Книга: Сокровище Чингисхана
Назад: Клайв Касслер, Дирк Касслер «Сокровище Чингисхана»
Дальше: След династии

Гнев императора

10 августа 1281 года
Залив Хаката, Япония
Арик Тимур вгляделся в темноту, наклонил голову влево, едва не коснувшись бокового ограждения, и услышал плеск весел. Звук постепенно усиливался. Когда от шума воды его отделяло всего несколько футов, Тимур отпрянул, скрывшись в густой тени, и втянул голову в плечи. «На этот раз незваных гостей ждет особенно радостный прием», — подумал он с мрачным предчувствием.
Шлепки весел стихли, по раздавшемуся стуку дерева Тимур догадался, что лодка причалила к корме большого судна. Тонкий серп полуночной луны давал мало света, но благодаря кристально чистому прозрачному небу он усиливался ярким сиянием звезд, и корабль был хорошо виден. Он стоял, словно окутанный прозрачным белым туманом. Тимур осторожно опустился на колени, наблюдая, как сначала одна темная фигура начала карабкаться по кормовому трапу, за ней — другая, потом еще одна, пока, наконец, на палубе не появилось с десяток человек. Под их многослойными кожаными доспехами блестели разноцветные шелковые одежды, шуршавшие при каждом движении. Взгляд Тимура остановился на сверкавших, острых как бритва катана, дуэльных мечах с одним отточенным лезвием, которыми были вооружены толпившиеся пришельцы.
Дичь, заглотнув приманку, оказалась в ловушке. Командир- монгол повернулся к стоящему возле него мальчишке и кивнул. Тот выхватил из-под одежды тяжелый бронзовый колокольчик и принялся трясти им. Металлический звон разорвал тишину прохладной ночи. Пришельцы застыли на месте, ошеломленные неожиданным сигналом тревоги. В тот же миг из темноты бесшумно выскочили три десятка воинов и, яростно потрясая оружием, набросились на незваных гостей. Половина погибли сразу под ударами множества копий, пробивших длинными металлическими наконечниками слабую кожаную броню. Оставшиеся в живых выхватили мечи и попытались было сопротивляться, но солдаты, превосходившие числом, смяли их. Спустя несколько секунд все было кончено — мертвые тела и умирающие валялись на палубе. В живых остался лишь один человек, по виду — дервиш.
Одетый в расшитый узорами красный шелковый халат и мешковатые штаны, заправленные в короткие сапожки из медвежьей шкуры, он не походил на воина из крестьян. С невероятной скоростью и точностью движений, изумивших нападавших, он отбил мечом нацеленные на него копья, прорвался сквозь кольцо окружения и оказался возле группы из трех человек, защитников корабля. Короткими быстрыми ударами он свалил их всех на палубу, а одного едва не рассек пополам.
Видя, как смертоносный вихрь уносит его воинов, Тимур вскочил и, выхватив из ножен меч, ринулся вперед. Дервиш заметил его и, искусно отразив атаку очередного воина, с разворота полоснув его окровавленным мечом по горлу, встретил Тимура резким выпадом. За свою жизнь монгол участвовал во множестве схваток, убив более двадцати человек. Он хладнокровно ушел в сторону, избегая удара. Кончик меча рассек его одежду, пройдя всего в нескольких миллиметрах от кожи. Как только лезвие меча ушло в сторону, Тимур, вскинув руку, ткнул своим мечом в бок нападавшему. Дервиш на мгновение замер — лезвие прошло сквозь его грудную клетку и рассекло сердце. Ноги дервиша подкосились, глаза, смотревшие на монгола, начали закатываться. Спустя секунду он уже лежал на палубе.
Защитники корабля издали победный клич, который эхом пронесся над заливом и дал знать остальным кораблям флота вторжения о том, что очередная попытка вражеского нападения на один из кораблей успешно отражена.
—  Вы храбро сражались, — похвалил Тимур собравшихся вокруг него воинов, главным образом китайцев. — Бросьте тела
японцев в воду и смойте с палубы их кровь. Сегодня мы можем спать с чувством выполненного долга.
Под восторженные крики воинов Тимур присел на корточки возле поверженного им самурая и вытянул из его рук окровавленный меч. В тусклом свете корабельных фонарей он внимательно рассмотрел оружие, восхитился прекрасной работой японского мастера, бритвенной заточкой меча, одобрительно кивнул и только после этого сунул оружие себе в ножны.
После того как мертвые тела были бесцеремонно сброшены в воду, к Тимуру подошел капитан корабля, сурового вида кореец по имени Йон.
—  Хороший бой, — бесстрастно заметил он. — Сколько еще нападений нам придется отбивать?
—  Как только с берегов Янцзы прибудет остальная часть флота, сразу же начнется сухопутная операция. Мы разгромим японцев, и налеты на суда прекратятся. Возможно, наша сегодняшняя хитрость надолго отпугнет врага.
Йон недоверчиво хмыкнул.
—  Мой корабль давно должен быть в Пусане. Вторжение превращается в катастрофу.
—  Я бы тоже предпочел, чтобы флоты подошли разом, а не поодиночке, — раздраженно ответил Тимур. — Но даже и так у меня нет сомнения в победе.
Капитан, покачав головой, зашагал к матросам. Тимур выругался себе под нос.
Зависимость от корейского флота и китайских пехотинцев связывала его по рукам и ногам. Он никогда не ходил в бой пешим. С десятью туменами монгольской кавалерии он бы поставил Японию на колени в неделю. Однако желанием голода не утолишь. Тимур принялся с неудовольствием размышлять над словами капитана. К сожалению, Йон был прав. Вторжение действительно началось неудачно, и, будь Тимур суеверным, он бы решил, что над ними тяготеет проклятие. Когда наглые японцы отвергли требование Хубилая, императора Китая и хана ханов монгольской империи, платить ему дань, оставался только один способ привести их к покорности — вторжение с моря. Отправленный в 1274 году на завоевание Японии флот оказался безнадежно мал. Кроме того, не успел высаженный небольшой отряд как следует закрепиться, как разразился небывалый шторм. Основная часть судов затонула, горстку уцелевших разметало по морю.
Сейчас, через семь лет после первой попытки, следовало избежать прошлых ошибок. Хубилай-хан собрал мощную армаду, состоящую из Восточного корейского флота и Южного китайского, с берегов Янцзы, включавшего в себя крупные боевые корабли. Сто пятьдесят тысяч воинов, монголов и китайцев, погрузились на корабли и направились к берегам Японии. Предполагалось, что вся эта армия разом высадится на острове Кюсю, прорвет оборонительные укрепления, сметет и раздавит защитников острова. Однако корабли еще только предстояло собрать. Первым к берегам Японии прибыл Восточный корейский флот и в стремлении к славе попытался с налету высадить десант к северу от залива Хаката, но потерпел неудачу. Воины столкнулись со столь яростным сопротивлением защитников, что вынуждены были ретироваться назад, на корабли. Тимуру не оставалось ничего другого, как дожидаться подхода остальных кораблей.
Тем временем японских воинов, успешно отразивших первую атаку захватчиков, постепенно охватывала уверенность в победе. Они осмелели и стали нападать на отдельно стоящие суда. Под покровом ночи десятки небольших лодчонок с пятью-шестью воинами выскальзывали из бухт, подходили к кораблям, воины взлетали на палубы и устраивали настоящую резню. В конечном счете все они гибли, и утром волны выбрасывали на берег их обезглавленные и обезображенные тела, но защитников острова это нисколько не останавливало. Наступала ночь, и следующий корабль подвергался еще более ожесточенному штурму. Головы нападавших монголы оставляли в качестве трофеев. Дабы обезопасить себя от атак, кораблям пришлось теснее подойти друг к другу. Тимур пошел на хитрость — подвел свой корабль почти к самому берегу. Уловка сработала — в первую же ночь японцы клюнули на приманку, к судну подошла лодка со штурмовой группой, и все нападавшие полегли под ударами мечей и копий.
В стратегическом плане победы в ночных боях монголам ничего не давали, но зато поднимали боевой дух застоявшихся воинов. С момента выхода из Пусана они уже три месяца находились на кораблях, сидели в тесных трюмах. Заканчивался провиант, корабли начинали гнить, постоянные вспышки холеры и дизентерии косили ряды армии вторжения. Тимур ждал прибытия остального флота, с появлением которого, он верил, все разом изменится. Опытным дисциплинированным китайцам не составит большого труда разбить малочисленные, слабо вооруженные группы самураев. Им бы только высадиться на берег в достаточном количестве. «Если флот с Янцзы подойдет, конечно», — мрачно подумал Тимур.
Утро следующего дня выдалось ясным и солнечным, с юга дул легкий бриз. С кормы своего мугуна, вспомогательного корабля, капитан Йон обводил взглядом берег, покрытый толпами народа. Корейский флот являл собой впечатляющее зрелище. Почти девятьсот самых разных судов растянулись вдоль всего залива. Основную их часть составляли широкие массивные джонки, к ним примыкали лодки поменьше. Отдельные суда, как у капитана Йона, достигали в длину восьмидесяти футов, большинство же не превышало и двадцати. Все корабли и лодки были построены специально для вторжения в Японию. Тем не менее при всей своей внушительности Восточный корейский флот должен был показаться японцам карликом по сравнению с приближающейся с Янцзы армадой.
В половине четвертого пополудни с мачты послышался голос дозорного, и вскоре вся гавань наполнилась радостными криками и грохотом барабанов. На горизонте показались точки кораблей Южного флота, медленно приближавшихся к японскому берегу. С каждым часом точки увеличивались. Сначала они превратились в сплошную линию, а затем, казалось, все море покрылось кораблями и лодками под кроваво-красными парусами. Более трех тысяч судов, несших на себе сто тысяч воинов, появились из Корейского пролива. Подобные силы участвовали во вторжении только семь веков спустя, в Нормандии.
Издали трепещущие красные паруса напоминали волны кровавого ветра. Всю ночь и половину следующего дня, флотилия за флотилией, китайские джонки входили в залив и занимали позиции вдоль берега. Военачальники приглядывали места, удобные для высадки. Сигнальные флаги реяли на мачте самой большой джонки, где монгольские и китайские генералы разрабатывали план нового вторжения.
Стоя за каменными стенами береговых укреплений, японцы в ужасе глядели на поражающий своей численностью флот. Мощь его превосходила решимость защитников острова. Многие пали духом и обратились к молитве, отчаянно прося у богов защиты и помощи. Даже самые бесстрашные самураи признавали невозможность долгого сопротивления.
В это же время в тысячах миль к югу от острова собиралась другая сила, куда более грозная, чем флот Хубилай-хана. Набирал мощь вихрь из ветра, дождя и поднятой вверх морской воды. Страшный тайфун образовался, как и многие другие, в теплых водах Тихого океана, недалеко от Филиппин. Породил его сильный фозовой дождь, в результате которого окружающий его фронт высокого давления разрядился и теплый воздух смешался с холодным. Всосав теплый воздух с поверхности океана, вихревые потоки в конце концов превратились в бурю. Набирая силу, она понеслась над морем и вскоре выросла в сокрушающий тайфун. Столб дикого вихря вздымался к небу, скорость его постоянно росла, пока не превысила сто шестьдесят миль в час. Супертайфун, как их называют сегодня, шел строго на север и вдруг непонятно по какой причине сменил направление и двинулся на северо-восток, точно в сторону южных островов Японии, туда, где сконцентрировался монгольский флот.
Мысли генералов и капитанов флота вторжения были заняты одним — высадкой. Никто из них не обратил внимания на вдруг посвежевший ветер. Все суда собирались приближаться к берегу.
—  Получен приказ переместиться южнее, — сообщил Йон, кивнув в сторону головного корабля эскадры, на мачте которого заиграли сигнальные флаги. — Первая группа высадилась и расширяет плацдарм для подхода кораблей. Мы поплывем вслед за китайской флотилией, выйдем из залива Хаката и подготовимся к высадке подкрепления.
—  Наконец-то мои воины почувствуют под ногами твердую землю, — отозвался Тимур. Как все монголы, он привык сражаться на суше, верхом. Высадка с моря была для монголов тактикой незнакомой, отработанной второпях совсем недавно, поскольку только таким образом можно было захватить Корею и южный Китай.
—  Скоро, очень скоро, вы окажетесь на суше и вступите в бой, — заверил Тимура капитан, наблюдая, как матросы вытягивают каменный якорь.
Настороженно поглядывая на быстро темнеющий горизонт, Йон повел свой корабль вслед за китайской флотилией, вышел из залива Хаката и направился вдоль берега на юг. Появившееся вскоре небольшое облачко быстро разрослось и в конце концов заволокло все небо. Как только темнота окутала флот, подул ветер, море заволновалось и заморосил частый дождь. Постепенно он перешел в сплошной ливень. Струи его хлестали по бортам, заливали палубу. Корейские капитаны поняли, что надвигается шторм, и начали отводить свои суда от берега. Китайцы, не знавшие признаков бури и не умевшие действовать в открытом море, продолжали стоять недалеко от берега.
Тимур не мог заснуть в болтающейся койке и вышел наверх. Восемь его воинов стояли, перегнувшись через борт. От сильной качки их выворачивало наизнанку. В угольной черноте ночи повсюду над водой плясали слабые огоньки свечных корабельных фонарей. Большинство судов оставались скреплены цепями, Тимур видел, как фонари на них одновременно взмывали и падали под накатывавшими волнами.
—  Я не смогу высадить твоих воинов! — прокричал Йон между порывами воющего ветра. — Шторм усиливается. Нужно уходить в море, иначе нас разобьет о скалы.
Тимура самого сильно тошнило, поэтому он ничего не сказал, а лишь слабо кивнул. Как и его воины, он хотел только одного — поскорее выбраться с опостылевшего судна на берег, но понимал, что сейчас приближаться к берегу означало идти на верную смерть. «Йон прав. Как ни горько, а из шторма следует уходить», — думал Тимур, с ненавистью глядя на берег.
Ион приказал поднять на фок-мачту реечный парус и развернуть корабль носом на запад. Могучий неповоротливый корабль, подпрыгивая на нараставших волнах, начал медленно уходить в открытое море.
Вокруг царил хаос. Флот раскидало по морю. Несколько китайских судов, стоявших на рейде в заливе Хаката, в панике безуспешно попытались высадить войска на берег, остальные предпочли отойти от него подальше. Часть флота вообще не двинулась с места, продолжая стоять на якоре. Горстка кораблей, в основном из эскадр Восточного флота, устремилась за капитаном Йоном и стала перегруппировываться. В эти минуты мало кто верил, что тайфун, сокрушивший в 1274 году монгольский флот, может повториться. Вскоре сомневающиеся убедились, как они ошибались в своих предположениях.
Тайфун набрал силу и подкатился ближе, неся с собой потоки дождя и ветра. Сразу после рассвета небо почернело и яростный шторм набросился на корабли. Дождь хлестал горизонтально, его тяжелые струи с невероятной силой били в паруса, разрывая их, сталкивали между собой корабли. Волны неслись к берегу и ударяли о камни с грохотом, разносившимся на многие мили вокруг. С диким ревом супертайфун четвертой категории обрушился на Кюсю.
Десятифутовая лавина дождя и ветра прошла по берегу острова, уничтожая дома, деревни, защитные заграждения. Сотни людей были унесены в море. Неистовые порывы ветра выворачивали с корнем вековые деревья, поднимали в воздух, и те гигантскими снарядами летали над землей, сшибаясь друг с другом. Беспрерывный дождь залил несколько миль береговой линии слоем воды глубиной в фут, превратил долины в озера, переполнил реки, заставив их выйти из берегов. Стремительные потоки воды и грязи, сметая все на своем пути, хлынули на города и деревни, за считанные секунды превратив их в затопленные руины и уничтожив тысячи людей.
Однако кошмар на побережье не шел ни в какое сравнение с тем, что творилось на море. Монгольский флот оказался в эпицентре урагана. К ревущим ветрам и ливням прибавились гигантские волны, вздымавшиеся, казалось, до самого неба. Горы воды обрушивались на корабли, опрокидывая и разламывая их в щепки. Налетавшие волны срывали находившиеся у побережья суда с якорей, стремительно несли их к берегу и разбивали о камни и скалы. Водовороты, круша корабли словно бумажные коробочки, втягивали их с экипажами в морскую пучину. Суда проваливались в ненасытные жерла одно за другим словно костяшки домино. Легкие корабли просто рассыпались в кипящей воде на глазах у пораженных ужасом воинов. Солдаты гибли тысячами, поскольку не умели плавать, но и матросы ненадолго переживали их.
Тимур и его воины в отчаянии хватались за палубные надстройки на борту корейского мугуна. Корабль швыряло из стороны в сторону, как пуговицу в стиральной машине. Йон умело вел судно сквозь клыки шторма, навстречу волнам. Несколько раз деревянное судно кренилось почти до самой воды, и тогда Тимуру казалось, что его вот-вот смоет с палубы. В такие мгновения Йон бросался к рулю и выправлял курс. На его решительном лице играла презрительная усмешка. Только когда перед ними возникла чудовищная пятнадцати метровая волна, лицо просоленного морями Йона побледнело.
С диким ревом стена воды обрушилась на корабль. Сокрушительная лавина смела с палубы людей и мачты, погребла судно в морской воде и пене. Спустя несколько секунд корейский корабль полностью исчез под яростной волной. Сидевшие в трюме солдаты почувствовали тошноту от резкого падения, удивились внезапно наступившей темноте и тишине. По всем законам корабль должен был рассыпаться, но он оказался на редкость крепким — дерево устояло. Когда гигантская волна прошла, корабль всплыл, неожиданно, будто привидение, появившись на поверхности взбесившегося моря.
Тимур, падая в воду, успел из последних сил дотянуться и схватиться за бортовую веревочную лестницу. Всплыв, жадно глотая воздух, он поднял голову и с ужасом обнаружил, что с палубы сорвало все мачты. Позади него, со стороны кормы, раздались отчаянные умоляющие крики и тут же смолкли, заглушенные воем ветра. Обернувшись, Тимур увидел беспомощно бьющихся в воде капитана Йона и с десяток матросов и солдат. Крепче вцепившись в веревку, Тимур лишь сочувственно глядел, как новая волна подхватила их и понесла в море.
Без мачт и команды корабль оказался во власти стихии. Волны крутили его, бросали из стороны в сторону, погружали в воду. Он должен был давно утонуть, но крепкий корпус, сработанный искусными корейскими корабелами, выдерживал бурю. Он стойко держался на воде в отличие от китайских судов, то и дело исчезавших в морской пучине.
После нескольких напряженных часов непрестанной болтанки ветер и дождь начали постепенно стихать. На мгновение вдруг выглянуло солнце, и Тимур подумал даже, что шторм закончился. Однако это был только первый удар тайфуна. Прошел его эпицентр, после которого всегда наступает краткая передышка, а затем все повторяется. Тимур поднялся на палубу, заметил там двух уцелевших матросов-корейцев и приказал им взять на себя управление кораблем. К тому времени когда вновь поднялся ветер и начался дождь, Тимур и матросы по очереди хватались за руль, стараясь справиться с кораблем, ставшим неуправляемым в смертоносных волнах.
Отчаявшись повернуть судно и придать ему нужный курс или хотя бы унять качку, они мужественно боролись за то, чтобы просто не дать кораблю утонуть. Они и не заметили, как поймали встречный ветер и устремились в противоположном направлении, на юг. Налетев на Кюсю, тайфун утратил силу. Порывы ветра ослабли, но, налетая на корабль со скоростью более девяноста миль в час, они швыряли его из стороны в сторону. Ослепленный каплями дождя, Тимур не имел представления куда они плывут. Несколько раз корабль опасно приближался к береговой линии, изобилующей мелкими островками, торчащими из воды скалами и мелководьями, невидимыми во мраке шторма, чудом минуя их. Ни Тимур, ни два матроса не знали, что лишь случайно избежали гибели.
Тайфун бушевал день и ночь, а затем начал постепенно стихать, ветры улеглись, ливень перешел в мелкий моросящий дождь. Корейский мугун, потрепанный, с прохудившимся днищем, начал прибиваться к берегу и вскоре гордо уткнулся в него. Без капитана и матросов, смытых в море, изрядно пострадавший от тайфуна корабль все-таки выдержал все напасти, выстоял. Море успокаивалось, Тимура и его спутников охватило чувство невероятной удачи.
Остальным кораблям монгольского флота вторжения повезло куда меньше — смертельный тайфун уничтожил их. Почти весь китайский флот, вышедший из устья Янцзы, погиб — частью утонул в море, а частью был выброшен на береговые скалы и превращен в обломки. Вдоль берега плавали останки гигантских китайских джонок, корейских военных кораблей, весельных барж. Над водой то и дело проносились крики о помощи и тонули в свисте ветра. Тысячи солдат, одетых в тяжелые кожаные доспехи, утонули сразу. Тех, кто уцелел от первых ударов стихии и от страха держался на плаву, накрывали и утаскивали на дно гигантские волны. Избежавших смерти в море и выбравшихся на сушу поджидали самураи, маленькими группами кружившие по берегу, усеянному трупами. Издали зрелище напоминало громадную длинную поленницу дров, приготовленных для костра. Полузатопленные мачты, рули, части корпусов, весла и обломки палубных надстроек плотным слоем покрыли море от Кюсю до самого горизонта. Японцы потом говорили, что по ним можно было перейти залив Имари, не замочив обуви.
Остатки флота вторжения потянулись назад, к Корее и Китаю, с невероятной новостью — мать-природа снова разрушила план завоевания Японии. Хан Хубилай потерпел сокрушительное поражение, самое страшное со времен правления Чингисхана. Оно показало всему миру, что войска великой империи не были столь уж неукротимы.
Японцы восприняли удары тайфуна-убийцы как чудо. Несмотря на принесенные им разрушения, он избавил Кюсю от завоевания и покарал захватчиков. Многие считали появление тайфуна результатом непрерывной одиннадцатичасовой молитвы богине Солнца в храме Исэ. Божественный промысел оказался сильнее монголов — верный знак благоволения небес к Японии и защиты в отражении иностранных интервентов. Вера в божественный ветер камикадзе была необычайно сильна. Память о нем прошла через века и отозвалась в названии летчиков-смертников времен Второй мировой войны.
Тимур и оставшиеся в живых матросы ничего не знали о потерях флота вторжения. Они предполагали, что корабли ушли в море для перегруппировки, чтобы вернуться с окончанием шторма и начать высадку основной части войск.
—  Мы должны присоединиться к остальным кораблям, — сказал Тимур. — Император ждет победы. Нам надлежит исполнить свой долг.
Задача была непростой. После трехдневной болтанки в кромешной тьме, без мачт и парусов, они представления не имели, куда их вынесли волны. Погода прояснилась, но судов в море никому увидеть не удавалось. Хуже того — как выяснил Тимур, никто из матросов не умел управлять кораблем, тем более в открытом море. Один из них был коком, а второй, очень пожилой, — корабельным плотником, и оба ничего не смыслили в навигации.
—  Земля Японии должна находиться к востоку от нас, — сказал плотник, и Тимур согласился с ним.
—  Поставьте новую мачту и паруса, — приказал он. — Мы отправимся на восток, ориентируясь по солнцу и звездам. Найдем остальной флот и присоединимся к нему. Он наверняка находится недалеко от берега.
Плотник заявил, что корабль не выдержит морского плавания.
—  Корпус сильно поврежден, в днище течь. Нам нужно спасаться, плыть на северо-восток, в Корею, — умолял он.
Но Тимур и слушать его не желал. Матросы наскоро соорудили временную мачту и паруса, подняли их. Снова почувствовав решимость, монгол-пехотинец, превратившийся в моряка, уверенно повел корабль к восточной части горизонта, стремясь побыстрее прийти на место, бросить якорь и вступить в сражение.
Прошло два дня, и за все это время Тимур и его люди не видели вокруг ничего, кроме воды. Земли Японии не появлялись. Мысли об изменении курса разогнал очередной тропический шторм, подошедший к ним с юго-запада. Он был, конечно, слабее тайфуна, но двигался медленно, широкой полосой. Пять суток корабль сражался с высокими волнами, проливными дождями и диким ветром, метавшим его по океану. Казалось, потрепанное судно вот-вот не выдержит качки и развалится. Временная мачта и паруса снова упали за борт, в водоворот, днище дало новые течи, и корабельному плотнику приходилось по целым дням сидеть в трюме, кое-как заделывая их. В довершение всех неприятностей ураган вырвал руль и унес его в море вместе с двумя вцепившимися в него воинами.
Когда отчаяние охватило самого Тимура и он уже перестал надеяться на спасение, шторм вдруг утих. Однако по мере того как погода прояснялась, уцелевшие все больше впадали в панику. Вокруг них на неделю пути было одно лишь море, а провизия между тем начинала таять. Воины умоляли Тимура повернуть корабль в Китай, но течение, направление ветров и отсутствие руля делали это невозможным. Одинокий корабль беспомощно дрейфовал в океане без мачты и парусов, без навигационных инструментов, без надежды взять нужный курс.
Часы превращались в дни, дни — в сутки, и в конце концов Тимур потерял счет времени. Спустя неделю кончилась провизия, и ослабевшие солдаты стали ловить рыбу и собирать дождевую воду. Штормовое ненастье сменилось ясным небом и солнечной погодой. Сильные ветры уступили место легким бризам, погода сделалась жаркой. Жизнь словно угасала в корабле, как и в людях на его борту, он вяло и бесцельно плыл по плоскому морю, повинуясь тихим ветеркам. «Еще немного, — думал Тимур, — и над гибнущим кораблем появится облако смерти». С каждым рассветом на палубе обнаруживался новый труп — голодные, изможденные солдаты уходили во мрак смерти ночью. Тимур глядел на своих солдат, и его жег стыд. Их судьба — умереть в сражении, на земле, а не от голода, вдали от родины, посреди океана.
В полдень, когда изнуренные воины дремали на палубе, с одного из бортов вдруг послышался странный шум. «Птица! — крикнул кто-то из солдат. — Попытайся убить ее!» Тимур приподнялся на коленях, затем медленно встал. Он увидел, как трое солдат с разных сторон подходят к борту, на котором сидела большая, с длинным черным клювом чайка. Осторожно наблюдая за приближавшимися голодными людьми, птица несколько раз подпрыгнула. Один из солдат протянул темную исхудавшую руку, поднял с палубы деревянный молоток и метнул в чайку, надеясь оглушить ее. Чайка увернулась, лениво замахала крыльями и с громким негодующим криком взмыла в небо. Пока раздосадованные воины проклинали товарища за промах.
Тимур внимательно следил за направлением полета чайки. Та умчалась на юг и вскоре скрылась за горизонтом. Прищурившись, он принялся разглядывать участок, где исчезла чайка и где небо смыкалось с морем, и вскоре брови его удивленно поползли вверх. Он помотал головой, протер глаза и снова посмотрел на юг. Нет, глаза его не обманывали, он видел землю. Зрительные образы, навеянные то ли воображением, то ли мечтаниями, дополнило обоняние — нос его различил в соленом влажном запахе моря сладковатый цветочный аромат суши. Глубоко вдохнув, он прохрипел:
—  Земля. — Затем, обращаясь к солдатам, сказал уже громче: — Я вижу землю! Все, кто может, вставайте! Поведем к ней корабль.
Заслышав его слова, истощенные, смертельно уставшие люди словно ожили. Обратив свои взоры в ту сторону, куда смотрел Тимур, они вскоре поняли, что ему не мерещится, и принялись за работу. Выломав громадную балку, поддерживавшую мачту, они приладили ее на корме вместо руля, примотав канатами. Трое солдат встали к ней, а остальные, похватав все, что подвернулось под руку: палки, доски, даже сабли и метлы, — принялись изо всех сил грести, направляя разбитое судно к земле.
Далекое темное пятнышко медленно темнело и увеличивалось, и вскоре превратилось в сияющий изумрудом остров с покрытыми буйной растительностью горами. О каменистый берег, встающий из моря почти вертикально, бились и рассыпались на множество брызг волны. На подходе к нему корабль попал в противопоток, и тот понес его в небольшую бухту.
—  Осторожно! Впереди — камни! — крикнул корабельный плотник, увидев прямо по курсу торчавшие из моря громадные зазубренные валуны.
—  Все на левый борт! — заревел Тимур, глядя, как корабль двигается на невысокую каменную гряду.
С полдюжины человек устремились туда, кто бегом, кто ползком, и отчаянно захлопали по воде импровизированными веслами. В последний момент им удалось чуть отвернуть корабль в сторону. Раздался скрежет борта и днища о камни, судно покачнулось, но и на этот раз выдержало удар. Очередная угроза миновала, и вздох облегчения вырвался из груди воинов.
— Здесь нам не причалить. Опасно, — крикнул плотник. — Придется снова идти в море.
Тимур всмотрелся в стоявший впереди утес. От него было совсем недалеко до берега. Высотой доходивший до ватерлинии, черно-серого цвета, широкий как стена, покрытый, словно пятнами оспы, щербинами, он преграждал путь кораблю, оставляя между собой и скалистым берегом бухты слишком узкий проход.
— Разворачиваемся! Навались! Все разом!
Вода под кораблем закипела. Ожесточенно работая самодельными веслами, воины развернули его, и он, подхваченный подводным течением, направился в море. Выйдя из бухты, Тимур приказал идти вдоль берега. Вскоре скалы и камни начали редеть, все чаше стали появляться чистые участки. Наконец плотник вскинул руку и, указывая на большую, в форме полумесяца, бухту, выкрикнул слова, которые все так давно жаждали услышать:
— Вон там можно высадиться.
Тимур кивнул, и воины из последних сил повели судно к берегу. Войдя в бухту, они направили корабль на песчаное мелководье и гребли до тех пор, пока он прочно не сел на мель всего в нескольких футах от берега.
Истомленные плаванием люди едва смогли спуститься на берег. Выхватив меч, Тимур, с трудом волоча ноги, спотыкаясь, двинулся вперед, на поиски воды. Заслышав шум и плеск, они направились на звук, прорубаясь сквозь густой папоротник, и вскоре вышли к пресноводной лагуне, питавшейся от небольшого водопада, сбегавшего с каменистого выступа. Вне себя от радости, Тимур и его люди бросились к ней и, присев на колени, принялись жадно зачерпывать пригоршни холодной сладковатой воды.
Радость их, однако, была скоротечной: воздух задрожал от тревожного гула барабана — это оставшиеся на корабле воины подавали им сигнал готовиться к бою. Одним движением вскочив на ноги, Тимур воскликнул:
— Все назад! На корабль!
Не дожидаясь воинов, он бросился к берегу, туда, где стоял корабль. Вода и хлынувший в кровь адреналин успокоили боль и придали Тимуру сил. Продираясь сквозь джунгли, он слышал, как стук барабана становился все настойчивее и громче; когда же он выбежал на песок, тот сделался невыносимым.
Взгляд старого солдата быстро скользнул по окружающим водам и сразу же обнаружил причину тревоги. По направлению к бухте и севшему на мель кораблю плыло узкое каноэ. В нем находилось пятеро полуобнаженных мускулистых мужчин, мерно работавших веслами. Каноэ стремительно приближалось к берегу. Тимур отметил бронзовый цвет тел гребцов и коротко стриженные черные волосы. На шее у некоторых из них висели бусы, украшенные крючкообразной костью, лежавшей на груди.
—  Каким будет приказ? — спросил Тимура тощий воин, прекратив с его появлением тревожно колотить в барабан.
Тимур помедлил, затрудняясь с ответом. Он хорошо понимал — его истощенное воинство сможет одолеть разве что гарем из престарелых жен.
—  Возьмите копья, — спокойно проговорил он. — Встаньте за мной в шеренгу.
С корабля спустились несколько остававшихся там воинов. Пережившие шторм остатки его отряда, едва волоча ноги, отошли, кое-как построились, ощетинились несколькими копьями. Потрепанное штормами и оголодавшее войско немногого стоило, но Тимур хорошо знал — в случае необходимости его солдаты с готовностью отдадут жизнь за своего командира. Тимур положил ладонь на рукоять самурайского меча. «Только бы не выронить его в бою», — подумал он.
Тем временем каноэ приближалось к берегу, напротив того места, где стояли монголы. Как только дно его процарапало песок у края воды, сидевшие в нем люди вышли из него, затем гребцы молча вытянули каноэ на берег и с торжественным видом выстроились рядом. Несколько минут обе группы подозрительно разглядывали друг друга. Наконец один из прибывших направился к Тимуру и остановился перед ним. Невысокий, футов пяти ростом, не больше, с длинными белыми волосами, стянутыми шнурком из древесной коры в конский хвост, он был старше остальных. На шее у него болталось ожерелье из акульих зубов. Он быстро заговорил на странном певучем языке, произнеся длинную фразу, показавшуюся Тимуру приветственной. Тимур кивнул в ответ, не спуская глаз с соплеменников старика, неподвижно стоявших у каноэ. Старик еще несколько минут лопотал, затем повернулся и направился к каноэ и, нагнувшись над бортом, стал что-то доставать оттуда.
Тимур крепче сжал рукоять меча и обернулся к своим людям, взглядом предупредив быть начеку. Он успокоился, только когда старик выпрямился, держа в руках жирного тунца весом не менее тридцати фунтов. Вслед за стариком другие островитяне, достав из каноэ тростниковые корзины с рыбой и моллюсками, поднесли их к ногам Тимура и его людей. Оголодавшие воины, дождавшись одобрительного кивка своего командира, с жадностью набросились на еду, время от времени бросая благодарственные улыбки радушным хозяевам. Старик подошел к Тимуру и протянул ему сосуд из свиной кожи, наполненный водой.
Завоевав таким образом доверие незнакомцев, аборигены замахали руками в сторону джунглей, приглашая их идти за ними. Тимур и его воины, не желавшие отдаляться от корабля, неохотно последовали за островитянами и через пару миль трудного пути, проходившего по склонам гор, через густые заросли, вышли на небольшую поляну. В центре ее находился огороженный загон, где рядом со свиньями возились дети, по периметру загона стояло десятка три крытых соломой хижин. Поодаль, на самом краю поляны, виднелась хижина больше других, с высокой крышей. Здесь жил вождь маленького племени, в котором Тимур не без удивления узнал уже знакомого ему седого длинноволосого старика.
Пока готовились праздничные кушанья, жители деревни с изумлением рассматривали гостей; когда же еда была готова, их с большим почетом пригласили к трапезе. Корабль, оружие, одежда незнакомцев свидетельствовали о великом знании, их встретили с радостью, втайне надеясь на их помощь в возможных конфликтах с соседними племенами. Сами же воины, корейцы и китайцы, были счастливы уже тем, что избежали гибели в море и голодной смерти. Островитяне предлагали им пищу, кров, женщин, и воины принимали все с громадным удовольствием. Лишь Тимур проявлял сдержанность, считая подобное гостеприимство несколько странным, и, пока его воины, впервые за много недель наслаждались едой и покоем, он, сидя рядом с вождем, молча жевал жареную рыбу, поглядывал по сторонам и мысленно задавался вопросом: «Доведется ли мне когда-нибудь снова увидеть родную Монголию?»
Маленький отряд Тимура обосновался в деревне и в последующие несколько недель вполне свыкся с местным укладом. Сам Тимур поначалу селиться в деревне не хотел. Каждый вечер он возвращался на начинавший гнить корабль и спал там. Только когда побитые штормами борта судна начали разваливаться, он хоть и без большого желания, но перебрался к своим воинам.
В первое время он часто думал о жене и четверых своих детях, но когда корабль осел и развалился на части, Тимур оставил всякую надежду на возвращение. Воины его с радостью приняли новые условия жизни в тропиках, не сравнимые с унылой и опасной долей солдата китайской или монгольской армии. Тимур, ставший воином еще мальчишкой, получивший в сражениях не одну рану, считал подобное отношение недопустимым. В душе он оставался верным слугой своего хана и считал своим долгом при первой возможности вернуться к нему на службу. Но корабля не было, останки его лежали на дне бухты, а с ним исчезла и последняя надежда вернуться домой. С горьким сердцем Тимур уступил обстоятельствам, смирившись с горьким существованием отшельника на большом, затерянном в океане острове.
Текли годы, мало-помалу смягчая суровую натуру бывалого воина. Постепенно он и его люди выучили мелодичный язык аборигенов, и суровый Тимур с удовольствием делился рассказами о своих приключениях с местным вождем. Маху, как его звали, в свою очередь, поведал монголу о том, как его предки, совершив несколько поколений назад сказочное по масштабам путешествие, приплыли сюда с другого берега громадного моря на гигантских кораблях. Остров пришелся им по душе рокотом, идущим изнутри гор, и клубами дыма, выходящими из их вершин. Посчитав это добрыми знаками богов, они поселились здесь. С тех пор милость богов не иссякала — климат острова оказался благодатным, земля его в изобилии давала фрукты, а море — рыбу и моллюсков. На острове не было недостатка в ручьях и речках с питьевой водой.
Тимур посмеивался в душе над стариком, считая его легенды пустыми россказнями. «Как, — думал он, — эти примитивные люди могут совершать далекие морские путешествия в своих убогих каноэ?
—  Хотел бы я увидеть хотя бы один ваш гигантский корабль, — однажды сказал он вождю с усмешкой.
—  Я покажу тебе корабль моих предков, — гордо ответил тот, раздраженный недоверием Тимура. — Ты его увидишь и сам во всем убедишься.
Тимура удивила серьезность в голосе Маху, и он тут же поймал его на слове. На следующее утро они отправились в путь. Через два дня, когда Тимур уже начал сожалеть о своем любопытстве, перед ними внезапно открылся небольшой кусок песчаного берега. Ноги Тимура начали увязать в песке, он остановился. Вождь тем временем молча вытянул руку и показал в дальний конец берега.
В первый момент Тимур ничего не понял. Пристально вглядываясь в кромку моря, он видел только два громадных бревна, лежавших перпендикулярно берегу. Ничего больше он не заметил — песок был пуст. Однако, приглядевшись, он догадался, что это не просто бревна, а опоры для огромного плота, лежавшего неподалеку и почти целиком засыпанного песком.
Не веря своим глазам, Тимур бросился к плоту. Он мчался к нему словно завороженный. Пролежав на берегу многие годы, возможно, даже десятилетия, старинный примитивный парусник оставался целым. Дерево нигде не прогнило. Приблизившись, Тимур увидел катамаран, состоящий из двух могучих бревен-опор, на которых крепилась большая платформа-палуба длиной футов в шестнадцать. Рассыпалась только единственная мачта катамарана. Платформа кое-где рассохлась, но доски ее даже не подпортились. Что же до двух опор, то они выглядели так, будто деревья для них только что повалили и обработали. Получалось, что Маху рассказывал вовсе не сказки. Сомнений не было — перед Тимуром лежало судно, вполне способное пересечь океан. Зачарованно разглядывая части катамарана, Тимур видел в нем надежное средство уплыть с острова на родину.
— Ты доставишь меня домой, к моему императору, — прошептал он, не сводя взора с лежавшей на берегу деревянной конструкции.
С помощью островитян, работавших под руководством плотника-корейца, Тимур начал восстанавливать старинный катамаран. Из нескольких росших неподалеку крепких деревьев соорудили новую палубу. На веревки и канаты пошли прочные кокосовые волокна — ими связали бревна и прикрепили к палубе мачту. Большой парус сплели из тростника. Всего за несколько недель забытый в песке древний океанский путешественник был восстановлен и подготовлен к новому плаванию.
Тимур мог бы просто приказать своим воинам собираться в путь, и те бы покорно последовали за ним, но он хорошо понимал, что многие из них не захотят повторно рисковать своими жизнями, отправляясь в опасное плавание по океанским водам. Кроме того, многие из них женились на островитянках, обзавелись детьми. Когда Тимур вызвал добровольцев, из всего его отряда вышли только трое. К ним присоединился и старый Маху. Тимур с уважением отнесся к решению своих воинов остаться, не стал увещевать и требовать, хотя и понимал, что столь небольшой команды для управления катамараном явно недостаточно.
На палубу снесли провизию и стали ждать, когда Маху объявит о наступлении подходящей для отплытия погоды.
Прошло несколько недель, прежде чем задул нужный ветер, и старый вождь наконец сказал Тимуру:
— Богиня Хина открывает нам безопасный путь на запад. Пора отправляться.
— Я доложу императору о приобретении им новой колонии на далеком острове, — прокричал Тимур собравшимся на берегу, после чего волна прибоя подхватила катамаран и дующий с острова бриз начал быстро уносить его в открытое море. Загруженный большим количеством пресной воды и провизией — сушеной рыбой и местными фруктами на многие недели пути, — катамаран отправился в новое плавание.
Когда цветущий остров исчез за волнами, путешественники на мгновение испытали неуверенность, подумав, не совершили ли они глупость. Наплыли тяжелые воспоминания о страшных испытаниях, перенесенных ими почти десять лет назад. «Будут ли теперь силы природы более благосклонны к нам?» — размышляли они.
Один Тимур был уверен в правильности своего решения. Он полностью доверял Маху. Старик не имел большого опыта морских переходов, но зато умел определять путь по солнцу и звездам; наблюдая за облаками, он хорошо предсказывал погоду. Маху сказал Тимуру, что в начале осени ветер переменится и понесет их в сторону его родины. Кроме того, Маху умел ловить тунца на тонкую нитку и костяной крючок, куда в качестве наживки насаживал летающих рыб, и тем пополнял их рацион.
На удивление команды, потерявшей морской опыт, плыть на катамаране в открытом океане оказалось гораздо легче, чем они предполагали. Каждое утро их приветствовало светлое небо, тихая и солнечная погода. Так прошло две недели. Несколько раз небольшие шальные ураганы с крепкими ливнями попробовали их судно на прочность, и оно успешно выдержало проверку. Ливень же обеспечил их запасом питьевой воды. В продолжение всего путешествия Маху, сохраняя спокойствие, отдавал команды, поглядывая на солнце днем и звезды ночью. Несколькими днями позже, разглядывая облака на горизонте, он заметил их необычное скопление на юго-западе и неожиданно объявил Тимуру:
— Земля в двух днях пути отсюда, на южной стороне.
Радость и волнение охватили команду при мысли вскоре вновь оказаться на суше. Но к чьей земле они приближались?
На следующее утро на горизонте показалась маленькая точка, становившаяся с каждым часом все больше и больше. Оказалась она не землей, а кораблем, шедшим встречным курсом. По мере его приближения Тимур увидел низкую корму и белые треугольные паруса. Он догадался, что перед ним не крупная китайская джонка, а скорее арабское торговое судно. Он угадал. Судно приблизилось к ним, матросы опустили паруса, и темнолицый человек в халате и чалме приветственно помахал Тимуру. Тимур несколько минут изучающее смотрел на него, и, не заметив в его фигуре и жестах угрозы, поднялся к нему на борт.
Корабль был небольшим. Шел он из Занзибара. Капитан корабля, приветливый разговорчивый араб, поведал Тимуру, что поставляет товары во дворец самого Великого хана. Сейчас он вез в Шанхай крупный груз золота, слоновой кости и специй, которые надеялся выгодно продать, а на вырученные деньги закупить китайский фарфор и шелк. Капитан пригласил товарищей Тимура к себе на корабль, и те охотно приняли его приглашение. Покинутый катамаран отправился в свободное плавание по Тихому океану.
Капитан судна втайне подумал, что за спасение монгольского военачальника ему предоставят более выгодные условия торговли, и не разочаровался в своих ожиданиях. Не успел он пришвартоваться в порту Шанхая и переброситься парой-тройкой фраз со стражниками, как к кораблю начали стекаться толпы народа. Слух о прибытии солдат, тринадцать лет назад участвовавших в неудачном вторжении в Японию, распространился с быстротой пожара. Вскоре в порт явились представители из дворца и предложили Тимуру и его спутникам следовать за ними в Императорский город Тату для аудиенции с императором. По дороге Тимур расспрашивал сопровождающих о политике и войнах, происходивших во время его отсутствия.
Большая часть сведений была удручающей. Вторжение в Японию, как ему рассказали, закончилось катастрофой — тайфун уничтожил более двух тысяч судов, почти сто тысяч воинов утонули. Тимур с горечью узнал, что его командующий и многие из его товарищей не вернулись на родину вместе с остатками флота. Япония так и осталась непокоренной, что многих раздражало. Хубилай-хан настаивал на третьем морском походе к ее берегам, а его советники мягко, но настойчиво отговаривали его от этого предприятия.
Менее чем за десяток лет империя расшаталась. За неудачей в Японии последовало поражение во Вьетнаме, куда на подавление недовольства Великий хан отправил экспедиционный корпус. Кроме того, постройка Великого канала до Чунду едва не обернулась финансовым крахом. Слухи о пошатнувшемся здоровье императора породили вопросы о его преемнике. Сам факт правления империей Юань монголом вызывал в народе негодование. Ни у кого не оставалось сомнения в том, что империя Хубилай-хана, победившего в 1279 году династию Сун и объединившего Китай, медленно клонилась к закату.
По прибытии в столицу Тату Тимура и его спутников провели в Императорский город, прямо в личные покои императора. Тимур, прежде не раз видевший императора, был ошеломлен представшим перед ним зрелищем. Замотанный в десятки метров шелка, Хубилай-хан покоился на мягком ложе. Обрюзгший, изможденный, он смотрел на вошедших глубоко запавшими темными глазами. Подавленный недавней смертью любимой жены и потерей второго сына, Хубилай-хан, страдая от одиночества, в последнее время очень много ел и еще больше пил. Излишества подкосили и без того слабое здоровье восьмидесятилетнего владыки, некогда внушавшего трепет и благоговение. Тимур заметил, что тучный хан страдает подагрой — одна нога его, сильно опухшая, лежала на высокой подушке. Рядом с ложем, на расстоянии вытянутой руки от него, стоял кувшин с кумысом.
— Командующий Тимур, ты вернулся после долгого отсутствия, чтобы и дальше исполнять свой долг воина, — проговорил хан скрипучим голосом.
— Как прикажет мне мой император, — ответил Тимур и глубоко поклонился.
— Поведай мне о своих приключениях, Тимур, и о той таинственной земле, где ты потерпел кораблекрушение.
Пока Тимур рассказывал о страшном урагане, унесшем его корабль от берегов Японии, и о плавании по бурному морю, слуги внесли невысокие резные стулья. Тимур и его спутники сели. Выпив поданную ему чашку кумыса, Тимур продолжил свое повествование уже несколько живее. Он сообщил о том, как ему повезло, когда их корабль прибило к цветущему острову, населенному дружелюбным народом. Он представил императору Маху, сообщив, что без него не смог бы найти катамаран и выйти в море. Историю своих странствий он закончил
встречей с торговым кораблем под командованием капитана-араба, направлявшегося в империю.
—  Ты достойно пережил все трудности, — кивнул хан. — Земля, к которой тебя прибило ураганом, действительно так прекрасна и обильна?
—  Очень обильна, хан. Там прекрасный климат, много дождей, растут диковинные съедобные плоды и водится много рыбы.
—  Позволь поздравить тебя, император, — заговорил морщинистый старец с длинной седой бородой и бесстрастным лицом, тронный советник-конфуцианец, стоявший возле ложа. Ни сам Тимур со своими спутниками, ни его живописный рассказ, казалось, не произвели на мудреца никакого впечатления. — Ты прибавил новые земли к своей империи.
—  Правда, что ты оставил на острове монгольский гарнизон? — спросил Хубилай.
Тимур мысленно обругал хитрого конфуцианца, лишившего его славы первооткрывателя. Он понимал — оставшиеся на острове люди давно забыли воинское искусство и превратились в рыболовов и домоседов, а верность хану они потеряли задолго до кораблекрушения.
—  Да, — солгал Тимур и слегка покраснел. — На острове остался небольшой отряд. — Он повернулся к Маху, пряча глаза от позора, но тот все понял и лишь согласно кивнул.
Хубилай внимательно посмотрел мимо сидящих, на противоположную стену зала, словно на ней вдруг появились знакомые ему лица и фигуры. Тимур подумал, что от постоянного пьянства у хана начались видения.
—  Я хочу увидеть этот чудесный остров, землю, откуда над моей империей встает солнце, — наконец мечтательно прошептал Хубилай.
—  О да, хан, судя по его словам, это самый настоящий рай земной, — пробормотал конфуцианец и прибавил: — Прекрасная земля, как и всякая другая в твоей империи.
—  Ты знаешь, как доплыть туда, Тимур?
—  Нет, хан, я не моряк, но Маху может найти путь к острову, он хорошо ориентируется по звездам и солнцу. Я уверен — на крепком корабле он обязательно доплывет туда.
— Ты хорошо послужил империи, Тимур, и верность твоя будет вознаграждена. — Хубилай начал задыхаться, закашлялся, изо рта его вылетел сгусток мокроты и расползся по шелковому халату.
— Благодарю тебя, мой император, — ответил Тимур, снова поклонившись. Внезапно позади него возникли два воина из числа дворцовой стражи и проводили его вместе со спутниками из покоев хана.
С чувством горечи и сожаления покидал Тимур дворец. Великий Хубилай-хан оказался потрепанной старой оболочкой некогда энергичного грозного владыки, правителя империи, равной которой не знала мировая история. Безжалостный, как и его отец, Хубилай, отличавшийся от него мудростью, понимал значение наук. При нем они расцвели, как никогда прежде. Он открыл дорогу купцам, ученым и путешественникам, ввел законы, провозглашавшие веротерпимость, щедро финансировал географические открытия, содействовал развитию астрономии и медицины. Просвещенный правитель, умевший смотреть вперед, теперь превратился в полуживую развалину. «С его смертью, — думал Тимур, — все пойдет на спад, и в конце концов империя рухнет».
Покидая величественный дворец, Тимур вдруг заметил, что рядом с ним нет Маху. Ему показалось странным, что старого вождя оставили в покоях императора. Несколько часов Тимур прождал его, но тот так и не появился, и в конце концов Тимур направился домой, в свою деревню, к семье. Он никогда больше не видел Маху, благодаря которому вернулся на родину, но часто вспоминал его, задаваясь вопросом о его дальнейшей судьбе.
Прошло всего два месяца, и гонцы понесли в города и деревни печальное известие — Хубилай-хан скончался. Здоровье великого императора не выдержало разрушительных действий возраста и алкоголизма. В Тату, городе, который он избрал столицей империи, в ознаменование его славного правления была устроена пышная церемония. Позднее в южной части города, на том месте, где сейчас стоит Пекин, был сооружен алтарь. По окончании траурных церемоний погребальная процессия выехала из города. Гроб Великого хана везли на богато украшеь ной повозке, за ней шла тысяча воинов, каждый из которых ве двух коней. Мрачный караван двинулся на север, в Монголии на родину Хубилай-хана, где в горах Хангай, в тайном мест была вырублена громадная усыпальница. Гроб с телом Xyбилай-хана поместили туда, вместе с животными и наложниц; ми, положив рядом несметные сокровища, собранные со все империи. Дабы никто не нашел места захоронения Великого хана и не нарушил его загробного покоя, всю прилегавшую усыпальнице территорию затоптали копытами коней. Каменетесов и строителей, вырубавших усыпальницу, казнили сразу же после завершения ими работы, как и воинов, сопровождавших процессию. Командирам же под страхом смерти запрет ли разглашать место захоронения. Спустя несколько коротких лет история потеряла след усыпальницы Хубилай-хана, а память о нем рассеяли ветры, что неустанно проносятся по склонам гор, поросших густыми лесами.
Тысячью милями южнее, на рассвете, крупная джонка oтшвартовалась от причала в Шанхае и тихо заскользила вниз по Желтой реке, к Тихому океану. Это было одно из немногих больших торговых судов императорского флота, способных бороздить океан, двухсот футов длины, с четырьмя мачтами и десятком парусов. Поскольку в империи Юань еще продолжался траур, обычный государственный флаг на джонке не был поднят как, впрочем, и какой-либо другой.
Несколько человек, находившихся на берегу, удивились столь раннему и скромному, почти незаметному отплытию океанской джонки — суда такого класса обычно провожали с большой помпой, — и только единицы отметили, что на борту её находится вдвое меньше экипажа, чем обычно. На палубе рядом с капитаном джонки стоял темнокожий старик с длинными седыми волосами. Он показывал рукой на небо и что-то говорил на странном, незнакомом языке. Величественная джонка уплывала от берегов цивилизованного мира к далекому, ешё не нанесенному на карты острову, затерявшемуся посреди бескрайних вод.

 

Назад: Клайв Касслер, Дирк Касслер «Сокровище Чингисхана»
Дальше: След династии