Глава пятая
Про то, как ослик Филипп провел день на городской площади

Никто не любит делать однообразную работу. Есть даже такое выражение «ходить по кругу» — это значит бессмысленно повторять свои старые ошибки. Но куда деваться, если это обязательная часть твоей жизни — ходить по кругу?

— Доброе утро, Филипп, — сказала мадемуазель Казимира и протянула ослику Филиппу морковку. — Как поживает твоя нога?

Дело в том, что вчера вечером ослик Филипп снова украдкой начал тренироваться брать барьеры. Ведь все скаковые лошади умеют прыгать через барьер.

Ослик верил в терпение и трудолюбие. Если научиться делать все, что умеют скаковые лошади, то станешь именно скаковой лошадью. А как же иначе?

В мечтах ослик видел афиши цирка, где будет написано: «ВЫСТУПЛЕНИЕ СКАКУНА — ОСЛИКА ФИЛИППА», грезил ведомостью, по которой выдают жалованье, с надписью «Филипп, скаковой конь». И, может быть, он даже примет участие в ежегодных королевских скачках и займет там… нет, не первое, но и не последнее место.

Трибуны будут скандировать: «Фи-липп! Фи-липп!», но на финише он благородно уступит лавры первенства снежно-белой кобылке Льдинке из королевских конюшен. Ослик однажды увидел ее на фото в газете, и с тех пор сердце его при воспоминании о Льдинкиных карих глазах сладко замирало… Потом они с Льдинкой будут стоять рядом и принимать поздравления, и…

А пока надо учиться. Тренировался ослик почти тайно, так, чтобы не привлекать внимания. Нет, над ним не смеялись, не запрещали учиться чему-то новому, просто Филипп был застенчив и боялся, что за его спиной все будут снисходительно улыбаться.

Однако вскоре после начала тренировок ослик поцарапал живот об изгородь, когда пробовал через нее перепрыгнуть. Об этом узнал господин директор и сказал, чтобы впредь Филипп постарался обходиться без травм. Филипп очень старался, чтоб без травм, но вчера неудачно прыгнул и повредил колено. Мадемуазель Казимира привязала на ночь к ноге компресс, однако к утру ослик все еще продолжал хромать.

— Ну так как твое колено?

— Спасибо, мадемуазель Казимира, почти как новое…

— Ну-ка пройдись, — попросила Казимира.

Филипп дожевал остатки морковки и осторожно, стараясь не наступать на больную ногу, сделал несколько шагов.

Мадемуазель Казимира горестно вздохнула:

— Жаль… Хромота стала поменьше, но все же заметна. Тебе обязательно надо отдыхать.

Ослик рад бы отдыхать, но что-то не давало ему насладиться этой радостью сполна. Скосив глаза, он попытался прочитать мелкие циферки, которые были написаны на листе бумаги в руках у Казимиры.

Это была важная бумажка — на ней Казимира подсчитывала состояние цирковой кассы. Сейчас Казимира как раз направлялась к господину директору, чтобы обсудить с ним создавшееся положение.

А положение было не очень.

Даже не разглядывая в подробностях грозную строчку с крупной надписью «ИТОГО», ослик знал, что мадемуазель Казимира несет господину директору безрадостные вести. Это было видно по ее лицу, на котором из последних сил держалось преувеличенно бодрое и веселое выражение, по шляпке, на которую Казимира приколола сегодня особенно яркие цветы, чтоб хоть этим утешить господина директора, наконец, по морковке, которой она угостила Филиппа. Очень тщательно вымытой, очень вкусной, очень красивой, но очень маленькой и, честно говоря, откровенно вялой морковке. «Наверное, последняя», — встревожено подумал ослик.

Цирк без клоуна — это, как вы уже знаете, не цирк.

Это хорошо понимали зрители. За последние четыре дня, которые прошли с момента бегства Пе, сборы уменьшились втрое. А сборы — это морковка для Филиппа и сено для Аделаиды, куриные котлетки и финики для Китценьки, сигары для господина директора и лимонные леденцы для мадемуазель Казимиры. И многое другое, нужное всем.

Цирк пытался давать представления, но без клоуна между номерами все разваливалось, а артисты, хоть и старались, чтобы все шло как прежде, почему-то потеряли обычный кураж. По-прежнему летали булавы в руках жонглера, исчезали кролики в шляпе фокусника, прыгала на спине лошади Рио-Рита, но горестное предчувствие неудачи стояло у всех в глазах.

И это можно было скрыть друг от друга, даже от себя самого, приободрившись перед зеркалом в гримерной, — нельзя было только скрыть от зрителя.

Скамьи в цирке стояли полупустые.

И полупустой была цирковая касса.

Мадемуазель Казимира погладила ослика по лбу, вздохнула и направилась к господину директору, сжав в руках не оставляющий надежды листочек с финансовым отчетом.

А ослик тихонько побрел к тому месту, где стояла маленькая, расписанная яркими красками тележка. Оглобли у тележки были полосатые, как длинные леденцы, — красно-бело-желтые нарядные оглобли. А по бортам тележки тянулись аккуратные низенькие скамеечки — как раз, чтобы на них было удобно сидеть даже трехлетнему малышу.

Через полчаса тележка с осликом остановилась на центральной площади городка.

— Мама, мама, ослик! Я хочу покататься на ослике! — закричала какая-то девочка.

Тут же набежала маленькая толпа, и ослик понял, что он не останется без работы.

В баночке из-под зеленого горошка, прибитой к краю тележки, позвякивало все больше монеток, а Филипп уже и не помнил, сколько кругов он сделал сегодня по площади, прихрамывая. Дети залезали в тележку, раскачивая ее на мягких рессорах, повизгивая и толкаясь, рассаживались по бортам, ослик кивал и начинал тихонько тянуть ее вперед, туда, где на краю площади рос большой каштан. Тележка набирала скорость, и в какой-то момент Филиппу казалось, что она уже слегка подталкивает его сзади и колено не так болит.

Потом дети гладили ослика по носу, а одна девочка — смешная такая девочка с атласным бантом в кудрявых волосах — поцеловала Филиппа. Бант попал ослику прямо в левый глаз, но Филипп постарался не морщиться, а, наоборот, даже улыбнулся. Чтобы девочка с бантом не расстроилась — ведь она же совершенно точно хотела сделать ослику приятное.

Часа через два все дети стали казаться Филиппу на одно лицо — и кудрявые, и стриженые, и в платьицах с оборочками, и в шортах. Он просто шел по кругу, останавливался под каштаном, ждал, когда наполнится тележка, снова шел по кругу, ни на что не обращая внимания… И все-таки краешком глаза Филипп заметил, что на скамье под каштаном все это время сидит мальчик. Мальчик как мальчик — все они одинаковые. Футболка на мальчике оранжевая, на футболке нарисована жирафа.

Жирафы ослика не интересовали. А вот мальчик в оранжевой футболке осликом заинтересовался.

В шуме и гаме площади Филипп услышал, как кто-то очень вежливо спрашивает его:

— Скажите, пожалуйста, вы из цирка?

— А? — Ослик поднял глаза и увидел, что к нему обратился этот самый мальчик, который весь день просидел на скамейке.

— Я спрашиваю: вы ведь работаете в цирке, да?

— Да, мальчик, обычно я работаю в цирке. Просто сегодня решил немного… развлечься, — сухо ответил Филипп. Больше всего на свете он не хотел, чтобы кто-то заподозрил, что в его любимом цирке дела идут не ахти…

— Спасибо, — вежливо ответил мальчик, и ослик тут же забыл про него.

Так прошел день.

А когда начало темнеть, когда на площади зажглись желтые фонари размером с луну, ослик понял, что пора идти домой. Вот только он помедлит чуточку здесь, в боковой аллее, выпьет воды из фонтанчика и подремлет минут пять-десять перед тем, как возвращаться.

Ослик осторожно подогнул больную ногу и прикрыл глаза.

В этот момент кто-то подошел к нему и обнял его за шею.

— Эх, Филипп-Филипп… Ну зачем же ты, дружок… Право, мы бы придумали что-то другое, — услышал ослик знакомый голос. Он открыл глаза и глянул в лицо господину директору:

— Там, в баночке, много монеток. Наверное, хватит на какое-то время. Если вас не затруднит, купите мне в лавке зеленщика, пока она не закрылась, пару морковок. А то очень хочется есть. Эти глупые малыши совали мне сегодня леденцы и шоколадки. А я не люблю сладкое, понимаете, хотелось овощей.

Они с господином директором возвращались назад, в цирк. Директор кормил ослика купленной морковкой и рассказывал, как после обеда спохватились, что Филиппа нигде нет. Сперва думали, что он снова тренируется брать барьеры, а потом Китценька заметила, что расписная осликова тележка тоже пропала.

И тогда все поняли, что ослик пошел работать осликом-с-тележкой на площадь. И тут мадемуазель Казимира, всплеснув руками, сказала, что у Филиппа болит нога.

А господин директор сказал, что он пойдет забирать ослика с площади сам.

— Мы непременно придумаем, где взять клоуна, непременно придумаем, Филипп.

Филипп шел молча, устало переставляя ноги. Он слушал господина директора, слушал, как шелестят большими листьями каштаны над их головами, слушал, как поскрипывает колесо тележки (правое заднее, надо бы смазать), слушал, как позвякивают не то бубенчики на оглобле, не то монетки в баночке из-под горошка.

И от усталости не замечал, что его пустая тележка почему-то чуть тяжелее, чем была утром.