Личный лифт Артура Дорсетта в ювелирном торговом центре был бесшумный. О движении кабины свидетельствовало только мелькание цифр над дверями. На сей раз кабина мягко остановилась на последнем этаже. Гейб Страузер вышел на площадку и направился в открытый дворик. Там его поджидал Артур Дорсетт.

Удовольствия от встречи с белой вороной алмазного мира Страузер не испытывал. Они знали друг друга с детства, а тесные связи между семействами Страузер и Дорсетт длились куда больше столетия. Это Артур отказался иметь дело с фирмой «Страузер и сыновья». Разрыв был далеко не мирным. Дорсетт холодно велел своим адвокатам уведомить Гейба Страузера, что надобность в услугах его предприятия отпала. Топор опустился не во время перепалки лицом к лицу, а в телефонном разговоре. Такое обращение сильно уязвило Страузера, и он затаил злобу.

Спасая почтенную старинную фирму от краха, Страузер присоединился к южноафриканскому картелю и в конце концов перевел свою штаб-квартиру из Сиднея в Нью-Йорк. Со временем он сумел стать членом совета директоров. Поскольку бизнесменам картеля вести дела в Соединенных Штатах не дозволяло тамошнее антимонопольное законодательство, действовали они под крышей фирмы «Страузер и сыновья», за что и отблагодарили Гейба респектабельным постом.

Страузер не приехал бы сюда, если бы совет директоров не запаниковал от слухов про намерение «Дорсетт консолидейтед майнинг» похоронить рынок алмазов. Для того чтобы предотвратить катастрофу, действовать приходилось решительно и быстро. Страузер оказался единственным участником картеля, близко знакомым с Дорсеттом, поэтому именно ему совет директоров поручил убедить ошалевшего магната не обрушивать цены.

Артур Дорсетт шагнул вперед и энергично потряс руку Страузеру:

— Давненько не виделись, Гейб, слишком давно.

— Благодарю за то, что согласился повидаться со мной, Артур. — Тон у Страузера был вежливый, если не считать слабой нотки отвращения. — Насколько помню, твои адвокаты приказали мне впредь никогда не обращаться к тебе.

Дорсетт равнодушно пожал плечами:

— Давно минувшие дела. Давай-ка забудем о том, что произошло, и поговорим о былых временах за обедом.

Он повел рукой в сторону стола, накрытого под деревом, огороженным пуленепробиваемым стеклом. Отсюда открывался изумительный вид на сиднейскую гавань.

Полная противоположность грубому, мужиковатому алмазному магнату, Страузер в свои шестьдесят с небольшим лет был поразительно привлекателен: густая шапка хорошо ухоженных, отливавших серебром волос, удлиненное лицо с высокими скулами и точеным носом, которому позавидовали бы большинство голливудских кинозвезд, здоровые ослепительно-белые зубы, подтянутая фигура, атлетическое тело и покрытая ровным загаром кожа. Ростом Гейб был всего на несколько сантиметров ниже громадины Дорсетта. Чуть приподняв подбородок, он смотрел на Дорсетта как кошка, готовая метнуться прочь от соседского пса.

На нем был превосходно сшитый костюм из тончайшей шерсти, строгий, но с неброской отделкой, с которым гармонировали дорогой шелковый галстук, итальянские туфли ручной работы, зеркально начищенные, и запонки с опалами. Он производил впечатление человека, не чуждого веяниям моды.

Дружелюбный прием немного смутил Гейба. Дорсетт, казалось, изображал персонажа из какой-то дурной пьесы. Страузер ждал безрадостного противоборства. И конечно же, не рассчитывал на хлебосольное радушие. Не успел он сесть за стол, как Дорсетт подал знак официанту. Тот извлек из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского и налил в бокал Страузера. Сам Дорсетт предпочел пиво, причем пил прямо из банки, что удивило Гейба.

— Когда это картельное дерьмо заявило, что шлет в Австралию своего представителя для переговоров, — сказал Дорсетт, — мне и в голову не пришло, что они тебя посылают.

— Директорам показалось, что я могу проникнуть в твои замыслы, основываясь на нашем былом сотрудничестве. Вот и попросили меня выяснить, с чего это в нашей среде пошли слухи, будто ты вот-вот станешь по дешевке сбывать камни, чтобы загнать рынок в угол. Причем не промышленные алмазы, а драгоценные камни высокого качества.

— Где ты такое слышал?

— Артур, ты стоишь во главе империи из тысяч людей. Утечки от недовольных служащих — это образ жизни.

— Прикажу своей службе безопасности начать расследование. Я не уживаюсь с предателями, тем более получающими от меня деньги.

— Если слухи верны, то рынок алмазов ожидает глубокий кризис, — продолжил Страузер. — Мне поручено сделать тебе весомое предложение, если ты придержишь камни.

— Гейб, недостатка в алмазах нет и никогда не было. Тебе известно, что вам меня не купить. Целая дюжина картелей не помешает мне продать мои камни.

— Ты ведешь себя глупо, Артур. Из-за отказа сотрудничать ты теряешь миллионы.

— А рассчитываю получить миллиарды, — многозначительно обронил Дорсетт.

— Значит, это правда? — спокойно поинтересовался Страузер. — Ты копил камни, чтобы при случае сорвать крупный куш?

Дорсетт взглянул на него и улыбнулся, обнажив желтые зубы:

— Разумеется, это правда. Все, за исключением крупного куша по-быстрому.

— Отдаю тебе должное, Артур, ты откровенен.

— Мне нечего скрывать, тем более сейчас.

— Ты не сможешь и дальше действовать как заблагорассудится, словно никакой системы не существует. В убытке окажутся все.

— Легко тебе и твоим приятелям по картелю говорить, когда вы монопольно держите в своих руках всю мировую добычу алмазов.

— Зачем будоражить рынок? — попробовал урезонить его Страузер. — К чему раз за разом резать друг другу глотки? Зачем вносить разлад в стабильный и процветающий бизнес?

Дорсетт остановил его жестом. Кивнул официанту, подававшему салат из омаров. Затем уставился прямо Страузеру в глаза:

— Я не по причуде действую. У меня на складах по всему миру скопилось больше сотни тонн алмазов, и еще десяток тонн готовятся к отправке, пока мы тут говорим. Потребуется еще несколько дней, чтобы обработать их и огранить. Я намерен продавать их через сеть магазинов «Дома Дорсетта» по десять долларов за карат. Когда я закончу, рынок обрушится и бриллианты утратят свою притягательность и как предмет роскоши, и как хранилище капитала.

Страузера будто оглушило. Раньше ему казалось, что рыночная стратегия Дорсетта состоит в том, чтобы временно сбросить цены и получить быструю прибыль. И вот теперь он понял чудовищность грандиозного замысла.

— Ты же пустишь по миру тысячи розничных и оптовых торговцев, в том числе и себя самого. Что, скажи на милость, можно выиграть, надев петлю на шею и прыгнув с табуретки?

Дорсетт положил вилку рядом с тарелкой, залпом допил пиво, знаком велел подать еще банку. И только потом ответил:

— Я сейчас сижу на том же стуле, на каком сотню лет картель сидел. У них под контролем восемьдесят процентов мирового рынка алмазов. А я контролирую восемьдесят процентов мирового рынка драгоценных самоцветов.

Страузер почувствовал легкое головокружение.

— Я и не знал, что у тебя так много копей цветных камней.

— И никто на всем свете пока этого не знает. Ты первый, не считая семьи. Дело было долгое и нудное, в нем участвовали десятки взаимосвязанных корпораций. Я выкупил все до единой крупные копи, добывающие самоцветы. После того как бриллианты обесценятся, я выведу на сцену цветные драгоценные камни. Я начну продавать их со скидкой, чтобы взвинтить спрос. Потом я постепенно подниму розничные цены, получу прибыль и развернусь.

— Ты всегда был рвачом и негодным актером, Артур. Но даже тебе не развалить того, что создавалось целое столетие.

— В отличие от картеля я не собираюсь давить конкуренцию на уровне розницы.

— Ты ведешь сражение, победить в котором никому не дано. Прежде чем ты обрушишь рынок алмазов, картель сломает тебя. Мы пустим в ход все международные финансовые и политические рычаги, какие только есть, чтобы остановить тебя.

— Против ветра дуешь, дружок, — добродушно отозвался Дорсетт. — Канули дни, когда покупатели пресмыкались в ваших помпезных и всесильных конторах в Лондоне и Йоханнесбурге. Канули дни, когда они сапоги вам лизали, лишь бы попасть в реестр постоянных покупателей. Больше никаких задворок, чтобы обойти вашу хорошо смазанную машину и приобрести необработанные камни. Никогда больше международная полиция и ваши наемные службы безопасности не станут симулировать борьбу с людьми, которых вы обозвали преступниками, потому что они дали втянуть себя в ваш искусственно созданный миф о контрабанде и наживе на том, что ваши мелкие сошки бесстыдно разрекламировали как великий и ужасный рынок бриллиантов. Больше никаких препон в создании громадного спроса. Вы оболванили правительства, заставив их принять законы, которые направляли торговые потоки бриллиантов в ваши — и только в ваши — карманы. Законы, которые запрещали мужчине или женщине на законном основании продать природный алмаз, найденный на садовом участке. Теперь наконец-то давняя иллюзия бриллиантов как ценности развеется: еще несколько дней — и ее объявят сгинувшей.

— Тебе не перебить нас ценой, — сказал Страузер, с трудом сохраняя спокойствие. — Нам ничего не стоит потратить сотни миллионов на рекламу и восхваление любви к бриллиантам.

— А ты не думаешь, что я это учел и к этому подготовился? — Дорсетт рассмеялся. — Я не меньше вашего вложу в бюджет собственной рекламной кампании, расписывающей хамелеоновы чары драгоценных самоцветов. Вы хлопочите о продаже одного-единственного камушка для обручального кольца, а я разверну широкое многоцветье; самоцветы изменят мир моды. Моя кампания пройдет под лозунгом «Расцвети свою любовь». Но и это еще половина дела, Гейб. Еще я намерен вбить в башку великой черни, насколько по-настоящему редки драгоценные самоцветы по сравнению с алмазами, которых пруд пруди. Увидишь, я сумею отвадить покупателей от бриллиантов.

Страузер вскочил на ноги и, швырнув салфетку на стол, выпалил:

— Твое сумасбродство угрожает благосостоянию многих людей. Долг честного человека — помешать тебе внести сумятицу в рынок.

— Не будь дураком, — осклабился Дорсетт. — Присоединяйся. Брось бриллианты, переходи на службу к драгоценным самоцветам. Шевели мозгами, Гейб. Цвет — вот волна, которая взметнет будущий рынок ювелирных изделий.

Страузер усилием воли сдержал гнев, рвущийся наружу.

— Моя семья торговала алмазами в десяти поколениях. Я жил и дышал бриллиантами. И не мне поворачиваться спиной к традициям. У тебя, Артур, грязные руки и скверная душа. Я лично буду бороться с тобой по всем статьям до тех пор, пока ты не перестанешь влиять на рынок.

— Поздно спохватился, — холодно произнес Дорсетт. — Стоит только драгоценным самоцветам завоевать рынок, как бриллиантовая мания исчезнет в одну ночь.

— Не исчезнет, если я встану на защиту.

— Ты что собираешься делать?

— Предупредить совет директоров о твоих намерениях. Пусть картель предпримет незамедлительные меры, чтобы сорвать твои планы.

Дорсетт мрачно посмотрел на Страузера:

— Не думаю, что это возможно.

Страузер не уловил смысла сказанного и повернулся, собираясь уйти.

— Раз ты не прислушиваешься к голосу разума, мне нечего больше сказать. Счастливо оставаться, Артур.

— Погоди, Гейб, у меня есть для тебя подарок.

— Мне от тебя ничего не нужно! — сердито вскричал Страузер.

— Ну это ты, мне кажется, оценишь, — жестко засмеялся Дорсетт. — А впрочем, если подумать, наверное, не оценишь. — Он взмахнул рукой: — Давай, Боудикка, давай.

Женщина-великан вдруг выросла за спиной Страузера и прижала обе его руки к бокам. Торговец бриллиантами попытался освободиться и затих, оцепенело уставившись на Дорсетта.

Тот глянул на Страузера и обезоруживающе развел руками:

— Ты пренебрег обедом, Гейб. Я не могу позволить тебе уйти голодным. А то еще подумаешь, что я негостеприимен.

— Ты безумец, если полагаешь, что можешь запугать меня.

— Я и не собираюсь тебя запугивать, — произнес Дорсетт с садистским наслаждением. — Я собираюсь насытить тебя.

По сигналу отца Боудикка запрокинула Страузеру голову и оттянула подбородок. Дорсетт поднялся и вставил большую пластиковую воронку между прекрасными белыми зубами. В глазах торговца бриллиантами появился ужас, и его охватило состояние шока. Боудикка крепче обхватила пленника и сказала, млея от жуткого предвкушения:

— Готово, папочка.

— Раз ты жил и дышал алмазами, мой старый друг, значит, сможешь и переварить их, — проговорил Дорсетт, поднял со стола соусницу и принялся сыпать мелкие бриллианты прямо в горло Страузера. Соусницу он держал правой рукой, а левой зажимал нос несчастному. Гейб засучил ногами, но тщетно. Боудикка держала его как питон.

Страузер начал судорожно глотать бриллианты, надеясь избежать удушения, но их было слишком много. Вскоре пелена смерти заволокла голубовато-зеленые, как у кошки, глаза. Сверкающие камушки застучали о пол.