Глава десятая
Про то, как цирк прибыл в столицу, а его труппе пришлось принять рискованное решение

Большой город — это совсем не то же самое, что поставленные рядом десять маленьких городов.

Улицы большого города шире, площади шумнее, башни выше, люди суетливее, но зато в большом городе больше возможностей показать себя, даже если ты маленький цирк.

Фургоны цирка «Каруселли» проехали через городские ворота рано утром.

— Несколько лет назад мы уже гастролировали в столице, — уверенным голосом сказал господин директор. — Я знаю тут, неподалеку от городской стены, замечательную поляну у реки рядом с парком развлечений. Если она не занята, то мы расположимся там и расклеим афиши уже к обеду. А завтра — завтра прямо с утра начнем представления! Сперва детский утренник, а вечером сыграем два раза, и я думаю, что успех нам обеспечен. Тем более когда вся труппа укомплектована. Нет, что я говорю? — перебил самого себя директор. — Разумеется, публика сбежится к нашим кассам еще сегодня, будет аншлаг, и первое представление мы сыграем сегодня вечером!

Марик во все глаза смотрел вокруг. Ему нравился в столице каждый камешек, и сердце его замирало от предвкушения чего-то чудесного.

Он никогда не был в столице. Ему казалось, что все без исключения здесь — совсем не такое, как в его родном городе, что камни на дороге — редкостные, булочки, продающиеся на перекрестке, — необычные, люди — особенные.

И он будет ходить по улицам самого большого города королевства и, наверное, увидит еще целую кучу интересного и запоминающегося.

Теперь, надеялся Марик, когда он нашел для цирка настоящего клоуна, директор не захочет отправлять его назад к Гертруде. В глубине души Марик рассчитывал, что за него будет вся труппа, значит, он останется и увидит столицу, а потом много других городов.

Каштановая аллея, вымощенная красноватым булыжником, привела их прямиком к воротам парка развлечений. В этот ранний час парк был закрыт, и сквозь ажурную решетку с вензелями короля и королевы Марику ничего разглядеть не удалось — только зеленые деревья, клумбы и скамьи неподалеку от входа.

По узкой мощеной дороге, тянущейся вдоль ограды парка, фургоны свернули налево — и вот перед ними большая поляна недалеко от реки. Очень подходящее место.

Старые афиши расстелили прямо на земле, и Иогансон, который умел рисовать лучше всех, поспешно изготавливал новые.

Марику доверили большую кисть и ведерко с белой краской: он замазывал на афишах имя клоуна Пе, а Иогансон, еле дождавшись, чтоб краска просохла, вписывал в афиши другие слова — «клоун Шкатулка». Буквы нового имени были лиловыми и желтыми, как Шкатулкин рюкзак.

Марику казалось, что это очень красиво.

Сама Шкатулка в это время сидела в тени каштана прямо на земле, скрестив ноги, и шила себе новый костюм.

— Понимаешь, — объяснила она Марику, — я бы, разумеется, вполне могла выступать и в том, что надето на мне сейчас. Но это неправильно. Любое новое дело имеет смысл обозначить особо.

— Чтоб показать, что теперь ты другой человек?

— Я надеюсь, что никакой наряд так быстро не делает человека другим. Но новая одежда позволяет почувствовать себя более празднично. А что нам надо для того, чтоб нравиться публике?

— Что?

— Нам надо нравиться самим себе, вот что, — сказала Эва, перекусывая нитку. Она встряхнула перед собой ярко-лиловую блузу с широкими рукавами: — Ну как тебе? Я буду великолепна.

Марик был с ней полностью согласен.

К обеду афиши были готовы и даже расклеены, а еще через час к цирку потянулся народ. Мадемуазель Казимира не успела даже попить чаю с сушками — на поляне толпилось так много взрослых и детей, что ей пришлось, наскоро закончив трапезу, открывать кассу.

— Мы вам рады, лучшие места, пожалуйста, вот первый ряд, сделайте одолжение, о, сударыня, приходите всей семьей, лучшая программа, такого вы еще не видели, двенадцать монеток сдачи, прошу вас, вот ваши билеты, уверяю, это будет великолепно, четырежды десять — сорок монет, минуточку, будем рады видеть, сколько вам? — тараторила Казимира без остановки. Монетки звенели в ее кассе, билеты так и летали в ее руках.

Господин директор сидел на ступеньках фургона, грыз не тронутую Казимирой сушку и с удовольствием наблюдал эту суету. Вечером цирк будет полон, завтра они сыграют три представления, и, если дела пойдут хорошо, послезавтра надо непременно послать пригласительные билеты в королевскую канцелярию. Разумеется, король, королева и принцесса на представление не придут, это не более чем жест почтения к монарху… Впрочем, отчего же не придут? Разве наш цирк не достоин посещения самого короля, разве моя труппа не великолепна, разве… боже мой, где она берет такие жесткие сушки, — вздохнул господин директор.

Он осторожно потрогал кончиком языка чуть не сломанный зуб, и мысли его свернули в иную сторону. А именно: господин директор подумал о мадемуазель Казимире. Господин директор вообще редко думал о женщинах. Но о мадемуазель Казимире он думал часто.

Как правило, в итоге этих раздумий господин директор фыркал и пожимал плечами. Нелепая мадемуазель Казимира. Слишком шумная мадемуазель Казимира. Слишком назойливая мадемуазель Казимира. При любом удобном случае господин директор старался поговорить с Казимирой о том о сем, чтоб убедиться — нет, она недостаточно возвышенная, очень, очень приземленная… Вот и сейчас — директор нарочно взял погрызть ее сушки, чтоб лишний раз убедиться: нелепо, нелепо, все не так, не так сушки жесткие. Он съел уже с десяток, чтоб окончательно в этом убедиться.

— Какая жалость, — вздохнул господин директор, мусоля одиннадцатую сушку, — что в жизни мне не посчастливилось встретить свою мечту.

Мечта господина директора являлась ему во сне. Снилась ему музыка, и нежные колокольчики, и золотые искорки, и светлый проем двери, в котором стоит, протянув к нему, директору, руки, неземная, воздушная, нежная, такая особенная — нимфа.

Однако жизнь проходила, а нимфа не появлялась. И господин директор с грустью думал, что никогда ему не услышать этих колокольчиков…

Неожиданно кто-то загородил от него солнце, и господин директор оказался резко вырван из мира своих грез.

— Вы начальник этого балагана?

Перед господином директором стоял мрачный человек в красном мундире генерала столичной полиции. У него были холодные голубые глаза и рыжие жесткие усы, которые топорщились, как щетка.

— Да, я. К вашим услугам. С кем имею честь? Желаете приобрести контрамарку? — Директор старался говорить как можно любезнее.

— Ни в коем случае. Я — помощник начальника полиции, нахмурился человек в генеральском мундире. — У меня для вас строжайшее предписание.

И он протянул господину директору плотный лист бумаги, густо облепленный сизыми печатями.

Пробежав его глазами, директор побледнел.

— В бумаге говорилось, что представление цирка запрещается.

— Но… позвольте… как же так… по какой причине… и билеты… билеты же раскуплены…

— О причинах сообщать не уполномочен. Однако полагаю, вы обязаны знать: все развлекательные мероприятия в городе дозволяются только с особого разрешения министра культуры, а неразрешенные мероприятия строжайше запрещаются. Что касается билетов, то не позднее завтрашнего дня вам необходимо уплатить в городскую казну налог со всей суммы, полученной вами за билеты. Не вздумайте обмануть: я наблюдал за очередью и зафиксировал, какое количество билетов было вами продано. Кроме того, необходимо заплатить налог на воздушные шары, на музыку и на следы на песке, которые вы изволили оставить, расположившись на этой поляне.

— Но простите… если представление не состоится и мы вернем деньги публике, то как мы заплатим налог?

— Не могу знать, — сухо ответил помощник начальника полиции. — Всего наилучшего.

И он отправился прочь.

Марик слышал весь этот разговор, и он был просто потрясен неожиданно свалившимся на цирк несчастьем. В отчаянии он побежал вслед за полицейским:

— Погодите, господин помощник начальника, погодите!

Полицейский развернулся, остановился и отдал Марику честь, глядя мимо него холодными голубыми глазами и топорща усы.

Марик слегка оробел, но собрался с духом:

— Дяденька… господин начальник помощника… то есть… А если попросить министра культуры, он разрешит нам выступать?

— Министр культуры принимает население два раза в неделю, и сегодня у него неприемный день. У тебя все вопросы, мальчик?

— Нет, не все. А скажите, зачем надо платить налог на воздушные шарики?

— Потому что, надувая их, вы используете в целях духовного обогащения королевский воздух столицы. Это облагается налогом. И если твои вопросы закончились, то мне пора идти.

— Представление должно было начаться через сорок минут. Если мы вернем билеты, то мы разорены. Заплатить налог будет совершенно не из чего, а кроме того, если мы начнем с такого скандала, кто же потом захочет ходить в наш цирк! — Господин директор огорченно махнул рукой с зажатым в ней налоговым уведомлением.

— Да, — подала голос Казимира, — когда этот полицейский начальник протянул мне этот налоговый документ вместо того, чтоб купить билет, я просто обомлела. Вы видели, какая там непомерная сумма? Ведь это же две трети нашей выручки!

— Не забывайте, мадемуазель Казимира, что мы вообще не получим никакой выручки, если представление запрещено! Мы разорены. Мы погибли.

— Чепуха! — Рио-Рита топнула ногой и еще раз громко повторила: — Че-пу-ха! Нам никак нельзя отменять представление. Ну что случится от того, что мы выступим один-единственный раз? А завтра мы пойдем к министру культуры и получим разрешение. Ведь это же министр куль-ту-ры — не может же он не понять нас, артистов. Я уверена, что завтра все уладится! Давайте готовить арену!

— Что вы скажете, друзья мои? — Директор обвел глазами притихшую труппу. — Как нам поступить? Эва, вы у нас человек новый, что вы думаете по этому поводу?

Шкатулка невесело улыбнулась:

— С таким же успехом вы можете спросить Миску, она тоже новичок в нашем цирке. Я думаю, что поскольку рискуют все, то и решать надо всем вместе. Голосованием.

— Голосуем. Отличная мысль, — вздохнул господин директор. — Итак, Флик, Фляк, Хоп, Иогансон, Рио-Рита, Эва, Мелодиус, Казимира — сколько получается человек?…

— Постойте, — прервала его Шкатулка. — Вы кое-кого забыли. Марик, Китценька, Аделаида, Филипп, Миска, лошади…

— Марик? Но он еще ребенок, и потом, он все же не член нашей труппы, — возразил было господин директор.

— Вы так думаете? — подняла брови Шкатулка. — Мне кажется, вы сказали это сгоряча. Рискуем мы все одинаково, заметьте.

— Хорошо, — сдался господин директор. — Зовите всех.

Через сорок минут цирк был полон.

Представление началось.