Вместо предисловия

Все начиналось, как в кино. Замысел большого прозаического произведения о Чернобыльской катастрофе появился еще в 1990 году, когда закончилась почти ежедневная двухлетняя борьба за наш фильм «Порог» (режиссер Роллан Сергиенко), пробивший «железный» занавес замалчивания последствий этого бедствия, хотя сам фильм, запущенный в 1988 г. с легкой руки тогдашнего директора киностудии им. А. Довженко, известного кинорежиссера Николая Мащенко, был снят в невероятно короткий срок — всего за полгода.

Именно тогда все увиденное, услышанное, пережитое — весь четырехлетний постчернобыльский опыт, уже давно не вмещающийся в поэтические строки, начал выплескиваться на страницы будущего то ли романа, то ли повести — «Припятский синдром».

Тогда же Николай Павлович, вероятно, экстрасенсорно ощутивший этот процесс, предложил написать сценарий о Чернобыльской трагедии и сам дал название — «Как спасти тебя, сын». А поскольку в те сложные перестроечные годы киностудия переживала все углубляющийся финансовый кризис, работа над будущим (сначала двухсерийным, затем односерийным) фильмом, так и замерла на сценарном уровне.

Но именно эта работа повлияла на стилистику повести, которую я предлагаю Вашему вниманию, дорогой Читатель!

Любовь Сирота

Пролог

… В густом фиолетовом небе пульсирует далекая звездочка. Она увеличивается, превращаясь в яркую вихрастую звезду, затем — в огромный многоцветный шар, который надвигается все ближе и ближе, оставляя длинный лучистый шлейф… Вдруг ослепительная вспышка… Все небо занимается дрожащим от собственного жара красно-желтым заревом, которое вырвалось, оказывается, из распахнутого зева развороченного взрывом реактора… И еще горячей, красным-красна, громадная труба второй очереди ЧАЭС…

… Ирина резко просыпается. Уже ставший привычным, особенно за последние два года, криз нестерпимой болью терзает голову, горячим свинцом наполняет каждую клетку тела. Ах, как это некстати! Ведь она, наконец-то, решилась забрать сына, но до этого еще так много нужно успеть. Непослушной рукой она нащупывает лекарство, лежащее на тумбочке в изголовье постели. Вынимает из упаковки обезболивающую таблетку, разжевывает ее. Пытается достать таким же образом бокал, но рука срывается. Бокал падает, вода льется на ковер, заливая письма, лежащие на нем.

Ирина морщится от горечи и боли. Стискивает руками голову, отчего ее коротко стриженые волосы ерошатся еще больше. Начинает медленно подниматься. Берет там же, на тумбочке, упаковку валерьянки и отправляет в рот еще две таблетки. Тяжело дыша, она поднимает письма, кладет на тумбочку. Какое-то время сидит в постели, затем с трудом встает. И со стоном, осторожно ступая, держась за голову, бредет в ванную.

Ей слышится голос сына, его первое письмо из санатория:

«Здравствуй, дорогая мамочка! Пишу тебе сразу, после твоего отъезда в 7 ч. 31 мин. У меня все еще сильно болит голова. Так хочется, чтобы эти два месяца протекли незаметно, но впереди еще целых 58 дней. Так хочется тебя увидеть…»

Ирина рассматривает в зеркале свое лицо, изможденное болезнью.

«… Я уже говорил тебе, что не выдержу здесь больше месяца, а мне сказали, что здесь будет еще жарче… Пиши мне, мама!.. Твой Денис»

Изображение в зеркале расплывается. Слышится стон и шум падающих предметов…

* * *

… Июльское утро одной из окраин столичного города уже дышит зноем. Автобусная остановка. Толпа на ней слишком велика даже для начала рабочего дня. Видно, очень долго нет автобуса. На противоположной стороне улицы показалась хорошо сложенная, но как-то не по возрасту перегнувшаяся фигура Ирины. С дамской сумкой через плечо, ничего не замечая, она медленно переходит дорогу, приближается к остановке. И только тут обнаруживает необычное столпотворение.

Ирина пытается остановить любую машину, но тщетно. Наконец, резко притормозив, респектабельного вида водитель лениво роняет:

— Куда?..

— Минздрав.

— 60 рэ.

— Да вы что? На такси десять рублей всего!..

— Так едете или нет? — вяло прожевал респектабельный гражданин.

Ирина отчаянно захлопнула дверцу. Машина, обдав ее газом, удаляется. Она, подавленная, идет под навес остановки, прислоняется к холодной шершавой опоре. Достает таблетку.

Проходящая мимо остановки женщина кричит ожидающим:

— Напрасно ждете! Автобусы не ходят. Забастовка у них…

На остановке оживление. Кто-то огорчен, кто-то обрадован.

Толпа редеет. А поскольку Ирине непременно нужно сегодня добраться в центр, она решает все-таки дождаться автобуса. Подходит к освободившейся скамейке, усаживается так, чтобы можно было прислонить больную спину к, слава Богу, не полностью сломанной спинке. И, хотя ее беспокоит непредвиденная задержка автобуса, в глубине души она рада каждой новой весточке грядущих перемен, что сладким и одновременно тревожным ожиданием все сильнее напрягают необъятные просторы страны, которую давно в народе прозвали коротким и емким словом «совок». И это странное, но уже знакомое, ощущение сладкой тревоги напомнило ей…

* * *

… Раннее утро 26 апреля 1986 г. Ирина в легком домашнем халатике отстукивает на старенькой портативной «Москве» очередную статью, за которой, по обыкновению, провела ночь. Она ставит последнюю точку, вынимает густо отпечатанный лист. Собирает рукопись и откладывает ее в одну сторону, в другую отодвигает машинку, прикрыв ее свежим номером «Огонька».

На столе, кроме пишущей машинки и рукописи, стоит пустой кофейник и чашка с остатками кофе, а на краю, у книжного шкафа, лежат книги, бумаги.

Рабочий стол у них с сыном один, поэтому днем и вечером обычно свободную площадь его занимает Денис, а ночью он — в полном распоряжении мамы.

Ирина очень любит тишину своих долгих ночей, когда никто и ничто не мешает ей работать или просто «сидеть в окне», размышляя о бытие и вечности наедине со звездами и постоянно изменяющейся, но всегда загадочной луной.

Ирина выключает настольную лампу, ибо в комнате уже достаточно светло. На трехстворчатом окне оранжево вспыхивают слегка раздвинутые шторы. Крайняя створка распахнута настежь, и легкий весенний ветерок развевает тюлевую занавеску. Ирина отдергивает ее и с удовольствием вдыхает пронзительно-свежий воздух, сладко потягиваясь и радуясь удачно законченной работе, ясному небу, ветерку, ласково треплющему ее пышные, длинные светло-русые волосы, пробуждающемуся лесу через дорогу, который плотными соснами убегает вдаль — аж до Управления строительством, и дальше — до ЧАЭС. Лес этот за окном — столь же привычная и дорогая деталь ее ночных бдений. Сегодня он подернут сизоватой, призрачной дымкой. Хорошо!..

Она будит сына, помогает ему собраться в школу, пока тот умывается и гремит посудой на кухоньке, завтракая.

Солнечные блики все больше заполняют небольшую комнату их малосемейной квартиры. Вот луч заиграл по инкрустированным часам на книжном шкафу, по многочисленным корешкам книг на его полках, зажег чеканку над столом, пробежался по кофейным обоям, по декоративной люстре, упал на мягкий плед, покрывающий софу у противоположной от стола стены. Осветил замысловатый рисунок простенького молдавского ковра, который, однако, покрывал почти весь пол, настолько невелика была эта комната. Но у стены напротив окна — от угла до двери — еще уместился диван, на котором лежит расчехленная гитара. А дальше — белая двухстворчатая дверь довольно вместительной кладовки, служащей им еще и платяным шкафом.

Здесь, в одной из припятских малосемеек, Ирине с Денисом уже несколько лет жилось легко и уютно. И хоть через пару месяцев их ожидал переезд на новую квартиру, которого они ждали с нетерпением, все-таки было грустно расставаться с уже привычным жилищем. И потому, от близкого расставания что ли, все здесь казалось еще милее и дороже. И, возможно, поэтому к радостному ощущению чудного весеннего утра примешивалась какая-то щемящая тоска.

Денис, уже в куртке и туфлях, заскочил в комнату за портфелем. Ирина удивляется такой прыти:

— Куда это ты в такую рань? Еще целый час до занятий! Что-то на тебя не похоже…

— Да ладно, мам… Мы сегодня дежурные. И Сережка меня уже ждет во дворе. Мы так договорились, понимаешь?.. Ну, прогуляться немного перед школой… Свежим воздухом подышать!.. — многозначительно отбивается Денис.

— А… Свежий воздух — это хорошо! — сонно протянула Ирина. — Ну, беги, беги… Да, — вспоминает она, — Деня, знаешь, ночью опять на станции что-то гудело и ухало, аж стекла дрожали… Слышал?!..

— Ну и что?! — крикнул сын уже из прихожей. — Я пошел…

Через несколько часов Ирина тоже вышла из дома, и знакомым маршрутом, через дворы, направилась в ДК, где сегодня собиралась литературно-театральная студия.

День этот ей очень нравится, и как-то по-особенному волнует все: щебетание птиц, трепетные ветки лип и кленов, подернутые зеленью, даже каштаны уже расставили свои широкопалые листья под крохотными свечками. Все знакомо, радостно и вместе с тем как-то неповторимо сегодня. Приятно изумили Ирину пенные ручьи по дорогам и тротуарам, то там, то здесь виднелись поливальные машины. Ах, вот еще почему день сегодня так удивительно свеж! Должно быть, каждую субботу, так тщательно моют улицы города, просто раньше она этого не замечала. И эти пенные ручьи на улицах добавили ее приподнято-восторженному настроению некоторую торжественность и праздничность.

Вместе с тем, Ирина удовлетворенно отметила, что удачно оделась сегодня. Она в джинсах, легкой кофточке и распахнутой яркой ветровке, а главное — в кроссовках, что позволяет ей беззаботно шагать вприпрыжку по пенным лужам. Свежий ветерок приятно ласкает лицо, развевает волосы. Хорошо!..

Появившаяся из-за углового дома старая полесянка еще издали спросила Ирину:

— Доню, дэ тут автостанция?..

— Вот так идите прямо по этой улочке, а там перейдете через дорогу и чуть вправо… Вон она около того леса, видите?! — обстоятельно объясняет Ирина подошедшей старушке.

— На автостанцию не идите! — прервал ее громкий мужской возглас. Ирина оглянулась. Шагах в двадцати от них стоял странный взъерошенный и чем-то озабоченный человек в грязной робе. — Автобусы сегодня все равно не ходят!.. — кричит он.

Старушка засеменила к нему, выяснить, почему же не ходят автобусы. А Ирина, пожав плечами — не ходят, так не ходят! — поспешила дальше.

На проспекте Ленина и на площади перед дворцом культуры необычно много праздно слоняющегося народа и еще больше серо-синих милицейских мундиров. Это обстоятельство вновь удивило Ирину. Праздная толпа, на тротуарах торговые точки с мороженым и прочими сладостями, все отнюдь не похоже на рядовую субботу, а дышит приближающимися майскими праздниками.

Во дворце же, наоборот, почти никого нет. Ирина приветливо поздоровалась с вахтером, не старой еще женщиной, которую все почему-то звали бабой Пашей. Та что-то хочет сказать Ирине, ибо любит посудачить с ней о своем житье-бытье. Но на этот раз Ирина разводит руками, давая понять, что опаздывает. И бежит вверх по лестнице, пересекает изящно оформленный танцевальный зал.

В студийной комнате оказалось только двое. Татьяна — инженер ЧАЭС, недавно родившая третьего ребенка. Освобожденная от «трудовой повинности», она каждую минуту свободного времени отдает теперь писанию стихов и рисованию. Сегодня она пришла пораньше, чтобы заняться стенгазетой. Второй в комнате была подруга Ирины Софья — профессиональная журналистка, работающая в местной газете и подрабатывающая на радио. Она стоит у окна и курит. Татьяна сидит за столом перед чистым листом ватмана, так и не нанеся на будущую газету ни штриха.

— Ну, что слышно?.. — встретили они Ирину дружным дуэтом.

— Вы о чем? — удивляется Ирина. — И почему нас до сих пор так мало? А я-то думала, что опоздала!..

— А!.. — разочаровано басит Софья, подходя к Ирине, целует ее в щеку, тут же вытирая след от помады. — Это дитя все еще в неведении. Как тебе это нравится, Татьяна?..

Софья возвращается к оставленной в пепельнице на окне сигарете, жадно затягивается и с любопытством разглядывает Ирину.

— Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда, — подхватила Татьяна, но потом уже серьезно добавляет:— Больше никого не будет, наверное… Нас двоих тебе хватит?.. Можешь начинать, начальник!

— Что случилось? — упавшим голосом спрашивает Ирина.

— Да мы сами толком ничего не знаем, — тихо говорит Татьяна. — Что-то на станции произошло ночью… Очень плохое что-то… Даже жертвы есть…

— Кончай паниковать! — выдохнула вместе с дымом Софья. — Если бы что-то очень плохое, я бы уже точно знала!.. Не дрейфь, командир, — обращается она к Ирине. — Давай разберем, что там у нас сегодня, и разбежимся по домам… За детей тревожно-таки…

— Да, а что ты думаешь… В третьей школе учеников велели на улицу сегодня не выпускать, — подтверждает Татьяна, старшая дочь которой учится в пятом классе этой школы.

— Ах, вот оно что?!.. — какое-то непривычное, сладко-тревожное чувство овладело Ириной и, смешавшись с утренним восторгом, заполнило каждую ее клетку и даже защипало в носу. Однако, тут же собравшись, она сказала почти спокойно:

— Ладно. Не будем гадать. Татьяна, ты попробуй дозвониться на станцию. А я пока посмотрю, что у нас там запланировано на сегодняшний вечер…

— Звонить бесполезно! — бурчит у распахнутого окна Софья. — Она и так добрых полчаса «сидела» на телефоне. Молчит атомная…

Ирина, устроившись за столом, раскрывает журнал:

— Так… Ну, что поделаешь?.. Ты, Тань, сегодня свободна. Лети к своему малышу. Ему ты нужнее… А у нас, Софушка, с тобой два выступления в общежитиях… Давай так: ты пока тоже иди к своим. Вернешься сюда в шесть. А я к тому времени созвонюсь… или как-то свяжусь с общежитиями... Но, судя по всему, чаэсовским, думаю, не до вечера поэзии сегодня… А в стройковском — вполне возможно, нас будут ждать… Ты будешь читать, я петь… А ответы на вопросы, как обычно! Добро?..

— Окей!.. — спрыгнула с окна Софья, колыхнув курчавой копной длинных темно-русых волос. — До вечера! — чмокнула она в щечку Ирину и ласково потрепала короткую стрижку Татьяны.

Ирина дома. Она взволнованно меряет шагами комнату, иногда выходя на кухню — приглянуть за готовящимся обедом. Вдруг, спохватившись, плотно закрывает окно. Сына все еще нет. Часы показывают половину третьего. Наконец открывается входная дверь, Ирина спешит навстречу сыну в маленькую прихожую. Зрелище потрясающее — мальчик весь с головы до пят в глине и песке. Когда он сбрасывает туфли, из них высыпаются «горы» песка.

— Боже мой! Где тебя носило, — ужасается Ирина.

— А… это у нас субботник был сегодня… Мы… двор подметали, — соврал Денис.

На самом деле, он после школы бегал с Сережкой на речку, но об этом Ирина узнает позже. А пока она возмущается:

— В одних школах детей сегодня вообще не выпускали на улицу, а у этих, видите ли, субботник, да еще в младших классах… Безобразие!..

На что Денис, переодеваясь, ответил со знанием дела:

— Я все знаю. Ночью на станции что-то бабахнуло!... У нас даже совещание было для учителей… А нам сказали — нужно пить таблетки какие-то с йодом, а взрослым можно пить вино… Может, детей даже, как это… э… ва… вывезут в общем…

— Эвакуируют?! — подсказывает Ирина.

— Да, правильно! Э…ва…кую…ют, — умываясь, соглашается он.

— Ладно, знаток! Мойся. Пообедай. Займись чем-нибудь. Почитай. А у меня еще дела сегодня. Вернусь поздно. Я тебя закрою. Так что будь умницей!.. Окно, смотри, не открывай! Ясно?!

— Ясно, — вздыхает сын.

Литературный вечер, посвященный творчеству Марины Цветаевой, в стройковском общежитии подходит к концу. Молодежи в «красном уголке» собралось довольно много. Они долго не отпускают гостей. И вот Ирина исполняет последнюю песню:

Времени у нас часок.
Дальше — вечность друг без друга!
А в песочнице — песок —
утечет!
Что меня к тебе влечет —
вовсе не твоя заслуга!
Просто страх, что роза щек —
отцветет…
Ты на солнечных часах —
монастырских — вызнал время?
На небесных на весах —
взвесил — час?..
Для созвездий и для нас —
тот же час — один — над всеми.
Не хочу, чтобы зачах —
этот час!..

На последних аккордах песни их с Софьей окружили, засыпая вопросами. На время этой встречи все забыли тревоги сегодняшнего дня. И только в одиннадцать, с букетами цветов, вырвались подруги от благодарной аудитории.

Миновав недостроенный стадион, они, опьяненные теплым приемом и чудесным ласковым вечером, идут к центральному проспекту с обычным для центральных улиц всех городов СССР именем Ленина, сопровождаемые яркой иллюминацией: лучистым «НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ» над горкомом, «ГОТЕЛЬ ПОЛІССЯ» — рядом с ним, «ДВОРЕЦ КУЛЬТУРЫ «ЭНЕРГЕТИК» — над зданием ДК, над магазином слева — «РАЙДУГА», а справа, издали, с высоты девятиэтажного жилого дома изливает на них свой неоновый свет бессмертная фраза — «ХАЙ БУДЕ АТОМ — РОБІТНИКОМ, А НЕ СОЛДАТОМ»...

Софья провожает подругу, ибо в такой чудесный вечер домой идти еще не хочется. Так, беспечные, дошли они до конца проспекта. И как только вышли на кольцо, ведущее к мосту, обе ахнули: вдали, над лесом, стояло огромное горячее зарево. Оно колыхалось и дрожало, как над раскаленным мартеном. И еще горячей, красным-красна была громадная труба второй очереди ЧАЭС.

— Да… — выдавила из себя Софья. — Значит, и впрямь дело дрянь!..

В Ирине же, наряду с потрясением, опять поднялась волна сладко-тревожного ребячьего восторга:

— Давай подойдем к мосту!.. Интересно, остановят нас или нет?!

Софья, похоже, испытывала такое же чувство. И молодые женщины бодро зашагали к мосту, ведущему из города. Они уже начали подниматься на мост, но никто их так и не остановил. И, потеряв интерес к авантюрной затее, подруги медленно возвращаются, не отрывая глаз от зарева над лесом.

— Вот бы забраться сейчас на крышу девятиэтажки и наблюдать за всем, что будет происходить дальше, а? — по-мальчишески восклицает Ирина. — А что?! Это, быть может, наш профессиональный долг…

— Слушай, мать! Тебе не кажется, что ты слишком близко живешь к этому джинну?.. Как бы он и вовсе не вырвался из своей раскаленной бутылочки?!.. — басит Софья. — Значит, так: если что — пусть Денис с рукописями мчит ко мне, у нас все-таки подальше, значит, и безопасней… А ты можешь созерцать и летописать, сколько душе твоей угодно… Договорились?!

— Добро! — соглашается Ирина.

Прощаясь, они обнялись как-то крепче и теплее, чем обычно. И уже стали расходиться, как с моста, мимо них, по проспекту в сторону горкома промчалась вереница черных «Волг» и правительственных «ЗИЛов».

Ничего не говоря, подруги еще раз махнули друг другу на прощание и поспешили каждая в свой дом. И над каждой уже довлело, уже весело в воздухе и охватывало непонятным тревожно-сладостным трепетом сердце — полузабытое военное слово: эвакуация!

Дома Ирина застала уже спящего сына. Не снимая верхней одежды, она зажигает настольную лампу. Открывает настежь дверцы шкафа-кладовки, достает оттуда большую черную дорожную сумку. И, сев на стул, рассеянно осматривает комнату, соображая, что же самое необходимое нужно уложить в сумку, на случай, если…

Сын заворочался и открыл глаза:

— Мама, куда ты?..

— Я только пришла, сынок!..

— А что ты делаешь? — сонно и встревожено спрашивает он, глядя на сумку и распахнутую кладовку.

— Думаю, что положить в сумку, чтобы быть готовыми в случае эвакуации…

— А что? Она будет?..

— Не знаю. Но, кажется, что будет… Ты спи пока. Спи. Я тебя разбужу, если что…

— Хорошо. — Денис, отвернувшись к стене, сразу сладко засопел.

Ирина же энергично встает, вынимает из кладовки теплые вещи, смену белья, два полотенца. Выходит из комнаты, возвращаясь с мылом и прочей парфюмерией. Вещи, часть писем и бумаг, несколько книг — постепенно заполняют сумку. Она открывает дверцу нижней секции книжного шкафа, роется в бумагах, собирает документы, кладет их в дамскую сумочку. Достает альбом, садится с ним к столу, листает. Выбрав несколько не вклеенных фотографий, тоже кладет их в сумочку.

Альбом, открытый на самой яркой театральной странице их припятской жизни, лежит на столе. На фотографиях — репетиции и премьера большой полуторалетней работы — поэтического спектакля о Марине Цветаевой. Ирина же, раскрыв окно, как обычно, сидит на подоконнике и смотрит в глухую, тревожную ночь. Ей слышится романс из спектакля на стихи М. Цветаевой:

Вот опять окно,
где опять не спят.
Может — пьют вино,
может — так сидят.
Или просто — рук
не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
есть окно такое.
Крик разлук и встреч —
ты, окно в ночи!
Может — сотни свеч,
может — три свечи...
Нет и нет уму
моему покоя.
И в моем дому
завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
за окно с огнем!

А за окном, по дороге на станцию, туда-сюда тихо, без обычных сирен и сигнализации, снуют машины пожарной и «скорой» помощи, а также черные «Волги» с темными окнами.

Около трех часов ночи в квартиру тихонько постучали, потом громче.

— Кто?.. — спрашивает Ирина.

— Откройте! ЖЭК… — негромко проскрипело за дверью.

Ирина открывает. Незнакомый мужчина скрипучим голосом почти прошептал, как заведенный, фразу:

— Приготовьтесь к эвакуации. Не спите. Ожидайте…

— Где? — спрашивает Ирина.

Но тот уже скребется в другие двери. Ирина замечает в длинном полутемном коридоре несколько семей, тихо, словно тени, стоящих вдоль стен у своих вещей.

Вернувшись в комнату, она будит сына. Помогает ему, сонному, облачиться в уже приготовленную одежду. Денис обувается, набрасывает куртку. Они выходят и, как остальные, некоторое время молчаливою тенью стоят у дверей.

Воздух в коридоре как-то уж очень густ, до металлического привкуса во рту. Люди переговариваются сначала сдавленным шепотом, потом чуть громче, и вот уже можно расслышать обрывки фраз:

— … говорят, автобусы под Шепеличами уже стоят…

— … Да сколько же ждать-то?!.

Но, на удивление Ирины, все сдержаны и благоразумны. Нет ни паники, ни истерик, которые, по литературным описаниям, обязательны в подобных ситуациях. Лишь слышно, как в соседней квартире слева глухо скулит Антонина, жена сотрудника милиции. Оно и понятно — муж ее, Толик, конечно же, останется в городе при любых обстоятельствах.

Взволнованный Толик выскакивает из квартиры, кивает Ирине и спешно уходит. За ним выбегает зареванная Антонина. Увидев Ирину, она бросается к ней и тихо просит:

— Ирочка, присмотри минут пять за Анкой, пожалуйста!.. Я сейчас…

И, едва сдерживаясь, соседка быстро идет к лестнице, а там уже бежит. Из квартиры справа выходит буфетчица Вера с годовалым младенцем на руках.

— Так вы успели забрать его из больницы? — вместо приветствия спрашивает Ирина.

— Вчера вечером, — тихо отвечает соседка.

— Ну, слава Богу, что успели, — вздыхает Ирина, — теперь хоть вместе будете…

Из дверей слева выглядывает пухленькое симпатичное личико трехлетней Анюты — такое личико обычно изображают на детском питании «Малыш». Огромные голубые глазенки ее широко распахнуты.

— Де мама? — хнычет она.

— Иди ко мне, моя хорошая, — зовет ее Ирина, берет на руки, целует. — Мама сейчас вернется… Все хорошо… Все хорошо, маленькая…

Возвращается Антонина, она бледна и подавлена.

— Спасибо!.. Идем домой, Анна, будем собираться!..

Дети не выдерживают давящего ожидания и начинают убегать во двор. Денис тоже шепотом просит Ирину отпустить его. Она раздумывает, но потом сдается. И сын, радостный, вприпрыжку исчезает в лестничном пролете.

За детьми потихоньку начинают спускаться во двор и взрослые.

Ирина возвращается в квартиру, занеся вещи в прихожую. И вновь садится на подоконник, со второго этажа наблюдая за происходящим у подъезда. На скамейках и около них стоят чемоданы, дорожные сумки, авоськи, рюкзаки. Взрослые, кто в чем, собрались в кучки, обсуждая события минувшего дня, гадая, предполагая, споря о том, что ждет всех дальше. Тучный мужчина в теплом спортивном костюме доказывает всем, что одежда должна быть походной, мол, он точно знает: вывезут их километров за десять в палаточный городок денька на три, а потом все опять вернутся по домам, так что не стоит обременять себя лишним грузом.

Дети бегают, играя в догонялки. Самые маленькие, и среди них Анюта, копошатся в песке. Денис и несколько его ровесников, ребят 9 — 10 летнего возраста, забегают в подъезд и выбегают со спичками. Ирина кричит:

— Денис, зачем у вас спички? Вы что, жечь что-то собрались?

— Нет, мам, — громко отвечает сын. — Спички мы собираем уже испорченные. Это у нас игра такая. Смотри…

И они с Сережкой, полным сероглазым мальчуганом, продемонстрировали ей свою игру. Каждый берет спичку двумя пальцами правой руки, и затем с силой сталкиваются две спички. У кого сломалась, тот проиграл.

— Видишь, я выиграл! — подняв голову вверх, кричит Денис.

— Ну, хорошо! Играйте, — махнула рукой Ирина и посмотрела в небо, откуда приближался резкий рокот вертолета.

Был уже шестой час утра. И в посветлевшем небе четко вырисовался пятнистый военный вертолет, который, пролетев совсем близко от них и низко над лесом, приземлился где-то недалеко — то ли у автостанции, то ли на старом стадионе. Мальчишки ринулись туда. Взрослые всполошились:

— Стойте! Куда вы?!

— За дом! Только посмотрим, где он сел, и назад, — отвечает кто-то из ребят.

Ирина выскочила из квартиры и стремглав бросилась по лестнице. На первом этаже у коридорного окна, сидя на корточках, во что-то играют несколько девочек. Ирина, на миг остановившись, спрашивает у старшей:

— Ну, что слышно, Наталка?...

— Говорят, если нас до девяти не эвакуируют, то остаемся. Но реактор раскалился так, что только плюнь и взорвется!.. — охотно сообщает девочка.

— Ясно. Благодарю за информацию! — бросает Ирина и бежит дальше.

Она догнала сына почти у стадиона, где еще шумел пропеллер вертолета.

— Быстро домой! — строго говорит она ему. — И все остальные тоже — по домам. Вертолета не видели, что ли? Быстренько все отсюда!..

С десяток мальчишек неохотно плетутся обратно, то и дело, оглядываясь на громадную пятнистую машину. По дороге Денис, измученный почти бессонной ночью, простонал:

— Мам, ну будут нас ликвидировать, или нет?!..

Ирина невольно улыбнулась его ошибке, но ответила серьезно:

— Я знаю не больше твоего. Говорят, автобусы уже стоят в Чернобыле и под Шепеличами, но официальной информации нет никакой…

— Что значит — официальной?

— Ну, по радио никто ничего не сообщал… Поэтому — одни только слухи, понял?..

— Понял, — неуверенно ответил Денис.

— Я устал уже, мам, — говорит он, когда они вошли в свою квартиру. — Можно я еще немного посплю?

— Конечно, можно. Даже нужно! Все лучше, чем носиться за вертолетами. Ложись прямо в куртке и обуви, чтобы, если что, не терять времени…

Денис опять заснул очень быстро, а Ирина, закрыв его на ключ, поспешила к телефонным будкам на автостанции, в надежде дозвониться в ДК, в горком, в редакцию — куда-нибудь, чтобы узнать все более или менее достоверно. Но ни один телефон-автомат не работает. Значит, отключили, решила Ирина.

Она еще какое-то время кружит вокруг дома в надежде что-то узнать, сгорая от желания побежать во дворец и, в то же время, боясь оторваться от дома — вдруг в суматохе внезапной эвакуации она потеряет сына.

Солнце уже поднялось высоко. Жильцы их дома и ближайших, тоже разбуженных, домов давно разошлись по квартирам. По тротуару, в сторону железнодорожной станции Янов гуськом — с сумками и чемоданами — потянулись командировочные, вероятно, уже получившие документы на отъезд. Таких в городе, на строительстве пятого и шестого блоков ЧАЭС, было несколько тысяч.

А с балконов вдогонку им несется:

— Вы куда так спешите, мужики?!

— Нихт ферштейн, — отшучивается кто-то из них на ходу.

Из соседних домов перекрикиваются тоже:

— Эй, кума! Идите к нам!..

— Нет, лучше вы — к нам! У нас самогон есть!..

«Пир во время чумы», — подумалось Ирине. Она и сама — от неизвестности ли, от сжатости ли кисловатого воздуха — была в каком-то странном, полупьяном возбуждении. Неведомая сила носила ее вокруг дома с такой легкостью, что, казалось, она не касается земли.

Лишь к полудню она решается-таки оторваться от дома и почти летит по знакомому маршруту в сторону ДК. То и дело с усилием трет она глаза и щеки, которые почему-то очень чешутся, все лицо слегка пощипывает. Но Ирине не до того, ей хочется сейчас запомнить все: и молодые, остро торчащие под крохотными еще свечками, листья каштанов; и пестрые, но теплые тона многоэтажек, стоящих в полушахматном порядке; и красивый детский садик с удобными игровыми площадками; и двор школы, где учится сын. И все-все вокруг кажется Ирине необычно компактным, как будто над городом завис невидимый купол-потолок, а сам город, сжатый атмосферой, стал похож теперь на огромную, прекрасную, уютную квартиру.

Идущие ей навстречу парень с девушкой, глядя на оживленное лицо бегущей, переглянулись. И парень прошептал спутнице:

— Вот видишь, люди спортом занимаются. А ты переживаешь… Все хорошо!..

А Ирина бежит дальше.

На площади перед дворцом собрался почти весь «творческий цвет» города. Еще издали Ирина заметила вихрастую шевелюру рослого, всегда веселого и находчивого Василия — руководителя дискотеки. Он, как обычно, в центре. Вокруг него стоят: Олег и Сережа — ребята из рок-группы; маленькая, рыженькая и непосредственная, как божий одуванчик, Верочка — хозяйка всех клубов и любительских объединений; статная Надежда — руководитель хора; быстрая остроязыкая Ольга — руководитель детского драмкружка; близорукая, добродушная Валя — руководитель агитбригады, которая, несмотря на поздний срок беременности, пришла к своим, чтобы узнать, что же все-таки произошло. Чуть в стороне от них щелкает фотоаппаратом, снимая оживленные улицы города, руководитель любительской киностудии — долговязый Коля, которого между собой все дворцовские зовут не иначе, как НикНик.

— Ба, знакомые все лица!.. — восклицает Ирина, пожимая протянутые руки. — Рассказывайте же!..

Но и здесь толком никто ничего не знал.

— Ты полагаешь, что от суммы наших «знаний» мы обогатились информацией?.. Увы!.. — горько иронизирует Василий. — Мы, как и все смертные, пользуемся только слухами…

— Слушайте, как гнусно было вчера играть и петь для пьющей, жующей и танцующей свадьбы, когда уже знаешь, что кто-то на станции погибает в это время?! — взволновано говорит Олег, в серых глазах его на миг блеснули слезы.

— Да, гадкое чувство, — соглашается с ним Василий. — Наша дискотека тоже вчера свадьбу обслуживала…

— Все! Я иду в горком, — не выдерживает Надежда, — попробую от вахтера позвонить куму, он как-никак наш «министр культуры», что-то же он должен знать…

И она, с присущим ей достоинством, гордо понесла свою статную фигуру в сторону горкома. А с противоположной стороны к собравшимся приближается яркая, как царица, Софья, держа за руки двух своих разнаряженных дочурок.

— Ах, да!.. Ведь сегодня у нас должен был «представляться» киевский кукольный театр, — оглянувшись на афишу перед дворцом, вслух догадывается Валя и, как всегда, смешно оттягивает пальцем правый глаз, «наводя резкость» на нарядную Софью с девочками.

— Ты, мать, никак в театр собралась?! — острит Ирина, подставляя щечку.

— А что? Мы народ стойкий!.. И в театр могем, — невесело отшутилась Софья, целуя Ирину и пожимая руки остальным.

Оказывается, Ирина знала больше всех, ибо только их район разбудили ночью, поскольку он — ближайший к атомной станции, остальные же безмятежно спали.

К собравшимся подходит высокий, худощавый директор ДК. Все взоры устремлены к нему, ведь пришел он ОТТУДА — из горкома.

— Ну что?! — встретил его хор голосов.

Польщенный таким вниманием, директор делает внушительную паузу, поправляя мягкие седые волосы. И только после этого медленно, растягивая слова, заговорщицким тоном сообщает:

— Была опасность большого взрыва… Мог здорово пострадать реактор… Тогда дела были бы куда серьезней… А сейчас… Пожар уже потушен… В общем, положение нормализуется…

— Вы нам лучше скажите, эвакуация будет или нет?! — прерывает его прямолинейная Ольга.

— Может быть… Но, может, и не сегодня…

— А с дискотекой как сегодня? — хитро щурит голубые глаза Василий.

— Если город не эвакуируют до вечера, то, безусловно, дискотека будет… Все должно быть, как всегда… Никакой паники!.. — авторитетно отвечает директор.

— А где это вы увидели хотя бы намек на панику? — басит Софья, гордо демонстрируя себя и обводя рукой пестрящую нарядной толпой площадь и по-праздничному людный проспект.

— Виталий Виссарионович, — не выдерживает Ирина, — а вам не кажется, что массовые мероприятия в такой день неуместны и недопустимы?!..

— Кажется, кажется!.. — нервно отпарировал директор. — Повторяю для непонятливых — если эвакуации не будет, то ни одно мероприятие не отменяется!..

И, резко повернувшись, он быстро идет в здание ДК.

— Мальчики-девочки, смотри-ка, народ в гастроном повалил!.. Айда и мы, что ли?! — разряжает создавшуюся неловкость Софья.

— Айда! — загудели «творцы» и дружно двинулись в центральный гастроном, расположенный на первом этаже недавно построенного двухэтажного торгового центра.

Их догоняет запыхавшаяся Надежда:

— Там уже вторые сутки правительственная комиссия заседает, все не могут решить, что с нами делать…А кум велел идти домой. Говорит, что детей будут вывозить обязательно, а остальных — еще неизвестно…

— Да уж вывезли бы детей. И то, слава Богу!.. И нам бы сказали, что делать?.. А то — где-то что-то происходит… Кто-то где-то пожар тушит… А мы как ни при чем!.. — горячится Ирина.

— На пристани, между прочим, песок в мешки засыпают, сам видел, — поправляя очки, говорит НикНик.

— Вот-вот, — подхватывает Ольга, — а мы как клоуны на пожаре!.. «Ни одно мероприятие не отменяется!..» — передразнила она директора.

— И где только наша хваленная гражданская оборона?! — возмущается маленькая Верочка. — Помните, как они пару месяцев назад будоражили дворец своей грандиозной репетицией?.. А сейчас уж второй день о них ни слуху, ни духу!..

— Спокойно-спокойно!.. — с горькой иронией успокаивает всех Василий. — Вчера были свадьбы, сегодня — дискотека… Так что веселись, народ!.. А начальство будет думать, что с нами делать… Жираф большой, — оглядываясь в сторону горкома, — ему видней!..

— Правильно, Василий! — поддержала его Софья. — Давайте решим так — если детей вывезут — вечером все соберемся у тебя в дискотеке. Окей?!. Все слышали?..

— А что делать будем, Софья Петровна? — со сладостно-почтительной улыбкой пропел НикНик, поправляя очки.

— Все, Коля! Все будем делать! — бодро басит та, когда они веселой гурьбой входят в просторный торговый зал гастронома с множеством отделов, около каждого из которых оживленный народ быстро выстраивается в привычные очереди.

— Боже мой! Как нас сегодня балуют!.. — удивляется обилию продуктов на полках Олег.

Действительно, кроме нескольких видов копченых колбас и прочих дефицитных — даже для неплохо обеспечивающихся из государственного резерва военных и атомных городков, — продуктов питания, сегодня в центральном гастрономе Припяти появилось немало редкого, почти «экзотического», провианта, включая сметану и другие молочные изделия в новых, доселе невиданных тут, удобных пластиковых упаковках.

— К чему бы это?.. — тоже удивляется НикНик, снимая и протирая очки.

— Так ведь к майским праздникам, наверно, — предполагает Валя, «наводя резкость» на мясной отдел, до неприличия заполненный красиво расфасованными куриными тушками и разными сортами говядины и свинины.

— Да нет, ребятки!.. По всему видно, это наши к приезду высоких гостей подсуетились!.. — констатирует Софья.

— Точно!.. — подтверждает Василий.

— Ах, бедненькие!.. Неужели им пришлось опустошить все свои партийные закрома?! — пытается иронизировать Ирина.

— Ха!.. Ты думаешь, они могут что-то сделать себе во вред?!.. Держи карман шире!.. — язвит Ольга.

— Ты права, что-то тут не так, — соглашается с ней молчаливый сегодня Сергей.

— Так, не так!.. Что гадать, такие сюрпризы в нашей жизни бывают крайне редко… Так что налетай, братцы, пока есть на что!.. — гудит, как хрущ, Софья, направляясь к очереди в колбасный отдел.

И друзья, разойдясь по магазину, принялись с удовольствием отовариваться. Они полноценно воспользовались «счастливым моментом», выстояв в нескольких очередях, и потратив всю имеющуюся наличность. Авария — аварией, а праздники все-таки, действительно, не за горами!

Только они, уже с покупками, вышли из гастронома, как громко заговорил мощный дворцовый радиорепродуктор, бодрым женским голосом передавая официальное сообщение:

— Внимание! Внимание! Уважаемые товарищи! Городской Совет народных депутатов сообщает, что, в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции, в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей и, в первую очередь, детей возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в близлежащие населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, 27 апреля, начиная с 14-00 часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания… Руководителями предприятий и учреждений определен круг работников, которые остаются на месте для обеспечения нормального функционирования города. Все жилые дома, на период эвакуации, будут охраняться работниками милиции…

Товарищи! Временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны!.. Просим соблюдать спокойствие!..

Организованность и порядок — при проведении временной эвакуации!..

— Девчата! — после общего оцепенения воскликнула Софья. — Вдруг мужичков-таки не вывезут?! А-ну, у кого что лишнее — отдавай дискотечникам, чтобы им не грустно было умирать! — горько шутит она.

Друзья обнимаются на прощание и спешат в разные стороны. Ирина бежит домой, крепко держа в руках свежую буханку хлеба да парочку сегодняшних дефицитов: треугольный пакет молока и блестящую пачку сметаны. Сильно запершило в горле. А громкоговорители со всех сторон добавляют к уже сказанному:

— Внимание! Внимание! Жителям Припяти, имеющим личный транспорт, разрешено покидать город самостоятельно!..

— Ну да, конечно, — бурчит не бегу Ирина, — хлопот меньше!..

Спеша домой, она все-таки успевает отметить, что мир вдруг как будто начал сворачиваться… А ранние широкопалые листочки каштанов почему-то свесились и жалко болтаются под незрелыми свечками. И опять странная волна возбуждения, смешанная с щемящей тоской, заполнила все ее существо.

— Ну, все, Денис, эвакуация! — выкрикнула запыхавшаяся Ирина, открывая дверь своей квартиры.

Зайдя в комнату, она обнаруживает сынишку, торчащим в окне. Впрочем, в комнате осталась лишь его нижняя половина, все остальное свесилось вниз и горячо что-то кому-то доказывало.

— Ах ты, сорванец! — Ирина затягивает сына в комнату.

Через несколько минут они уже выходят из подъезда — Ирина с дорожной сумкой и дамской сумочкой через плечо, Денис — с книгой под мышкой и пакетом, куда уложил за время маминого отсутствия кое-что из своих «ценностей».

Остановившись у той самой дороги, где ночью проносились пожарные, «скорые» и черные «волги», Ирина опускает на землю сумку и, присев на корточки, ласково уговаривает Дениса:

— Сынок, подожди меня здесь. Смотри, что бы ни случилось — ни с места!..

— Мам, ты куда? — испугался тот.

— Я сбегаю к тете Гале, здесь же недалеко — пять минут по дороге, ты меня будешь видеть! Я только гляну издали, если их машина еще стоит, то узнаю — может, и нам найдется местечко?.. А если машины нет, я сразу назад! Хорошо?!..

— Ты только побыстрей!..

Ирина опять почти летит над землей по дороге мимо стройковских общежитий — с одной стороны и знакомого леса — с другой. Когда она приблизилась к цели, машины — увы! — уже не было, зато к дому подкатил новенький «Икарус», полный милицейскими мундирами. Офицер, выпрыгнувший первым из автобуса, спросил ее:

— Вы в этом доме живете?

— Нет.

— Так что же ты здесь делаешь? Беги к своему и жди там!.. Ваших, может, уже вывозят!..

— Слушаюсь! — дерзко козыряет Ирина и несется обратно, тихонько бурча: — Ну, вот и вам, голубчики, настоящее дело нашлось!.. Поменьше будете людьми помыкать!..

Денис издали машет ей рукой.

Она не опоздала. Только через пару минут у подъезда появился милиционер, который объясняет, что забирать их будут с другой стороны дома, на улице Дружбы Народов, что каждый пусть поднимется к своей квартире и дождется, пока ее опечатают, а затем все должны собраться в указанном месте и ждать автобус.

— Скажите, а куда нас повезут? — спросил кто-то.

— Ваш дом, насколько мне известно, в Иванковский район. А некоторые микрорайоны — в Полесский…

— А в Киев сегодня уехать можно будет? — интересуется толстяк в спортивном костюме.

— Пожалуйста, у кого есть родственники или знакомые в Киеве, из Иванкова можете ехать к ним… Договоритесь с водителем своего автобуса, желающих он, думаю, подбросит до Киева… Есть еще вопросы?..

Вопросы были, но Ирина уже скрылась в подъезде. Как раз вовремя поднялась она к себе на второй этаж — соседнюю квартиру уже опечатали.

— Ваша? — спросил милиционер.

— Да.

И тот заклеил замочную скважину двери длинной бумажкой, на которой уже стояла дата, печать и подпись.

Ирина с Денисом выходят на Дружбу Народов, где уже скучились их соседи. Здесь же они видят Сашу Рахлина, солиста рок-группы, в красном парусиновом спортивном костюме с небольшой сумкой через плечо. Он живет в том же доме, двумя этажами выше.

— Ты тоже решил, что нас дня на три в палатках поселят? — шутливо спрашивает Ирина.

— Думал, так удобней. А теперь озадачен, — отвечает Саша и звонко хлопает протянутую ладошку Дениса. — Привет, Денька!..

— Ой, хорошо, что вы еще не уехали, — подбегает к ним Олег. — Я поеду с вами!.. Какая разница, дома-то рядом…

— Правильно, Олег! — по взрослому хлопает его по руке Денис. — Вместе веселее!..

— Ребята, вы слышали, что можно в Киев ехать сегодня? — спрашивает Ирина. — Но я так думаю, коль можно в Киев, то можно и дальше! Так что мы с Дениской едем к сестре в Белоруссию…

— А сколько все это продлится? — спрашивает Олег.

— Во всяком случае, до конца майских праздников наверняка! — предполагает Саша. — Давай, Олежка, и мы махнем к нашим на Урал?!

— Вот так, в спортивном костюме?! — усмехается Ирина.

— А что, — растерялся Саша, — ты думаешь, в самолет в спортивном не пустят?..

— Почему, — успокаивает она, — если все объяснить, думаю, должны пустить даже в шортах!..

— Успею я сбегать домой или нет? — мучительно вслух раздумывает Олег. — Надо же, натянул старые джинсы. Хоть бы с собой другие взял… А вдруг это надолго?!.

— Не знаю, — говорит Саша, — но мы с тобой третьего мая должны вернуться. У нас концерт четвертого. И его пока никто не отменял!..

— А может, сбегать? — уже чисто по-детски переспрашивает Олег.

Он, не смотря на свои 22 года, действительно, больше похож на подростка с широко распахнутыми, всегда удивленными глазами. Одним словом, романтическая натура.

— Беги, Олежек! Беги, — по-матерински отпускает его Ирина. — Если что, мы задержим автобус на пару минут…

— Ага! — обрадовалась Олег. — Я мигом!... — кричит он, убегая.

Вдоль улицы кучками ожидают своих автобусов жильцы разных домов. Но среди их соседей больше всего детей — на руках, в колясках и постарше, которые играют, смеются, ревут. Анюта дергает за плащ страдающую мать:

— Ма, де папицька? Ма!..

И когда мимо проезжает автобус, заполненный радостными лицами жильцов мужского общежития, Ирина вновь тихо возмущается:

— А говорили, детей будут вывозить первыми… Нам еще и не думают подавать автобус, а эти уже веселые покатили… Как тебе это нравится?!.

— Мужикам везде у нас дорога, — вяло пропев, отшутился Саша.

По тротуару к друзьям приближается, не видя их еще, Александр Деханов из драмкружка — в спектакле Ирины он играл Блока.

— Ты глянь, сам Александр Блок, собственной персоной, — шутит Ирина. — Гулять изволите?!.

— О, ребята, вы здесь?!. — бросается к ним Деханов. — Здорово, что я вас встретил!..

— Так, может, и ты с нами? — спрашивает Саша.

— Не, я к своим! Но мы еще обязательно встретимся!.. — он жарко прощается с ними и уже почти бегом удаляется.

Скоро к ним подкатил удобный «Лаз», потом еще один. В это время подбегает довольный Олег. И все быстро размещаются в автобусе.

Ирина с Олегом оказались на предпоследнем сидении, Ирина — с краю, Олег — у окна. Саша и Антонина с Анютой впереди них. Денис и еще несколько ребятишек забрались на заднее сидение. Мест хватило всем.

Автобус едет по Дружбе Народов — мимо ожидающих людей; мимо поликлиники, во дворе которой необычное оживление; мимо постовых милиционеров в легкой, почти парадной форме и мимо тепло упакованных милиционеров на мотоциклах, на лицах которых — плотные респираторы. Все глаза жадно устремлены в окна. На пристани несколько человек в белых «лепестках» засыпают руками и лопатами песок в мешки. Чуть дальше — вертолет, в который погружают уже наполненные мешки.

— Смотри, тут еще песок грузят… А нам никто ничего не сказал, — удивляется кто-то впереди.

— Действительно! — дрогнувшим голосом восклицает худенький Олег. — Неужели мы бы не помогли?!.

Ирина до боли сжимает губы от обиды на всю эту неразбериху. Автобус проезжает мимо горкома, за которым очень хорошо видны несколько военных машин с радарными установками.

— Значит, прямая связь с Москвой у них есть, — говорит кто-то.

— Безусловно! Нас, конечно же, вывозят по распоряжению оттуда, — скрипит толстяк в спортивном костюме.

— Что-то долго ждать пришлось их распоряжения, — отозвалась все время молчавшая Антонина.

— Смотрите, БТРы!.. — слышится впереди.

— Танки, танки!.. — загалдела ребятня на заднем сидении.

— Ура, войнушка!.. — кричит Денис.

— Тра-та-та-та, — застрочили они из невидимых автоматов по БТРам и автобусу, идущему следом.

— Денис!.. — хотела, было одернуть детей Ирина, но Олег остановил ее:

— Не тронь! Пусть себе играют… Кто знает, что им еще предстоит?!..

И такая тоска, такое страдание вспыхнули в его всегда живых серых глазах, что мурашки побежали по спине Ирины. Господи! Неужели этот мальчик понимает и чувствует нечто большее, чем все они, влекомые какой-то неведомой силой неизвестно куда?!

Когда их «ЛАЗ», проехав по проспекту, выехал на кольцо и влился в непрерывный поток автобусов, движущихся к мосту, все ахнули. Ребята присвистнули.

— Вот это организация! — ахнул чей-то бас.

По мосту навстречу друг другу — вверх и вниз — ползли две плотные колонны автобусов — «Лазы», «Икарусы»… Часто попадались желтые сдвоенные «Икарусы» киевских маршрутов, особенно № 46, в котором Ирине часто случалось ездить к знакомым на Воскресенку.

Лица водителей уставшие и сосредоточенные.

Денис спрыгивает с заднего сидения и, вскочив на пустое боковое место у двери, высовывает голову в открытое окно.

— А в следующем автобусе песни поют, — громко сообщает он, смешно подпевая. — Все пройдет… и печаль и радость… Все пройдет… Ля-ля-ля-ля-ля… Все пройдет! Только верить надо, что любовь не проходит, нет…

— Все пляйдет… — подхватила маленькая Анюта.

Все смеются. Анечка смеется тоже и усердно трет нос и все личико пухленькой ручкой. Затем пристает к Саше, дергая его за замочек спортивной куртки:

— Дядя Саса… спой… де той медведь… Ну, спой!...

— У меня гитары нет, — выкручивается Саша.

— Денис, отойди от окна, — строго говорит Ирина.

— Ну, мам, так интересней!...

— Я кому сказала!...

Денис нехотя сползает на сидение, трет руками лицо. И, вскочив на ноги, с ходу запрыгивает на заднее сидение к мальчишкам, которые снова открывают «пальбу» по соседнему автобусу:

— Тра-та-та-та-та-та-та…

Автобус ползет вверх по мосту. Ирине показалось, что кожу на ее лице стянуло, стали сильно чесаться нос, щеки, глаза. И чем больше чешется и стягивает лицо, тем больше подставляет она его под теплую струю ветра, бьющую из открытой верхней фрамуги.

— Станция!.. — послышалось впереди.

— Вот она…

Денис подбегает к Ирине:

— Мам, где-где станция? Покажи!..

— Вот, — выдохнула Ирина, показывая туда, где за лесом в пелене дыма, как будто в дымке, высилась виновница их необычного путешествия.

— Представляете, как сейчас встретят нас жители ближайших сел, — размышляет вслух Ирина, — особенно старушки! Перепугаются, бедные, увидев два непрерывных потока машин… И впрямь подумают, что война началась…

В ответ кто-то хохотнул, кто-то вздохнул.

Действительно, уже в Копачах по обе стороны дороги стояли перепуганные люди. Старушки крестились и крестили уходящие автобусы. Чуть отъехали от села и миновали его угодья, как все увидели колонны военных автомашин, притаившиеся в тени лесополосы, убегающей стройными рядами в обе стороны от дороги. И вдруг поля с обеих сторон вспыхнули голубым цветом. Словно васильками, зацвели они войсками МВД, ожидающими отъезда последнего жителя Припяти, чтобы живою стеною окружить город и станцию, став первым временным ограждением будущей зоны.

Молодая женщина с девочкой лет пяти, подойдя к водителю, просит его остановить в Чернобыле.

— Нет, дорогая, там нельзя! До Иванкова без остановок велено!

— Да ты только притормози на секунду, и мы выскочим… Родители у меня там, понимаешь?! — умоляет она.

В Чернобыле, в указанном месте, водитель притормозил, женщина спрыгнула, а девочку и вещи ей подал пожилой мужчина, сидевший ближе всех к выходу. Сзади сразу засигналили, и автобус поехал дальше. А пассажиры дружно оглянулись, провожая взглядами «первую ласточку», несущую весть о случившемся местным жителям, которые тут же бросились к ней, засыпая вопросами.

Автобус едет дальше. Аннушка устала и, как многие другие малыши, начинает капризничать:

— Мама, я пить хоцю!...

— Потерпи. Где я тебе возьму?..

— Тоня, на! Дай ей молока! — протягивает пакет с молоком Ирина.

— Не, я водицьку хоцю!.. Не хоцю моляка!..

— Тонь, пусти ее сюда!.. Иди, Анюта, к Дениске, там интересней!

Анюта с удовольствием топает к мальчишкам на заднее сидение.

Только въехали в Иванков и замелькали первые домишки, как обе встречные колонны замерли, словно по мановению чьей-то руки.

— Ну что, пока остановились, пошли воду добывать?.. — предлагает Олег.

— Пошли, — соглашается Ирина. — Дениска, ребятки, сидите на местах!.. А мы вам воды принесем!..

— Ура!.. — провожает их ребятня.

До домов с этой стороны дороги очень далеко, потому они проскользнули между автобусами к другой стороне улицы и бросились к ближайшему двору, где стояли высокий мужчина в майке и рабочих брюках, худенькая женщина в цветастом платке и теплом вельветовом халате, и детишки — уже готовые выполнить любую их просьбу.

— Добрый день, — здоровается с ними Ирина. Олег кивает. — Водички детям дайте, пожалуйста!..

Женщина мигом исчезает в доме и возвращается с полным ведром воды и кружкой.

— Большое спасибо, — благодарят хозяев друзья, — мы сейчас же все вернем… Спасибо!.. — устремляются они в обратный путь между автобусами.

— Нэма за що!.. Бувайтэ здорови!.. — несутся им вдогонку тревожные голоса.

Подойдя к автобусу, они видят около него пассажиров, вышедших немного размяться. Все галдят, кто о чем.

— А ну, кто тут больше всех пить хотел, налетай!.. — радостно пропел Олег.

— Анюта, ты где? — позвала Ирина.

— Тута… — выныривает Анюта у ее ног.

— Пей, малышка! — протянул ей полную кружку Олег.

Та жадно пьет, обливаясь, в то время как остальные дети ринулись к ведру.

Саша, заметив кого-то, идет вдоль автобуса. Навстречу ему спешит откуда-то взявшийся Деханов. Они, остановившись в двух шагах и смешно покачиваясь, друг друга разглядывают.

— Слушай, друг, — дурачится Рахлин, — что-то лицо мне твое знакомо…

— И мне твое, кажется, знакомо!..

— Тебя как зовут?

— Александр. А тебя?

— И меня Александр!

— Тезка! Откуда же ты?

— Из Припяти!

— И я из Припяти!..

— Зем-ля-ки!!! — в один голос вопят они и бросаются друг другу в объятия. Затем, в обнимку, приближаются к «водопою».

— Я твою красную мантию издали заметил и бегом сюда… Привет, други! — жмет руки Ирине и Олегу Деханов. — Я же сказал, что скоро встретимся!..

— Откуда ты свалился? — спрашивает Олег.

— Вон из того «Икаруса»… Раз — два — три… пятый от вашей кареты.

— Смотри, так и отстать немудрено!..

— Ничего. Вот вы меня водицей угостите, и рвану к своим!..

— Ну, что, детвора, все напились? — спрашивает Олег и, не обнаружив желающих, протягивает кружку гостю.

Вдруг автобусы засигналили, взревели моторы. Саша, вернув кружку и махнув друзьям рукой на прощание, бросился к своему «Икарусу». Все заспешили по машинам.

Олег с Ириной растеряно переглянулись.

— Как вернуть ведро? — кричит сквозь рев машин Ирина добросердечным иванковцам.

В редкие просветы меж двинувшимися автобусами можно разглядеть, как хозяева ведра жестами показывают им — оставить ведро на той стороне улицы.

— Нэ турбуйтэсь!.. Хай соби там залышаеться!.. — донесся с другой стороны зычный голос хозяина.

Ирина и Олег запрыгивают в гудящий автобус, который тут же рванул догонять чуть оторвавшуюся колонну, потянув за собой длинный хвост следующих за ним машин.

За Иванковом автобус, вслед за еще двумя, свернул вправо — в сторону села Обуховичи, куда, как оказалось, везли квартироваться наших эвакуантов. У села в остановившийся автобус вошла энергичная, взволнованная женщина-распорядительница, она же председатель сельсовета, в руках у которой были какие-то списки. Она показывает водителю, куда нужно ехать и где останавливаться.

У большого добротного дома, где первый раз затормозил автобус, стоят пожилой мужичок и толстуха в грязном переднике, хмуро и неприветливо глядя на свою председательшу, ведущую к ним сразу две семьи, у которых в сумме оказалось пятеро детей.

И дальше, почти всюду, также невесело и напряженно встречают местные жители непрошенных постояльцев. Лишь в некоторых хатах хозяева радушны. А из одной дед с бабкой и шустрым пареньком даже выбежали навстречу, помогая нести в дом нехитрые пожитки переселенцев.

Подходит очередь и до наших друзей. Оказалось, что Антонина тоже решила ехать с ними в Киев, к родственникам. Саша пошел к водителю договариваться о дальнейшем маршруте, а к ним подходит председатель.

— Запишите нас всех вместе, — просит Ирина.

— Сколько вас?..

— Четверо взрослых и двое детей…

Председатель записала, когда Саша уже возвратился от водителя.

— Ну, что? — встречает его Олег.

— В Киев он не может довезти, а до Иванкова согласился, говорит — оттуда можно рейсовым. Велел ждать у дома, куда нас определят, а он заберет еще нескольких желающих и минут через пять подъедет за нами…

Домик, куда их привела председатель, не велик и не мал, и удивительно аккуратен. В глубь двора ведет долгая аллея, вправо и влево от которой густо растут фруктовые деревья да зеленеющие кусты сирени. Здесь же гребутся куры. Молодая дородная женщина в легком платье без рукавов и с глубоким вырезом на пышной груди, стирает белье во дворе.

— Идите к ней. Скажите, что вас к ней распределили. А у меня еще дел невпроворот!.. — сказала председатель и, не простившись, удалилась.

Антонина с Аннушкой и Денисом остались на улице, а ребята с Ириной прошли по аллее во двор.

Хозяйка, увлеченная стиркой, заметила их не сразу. Но вот, подняв голову и мокрой обнаженной рукой придерживая волосы, разглядывает она пришельцев.

— Здравствуйте! — кланяется Саша. — Простите, но нас к вам распредели…

— Ах! — зарделась женщина. — День добрый!.. Господи, а я ж стирку затеяла… Ах ты, Божечки!.. Куда же я вас?! Вы втроем?..

— Нет. Четверо взрослых и двое детей, — ответил смущенный Олег, глядя на горы белья на скамье и под ней, на ушаты с горячей водой — стирка, действительно, была грандиозная.

— Божечки! Ай-ай-ай!.. Мне ведь и постелить-то нынче нечего — все в стирку собрала, — причитает хозяйка, вытирая руки.

Она уже намерилась пригласить их в дом, но Ирина останавливает озадаченную женщину:

— Не беспокойтесь!... Мы надеемся сегодня добраться до Киева… Если удастся, так уж не вернемся и не стесним вас… Ну, а если сегодня не выйдет, тогда мы только переночуем у вас как-нибудь, хоть на полу… Не беспокойтесь… У нас свои планы!..

— Это мы так, на всякий случай зашли к вам, вдруг до вечера из Иванкова не выберемся, как знать… Вы просто запомните нас… на всякий случай, — поддержал Ирину Олег.

— А! — облегченно вздыхает хозяйка. — Конечно, конечно… Пожалуйста, приходите! Что-нибудь придумаем с ночлегом… Конечно, что уж там… Приходите, пожалуйста!..

Они выходят на улицу, где уже ждет автобус, из окон которого машут им Аннушка и Денис.

В Иванкове у вокзала, прощаясь с водителем, Саша спрашивает:

— Сколько с нас, шеф?

— Да что ты?! Какие деньги!.. — сверкнул черными уставшими глазами водитель. — Вам еще пригодятся!.. Будьте здоровы!..

Они удивительно быстро купили билеты на киевский рейс. Был уже вечер, и только теперь они вспомнили, что целый день не ели.

У стоянки автобусов на скамье под открытым небом разложили они продукты — у кого что нашлось! А нашлось немало: хлеб, молоко, яйца, сметана, кусочки копченой колбасы и даже длинный свежий парниковый огурец. Так что все с аппетитом приступили к трапезе. Уставшие, голодные дети едят с особым удовольствием.

Киевский автовокзал «Полесье» встретил нечаянных путешественников уже густыми сумерками. Они гурьбой направляются на стоянку такси, где, на удивление, несмотря на огромную очередь, машин сегодня не меньше, чем людей. И поэтому очередь продвигается быстро. Подходящими такси ловко управляют два гаишника и диспетчер. Минут через десять они все забираются в одну машину.

— Куда? — спрашивает водитель.

— Сначала — железнодорожный вокзал, а потом — в Борисполь, — отвечает Саша.

— Ребята, на вокзале кто-нибудь выйдет со мной к телефону. Я попробую позвонить одному знакомому писателю, он мог бы помочь вам с билетами на самолет, — тихо говорит Ирина.

— Хорошо бы!.. — вздыхает Олег.

— Что там у вас стряслось? — спрашивает водитель. — Все наши машины гонят сейчас на «Полесский», а с утра поснимали с рейсов автобусы… Жуть!..

— Авария на атомной, — неуверенно отвечает Олег.

— Серьезная?..

— Кто его знает… Во всяком случае, город весь вывезли, дня на три…

— Да! Просто так город не вывезут, — сам себе говорит водитель. — Значит серьезная…

Они едут по мирному вечернему Киеву. Антонина сидит впереди такая же молчаливая и подавленная, как и в автобусе. В глазах ее то и дело вспыхивают слезы, которые она вытирает украдкой.

На вокзале Тоня, простившись со всеми, медленно идет к метро, в одной руке держа чемодан, а другой — за ручку Анюту.

Машина еще раз останавливается недалеко от телефонной будки, к которой, выйдя из машины, направляются Ирина, Денис и Олег с их сумкой.

Ирина набирает номер:

— Алло! Борис Павлович?!.. Ох, слава Богу!.. Борис Павлович, вы ничего не слышали про наш город?.. Нет… Понимаете… как вам объяснить?!... У нас авария случилась на станции позавчера… А сегодня вот весь город вывезли… Короче, я потом вам все объясню, а сейчас мне нужна ваша помощь… Что?.. Да…Спасибо!.. И ей тоже привет!.. Но сейчас, Борис Павлович, я прошу вас, помогите нашим ребятам из ансамбля улететь на Урал!.. Я уж не знаю как?!.. Их двое… Солисты — Саша и Олег… Вы их должны помнить!.. Когда вы приезжали к нам, вам всем их исполнение очень понравилось, помните?! — она достает из сумочки блокнот и ручку, пишет что-то, отрывает листок, протягивает Олегу. — Да… Хорошо!.. Спасибо!.. Они перезвонят уже из Борисполя!.. Да, да, конечно, я вам тоже позвоню, если не уеду… Всего доброго!.. Спасибо!.. — Ирина повесила трубку.

Олег обнимает ее и Дениса, бежит к машине, оттуда им машет рукою Саша.

— Сыночек, подожди меня здесь!.. Я узнаю, есть ли сегодня поезд к тете Наде? — говорит Ирина Денису и скрывается у здания вокзала. Мальчик растерянно смотрит на огни вокруг, на снующий мимо народ.

Ирина возвращается быстро.

— Все. Сегодня не едем!.. Наш поезд будет только завтра, — вздыхает она и начинает набирать по телефону разные номера. Безрезультатно. Она набирает последний:

— Борис Павлович! Да, я!.. Надумали!.. Больше нам некуда… Поезд только завтра… Хорошо… Едем… До встречи!..

— Пойдем! — взяв сумку, говорит она Денису.

И они направляются в метро.

Квартира Синчуков встретила их радушно и даже торжественно. Борис Павлович помог снять куртки. Людмила Александровна, блестящая дама неопределенного возраста, ласково поцеловала Ирину в щечку.

— Здрастуй, дорогэнька!.. Вжэ пизно, вы стомлэни, тож уси размовы лышымо на ранок!.. А зараз видпочываты!.. Я вам вже постэлыла ось тут, проходьтэ, — приглашает она их в гостиную — со вкусом обставленную комнату, которая, роскошная сама по себе, сегодня еще благоухала цветами, стоящими всюду в многочисленных вазах и даже в корзинах на полу.

— Господи!.. — вырвалось у Ирины. — Из пекла да в рай!..

— У Люси сьогодни була прэмьера! — широко улыбается Борис Павлович.

— Поздравляю с успехом! — теперь уже Ирина целует Людмилу Александровну.

— Гайда, Борю!.. Не будэмо йим заважаты… Дэ ванна та усэ иншэ — розбэрэтэсь сами, сердэнько!.. А вранци я по своих каналах спробую организуваты квыткы... На якый пойизд вам потрибно?

— На Минский…

Утром Ирину разбудил телефонный звонок в прихожей. Людмила Александровна, прикрыв их дверь, снимает трубку.

— Так. Я слухаю… А, это ты, дорогой... Доброе-доброе!... Да, я просила, чтобы ты позвонил, как проспишься… Мне срочно нужны два билета на сегодня на Минский поезд — детский и взрослый… Да, угадал! Для приятельницы с сыном… Но это очень важно!... Они из Припяти, понимаешь… Слышал?!. Ну вот… Это не телефонный разговор!.. Одним словом, думай-думай, — вполголоса, но твердо говорит она. — Да, перезвони... Буду ждать!..

В это время Ирина уже поднялась, оделась, разбудила Дениса и отправила его в туалет. Когда она собрала постель, телефон зазвонил опять.

— Ну?! — говорит Людмила Александровна, кивком здороваясь с Ириной, выходящей из комнаты. — Да что ты!.. Вот как!.. Понятно!.. Хорошо. Благодарю за хлопоты, голубчик!.. Целую…

Тут в прихожей появились Борис Павлович и вышедший из ванной Денис. Все смотрят на нее.

— Ну, що?! — встревожено спрашивает Борис Павлович. — Нэвжэ ничого нэ можна зробыты?!

— Навпакы, — растеряно и несколько загадочно отвечает та. — Ничого робыты нэ трэба… Фантастыка, та вин сказав, що… «билеты можно купить свободно!.. Для припятчан открыли «зеленую улицу». Две кассы их обслуживает…» …Здаеться, четвэрта й восьма… Там дизнаетэсь!.. Так що, дорогэнька, всэ добрэ!.. Боря вас видвэзэ, — с некоторым усилием улыбнулась она Ирине, и вновь тяжелая дума отпечаталась на ее милом личике.

На вокзале в огромной толпе они почти столкнулись с Валерой — оператором 3-го блока ЧАЭС.

— Боже мой, Валера! — Ирина с ужасом смотрит на изможденное лицо этого паренька, всегда свежего и подтянутого активиста клуба молодых специалистов. — Где Люба? Что с ней?.. Как малыш? Ты забрал их из роддома?!..

Валерий тяжело вздохнул:

— Вот только что отправил их к родителям....

— Ах, да!.. Борисе Павловычу, цэ наш Эфрон — в спектакле, помните?!.. А вообще-то он на 3-ем блоке работает…

— Що там на станции?.. Хоча б коротэнько.. Вы ж булы там?! — спрашивает Борис Павлович, горячо пожимая руку Валере.

— Ох, не спрашивайте!... Четвертый реактор разворочен весь… Всюду воды радиоактивной!.. Работаем по колено в ней… А как Валерку Ходемчука искали… Ох-о-х-ох!.. Извини, Ирина, я побегу!.. В другой раз расскажу, простите!.. Мне на смену в ночь!.. Всего!.. — сверкнув воспаленными от усталости глазами, он скрылся в толпе.

Ирина подходит к 8-й, совершенно свободной, кассе и это при том, что к ближайшим кассам стоят длинные очереди. Она неуверенно спрашивает:

— Я могу взять у вас билеты на Минск?..

— Это касса спецобслуживания. Читайте!..

На самом деле над кассовым окошком прикреплено маленькое объявление о том, что касса обслуживает жителей Припяти.

— Но мы из Припяти!..

— Так с этого надо начинать. Сколько билетов?..

Пока Ирина покупает билеты, Борис Павлович с Денисом видят, как к ней пристраивается странный человек, прикрывая что-то рукой. Борис Павлович семенит к нему, старается заглянуть за плечо незнакомца, но тот быстро прячет какой-то прибор и исчезает в бесконечной очереди рядом. Когда же Ирина уже с билетами направляется к ним, вслед за нею у кассы появляется автополотер, управляемый работником вокзала в синей униформе. Почистив пол около кассы, автополотер движется за Ириной. Она удивленно оглядывается несколько раз.

— Никак это после меня?! — говорит она, подходя к Денису и Борису Павловичу.

— А колы ты квыткы брала, тэбэ замиряв якыйсь дывный субъект… Я хотив було зазырнуты у прылад, та цэй тып одразу наче кризь зэмлю провалывся… Дывовыжа!.. — громко шепчет Борис Павлович в ответ.

— Да, забавно!..

* * *

… Невольная улыбка вновь отразилась на почти до неузнаваемости изменившемся лице Ирины, сидящей на сломанной скамье полупустой остановки. И в этот миг вдали показались три или четыре длинные желтые машины.

— Наконец-то!.. — воскликнул строгий гражданин, поднимаясь со скамьи.

Автобусы медленно приближаются и поочередно останавливаются. В первый Ирина даже не пытается пробиться, лишь растерянно смотрит на часы. Но во второй, не менее забитый, она все-таки втискивается.

Прижатая к заднему окну автобуса, Ирина, глядя на убегающие оживленные киевские улицы, вспоминает …

* * *

… 4 мая 1986 года. Воскресенье. Странно опустевший после праздников Киев. Ирина и Денис решительно подходят к зданию ЦК КПУ. Но тут наперерез им с противоположной стороны улицы бросается человек в штатском:

— Вы куда? — преграждает он путь непрошеным посетителям.

— В ЦК!.. А вам что?..

— Туда нельзя! Вы по какому вопросу?

— Мы эвакуированные из Припяти… На праздники уезжали к родным… А сейчас вот хотим узнать, как нам быть дальше?!..

— Сегодня воскресенье, в ЦК все равно выходной, — оттесняет их все дальше от высоких парадных человек в штатском. — Придете завтра… В приемную… Она вон там!.. Вход со двора… Придете завтра и все узнаете!.. Но… в штанах туда нельзя!.. Так что приходите в другой одежде…

— А у меня другой нет!.. Без штанов прикажете?!..

— Тише… Спокойно, гражданка!.. Спокойно!..

— Но завтра учебный день… Что ж — сыну школу пропускать?!.

— Ничего, немного пропустит, не страшно!.. В вашей ситуации можно пропустить несколько дней… Все!.. До свидания!.. Идите, идите!.. — подталкивает их на тротуар человек в штатском.

В одной из центральных гостиниц Ирина с Денисом пытаются устроиться на ночлег. Администратор подписывает заполненный ордер и передает ее документы кассиру. Но та, обратив внимание на прописку в паспорте, спрашивает:

— А вы прошли санобработку?.. Вер, ты посмотри, они же из Припяти, — вернула она документы администратору.

— Какую санобработку?.. Где?.. Нам никто ничего не говорил, — удивляется Ирина.

— Ну, вот что… Вы сейчас поезжайте в областную больницу… Там вас проверят… И, если надо, пошлют на дезактивацию… А потом — приходите…

— Да вы не переживайте, — вмешалась администратор. — Места мы за вами оставим...

Долгий высокий свежий забор с тыла бани, временно превращенной в пункт дезактивационной обработки эвакуированного населения, охотно распахнул шершавую пасть калитки, принимая новую порцию пострадавших. Стоя в очереди, уже на крыльце, Ирина сокрушается вполголоса:

— Денечка, это же у нас всю одежду заберут, слышал?!. И, наверное, даже новый Аленкин костюм, который тебе тетя Надя дала?.. А что выдадут, неизвестно… Что делать?..

Денис быстро находит выход:

— Мам, а если я спрячу сумку во дворе, вон за той свалкой?..

Ирина колеблется, потом отдает Денису сумку. Но едва он бросается осуществить таинственный замысел, она ловит его за руку:

— Да ладно! Не надо, сынок! Какая разница: заберут там или украдут здесь… Что будет — то и будет! — И, пригнувшись к сыну, заговорщицки подмигивает: — Ничего, прорвемся!..

Их пригласили внутрь бани, где в предбаннике долго замеряют длинными щупами дозиметров люди в черных робах, сетуя на то, что они-де поздно обратились в больницу.

— Вы так говорите, — негодует Ирина, — как будто у нас каждый день атомные станции взрываются!.. Мы и сегодня здесь оказались случайно… Если б не пришлось обратиться в гостиницу, так и не узнали бы, что существуют такие вот процедуры!..

Дозиметрист, измеряющий их в этот момент, подозвал другого:

— Иди, глянь — какой фон…

Тот заглянул в прибор, покачал головой и пробурчал:

— У грудничков еще больше. Те, как губка, вбирают в себя «грязь»…

Последнее слово убедило Ирину в том, что баня — это именно то, что так необходимо им теперь. Рядом в окошечке у нее забрали сумочку с документами и прочими мелочами. Затем провели в следующую комнату, где, под расписку, забрали все вещи. Потом раздели Дениса, описав одежду и сложив ее в мешок с биркой. А его, голенького, проглотила горячая сырость душевой.

Пока раздевали Ирину и других женщин, мальчики уже помылись.

Ирина брезгливо оглядела высокие грязные стены душевой, в которой было множество лишь слегка отгороженных друг от друга кабинок с необходимыми для «дезактивации» грубыми мочалками и небольшими кусочками хозяйственного мыла. Ей вдруг показалось, что сквозь такие бани «прогонялись» когда-то узники концлагерей.

Ах, как не хочется ей мыть свои пышные длинные волосы этим вонючим скользким кусочком! Но ничего не поделаешь. Она быстренько принимает душ и спешит к выходу, чтобы опередить женщин и убедиться, что мальчики уже одеты и вышли.

— Эй! — крикнула она в дверную щель.

В ответ послышался мужской голос:

— Что, уже готовы?..

Из щели просунулась сложенная простыня. Ирина, облегченно вздохнув, обернулась в белое «сари» и, с уже знакомой странной веселостью, выпорхнула в еще одну большую комнату, где за столом у высокой стены сидел человек в белом, что-то записывая в «амбарную книгу». У противоположной стены на длинной скамье дрожали чуть прикрытые куцыми простынями мальчики, ожидая пока мужчины, первыми прошедшие это «чистилище», выберут себе одежду в соседней комнате.

Тут, почти следом за Ириной, из душевой выскочила обнаженная женщина, но Ирина, бросившись спасать целомудрие своего чада, закрыла ее собой и попросила, чтобы, пока мальчики не уйдут, та придержала в душевой остальных женщин.

Затем ее опять стал замерять дозиметрист, одетый теперь уже в белую робу. Человек за столом старательно записывает данные этих замеров в свою «книгу». Вдруг скрипнула дверь шумной «примерочной», и мужской голос спросил ее в спину:

— Сколько там еще женщин?

Ирина, стоя в простыне, с липкими, непромытыми волосами, босая, не ведающая, что ее ждет дальше (хоть бы документы вернули!), неожиданно для себя самой вдруг погрубевшим голосом с вызовом прохрипела:

— Штук восемь!..

Сразу повеселевший дозиметрист, маша над ее головой щупом дозиметра — будто благословляя, — дурашливо бавлячись пропел:

— Ну почему же — штук?!..

Мальчиков позвали в «примерочную», а Ирину пригласили к столу; где человек в белом вручил ей справку о санобработке сына и направление в больницу — оказалось, что ее фон значительно превышал «допустимый». (Теперь-то она знает из чудом уцелевшей справки сына, что его щитовидная железа излучала тогда 50 миллирентген, а печень и голова — по 25…).

— Вам нужно будет на том же автобусе вернуться в больницу, где вас замеряли в первый раз. Там вас и госпитализируют, — бесстрастно отчеканил сидящий за столом.

— Но, простите, я никак не могу сейчас лечь в больницу, — взмолилась она. — Во-первых, я прекрасно себя чувствую. А главное, куда я дену ребенка?!

Ирина нервно вышагивает взад-вперед по комнате, изучая врученные ей бумажки и бормоча при этом: «Ах ты, Господи!.. Этого мне только не хватало…» Нечаянно она спотыкается о прибор неведомого назначения, громоздящийся на полу. Но, не обратив на это внимания, восклицает в сторону стола:

— Понимаете, как назло, никому из знакомых в городе дозвониться не удалось… Нет, в больницу лечь я не могу!..

Тут она с возмущением замечает, что дозиметрист пристально рассматривает ее ноги. Она невольно и сама смотрит туда же. И, потрясенная, видит на правой ноге, от колена до стопы, на всю голень, огромный вздувшийся синяк (гематому). Ничего подобного Ирина никогда не видела. Но самое удивительное, что она совсем не чувствует боли.

Человек за столом, сокрушенно вздохнув, сказал:

— Как хотите… Для окружающих вы уже опасности не представляете… Но в больницу поехать должны!.. Хотя бы для того, чтобы получить необходимые рекомендации… А потом устраивайте сына, на здоровье…

Одетые в уцененные товары, даже без сменной одежды, они только к вечеру оказались в том помещении больницы, откуда их направляли в баню. Здесь, к радости Ирины, уже никому до них не было дела, ибо врач и сестры обмеряли друг друга. У них заканчивался трудовой день. Но рекомендацию эвакуанты все-таки получили, одну-единственную:

— Пейте йод, — сказал им дежурный врач, — сколько сможете… Капайте в воду, сок, чай… Только не в молоко…

Уже поздним вечером спускаются они в метро на площади Октябрьской революции.

— Только бы не встретить никого из знакомых теперь! — тихо бормочет Ирина то ли Денису, то ли заклинает кого-то.

Боже мой! Еще утром она мечтала об этом. Но сейчас — в жалких одеждах, с непромытыми волосами — ни за что! И в этот миг они почти сталкиваются в метро с их давним знакомым — молодым киевским поэтом и художником Сережей.

— Ира! Дениска!.. — радостно восклицает он. — А мы с мамой сегодня весь день гадали, что с вами теперь, да где вы?!.

— Пока нигде!.. — смущенно отвечает Ирина. — Вот только что «чистилище» прошли…банное!..

— Ира!.. Это так удачно, что мы встретились теперь!.. Я ведь на поезд сейчас — на сессию собрался!.. Вот тебе ключ!.. Живите пока у меня!.. Я маме позвоню, она вас навещать будет!.. — почти захлебывается от счастливой возможности помочь пострадавшим Сережа.

Так Ирина с Денисом нашли приют, хотя бы на несколько дней.

Звонок. Ирина, на правах временной хозяйки, открывает дверь Сережиной квартиры. На пороге стоит измученная Софья. Лицо ее за несколько дней разлуки осунулось и посерело. Но зеленые глаза сияют тихой радостью.

— Здорово!.. Слава Богу, что вчера додумалась позвонить в редакцию наших шефов!.. Там подсказали, где вас искать, — гудит хрущом она, вваливаясь через порог в объятия Ирины.

Некоторое время подруги стоят обнявшись. Слезы душат обеих. Первой справилась с собой Софья и, оторвавшись, проходит в комнату, осматривая оригинальное и все-таки холостяцкое жилье Сергея.

— Считай, что нам повезло, прекрасное логово!.. Хоть дней несколько можно будет передохнуть, а?..

— Конечно! Я же тебе объясняла по телефону, что Сергей уехал на сессию и на это время дал нам ключ…

— Хорошо!.. О, Денька, привет!.. — здоровается Софья с Денисом, который так увлекся чтением приключенческого романа из Сережиной библиотеки, что даже не заметил прихода гостьи.

Софья, потрепав его шевелюру, сладостно опускается в мягкое кресло рядом с ним.

— Трудно было в аэропорту? — интересуется Ирина.

— Хреновато!.. У матери за три дня — несколько сердечных приступов... Девчонки уставшие, голодные... А там такое столпотворение!.. Не передать!.. Одно слово, война!.. Но, слава Богу, улетели!.. Правда, Сибирь — это на выход!..

— Завтра поедем с тобой в Полесское… Там сейчас все наши… Вот и узнаем, что делать дальше, и как быть с детьми?!.. Ох, прости!.. Ты же голодна, конечно?..

— Аки волк!.. И курить хоцца — уши пухнут!..

Ирина жестом увлекает Софью на кухню.

— Ты посмотри, что там есть поесть — в холодильнике, а я поищу сигареты...

Софья, открыв холодильник, взвывает:

— Ах вы, буржуи!.. Да у вас тут харчи царские!.. Ой-ой-ой-ой-ой! — это она достала крохотную баночку с черной икрой.

— Представь себе, вчера, в мое отсутствие, приезжала Сережина мама и привезла все это… Да еще, зная, что денег я ни за что не возьму, она, так ненавязчиво, оставила на столе десятку...

— Вот видишь, — уже жуя, вздыхает Софья, — слава Богу, мир не без добрых людей!.. Ой, совсем забыла, — метнулась она в прихожую. — Смотри, что я приобрела по дороге, — достает она из сумки бутылку каберне. — Да не кривись ты!.. Еще пару дней назад за таким дефицитом нужно было пятикилометровую очередь выстоять, а сейчас на каждом углу продают... Сама удивилась!.. Говорят, радиацию выводит... Может, и впрямь выводит?!.

* * *

… Живой поток выносит Ирину из автобуса и заносит на платформу станции метро «Дарница», и дальше — в вагон подошедшего поезда. Несмотря на то, что вагон переполнен, почти все его пассажиры, и сидящие и даже стоящие на одной ноге, что-то читают. В основном это толстые журналы и газеты — московская «Литературка» и наша «Літературна Україна», «Комсомольское знамя» и т.п., но немало людей не ленятся возить с собой и «на ходу» читать объемные издания некогда диссиденткой литературы. Наконец-то гласность, декларированная Горбачевым, на самом деле прорвала многие цензурные запреты, а изголодавшийся люд буквально сметает в газетных киосках и книжных магазинах каждую новую порцию свежего правдивого слова. Так что теперь «советский народ», действительно, можно назвать самым читающим в мире.

Ирина выходит на станции метро «Площадь Октябрьской Революции». Идет по подземному переходу, где пестрит разнообразием вольница грядущих перемен. Здесь бойко торгуют «желтой» прессой и сомнительной литературой. Вот задушевно поет кобзарь, а рядом расположились пропагандисты Народного Руха Украины. Дальше — лагерь художников-портретистов, невдалеке от которых собрал значительную толпу бард-сатирик. Одним словом, теперь здесь, прежде всего, собираются те, кто в числе первых начал «по капле выдавливать из себя раба».

Ирина проходит вдоль «Площади Октябрьской Революции», где спорят, гудят борцы за демократию и вильну Украину с сине-желтыми флагами, которых нарочито-бесстрастно охраняют омоновцы. Медленно поднимается по улице Октябрьской Революции, мимо возвышающегося на холме Октябрьского дворца, в котором до Чернобыля она бывала не раз на конференциях и семинарах культработников, но только недавно, узнав о зверствах КГБшников, замучивших в его подвалах тысячи невинных душ, Ирина поняла, отчего ей всегда было как-то зябко и неуютно в этом изящном здании.

Вновь зябко поежившись, она еще раз глянула наверх. Заметив на примыкающей к дворцу глухой улочке притаившиеся грузовики и автобусы со спящими бойцами войск МВД, в любой момент готовыми к приказу о подавлении разгулявшейся киевской вольницы, она вновь окунается в прошлое …

* * *

… Оставив Дениса в Сережиной квартире, подруги выходят из высотного дома в новом столичном микрорайоне. Они спешат на Полесский автовокзал. Киев еще спокойно спит. Вот неторопливо едут навстречу друг другу две поливальные машины, тщательно моют дорогу. Ирина обращает внимание на небольшое зданьице почты на противоположной стороне улицы, над которым с ночи еще светится фраза: «ХАЙ ЖИВЕ МАРКСИЗМ-ЛЕНІНІЗМ!»

— Слушай, Софья! Как ты думаешь, — с горькой иронией глядя на этот «свет», говорит Ирина, — с этим «ХАЕМ» не будет того же, что и с нашим «ХАЙ БУДЕ АТОМ РОБІТНИКОМ, А НЕ СОЛДАТОМ»?!..

Обе смеются и бегут к подошедшему троллейбусу.

Автовокзал встретил их огромными очередями у касс и гулом сотен голосов, когда до отправления автобуса в Полесское осталось около получаса. Они встают в хвост одной из очередей. Пожилая женщина, протискиваясь к выходу, вдруг замечает Ирину и радостно бросается к ней. Это вахтер ДК — баба Паша.

— Ирочка! Доченька! Господи!.. — обнимает она Ирину, тоже взволнованную внезапной встречей.

Вот ведь как, стоило случиться беде, и все припятчане, даже те, с кем ты едва был знаком, вдруг стали не просто дорогими тебе земляками, а почти родственниками! И баба Паша, родная душа, не скрывая слез, то прижимается к Ирине, то отодвигается, чтобы еще раз убедиться, что не ошиблась.

— Ирочка, да что же теперь с нами будет?! — громко всхлипывает она. — Ведь никому же мы не нужны оказались! Вышвырнули всех на улицу — и живи, как знаешь!..

— Ну, что вы, что вы?!.. Все как-нибудь образуется!.. — успокаивает ее Ирина. — Но где же вы сейчас, баба Паша?..

— Я-то в Киеве, у сестры пока остановилась… Ой, дочка!.. Ты запиши-ка телефон ее, на всякий случай…

Она достала записную книжку и открыла нужную страницу. Ирина пишет. Софья несколько отстраненно тяжелым взглядом наблюдает за горькой встречей.

— Да, я — у сестры... Но, если честно, даже у родных тяжело быть, когда у тебя ни кола, ни двора, ни копейки своей... Нет, никому мы теперь не нужны!.. — вздыхает баба Паша. — А вы, девчата, напрасно встали в очередь, билетов давно уже нет, я-то взяла себе на завтра... А вам, если срочно нужно ехать, проще без билетов… Забирайтесь в автобус, да и поезжайте... Они нынче тут не шибко строги!.. Народ-то в Полесское теперь каждый день тыщами едет... Вот как оно повернулось!.. Кругом мир, а для нас — война!..

— Спасибо, баб Паш, за совет!.. Мы так и сделаем, — ласково басит Софья.

И они втроем протискиваются к выходу.

Простившись с бабой Пашей, подруги спешат в нужный автобус. Как ни странно, но в него еще можно было забраться, и даже оказалось свободным боковое место подле водителя. Софья, не долго думая, опустилась в это кресло, а Ирину усадила к себе на колени. В это время, уже проверив билеты у сидящих и стоящих пассажиров, к ним протискивается контролер.

— Ваши билеты? — нехотя попросил он.

Ирина растерялась. Но Софья тут же отпарировала:

— А мой билет у мужа!.. Вы, должно быть, уже проверили, вон он — на заднем сидении, машет вам, смотрите!..

Контролер оглянулся на плотно стоящих в проходе пассажиров и, уже сдавшись, лишь для порядка спросил Ирину:

— А ваш билет?..

— Ну, какой билет, командир?.. Что вы?! — перебила его Софья. — Разве не видите?.. Это ведь мой ребенок…

Контролер иронично посмотрел на Ирину, которая была на голову выше подруги, но ничего не сказал. Лишь, покачав головой, поспешил прочь из автобуса.

— А если бы он нас высадил?! — вздохнула Ирина.

— Ну и что?!. Риск — благородное дело!.. Зато теперь мы — на коне, — возбужденно басит Софья.

Водитель уже завел мотор, а в окно снаружи стали отчаянно барабанить. Оглянувшись, подруги увидели подпрыгивающего и размахивающего руками припятского врача психотерапевта, который был к тому же активистом драмкружка, библиофилом, фотолюбителем и еще кем только он ни был в их родном городе.

Ирина высунулась в открытую еще дверь.

— Вячеслав Валерьянович, где вы?.. — старается перекричать гул мотора она.

— Ирина Михайловна, Софья Петровна!.. Дорогие мои!.. Какое счастье, что я заметил вас!.. — кричит тот. — Держите! — Он достает из большой полупустой сумки огромный грейпфрут и с помощью впередистоящих передает Ирине.

— Где вы теперь? — кричит Ирина.

— Я — в «Сказочном» работаю. Там сейчас живут станционники-вахтовики. Вы будете там?..

— Думаю, да, — отвечает Ирина.

— Обязательно будем, — басит Софья.

— Вот там и встретимся!...

Двери закрываются, а врач-активист все еще кричит им в окно:

— Ирина Михайловна, я новые стихи и песни написал про нас всех… Вот смотрите!..

Раскрыв свой блокнот и плотно прижав его к стеклу, он несколько секунд еще бежит за тронувшимся автобусом. «Разлетелся блока остов. Над ЧАЭС вершится суд. Город думает, что просто там учения идут...» — умудряется даже прочесть строфу из блокнота Софья.

Врач отстает от автобуса, но еще некоторое время бежит следом, маша блокнотом удаляющимся подругам.

Тем временем они оказались в центре внимания возбужденных пассажиров, среди которых немало припятчан. А Софью с Ириной в городе знали многие. Вот и сейчас к ним пробирается высокий подтянутый мужчина средних лет с серым лицом и опустошенным взглядом.

— Софья Петровна, здравствуйте!.. Как хорошо, что я вас встретил!.. Здравствуйте, Ирина!.. Как говорят, тесны дороженьки военные!..

— Боже мой, Алеша! — Софья, подняв Ирину, усадила ее на свое место, а сама примостилась на небольшой выступ у кабины водителя, лицом к пассажирам, спиной к дороге, льющейся под колеса. — Ир, ты знаешь, это Алексей из химцеха?.. Мы когда-то выступали у них, помнишь?..

Ирина протянула Алексею руку.

— Ну, что там?.. Рассказывай, — просит Софья.

— Вам, конечно, надо было бы обо всем рассказать!.. Да разве об этом расскажешь?! Я вот вам, когда приедете в «Сказочный», покажу дневник ребят пятой смены. Оказывается, они многое предчувствовали и писали об этом... Странно, но ведь многие предчувствовали беду тогда… Да и потом больше было чувств, чем информации, — вздыхает он, и, глядя на струящуюся дорогу впереди, продолжает. — Наша смена заступала в ночь на 27-е. Так мы, узнав о случившемся, решили, чтобы не дергаться потом на работе, отправить свои семьи из города — от греха подальше… Но объяснить женам мы ничего не могли... Так и отправляли, якобы на пару дней к родственникам... Моих и еще несколько семей посадили на электричку черниговскую... А вот жену и дочь Степана мы на моей машине отвезли в Шепеличи к его родителям. Я, значит, жду у дома, пока он там, у ворот, простится с ними... И вдруг она заголосила, да так дико и страшно, так утробно, что мороз пошел по коже!.. Он бросился в машину, кричит мне: «Поехали!». А у самого — слезы по щечкам!.. Я ему: «Ты что, дурень, ей про аварию сказал?». А он: «Нет, — говорит, — ничего я ей не сказал! Одно только, чтобы в выходной у матери были, и все!.. Сердце ей подсказало, не видишь что ли?!». А вслед машине еще долго несся этот крик истошный!.. До сих пор слышу его!.. Так, наверное, бабы во время войны голосили!..

Рассказ Алексея тягостным молчанием придавил слышавших его, Ирина сидит, оцепенев. А навстречу автобусу пробуждается киевское Полесье, могучие сосны отряхивают с ветвей утреннюю росу, расправляют свой богатый весенний наряд березы и клены.

Софья наклоняется к сумке, вынимает бутылку с водой, ловко открывает и протягивает Алексею.

— Выпей, Алеша!..

Тут многие ощутили жажду. День начинался жаркий, и в переполненном салоне автобуса было очень душно.

— Хлопцы! Кто еще водички хочет?! — обратилась Софья к близстоящим.

Бутылка пошла по кругу. Ирина очистила грейпфрут и, разделив его на дольки, первую тоже протянула Алеше, а остальные раздает окружающим. Софья берет у нее дольку и протягивает водителю:

— Спасибо, — благодарит тот, с удовольствием поглощая кусочек освежающего фрукта.

— Ты ж только нас живьем довези, браток! — просит Софья.

— Довезет!.. После такого подарка, куда он денется, — послышалось из толпы.

— Ой, девчата, — тоже решил разрядить обстановку пожилой полноватый мужичок, — Вам теперь хорошо!.. Вы теперь сразу несколько человек можете брать в мужья… Представляете, один по магазинам бегает, другой за порядком в доме следит, третий — детей воспитывает, и так далее, и так далее... Вы нас только погладите иногда, и то счастье!.. Ей-Богу!..

— Это почему же?.. — удивляется Софья.

— Та вы що, з Луны звалылыся?! Не розумиетэ?.. Та вже стильки анэкдотив ходыть про цэ. Нэ чулы?!.. — включился в разговор стоящий рядом чернявый хлопец.

— Вот хотя бы такой, — вмешался еще один пассажир. — «Запорожець — не машина, припятчанин — не мужчина!..»

По автобусу прокатился смешок. Женский голос издали подхватил тему:

— Пепси-кола — не фиеста, припятчанка — не невеста!..

Новая волна смеха. И пошел автобус гудеть на разные голоса.

— Правда, что ли? — вполне серьезно спрашивает Софья у Алексея тихонько.

— Да кто его знает?! — отвечает Алексей. — Ходит такой слушок. Во всяком случае, многие не теряют времени зря... В моей смене паренек работает — пацан совсем, 18 лет... Так мы его на станцию не берем, зачем ему эта «грязь»?!. У него еще вся жизнь впереди!.. А он дулся на нас, ругался, просился... А однажды взял да и укатил с другой сменой в ночь, не просясь... Мы только поздно вечером его хватились — давай искать вокруг лагеря... Вы же знаете, какая там красота!.. Лес какой чудесный!.. Плевать, что радиоактивный теперь!.. Весна ж все-таки!.. Воздух — хмель!.. Так вот, ищем мы его, значит, и вдруг на парочку натыкаемся, прямо в лесу... Фон вокруг сумасшедший, а у них — любовь...

— Да, весна свое берет! — отозвался кто-то.

— А що! — громко подхватил чернявый хлопец. — Украйинци — горда нация, нам до фэни радиация!..

Автобус вновь содрогнулся от хохота. Теперь галдеж в салоне достиг того максимального накала, когда трудно расслышать даже говорящего рядом.

— Смотри! — дергает Софью за руку Ирина. — Вороны на полях какие жирные!..

— Да, пищи у них теперь вдосталь, — говорит Алексей, глядя на упитанных птиц, лениво шагающих по зеленым всходам.

По обочинам дороги то и дело возникают таблички со знаком радиоактивности и надписью: «На обочину не съезжать, опасно!».

— А это что же? — спрашивает Ирина, показывая на белый поток, текущий по дороге, — цистерну с молоком опрокинули, что ли?..

— Нет, это машины моют… дезраствором, — объясняет Алексей.

— Вот так он и льется по дороге рекой молочной?!. — восклицает Ирина.

— Ага, только берегов кисельных не хватает, — обернувшись вполоборота к окну, горько иронизирует Софья.

Автобус, наконец, въезжает в черту небольшого районного городка Полесское. Замелькали дома, женщины, работающие на приусадебных участках. Редкие колодцы, попадающиеся на пути, обтянуты целлофаном. Целлофаном же затянуты окна небольшого хлебозавода.

— Ничего не понимаю! — возмущается Ирина, — Как же так, Киев ежедневно моют… Объявили уже, чтобы люди меньше гуляли на улицах... А тут бабы в земле ковыряются, и никто ни гу-гу?!.

— Это что!.. Вам здесь еще многому удивляться придется, — говорит Алексей. — Например, тому, что здесь, где столько люду, работающего в «грязной зоне», на всех — одна полевая баня-коптилка, да и та работает лишь несколько часов в день и то, когда нет перебоев с водой…

— Вы смотрите, дорогие, смотрите, — сказал вдруг всю дорогу молчавший вахтовик. — Да про все это напишите потом… Кому ж, как не вам, писать об этом!.. А то вся эта газетная и телевизионная трескотня у всех уже комом в горле!..

— Точно!.. На газеты здесь давно у всех аллергия. А программу «Время» принципиально выключаем, когда она про Чернобыль брехать начинает, — поддержал его другой «ликвидатор».

— Да, всюду одна брехня, до тошноты, до рези в печени!.. — отозвался третий.

Автобус остановился. Пассажиры покидают его, разминая затекшие суставы. Подруги попрощались с попутчиками и направились в центр городка, где, как им сказали, разместился эвакоштаб.

На перекрестке они долгим взглядом провожают грузовик, везущий солдат-новобранцев. С понуро опущенными головами едут эти совсем еще мальчики в неизвестность. И те из них, что увидели молодых женщин у дороги, не улыбнулись им, как это бывает обычно, тяжелыми и обреченными были эти взгляды. Подруги переглянулись, вздохнули. И двинулись через перекресток, в центре которого стоит в сером солдатском одеянии постовой-регулировщик. И вдруг Софья, встрепенувшись, громко скомандовала Ирине:

— Внимание!.. Во фронт!.. Равнение на постового!.. Шагом... арш!.. Ать-два... Левой!..

И подруги, «взяв под козырек», зашагали в ногу, повернув головы в сторону постового, чем очень обескуражили его.

— Девчата, вы чего?!.

— А ничего!.. Мы просто «эвакуеванные»!.. Не обращай внимания, служивый!.. Будь здоров!.. — уже с тротуара примирительно прогудела майским хрущом Софья.

И они, смеясь, почти бегом поспешили дальше. Но уже через секунду их лица вновь посуровели. Подруги всматриваются в военный облик шумного ныне городка, по дорогам которого, среди прочего транспорта, нередки БТРы и другие военные машины, а на улицах то тут, то там мелькают защитные робы — белые, синие, серые, черные.

Они проходят мимо больницы, перед которой несколько человек в белых шароварах, белых халатах и шапочках зачем-то косят еще не высокую траву. Собственно, косит один. Остальные стоят, опершись на рукояти своих кос, лезвия которых смешно и вместе с тем зловеще высятся над их головами.

— Да!.. Врачи с косами... Тебе это ничего не напоминает?.. — спрашивает Ирина подругу.

— Типун тебе на язык!.. Но ты права, уж лучше бы они занимались своим делом!..

Тут им путь перегородил человек в белом и попросил пройти во двор больницы, где под раскидистым кленом разместился дозконтроль.

Дозиметрист, измеряющий Ирину, сладострастным взором обвел ее фигуру и, как бы невзначай, чуть обнял за талию.

— Руки!.. — тихо, но жестко сказала ему Ирина, резко убирая руку нахала.

— Ох, какие мы недотроги!.. — зло прошипел тот. — К нам сюда другие бабенки приезжают…

— Бабенки приезжают к вам, а мы — к себе приехали!.. — отрезала Ирина и пошла прочь. За ней поспешила и Софья.

Штаб по эвакуации разместился в здании горкома партии. Подруги вошли в комнату, на дверях которой приколота картонная табличка ДК «Энергетик». Навстречу им из-за стола в центре комнаты поднялся похудевший и оттого еще более долговязый директор ДК.

— О, какие люди к нам!.. Милости просим!..

Софья, поздоровавшись с ним, обращается к Ирине:

— Ну, ладно, мать! Ты тут разбирайся, а я пойду своих шукать!.. Встретимся у выхода через полчаса...

Она уходит.

— Проходите, Ирина Михайловна! — приглашает директор, вновь умостившись за своим столом. — Будьте, как дома... Но вначале я бы посоветовал вам пройти в бухгалтерию — третья дверь направо — и получить подъемные… А все остальное я вам позже объясню...

— Подъемные?!.. Это как раз очень кстати!.. И сколько?

— 15 рублей, — слегка смутившись, ответил директор. — Но скоро вы сможете получить апрельскую зарплату...

— 15 рублей?.. Грандиозно! Мы с сыном за такие большие деньги непременно поднимемся!..

— Где-то еще «Красный крест» выдает по 50 рублей, — оправдывается директор. — Но не знаю — где именно... Я еще не получил...

— Слышали анекдот по этому поводу? — отозвался какой-то человек, до сих пор незамеченным сидевший в углу за еще одним столом, заваленным бумагами. — «Красный крест» выделил помощь потерпевшим чернобыльцам — 150 ре: 50 — наличными, остальное — рентгенами!.. Га-га, га-га... — разразился он неожиданно зычным смехом.

— Целый день сегодня анекдоты слышу, — покосилась в угол Ирина.

— На войне, как на войне!.. Юмор и бравада — защитная реакция организма в критической ситуации, — ответили ей из угла.

— Это… из профсоюза ЧАЭС, — пояснил директор ДК. — Комнат, видишь ли, не хватает... А что, сына вы разве нигде не определили еще?!..

— Когда?.. И куда я его могла определить?!.

— Вообще-то детей припятских на лето отправляют в пионерлагеря. Но пока вы могли бы устроить своего в «Рассвет»...

— Это на юге?..

— Вы почти угадали!.. Это в Кичеево, от Киева 15 минут электричкой… Не юг, но зато как удобно — совсем рядышком!.. — иронично прокомментировал человек в углу.

— Но это временно!.. — нервно прервал его директор. — Да!.. Это ненадолго… Оттуда детей непременно отправят на юг!..

— Когда? — спрашивает Ирина, уже направляясь в бухгалтерию.

— Трудно сказать… — начал было директор, но дверь широко распахнулась, и в комнату входит группа уставших людей в белых робах.

Среди них Ирина радостно узнает НикНика, Василия, их жен — Ольгу и Нину, и еще Игорька из дискотеки. Они тоже заулыбались, увидав Ирину, и, поочередно, крепко обнимают ее.

— Вася!.. — восклицает Ирина, здороваясь с ним. — Вот уж никогда не думала увидеть тебя в бороде и усах!.. Что с тобой, дорогой?!..

— Это он слово дал — не бриться, пока не вернемся в Припять!.. — пояснил НикНик, поправляя очки.

— Боюсь, что ты, Вася, скорее в снежного человека превратишься! — вздыхает Ирина.

— А я, видишь ли, не исправимый оптимист!.. Неужели ты до сих пор не поняла?!.

Все шумно размещаются на стульях, стоящих вдоль стены, разглядывая еще цивильную одежду Ирины.

— Виталий Виссарионович, а где у нас обмундирование?.. Ирине ведь тоже положено!.. А то она как-то не вписывается в военный интерьер, — говорит НикНик.

— В клубе возьмете!.. Однако рассказывайте, что выездили сегодня?!.

— За весь день — две женщины и четыре ребенка!.. Вот и весь урожай, — ответила Нина.

— Это уже хорошо! — вздохнул директор. — Вот видите, Ирина Михайловна, не желают люди оставлять свои дома. Не верят, что опасно…

— Откуда же людям знать, что опасно?! — хитро прищурившись, говорит Василий. — Ведь, как совершенно справедливо пишет наша правдивая «Правда», «радиация не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха...»

— Вы забыли упомянуть, молодой человек, о чем дальше пишет стославный спецкор, — опять вмешался в разговор человек из угла. — Вот послушайте: «Мы подъехали на БТРе прямо к разрушенному реактору, и можем твердо сказать, что никакой радиации там уже нет...» — патетично прочитал он и опять хохотнул.

— А!.. Должно быть, они ее на зуб пробовали, — поддержала его Ирина. — Ребята, возьмите меня и Софью завтра с собою?!..

— Куда?

— В Припять!.. Куда же еще?!..

— В Припять?!.. — повторил Василий. — В Припять мы и сами мечтаем съездить!..

— Это мы по селам людей собираем, — поясняет НикНик. — А в Припять вы с Софьей можете легко пропуск получить у нашей доблестной милиции… Вам они обязательно дадут!..

— Только пропуск берите на всех!.. Машина — наша, пропуск — ваш, идет? — шутя торгуется Василий. — А сегодня вечером мы берем вас с собою в «Сказочный»… Только с условием, что выступите там!..

— Выступить-то можно... Почему нет, если это только кому-нибудь нужно теперь, — вздыхает Ирина.

НикНик, присев у ног Ирины, берет ее руки в свои и, глядя ей прямо в глаза, очень серьезно говорит:

— Ирочка, голубушка! Ей-богу, нужно!.. Еще как нужно!.. Особенно нашим… Вас ведь многие знают... А теперь все припятское здесь — ох, как дорого, поверь!..

Вечереет. Серенький микроавтобус подкатил к странному сооружению с вывеской: «Пункт по дезактивации автотранспорта», в салон заглянул военный и, отдав честь, чуть слышно глухим осипшим голосом, едва выговорил положенную фразу:

— Вы въезжаете в зону жесткого контроля… Кхе-кхе… Пропуск пожалуйста!.. Кхе-кхе…

Василий, сидящий впереди, протянул ему пропуск на всю культбригаду, едущую в «Сказочный». Военный обвел пассажиров нетребовательным взглядом:

— Хорошо! Кхе-кхе... кхе-кхе-кхе... — закашлялся он, и еще раз обведя салон грустным взглядом, почти по-отечески добавил. — Берегите себя, пожалуйста!..

Отдав честь, военный захлопнул дверцу машины. Все облегченно вздохнули, и Софья, облаченная уже, как и Ирина, в белую робу, вдруг гаркнула:

— Братцы! Помирать, так с музыкой что ли?!. А ну, давай — запевай!.. — И сама, первая, затянула:

Отгремели песни нашего полка.

Отзвенели звонкие копыта…

Василий и НикНик подхватили перефразированную песню Булата Окуджавы, делая акцент на первом слове:

Стронцием пробито днище котелка.

Припятчанка юная убита… — запели остальные.

Микроавтобус катит по лесной дороге. Справа на небольшой поляне показалось одно из «кладбищ» машин, где скучились старые и новые грузовики, «скорые», «пожарные», разноцветные «москвичи», «жигули», черные «волги», бетономешалки и даже один БТР. Друзья, взволнованные этим зрелищем, продолжают петь с еще большим воодушевлением:

Нас осталось мало: мы да наша боль.
Нас немного и врагов немного…
Живы мы покуда, припятская голь,
а погибнем — райская дорога...

Машина останавливается у входа в бывший пионерлагерь «Сказочный», расположенный и впрямь в сказочном месте. Почти все они работали здесь в летнее время или просто приезжали с концертами для детей, здесь же каждое лето отдыхали их дети. Сейчас вход в лагерь перекрыт воротами из колючей проволоки, у которых стоит военный патруль.

Культбригада шагает по узкой аллее между рослыми соснами. Слева от них крохотное, наспех сколоченное строение, обтянутое целлофаном, с единственным окном на аллею. Сбоку, у подобия дверей, толпятся уставшие люди в белых одеждах.

— Это смена вернулась со станции, — объясняет Ирине Василий.

Ирина заглядывает внутрь, где с одной стороны на зацелофаненной земле лежат груды чистой одежды, а с другой — еще большие груды грязной. Здесь же несколько человек неспешно переодеваются.

Ирина догоняет своих, к которым уже присоединились председатель профкома ЧАЭС Линкин и общественный культорганизатор, инженер Александр Алтунин. Увидев Ирину, они жарко и долго жмут ей руку.

— Очень рад вашему приезду! — говорит Алтунин. — Я уже объяснил Софье Петровне, что до начала культурной программы и дискотеки еще больше часа… Так что я с удовольствием буду вашим гидом по «Сказочному»!..

И он повел гостей в один из спальных корпусов детского лагеря, где теперь людно и душно. В комнатах, рассчитанных на четыре кровати, стоят почти вплотную по 8-10 раскладушек. На многих уже спят, прямо в одежде поверх одеяла, вернувшиеся после тринадцатичасовой смены. В углу комнаты, куда они заглянули, на полу сидят несколько вахтовиков, один из которых, играя на гитаре, поет перефразированный местным бардом Владимиром Шовкошитным блатной шлягер:

Мы мирный атом все же одолеем.
Коварен враг, но будет он разбит.
И не беда, что Дмитрий Менделеев
с таблицей вместе в печени сидит.
И не беда, что Дмитрий Менделеев
с таблицей вместе в печени сидит.
Ты прикажи, страна, и я не струшу —
войду в огонь, остановлю потоп..
Ведь мне не пять окладов греет душу, —
урана тридцать пятый изотоп.
Ведь мне не пять окладов греет душу,
а двести тридцать пятый изотоп.

Богатыри мы все — герои даже,
пока нам платят бешеный процент.
А перестанут, женушки нам скажут:
«Ты не герой — дурак-интеллигент!.. «
А перестанут — женушки нам скажут:
«Ты не герой — дурак и импотент!.. «
А мы на почки бэры принимаем,
На каждую из них — десятки бэр!
И этим самым Родину спасаем,
Великую страну СССР.
И этим самым Родину спасаем,
Могучую страну СССР…

В просторном помещении, оборудованном под склад, Алтунин предложил подругам выбрать себе сменную одежду и обувь, чтобы потом, в Полесском, было во что переодеться.

Затем их повели в столовую, где уже заканчивался ужин. Здесь было комплексное и, как показалось, довольно скудное питание. Правда, у стола раздачи стоят два огромных чана с остатками салата.

Круглая концертная площадка лагеря, в несколько рядов окольцованная длинными деревянными скамейками и почти сплошь окруженная могучими соснами, пестрит разноцветными защитными робами вахтовиков, но подавляющий цвет здесь — белый. Полным ходом идет подготовка вечерней программы: устанавливаются микрофоны, юпитера, налаживается связь.

Ирина с Софьей подходят к группе вахтовиков, кучно сидящих на соседних скамейках. Те, увидев их, не прерывая оживленный разговор, подвинулись, и жестом пригласили сесть в центре компании, где взволнованный парень продолжает говорить:

— Я сам его отвозил…

— Кого? — спрашивает Ирина.

— Я рассказываю про Титова Валерия. Он приехал к нам с Белоярской станции... Все я прошел вместе с ним — с момента его смерти...

— Он умер?!

— Да, в первые дни еще. В Припяти он в больничном морге лежал... Так что не всех тогда в Москву отправляли!.. Я сам документы его оформлял, одевал... переносил два раза: сначала из морга в гроб, потом уже, на месте, когда приехали на Белоярскую, из одного гроба — в другой... Земля ему пухом!.. — тяжело вздохнул рассказчик.

— Слышь, Вань, а расскажи про этого вашего святого, — попросил остроглазый паренек коренастого, курчавого Ивана. — Кстати, он на вахте сейчас?..

— Нет. В понедельник заступает, — ответил тот.

— Вы про Сашка, что ли? — спросил кто-то.

— Да, про него… Этот хлопец — киевлянин. После аварии он сразу же хотел приехать сюда, да не вышло — первую группу уже отправили… А пока формировалась следующая, он пошел и сдал костный мозг, а потом и сам сюда прикатил, в нашу бригаду… Да еще заявление написал с просьбой перечислять половину заработка в фонд Чернобыля… Мы ему говорим: «Ты же мозг сдал, сюда приехал, зачем же ты еще от денег заработанных отказываешься?.. А он: «Вам много хуже, — говорит, — у вас жилья нет...» — рассказывает Иван.

— А сам, знаете, где живет? — вставил остроглазый паренек. — Комнатка у него в Киеве крохотная, сырая — 9 квадратов на четверых... Во как!..

— Поверите, — продолжает Иван, — рядом с ним нам зарплату стыдно будет получать... Глазища такие у него… — вся душа, как слеза, чистая, в них отражается!..

— А вы откуда, хлопцы? — спрашивает Софья у трех брюнетов, стоящих рядом.

— С Армянской мы...

— В командировке здесь?

— Да. На полмесяца нас сюда присылают... Вот и мы, напрымэр, тоже хотым ваших хлопцев поберечь — оны ж тут бэссмэнно!.. Хотым работать на самых грязных местах…

— О, Господи!.. Да что за работа-то?!.. — вдруг взорвался маленький худой мужичок. — Почти каждые пять минут новый приказ, противоположный предыдущему...

— А в первые дни, помните?! — поддержал его другой вахтовик. — Целая смена у развороченного реактора полдня без толку простояла, пока Брюханов не выматерил Фомина, чтоб убирал людей, коль не знает, что нужно делать…

— Никто ничего не знал тогда!.. — сказал кто-то.

— А сейчас знают, что ли?!. Головотяпство одно!.. Вот именно… — зашумели вахтовики.

— Пропустите! — прорывается к подругам их утренний знакомец-врач с футболкой в руках, и, расстелив сплошь исписанную разноцветными фломастерами футболку на скамье перед ними, протягивает фломастер. — Автографы, пожалуйста!.. Здесь «письмена» только наших...

Расписавшись на его реликвии, Ирина продолжает напряженно вглядывается в лица людей. В сгущающихся сумерках, освященные светом юпитеров и фонарей, они еще контрастнее, чем в Полесском, выражают два полярных состояния: глубокую подавленность или чрезмерную бравурность. Вдруг взгляд Ирины спотыкается о знакомое лицо, выражение которого заставляет ее содрогнуться. Этот молодой человек в Припяти был инициативным и веселым завсегдатаем дворцовского клуба молодых специалистов, а сейчас глаза его были пустынны, да так, что Ирине стало не по себе.

Перехватив ее взгляд, врач-вахтовик объясняет:

— Кстати я, как психиатр, обратил внимание, что не только экстремальная ситуация и радиация, воздействуют здесь на людей… Вы же знаете, что они до сих пор сбрасывают с вертолетов в реактор мешки со свинцом и песком… А я помню еще с института, что римская знать в свое время деградировала из-за воздействия на психику именно свинца, из которого у них были сделаны водопроводные трубы…

В это время из концертных колонок зазвучали фанфары и раздался голос Василия:

— Добрый всем вечер!.. Итак, мы уже традиционно начинаем нашу программу с полюбившихся вами фильмов и слайдов о нашей Припяти…

Свет на площадке медленно гаснет, и на экране мелькают кадры еще не покинутого города, сопровождаемые песней группы «Диалог»:

Бьет по глазам хрусталь лучом,
ковры развешаны по стенам…
Мы часто помним что почем
и забываем о бесценном.

Припев:
Поймем потом, поймем потом,
немало побродив по свету,
как дорого бывает то,
чему цены по счастью нету.
Поймем потом, поймем потом…

В глазах вахтовиков, сидящих рядом с Ириной, заблестели слезы.

Бежит куда-то вдаль река,
пленяют звезды высотою…
Про дождь, про снег, про облака
никто не спросит: сколько стоит?
Припев…

Как хорошо, что к пенью птиц,
к траве и к этим росам вешним,
к заре и к отблескам зарниц
ярлык с ценою не привешен.
Припев…

Приемлем все, что в жизни есть,
смеемся, радуемся, плачем…
А как же совесть? Как же честь?
Неужто цену им назначим?

Припев:
Поймем потом, поймем потом,
немало побродив по свету,
как дорого бывает то,
чему цены по счастью нету.
Поймем потом, поймем потом…

…«Поймем потом, поймем потом… » — еще звучит в душе Ирины эта песня, а микроавтобус уже мчит их ранним утром по дороге в Припять.

— Коля, какой ты молоток, что вывез свои фильмы из Припяти, — вспомнив вечерние кадры, басит Софья.

— У меня и послеаварийные есть, — тихо, вполголоса говорит НикНик. — Жаль только, что мало удалось припрятать, — вздыхает он.

— От кого, — удивляется Ирина.

— От «органов глубинного бурения», — тоже почти шепчет Василий, заговорщицки прищурившись. — Они еще в первые дни в Полесском у него почти все выгребли…

Мертвые села провожают автобус темными, изредка заколоченными окнами домов, опустевшими гнездами аистов. Горячее солнце поднимается над Полесьем. Земля и деревья здесь очень сухи.

— Дожди не пускают, — поясняет НикНик.

— Как это? — спрашивает Софья.

— Тучи расстреливают и самолетами разбивают...

Под Чистогаловкой друзья видят в поле одиноко пасущуюся корову и старика, сидящего в пожухлой траве рядом с нею. Не смог, видать, дед расстаться со своей кормилицей — остался с нею почти у самого жерла грозной, невидимой беды. И сидит он в открытом поле, никого не боясь. Должно быть, гнать его отсюда уже устали.

У дороги справа промелькнул столб с датами вручения Припяти орденов ВЛКСМ и символическим огнем Прометея наверху; рядом — стела с изображением структуры атома и текстом: «ЧАЭС им. В. И. Ленина», «Всесоюзная ударная комсомольская стройка»; слева показалась стела — «Припять, 1970»... А дальше, вдоль дороги, замелькали бетонные щиты с информацией о юном городе энергетиков, на первом из которых — только два слова: «Быть Припяти»…

— Быть или не быть — вот в чем вопрос?.. — вздыхает Василий.

— А для всего мира Припяти давно уже нет, — горько отвечает НикНик. — Есть поселок энергетиков около станции. Есть Чернобыль, где, якобы, случилась авария, хоть от станции до него 18 километров еще... Э-эх!..

— Потому-то тридцатикилометровая зона с центром в Чернобыле Белоруссию почти не захватила, а там столько «грязи»!.. — добавляет дозиметрист, сопровождающий их в этой поездке.

И вот впереди взметнулись ввысь яркие многоэтажки Припяти. Сердце Ирины заколотилось, горький ком подступил к горлу.

На КП их долго не задержали, и автобус едет по мертвому городу, где все так знакомо и дорого. Но и здесь появились новые приметы. Вот навстречу проехал патрульный БТР, а по центральному проспекту, вспарывая его и тротуары, вывернув с корнями деревья, тянется заброшенная траншея, по краям которой кое-где громоздятся куски огромных труб.

Все здесь теперь — от травинки до громких лозунгов и яркой мозаики на домах — несет на себе печать безлюдья. И жутким эхом звучат в пустом городе громкие мелодии, рвущиеся из включенного на полную мощность дворцовского динамика.

У автовокзала, там, где был небольшой скверик с молодыми деревцами и монументальным древом Дружбы народов посередине, теперь весь грунт срезан толстым слоем, да так и брошен из-за бессмысленности затеи — всю землю не вывезешь!.. А на ближайшем малосемейном пятиэтажном доме сиротливо выглядит теперь мозаичное панно с изображением матери, держащей на плече счастливого младенца, выпускающего из пухленьких ручонок белоснежного голубя.

Микроавтобус остановился у дома Ирины, у того самого подъезда, где в ночь с 26 на 27-е апреля толпились соседи, гадая и споря о случившемся, — и где сейчас нет ни души. Правда, из подъезда метнулась испуганная гудением машины худая, наполовину облезшая кошка.

Ирина одна выходит из машины, в руках у нее два больших свернутых целлофановых мешка, на шее болтается респиратор.

— Вы, пожалуйста, побыстрее соберите только самое важное... Мы через час за вами вернемся, — говорит высунувшийся из автобуса дозиметрист, в руках которого бешено трещит зашкаливший дозиметр.

— В вашем районе сейчас рентген — полтора… Да наденьте же респиратор! Что он у вас для красоты, что ли?!.

Ирина не отвечает, ибо ком, подступивший к горлу еще при въезде в город, почти полностью перехватил дыхание. Она пытается надеть респиратор, но тут же срывает его. И, уже не обращая внимания на отъезжающий автобус и друзей, провожающих ее взглядами, входит в дом. Открывает квартиру.

В зашторенной и будто только что оставленной комнате она опускается на диван, задев при этом гитару, которая издает жалобный протяжный стон. И теперь, глядя на милые мелочи безвозвратно минувшей жизни, она понимает, что годы, прожитые здесь, были самыми наполненными и счастливыми.

— Ox!.. — со стоном прорывается закрывший горло ком.

Слезы горохом покатились по щекам. Ирина, не вытирая их, встает. Отдергивает шторы и тюль, открывает окно, в которое вместе с неестественной давящей тишиной врывается далекий голос из динамика, сообщающий о «наших достижениях...». Забыв о предупреждении дозиметриста, она садится, как прежде, на подоконник. И смотрит на высохший лес за окном, над которым летит пятнистый вертолет, долгим шлейфом распыляя что-то за собою.

Ирина выносит из квартиры длинный целлофановый мешок, забитый книгами, бумагами и прочими вещами, сверху которых лежит семейный альбом, а сбоку торчит пушистая песцовая шапка. Ставит мешок у подъезда. Возвращается за следующим. На первом этаже ее внимание привлекает тетрадный лист, прикрепленный к дверям одной из квартир. Она подходит. На листе кривыми крупными буквами написано: «Стучите громче! Не слышу...»

Ирина стучит. За дверью послышался стон и слабый кашель. Она пытается открыть дверь. Безрезультатно. Мгновение она стоит в растерянности. Но тут у подъезда сигналит вернувшийся автобус. Ирина выбегает и возвращается с Василием и НикНиком. Парни дружно налегли на дверь, которая, затрещав, распахнулась. И они буквально ввалились в запущенную квартиру, где в комнате на тахте лежит бледная, как смерть, сухая старушка. Ирина бросается к ней:

— Господи! Бабушка, вы живы?!.. Почему же вы здесь?.. Почему не уехали со всеми?..

Та, покашливая и безразлично глядя на внезапных гостей, слабым голосом просипела:

— Дети велели остаться... квартиру постеречь, пока они вернутся... из этой... эвакуации...

— Как же она жила здесь все это время?!. Ведь свет и воду давно отключили, — вполголоса ужасается НикНик, оглядывая квартиру.

— Смотри, — показывает Василий на стол, где стоит чайник, пустая банка сгущенки, стакан с остатками воды, в тарелке рядом лежит маленький кусочек сухаря, и шепчет НикНику, — людям животных жаль было оставлять, а эти про мать забыли, сволочи!..

* * *

… Ирина проходит парком перед Верховным Советом, у которого, так же плотно окруженные омоновцами, стоят патриоты Руха. Не доходя до здания Минздрава, спрятавшегося в глубине парка, она тяжело опускается на скамейку в тени векового каштана, немного передохнуть. На тенистых аллеях парка много отдыхающих стариков, нарядных детей. То тут, то там между деревьев мелькают породистые псы в сопровождении своих горделивых хозяев. Недалеко от Ирины бегает за голубями полнощекий мальчуган. А ей вспоминается ...

Назад: Припятский синдром киноповесть

Дальше: Внимание!