Когда полгода назад я начал вести дневник, мне и в голову не приходило, что он займет столько места и что я расскажу о стольких удивительных событиях.

Особенно много происшествий было в последние дни. Мне даже трудно упорядочить их в памяти.

Самое главное то, что с паном Кляксой творилось что-то неладное.

У него испортился увеличительный насос. Это отразилось на росте пана Кляксы: с каждым днем он уменьшался. Оттого он становился все мрачнее и рассеянней, задумывался в самое неподходящее время. Однажды он задумался, въезжая наверх, и несколько часов подряд просидел верхом на перилах между двумя этажами. В другой раз, летая над столом с лейкой в руках, он погрузился в глубокое раздумье, свалился в тарелку с бараниной и, не заметив этого, пролежал там почти до самого вечера.

И все-таки главным было то, что рост пана Кляксы шел на убыль. Даже самый маленький из нас, Альфред, был выше его на целую голову.

— Вот увидите, пройдет месяц, и пана Кляксы совсем не станет! — издевался Алойзи.

Последнее время Алойзи творил в академии нечто невообразимое. После скандала со сказками он совсем распоясался. Никто не был в силах с ним справиться, а пан Клякса смотрел на все сквозь пальцы.

Алойзи вставал когда хотел, прогуливал уроки, рисовал пана Кляксу в карикатурном виде на сонных зеркальцах, без разрешения приходил на кухню, бросал в кастрюли лягушек и тараканов, прокалывал воздушные шары и ко всем приставал. Мы ненавидели его и отдыхали только тогда, когда он спал или уходил из дому. Пан Клякса все позволял ему, словно чего-то боялся. И, по мере того как росло нахальство Алойзи, слабели воля и сила пана Кляксы. Он все реже появлялся на кухне, забывал готовить обеды, не заботился о веснушках и даже перестал принимать таблетки для ращения волос, так что вскоре облысел.

Перемена произошла не только с паном Кляксой, но и со всей академией. Потолки опустились, мебель стала невзрачной, кровати — короче. Парк, напоминавший когда-то джунгли, заметно поредел. Могучие дубы и вязы превратились в мелкие, хилые деревца.

Перемена эта произошла, разумеется, не сразу, а постепенно. Однако через месяц она стала настолько ощутимой, что мы все почувствовали тревогу и страх.

Только Алойзи не утратил бодрости. Он распевал во все горло, свистел, хлопал дверьми, бил стекла витражей, дразнил Матеуша и никому не давал проходу.

Пан Клякса молча наблюдал за ним, почесывал лысину и забывал по утрам пить зеленую настойку.

Мы понимали, что академии приходит конец.

В канун Нового года пан Клякса собрал нас в школьном зале и сказал дрожащим от волнения голосом:

— Дорогие мальчики, вы не могли не заметить, что делается вокруг. Вы видите, конечно, как ужасно я изменился. Мне приходится вставать на стул, чтобы вы меня видели из-за кафедры. Но уменьшился не я один. Все вокруг уменьшилось. И вы, конечно, догадываетесь, в чем дело. Да, да, друзья мои, сказка про мою академию подходит к концу. Готовьтесь к этому! Скоро академия совсем исчезнет, и от меня тоже ничего не останется. Горько мне расставаться с вами. Мы провели вместе почти целый год, нам бывало весело и интересно, но ведь всему когда-нибудь приходит конец.

— Что же с нами будет, пан профессор? — спросил Анастази, чуть не плача.

— Милый Анастази, — сказал пан Клякса, — у каждого из вас есть свой дом. Сегодня в полночь обязательно открой ворота, а ключ брось в речку. Я специально для этого вырубил у берега прорубь. На этом кончится сказка про академию пана Кляксы.

Всем стало очень грустно. Мы окружили пана Кляксу, целовали ему руки, которые были похожи на ручки пятилетнего ребенка.

Пан Клякса обнимал нас, тряс лысой головкой и украдкой утирал слезы. Это была очень трогательная картина. Я никогда ее не забуду.

Наступил вечер. Начался снегопад. Серебряные снежинки ложились на подоконник. Пан Клякса открыл форточку, поглядел на небо и сказал:

— Не надо грустить, мальчики. Я приготовил вам сюрприз. Пойдемте наверх.

Легко, как перышко, въехал он по перилам на третий этаж, а мы, перескакивая через несколько ступенек, поспешили за ним. Там пан Клякса достал связку ключей и открыл все двери. Мы вошли в какое-то темное помещение. Пан Клякса торжественно достал из несгораемого кармана свечные огоньки.

Стало светло как днем. Мы стояли в огромном зале, где посредине высилась великолепная елка, вспыхнувшая внезапно сотнями огней. Она была украшена игрушками небывалой красоты. Вокруг нее тянулись золотые цепочки и серебряные нити. Вся она была посыпана хлопьями искусственного снега. Рядом с елкой стоял празднично накрытый стол.

Мы шумно расселись.

Приглядевшись, я понял, что мы находимся в том самом помещении, где когда-то была лечебница больных вещей. Здесь были столы, стулья, табуретки, часы, вылеченные паном Кляксой.

Пан Клякса вопреки своему обыкновению поужинал вместе с нами. После ужина мы столпились у елки, и пан Клякса, нарядившись Дедом Морозом, раздавал нам новогодние подарки. Когда подошла очередь Алойзи, оказалось, что его среди нас нет. Тут мы вспомнили, что не было его и за ужином.

Пан Клякса забеспокоился.

— Где Алойзи? Что с ним? Матеуш, найди его немедленно!

Анатоль, испуганный, вскочил со стула.

— Пан профессор! — закричал он. — Я знаю, где он! Я просил его, умолял не делать этого! Он меня не послушал.

Пан Клякса подбежал к Анатолю, бледный, как полотно, и вцепился ему в плечо:

— Говори, говори!.. Где Алойзи?!

— Он в комнате тайн, пан профессор, — пролепетал испуганный Анатоль и упал без чувств.

Я невольно взглянул на потолок. Наверху раздавались чьи-то шаги.

Пан Клякса одним прыжком достиг окна, открыл форточку и выскочил на улицу.

Мы были в ужасе. Никто из нас никогда не решился бы посягнуть на тайны пана Кляксы. Мы знали, чем это грозит. По меньшей мере исключением из академии. Решиться на такой поступок мы не могли хотя бы потому, что очень любили и уважали пана Кляксу. На это был способен только Алойзи, эта ненавистная нам, наглая, самоуверенная и зазнавшаяся кукла.

Мы с тревогой ждали, что будет дальше.

Вдруг дверь распахнулась, на пороге появился Алойзи. Он был весь в саже и в руках держал маленькую шкатулку из черного дерева.

— Вот! Тайны пана Кляксы! — крикнул он. — Не угодно ли взглянуть? Тайны! Ха-ха-ха!

Он опрокинул шкатулку над столом, и оттуда посыпались тоненькие фарфоровые таблички, исписанные мелкими иероглифами. Конечно, мы не могли знать, что там написано. Никто из нас не знал китайского языка. Мы были ошеломлены неприглядным видом Алойзи и его дерзостью.

— Один я читаю по-китайски! — воскликнул хвастливо Алойзи. — Один я могу открыть тайны пана Кляксы. Сейчас мы узнаем, кто этот напыщенный болван! Ха-ха-ха!

Вдруг в форточке показалось бледное, искаженное гневом лицо пана Кляксы. Он влетел в комнату. За эти несколько минут он стал почти вдвое меньше. Его можно было принять за трехлетнего мальчика.

Алойзи, сообразив, что ему не удастся прочесть, что написано на табличках, одним движением сбросил их на пол и стал топтать ногами, так что от них остались одни осколки. Никто не успел ему помешать.

— Ты уничтожил мои тайны, Алойзи, — раздался вдруг спокойный, но суровый голос пана Кляксы, — а я уничтожу тебя.

Сказав это, он приставил увеличительный насос к уху, принял несколько таблеток для ращения волос и мгновенно превратился в прежнего, большого и красивого пана Кляксу.

Храбрость покинула Алойзи.

Пан Клякса достал из шкафа большой кожаный чемодан, поставил его на стол и открыл. Затем он поднял Алойзи и посадил рядом с чемоданом.

Мы следили за происходящим затаив дыхание. Сначала пан Клякса отвинтил правую руку Алойзи и бросил ее в чемодан. Потом отвинтил вторую, потом обе ноги. На столе остались лишь туловище да голова.

Алойзи молчал и с ужасом следил за действиями пана Кляксы. Пан Клякса взял двумя пальцами голову Алойзи и повернул влево. Винт легко подался, и голова Алойзи отделилась от туловища. Тогда пан Клякса отвинтил темя и высыпал содержимое головы в чемодан. Там были буквы, пластинки, стеклянные трубочки, множество колесиков и пружин.

Потом пан Клякса разобрал по частям туловище Алойзи, все части сложил в чемодан и опустил крышку.

Мы с облегчением вздохнули: Алойзи, эта мерзкая карикатура на человека, перестал существовать.

У одного Анатоля были слезы на глазах.

— Боже мой! — шептал он. — Боже мой! Что я скажу Филиппу? Ведь он велел мне беречь Алойзи. Такая красивая кукла!.. Такая красивая!..

Тем временем пан Клякса снова уменьшился и, повернувшись к нам, сказал:

— Не огорчайтесь, мальчики. Я знал, что так окончится наша сказка. Алойзи уничтожил все мои тайны. Теперь я не смогу больше готовить обеды из цветных стеклышек, летать по воздуху, угадывать чужие мысли, увеличивать предметы, лечить больные вещи. Я потерял волшебную силу, которой славился во всех сказках… Да уж ладно!.. Главное — не унывать!.. Давайте лучше споем на прощанье новогоднюю песню…

Но не успел пан Клякса открыть рот, как дверь отворилась, и вошел парикмахер Филипп. Шуба и шапка его были в снегу.

— Что это вы не отворяете ворота? Оглохли, что ли? — закричал он, багровея от злости. — Пришлось лезть через забор. Идиоты! Надоела мне ваша академия! Анатоль, собирайся домой. Где Алойзи?

Анатоль робко приблизился к Филиппу.

— Алойзи… Алойзи… там, в чемодане, — пролепетал он.

Филипп кинулся к чемодану, открыл его и в ужасе отшатнулся.

— Так вот оно что, пан Клякса! — прошипел он сквозь зубы. — Вот вы как выполняете свои обещания? Двадцать лет я работал над этой куклой. Я приносил вам веснушки, цветные стеклышки, отдавал все состояние, чтобы вы могли открыть эту проклятую академию. А чем вы отплатили мне? Я думал, вы сделаете Алойзи человеком, а вы что сделали? Уничтожили труд всей моей жизни! Нет, это вам даром не пройдет! Я вам отомщу! Вы еще не знаете, на что способен Филипп в ярости! Вы не знаете!

Тут он вынул из кармана бритву, раскрыл ее и подбежал к елке.

Пан Клякса молчал, только снова чуть уменьшился.

Филипп срезал с елки все свечи и рассовал по карманам шубы. В зале наступила темнота. Что случилось дальше, я не знаю. В ужасе я выскочил в коридор, скатился по лестнице вниз и выбежал во двор.

Стояла морозная декабрьская ночь. При свете луны и сверкающей белизне снега вся академия, ограда и парк были как на ладони.

Мимо меня пробежал Анастази, и я услышал звук открываемого замка. Анастази открыл ворота, и, как сквозь сон, я видел пробегавших мимо товарищей.

Я хотел крикнуть им: «До свиданья, ребята!», но слова застряли в горле.