Темницы рухнут?

Окаянной выдалась вторая декада июня для работников Главного управления по исправительным делам МВД СССР — одно за другим три ЧП в следственных изоляторах. Будь только что назначенный начальник Главка В. А. Гуляев человеком суеверным, он счел бы это дурным знаком: 14 июня он дал первое интервью «Известиям», и именно в этот день грянул бунт в СИЗО Днепропетровска. Да какой! Более двух тысяч узников вырвались из камер в коридоры, оттуда — в режимный и хозяйственный дворы, разгромили и сожгли все, что встретилось на пути шальной толпы, рванулись было к стене и воротам, но тут грянули выстрелы с вышек, и буйство снова хлынуло внутрь. В Днепропетровск приехали руководители МВД республики, народные депутаты, представители Руха, начали с мятежниками переговоры. Хамство и произвол администрации, теснота в переполненных камерах, глухота прокуратуры к законным жалобам и просьбам — вот только беглый перечень причин массового недовольства и неповиновения заключенных под стражу людей. Переговоры шли под треск сокрушаемых построек, сполохи пожаров, то там, то здесь. И на шестой день решились: собранный из трех областей отряд спецназа взял руины СИЗО штурмом. Итог — пятеро погибших. Две с половиной тысячи бездомных узников пришлось распихивать по другим изоляторам, и без того забитым сверх меры.

Тюремные строения Днепропетровска еще догорали, как подоспела новая беда — бунт в Челябинске.

Его финал стал ясен вечером семнадцатого июня в режимном дворе челябинского следственного изолятора на улице Российской. Отряд милиции особого назначения — каски, бронежилеты, короткоствольные автоматы, снайперские винтовки, щиты, палки резиновые — усмиряет заключенных. К этому времени уже отгремели выстрелы, отстучали по головам, спинам, рукам дубинки, откричались, отматерились, отспорили, стоят теперь лицами к стене, руки за головы. Один убитый, двое раненых.

Благодарите судьбу все, у кого там не оказалось близких или знакомых, — упаси Бог кому-нибудь попасть в сумятицу тюремного бунта, бессмысленного и беспощадного. Дать волю отчаянию, ненависти, злобе, безумию мыслей и поступков, зряшным надеждам и позднему прозрению, накликать на себя новые мытарства, новые «сроки» в добавление к старым, новые этапы, пересылки, зоны. Нам со стороны легко сейчас корить, клясть и высмеивать их, ошалевших от собственного безрассудства, — мало им было прошлых злодейств? Ни закон им уже не указ, ни тюрьма не страшна, ни кара? Да и чего добились, выламывая двери камер, захватывая заложников, громя медчасть, продсклад и пищеблок, срывая опостылевшие «Распорядки дня» и выписки из грозных статей Уголовного кодекса, торопя на улицу Российскую грузовики с милицией и солдатами, «Волги» с начальством, священниками, депутатами, бегущих к тюремным стенам родных?

Каждый, кто месяцами, годами сидит взаперти в битком набитой камере, кто все это время ждет то следователя, то адвоката, то прокурора, вести о судьбе родных, передачи или свидания, назначенных фельдшером таблеток или уколов, приема у начальника или трех его замов, кто уже не надеется, что его если не поймут, то хотя бы выслушают, — скажет: а ведь не зря, братва, пошли на волынку — разговора добились! Сразу у всех вдруг нашлось и время, и терпение слушать — и у начальства из УВД, и у прокуратуры, и у народных депутатов, и у священников, и у журналистов! Вот ведь как «Вечерний Челябинск» озаглавил репортаж о тюремной заварухе: «Требуем человеческого отношения!».

Не спорю — старо. Уже второй год массовые беспорядки сотрясают исправительно-трудовые и воспитательно-трудовые профилактории, тюрьмы и следственные изоляторы. Последние, как мы убедились, чаще и круче: в том же июне к уже известным нам двум бунтам прибавилось и ЧП в СИЗО Оренбурга, не столь, впрочем, масштабное, но итог и тут горек — двое убитых. Если срочно, в ближайшее время мы не на ведомственном, а на высоком законодательном уровне не дадим заточенным хотя бы надежду на облегчение их участи, — может случиться цепная реакция, в каждом областном центре мы получим новый очаг взрыва недовольства готовых на все уголовников.

Участившиеся в исправительно-трудовых учреждениях (ИТУ) бесчинства принято объяснять сегодня тем, что после ряда широких амнистий в них остались лишь отпетые рецидивисты, к которым прибавились не признающие ни Бога, ни черта рэкетиры. Согласен, публика за решеткой собралась, что называется, отпетая. Наиболее оголтелые ее представители готовы в любой момент «качать права» по поводу и без повода, они в состоянии установить связь с дружками на воле или в соседних камерах, не прочь даже попытаться совершить побег, но если администрация обращается с заключенными в строгом соответствии с законом, если офицеры и сержанты еще не разучились видеть в преступнике человека — самому авторитетному «вору в законе» не под силу поднять на бунт всех сокамерников разом. Не будем, право, преувеличивать их возможности и тем самым набивать им цену в глазах других. Скажу больше: частые ссылки на могущество и засилье «отрицаловки», обвинение ее лидеров виновниками всех неурядиц, случающихся за тюремным забором, — удобный и распространенный способ руководства ИТУ переложить вину с себя на других.

Два года назад, я тогда еще подполковник внутренней службы, решился на страницах «Огонька» высказаться однозначно: во всех без исключения массовых беспорядках в ИТУ повинны их же сотрудники. Это может быть цензор, неделями задерживающий письма осужденных, которые ему недосуг прочесть, — вот вам и повод для нервозности одной или нескольких камер. Это может быть инспектор спецчасти, забывшая принести осужденному уведомление об отправке жалобы прокурору. Это может быть врач, явившийся в камеру через неделю после вызова и протянувший страдающему человеку две половинки одной и той же таблетки: первая — «от головы», вторая — «от желудка». Это может быть дежурный, посадивший в камеру рецидивистов несовершеннолетних пацанов.

Вряд ли есть резон перечислять дальше. С грустью я замечал у моих коллег или откровенное нежелание исполнять свои обязанности, или столь же откровенную неприязнь к любому из заключенных, дерзнувших обратиться даже с пустячной просьбой.

Берусь утверждать и то, что среди прокуроров по надзору за соблюдением законов в ИТУ лишь единицы относятся к жалобам заключенных с должным вниманием, другие, как это было на Камчатке, умудрялись обойти сто с лишним камер тамошнего СИЗО менее чем за час, унося в рабочей тетради лишь одно замечание: «Не работает радиоточка».

Мне до сих пор трудно понять и тех высоких руководителей УВД, которые посещения СИЗО ограничивали просмотром бумаг, разносом офицеров в ленкомнате и чаепитием у начальника. В режимный корпус, в камеры или хоть в карцеры — ни ногой. Что это — равнодушие, леность, боязнь? Только один генерал на моей памяти — Шелудько Григорий Павлович — при посещении камчатского изолятора оставлял свою свиту и один обходил каждую камеру, беседовал с каждым, кто к нему обращался. В этом «популизме» был трезвый расчет: генерал не желал, чтобы его заставляли мчаться в СИЗО по сигналу тревоги. И ведь был прав: обходилось без тревоги. Уверен, были бы такие генералы в Днепропетровске или в Челябинске, знай они так досконально беды сотен узников, не было бы там ни пожаров, ни захватов заложников, ни требований выслушать, понять, помочь.

Но я бы сузил проблему, если б возложил всю без остатка вину за сегодняшнюю обстановку в ИТУ только на офицерский корпус МВД, — будь мои недавние коллеги хоть семи пядей во лбу, всех проблем им при всем желании не одолеть. Годами идут разговоры о необходимости разработки и принятия нового исправительно-трудового кодекса — где он? Где хотя бы новое Положение о предварительном заключении под стражу? Каким законодательным актом определено правовое положение сотрудника ИТУ, гарантии его социальной защищенности?

И ученые, и наиболее дальновидные практики уже стали повторять, что строгое наказание даже самому отъявленному негодяю не должно обрекать его на полуголодное существование и общение с женой или с детьми с помощью телефонной трубки через плотное стекло перегородки. Если с учетом нашей всеобщей бедности мы не спешим с пополнением стола осужденного, то почему с таким упрямством запрещаем делать это его родственникам? Посылка или передача пяти килограммов продуктов в месяц — вот все, что разрешено. В начале июня, правда, забрезжил луч надежды — в дополнение к продуктам дозволено получить и два килограмма овощей или фруктов. Разумеется, раз в месяц. И уж совсем, думается, недопустимо в перечне дисциплинарных наказаний предусматривать возможность лишения узника и этого небогатого приварка. В своеобразном лексиконе администрации есть на этот счет соответствующее выражение: «ударить по желудку». Любители таких ударов умудряются держать строптивцев на лагерной баланде месяцами — повод всегда найдется.

Хорошо зная по прошлым выступлениям, как раздраженно реагируют наши читатели даже на едва слышную нотку сочувствия к преступникам, сделаю необходимый шаг навстречу поборникам твердой руки в ИТУ — представьте себе, я сам горячий ее сторонник. При одном, разумеется, условии: пусть этой твердой рукой движет закон, а не произвол. И в подтверждение этой моей позиции спрошу: почему служба охраны и в Днепропетровске, и в Челябинске столь халтурна, беспомощна и непрофессиональна, что, вырвавшись из одной камеры, заключенные сумели не только открыть остальные, но и разбежаться по всему зданию? Совсем уж непостижимым полагаю ту легкость, с которой были выпущены из своих «одиночек» приговоренные к смертной казни. Что, и в одном, и в другом изоляторах нет стальных решеток между коридорами, постами, этажами? Двери до сих пор закрываются ключами, а не кодовыми электрическими замками? В камерах смертников нет блокировки с выходом на пульт дежурного?

Охотно допускаю, что в ответ на эти мои сугубо профессиональные вопросы я узнаю, что в двух разгромленных СИЗО, как и повсюду, не хватает контролеров и надзор за заключенными ведется чисто символически.

Увы, действительно, зарплата контролеров СИЗО настолько мизерна, что охотников на эту чертову службу найти все труднее. Впрочем, немало вакансий и среди медиков, мастеров, даже оперативный состав предпочитает работу в розыске или ОБХСС — и оклады больше, и решетки не на всех окнах, и воздух чище. Все тверже я убеждаюсь в том, что система ИТУ больше других обделена в МВД и средствами, и вниманием. Ежегодно перечисляя в госбюджет 600 миллионов рублей прибыли от производственной деятельности, колонии и следственные изоляторы снабжаются едва ли не по остаточному принципу. Сорок процентов СИЗО находятся практически в аварийном состоянии и требуют безотлагательного ремонта. Но даже косметическая побелка им не по карману. Так неужели нам действительно следует непременно дождаться сокрушающего бунта, чтобы избавить наших сограждан от сидения в казематах, возведенных еще век с лишним назад?

Разговор с начальником отдела следственных изоляторов и тюрем ГУИД МВД СССР В. А. Викуловым обрадовал меня несказанно: темницы рухнут! Наконец-то мы отрешимся от нашей дурацкой гордости за то, что в годы Советской власти не построили ни одной тюрьмы и изловчились запихивать в древние кутузки втрое, вчетверо больше, чем в проклятое царское время. Сегодня есть уже, по крайней мере, проекты новых зданий СИЗО, под одно из них отыскивается участок под Москвой — здесь будут жить будущие обитатели нынешней «Бутырки». Без малого год назад здесь тоже случился бунт, но тюрьма тогда выстояла.