– Как ты думаешь, – сколько времени он уже находится здесь? – проговорил Джордино.
– По крайней мере лет пятьдесят, а то и шестьдесят, – ответил Питт.
– Пилот, очевидно, остался жив и ушел отсюда.
– Он не выжил, – покачал головой Питт. – Из-под левой плоскости торчит его нога.
Джордино перевел взгляд на левое крыло. В тени крыла виднелся старомодный кожаный сапог со шнуровкой доверху и часть брюк цвета хаки.
– Как думаешь, он не будет возражать, если мы к нему присоединимся? У него здесь единственная тень на всю округу.
– Ты угадываешь мои мысли, – сказал Питт, усевшись над обрывом и свесив ноги вниз. В следующее мгновение он заскользил на спине по склону, умело руля ступнями и одновременно используя их как тормоза.
Секунду спустя за ним последовал и Джордино. Друзья приземлились на дно высохшего потока, сопровождаемые лавиной песка и гравия. Так же как в пещере с рисунками, нарастающее возбуждение на время вытеснило мысли о жажде. Они тут же вскочили на ноги и приблизились к телу давно умершего пилота.
Песок засыпал нижнюю часть фигуры, привалившейся спиной к фюзеляжу самолета. Примитивный костыль, сделанный из распорки крыла, лежал рядом с выставленной ногой, на которой отсутствовал сапог. Там же лежал и самолетный компас, полузанесенный песком.
Пилот удивительно хорошо сохранился. Яростная жара и бесстрастный холод так хорошо поработали на пару над мумификацией трупа, что даже обнаженная кожа лишь потемнела и приобрела ровный глянец, как на обуви. На лице можно было прочесть выражение покойного умиротворения, а руки, застывшие в неподвижности на шестьдесят лет, были мирно сложены на животе. Старинный кожаный шлем с защитными очками лежал брошенным около ноги. Черные волосы, спутанные и затвердевшие от пыли и воздействия погоды, ниспадали ниже плеч.
– Бог мой, – ошеломленно пробормотал Джордино. – Это же женщина!
– Которой едва перевалило за тридцать, – заметил Питт. – Должно быть, она была симпатичной.
– Интересно, кто же она такая? – Джордино охватило любопытство.
Питт обошел тело и отвязал какой-то пакет, завернутый в клеенку и привязанный к ручке дверцы кабины. Он осторожно снял клеенку, под которой показался бортовой журнал пилота Он открыл обложку и стал читать первую страницу.
– Китти Меннок, – вслух прочитал Питт ее имя.
– Китти кто?
– Меннок, знаменитая летчица, австралийка, насколько я помню. Ее исчезновение стало одной из самых великих тайн авиации, уступая только загадке исчезновения Амелии Эрхарт.
– Но как же она оказалась здесь? – спросил Джордино, не в состоянии оторвать глаз от тела.
– Она пыталась совершить рекордный перелет из Лондона в Кейптаун. После ее исчезновения французские военные предприняли систематические поиски в Сахаре, но не нашли следов ни ее самой, ни самолета.
– Надо же было ей угодить в единственную на сто километров расщелину! Если бы она приземлилась на поверхности этого сухого озера, ее бы легко заметили с воздуха.
Питт пролистал страницы бортового журнала, пока не пошли чистые.
– Она потерпела аварию десятого октября тысяча девятьсот тридцать первого года. Последняя ее запись датирована двадцатым октября.
– Она продержалась десять дней, – в восхищении пробормотал Джордино. – Китти Меннок, должно быть, была сильной леди. – Он растянулся в тени под крылом самолета и устало вздохнул. – Наконец-то за все это время у нее есть компания.
Питт не слышал. Его захватила дикая мысль. Он сунул бортовой журнал в карман своих брюк и начал обследовать останки самолета. Не обращая внимания на двигатель, он осматривал прежде всего шасси. Хотя сами распорки не выдержали удара, колеса остались невредимыми, и шины почти не тронуло гниение. Маленькое хвостовое колесо также было в хорошем состоянии.
Затем он стал изучать крылья. Левое крыло пострадало серьезно, и ясно было, почему именно от него Китти отрезала большой кусок обшивки, но вот правое крыло оказалось в удивительно хорошей сохранности. Обшивка, покрывающая лонжероны и ребра, покоробилась и покрылась тысячью морщинок, но не разорвалась от резких перепадов жары и холода. Задумавшись, Питт положил руку на обнаженную металлическую панель впереди кабины и тут же отдернул ее, зашипев от боли. Металл был горяч, как хорошо разогретый противень.
Внутри фюзеляжа он обнаружил небольшой ящик с инструментами, которыми мало пользовались, и набор для подкачки шин с ручным насосом.
Он застыл в задумчивости, казалось, не обращая внимания на палящий жар солнца. Лицо его исхудало, тело стало костлявым и изможденным. С последними остатками жизненных сил он уже давно был потенциальным клиентом госпитальной койки. И старушка с косой стояла всего лишь в нескольких сантиметрах от него, собираясь постучать костлявым пальцем по его плечу. Но мозг Питта работал как часы, хладнокровно взвешивая все «за» и «против».
Он принял решение – он не собирался умирать. Он обошел правое крыло и приблизился к Джордино.
– Ты когда-нибудь читал «Полет Феникса» Эллистона Тревора? – спросил он.
Джордино поднял на него прищуренные глаза:
– Нет, но я видел этот фильм с участием Джимми Стюарта. Ну и что? Видимо, ты здорово притомился, если думаешь, что можешь заставить взлететь эту развалину, снова.
– Не взлететь, – спокойно ответил Питт. – Я осмотрел самолет и думаю, что мы сможем снять с него достаточно частей, чтобы построить парусное судно.
– Построить парусное судно? – скептически хмыкнул Джордино. – Ну да, конечно, только не забудь устроить там бар и столовую...
– Я имел в виду буер для гонок на льду. Мы соорудим нечто подобное, только на колесах, – продолжал Питт, не обращая внимания на сарказм Джордино.
– А что ты собираешься использовать в качестве паруса?
– Одно крыло самолета. У него как раз эллиптический профиль. Установим его торцом, с концом крыла вверху, вот тебе и парус.
– У нас не хватит сил, – запротестовал Джордино. – На создание предлагаемой тобой конструкции уйдет несколько дней.
– Нет, всего лишь часов. Правое крыло в хорошем состоянии, обшивка не повреждена. В качестве корпуса мы употребим центральную часть фюзеляжа, от хвоста до кабины. Используя распорки и лонжероны, мы сделаем выносные полозья. Из двух колес с шасси и маленького хвостового колеса построим трехколесную раму. И у нас тут достаточно веревок, тросов и проводов, чтобы соорудить такелаж и румпель.
– А как же инструменты?
– В кабине есть ремонтный набор. Не самый лучший, но для нашей цели сгодится.
Джордино медленно и задумчиво покачал головой. Не было ничего проще, как превратить эту идею Питта в галлюцинацию, опрокинуть ее, повергнуть наземь, отправить в небытие. Но где-то глубоко внутри Джордино билось сердце и работал мозг, которые не хотели умирать без борьбы. С усилием утомленного человека, поднимающего тяжелый, почти непосильный вес, он заставил себя встать на ноги и заговорил, невнятно произнося слова от усталости и жары:
– Нет смысла валяться тут и жалеть себя. Ты освобождай крепление крыла, а я отсоединю колеса.
Назад: 41
Дальше: 43