В воскресенье ~ 27 ноября 1689 г. мадам Мазель, вдова почтенного господина де Свонье, вышла из своего четырехэтажного дома, что на улице Каменщиков в Париже, и отправилась в церковь.

Старушка и не подозревала, что под кроватью у нее прячется убийца. Он проник в дом еще в пятницу, однако свое намерение поживиться кое-какой вдовьей наличностью пока все еще не осуществил. Дом и окрестные места он знал как свои пять пальцев. А традиция вдовы собирать каждый понедельник и пятницу веселую компанию для игры в карты была известна ему не хуже, чем хозяйке. Не составляло для убийцы тайны и то, что золото у нее хранится в гардеробном отделении спальни, в шкатулке, ключ от которой днем вдова всегда носит с собой, а ночью кладет под подушку.

Теперь требовалось только терпение да еще надежное убежище. Первого ему было не занимать, а второе нашел прямо под крышей дома. И вот в воскресенье настал наконец его час. Убийца пробрался в находившуюся на втором этаже спальню и спрятался гам под вдовьей кроватью, выжидая, пока горничная не закончит уборку. После этого он испортил колокольчик, с помощью которого мадам Мазель могла позвонить в комнату служанки прямо из постели, и сделал себе шапку из салфетки, найденной в комнате за зеркалом.

Когда дом затих и вдова забылась в сне, он попытался выудить из-под подушки ключ от шкафа, однако мадам Мазель, испуганно вздрогнула, открыла глаза и тотчас узнала его.

«Мадам, если вы закричите, я убью вас,» — сказал мужчина и потребовал деньги. Однако мадам Мазель не оценила всей серьезности положения и потянулась к шнуру колокольчика. Убийца выхватил нож, и, как одержимый, стал наносить ей удар за ударом.

Он бил вдову ножом в лицо, в плечи. Убедившись, что она не подает признаков жизни, мужчина хладнокровно достал из-под подушки ключ, открыл шкаф, затем шкатулку и вознаградил себя пятью или шестью тысячами золотых монет общим весом в несколько килограммов.

Он еще проявил скромность, ибо всего в шкатулке находилось более 10 тыс. ливров золотом и на 15 тыс. ливров драгоценностей. Затем убийца снова запер шкатулку, положил ключ на старое место, забрался на чердак, прежде чем покинуть дом, стянул с себя пропитанную кровью рубаху. Спрятал ее под охапкой соломы. Нe забыл он избавиться и от веревочной лестницы, приготовленной на случай, если придется выбираться через окно.

Так бы все и прошло как по маслу, если бы не досадная неудача: его случайно увидела пожилая женщина, которая помогала время от времени по хозяйству в доме Мазель. Она узнала убийцу и могла бы во многом способствовать своими показаниями быстрейшему расследованию дела, но лейтенант по уголовным делам Дефита игнорировал ее заявление.

Раны, нанесенные убитой, оказались таковы, что ни одна из них в отдельности не могла бы быть причиной смерти. Лишь все в совокупности они привели к столь большой потере крови, что вдова от этого умерла. Дефита осмотрел насквозь пропитанную кровью постель, нашел шапочку из салфетки, которую убийца сделал себе утром, и кусочек кружева жабо. Кроме того, под ногтями убитой обнаружили несколько волосков, явно не с головы мадам Мазель.

На основании этого Дефита пришел к заключению, что убийца боролся со своей жертвой и потерял при этом самодельную шапочку, а вдова вырвала из его головы волосы, Бросился ему в глаза и обвившийся вокруг кроватной ножки оборванный шнур от колокольчика. А когда в каминном зале он разыскал еще и карманный. нож — орудие убийства, тогда дело для него стало уже наполовину ясным.

То, что ключи от платяного шкафа и от шкатулки лежали на своих местах, его не озадачило. Не смутило лейтенанта и то обстоятельство, что ни советник парламента, ни он сам, ни привратник Лебрун не смогли открыть ключом шкатулку, поскольку в нее был вмонтирован секретный механизм, справиться с которым оказалось довольно трудно даже слесарю.

При жизни мадам Мазель никому в свой кошелек заглянуть не позволяла и о величине ее капитала никто толком не был осведомлен, а грабитель-убийца оставил в шкатулке довольно много денег. Поэтому лейтенант решил, что причиной убийства могла быть либо месть, либо старая ненависть.

Правда, близкие родственники покойной намекали на ограбление, а после и вовсе стали утверждать, что исчезли якобы все деньги, однако все это не произвело на Дефита большого впечатления. Он со всей скурпулезностью занялся выслеживанием «вычисленного» преступника.

При осмотре помещения лейтенант столкнулся с любопытным обстоятельством. Рядом с кроватью убитой оказалась дверь, за которой была потайная лестница, ведущая на третий этаж, нежилой, за исключением одной-единственной комнаты. В этой комнате, соединенной в некотором роде непосредственно с постелью хозяйки, обитал священнослужитель по имени Пуляр. Он жил при мадам Мазель уже шеста лет. О его положении в доме и отношениях со вдовой не возникало никаких сомнений. Лейтенант обыскал комнату, ничего, однако, не обнаружив. Осмотрел чердачное помещение, но только бегло, порядка ради.

Затем Дефита допросил прислугу, интересуясь, как прошел день накануне убийства. Выяснилось, что во второй половине дня хозяйке дома засвидетельствовали свое почтение дочери Лебруна. Приняли их ласково, но пробыли они очень недолго, поскольку вдова собиралась поехать к вечерне. Отвез ее туда сам Лебрун.

В 20 часов госпожа заехала к одной знакомой, а оттуда вернулась домой. Ужинала она, как обычно, в компании аббата Луляра, который (на это особо обратила внимание горничная) несколько раз повторил, что собирается провести наступающую ночь вне дома.

Около 23 часов вдова отправилась в спальню. Обе ее горничные были еще при ней, когда в дверь, ведущую в гардеробную, постучал Лебрун. Однако там ему не отворили, и он пришел к главной двери. Мадам Мазель сначала рассердилась, а потом сменила гнев на милость и отдала ему распоряжение относительно следующего дня, понедельника, который был ее «игровым» днем.

Лебрун покинул спальню вместе с девушками, ушел на кухню, уселся возле печки и задремал. Ночью, услышав бой церковных часов, он проснулся и сходил запереть ворота.

После этого он пошел в свою комнату, где и провел остаток ночи.

Лейтенанту его рассказ не понравился. Он внимательно осмотрел руки Лебруна, но не нашел на них ни царапин, ни следов крови. Перед приходом полиции Лебрун не успел еще умыться, и Дефита заставил его опустите руки в воду и потереть их. Никакого результата! Никаких следов крови! В кармане у привратника нашли нож и отмычку — ключ со спиленной бородкой. Дефита, конечно, сразу же уцепился за это. Да, действительно, эту отмычку Лебрун выточил сам и уже давно, когда по требованию хозяйки передал настоящий ключ аббату Пуляру.

Установив, что этот ключ в самом деле, хотя и с трудом, отпирает дверь в спальню, Дефита посчитал, что дело, в сущности, уже расследовано. Он взял изготовленную преступником шапочку из салфетки и примерил ее на голову привратнику. И что же — она оказалась ему впору, равно как могла бы оказаться подходящей любому другому слуге, или господину де Савонье, или самому Дефита… Но ни о ком другом лейтенант и не думал: вполне устроило, что шапочка пришлась как раз по мерке именно Лебруну, который и был арестован вместе со своей женой и всей мужской половиной прислуги.

На следующий день Дефита целых десять часов допрашивал камердинера, кухарку и кучера. Старушкой, которая действительно видела убийцу, он пренебрег. Зато он еще раз обыскал место преступления, нашел за потайной дверью оставленную убийцей веревочную лестницу и задумался: зачем, собственно, Лебруну, имеющему отмычку и возможность разгуливать по дому, где заблагорассудится, эта лестница?.. Не иначе как для того, чтобы отвести от себя подозрение. Но лейтенанта по уголовным делам такими дешевыми штучками провести было нельзя.

Дефита с помощью тех же самых методов приступил к отысканию доказательств вины Лебрунов. Он оставил супругов под стражей, а слуг отпустил.

30 ноября лейтенант по уголовным делам еще раз обыскал весь дом и нашел, под охапкой соломы окровавленную рубашку Рядом с ней лежало кружевное жабо, на котором недоставало как раз того самого куска, что Дефита обнаружил при первом осмотре постели убитой. Вслед за тем он поспешил на квартиру Лебруна и перерыл все его белье, пытаясь выяснить путем сопоставления, не ему ли принадлежала найденная улика.

Лейтенанту не верилось, что при таком обилии пролитой крови и столь ожесточенной борьбе на теле преступника не осталось никаких следов. Лебруна подробно осмотрели еще раз — никаких признаков!

Опытным мастерам по изготовлению ножей поручили произвести сравнение орудия убийства с найденным у Лебруна карманным ножом. Они должны были найти определенные соответствия, исходя из чего можно было бы прийти к заключению, что Лебрун имел два однотипных ножа, один из которых был использован для убийства. Однако единственным сходством, которое констатировали мастера, оказалось то, что оба ножа были изготовлены на местной мануфактуре и отполированы одной и той же рукой.

Второй надеждой Дефита были волосы, изъятые из-под ногтей убитой. Парикмахеры должны были сравнить их с волосами с головы Лебруна — сложнейшая задача во времена, когда микроскопия пребывала еще в самом зачаточном состоянии. После недолгого совещания парикмахеры заявили, что для какого-либо серьезного заключения материала у них явно недостаточно.

Разочаровали Дефита и белошвейки, производившие сопоставление белья Лебруна с окровавленной рубашкой, найденной на чердаке дома убитой вдовы. Залитая кровью рубаха, утверждали они, совсем другого фасона и по размеру значительно меньше, чем белье Лебруна. А уже версия о кружевном жабо и вовсе не укладывалась ни в какие рамки. Допрошенные слуги показали, что подобного жабо у Лебруна никогда не видели, тогда как один из его бывших слуг по имени Берри постоянно носил именно такое. Этого Берри с высоты своего величия Дефита просмотрел, равно как и старушку-подсобницу, встретившуюся с убийцей.

А между тем Берри всего лишь 8 месяцев назад, в марте 1689 г., был выгнан за то, что украл у мадам Мазель 1 500 ливров.

Вместо того, чтобы ухватиться за кончик этой нити, лейтенант по уголовным делам назначил новую экспертизу. В каморке Лебруна он увидел кусок веревки, в некоторых местах завязанной в узлы. На сей раз в роли экспертов выступали канатчики. Они. должны были сравнить с этой веревкой оставленную убийцей веревочную лестницу и выяснить, не сходны ли они по материалу и технологии изготовления, а также одинаковым ли способом завязаны на них узлы. Однако канатчики также пришли к заключению, что эти веревки изготовлены из разных сортов пеньки, а узлы на них и вовсе не схожи между собой.

Не удалось отыскать ничего компрометирующего и на жизненном пути, пройденном привратником. Лебрун находился в услужении у мадам Мазель с шестнадцати лет, и даже сыновья убитой в один голос подтвердили его безупречное поведение за время 29-летней службы. Мадам Мазель полностью доверяла ему и в своем завещании отказала в его пользу 600 ливров. Все свидетели характеризовали его как набожного, скромного, надежною и честного человека. Один лишь Аббат Пуляр разносил слухи, что убийство вдовы — дело рук Лебруна в компании с выгнанным слугой Берри.

Однако на лейтенанта по уголовным делам Дефита, уже отыскавшего «своего» убийцу по имени Лебрун, эти сведения не производили впечатления.

Суд в составе 11 судей 18 января вынес приговор, Лебруна признали уличенном в преступлении и приговорили к «заслуженному» наказанию: его должны были колесовать. Однако прежде его надлежало подвергнуть ординарным и чрезвычайным пыткам.

Имущество Лебруна, по изъятии из него суммы для покрытия ущерба, нанесенного господам Савонье, и на панихиду мадам Мазель, конфисковывалось в доход короля. Помимо всего этого, приговор лишал привратника причитающейся ему по завещанию доли из наследства покойной и возлагал на него оплату всех судебных издержек Следствие по делу мадам Лебрун было приостановлено до казни ее супруга.

Лебрун апеллировал. 22 февраля 1690 года его дело поступило на слушание в парламент, причем на этот раз им занималось вдвое большее число судей. 16 судей голосовало за пытки, 4 — за дальнейшее ведение следствия и 2 — за утверждение приговора окружного суда. Исход дела решило большинство голосов, и уже на следующий день Лебрун был подвергнут пыткам.

В качестве орудия пытки в тогдашнем Париже применяли обычно так называемые «испанские сапоги». Обвиняемому крепкой веревкой или ремешком пришнуровывали вокруг голеней по четыре узких дубовых дощечки. Между дощечками забивали клинья, которые сдавливали мышцы, рвали ткани, дробили кости. Ординарная пытка предусматривала забивание четырех клиньев, чрезвычайная — восьми. Однако Лебрун продолжал клясться в своей невиновности. Он стойко перенес ужасающие муки пыток.

В вынесенном 27 февраля окончательном приговоре парламент постановил отменить определенную для Лебруна смертную казнь, однако одновременно распорядился о продолжении расследования этого дела в течение одного года. Лебрун должен был это время содержаться в заключении. На волю отпустили только его жену. Один из судей и после пыток требовал занести в протокол, что он голосует за смертный приговор.

1 марта 1690 г., через два дня после вынесения окончательного приговора, крепкий, всего лишь сорока пяти лет от роду, Лебрун умер. Так бы, вероятно, на этом дело и кончилось, и пылиться бы ему в архиве, когда бы ни раньше, ни позже, чем через четыре недели после смерти Лебруна, не раскрыли личность настоящего убийцы вдовы Мазель.

Лейтенант конной полиции Джесси из Сенса, который внимательно следил за ходом процесса и имел по этому поводу кое-какие собственные мысли, вспомнил о некоем Жерла, называемом также Берри, и о том, что этот человек, по слухам, служил прежде у мадам Мазель. 27 марта Джесси отыскал Жерла, который действительно оказался тем самым выгнанным слугой. Берри был столь явно перепуган этим визитом, что лейтенант немедленно его арестовал. Окончательно Джесси укрепился в своих подозрениях, когда Берри, пытаясь купить себе свободу, стал совать ему туго набитый кошелек.

Делом об убийстве Мазель занимался парламент, поэтому по действовавшему тогда уголовно-процессуальному праву ни одна нижестоящая инстанция принять его к своему производству не могла.

Берри был доставлен в Париж И вот здесь-тο в ходе процесса против него всплыли на свет свидетели, показавшие, что он находился в Париже в день убийства и присутствовал на месте преступления. Это была та самая старушка, показаниями которой столь упорно пренебрегал Дефита, и парикмахер, который сбрил Берри бороду через несколько часов после убийства. Этому парикмахеру бросились тогда в глаза многочисленные царапины на руках клиента.

Для производства экспертизы вновь пригласили белошвеек, и они на этот раз пришли к позитивному выводу. Окровавленная рубашка была однотипна с бельем Берри, жабо — тоже, да еще, вдобавок они точно совпадали по размеру.

21 июля решением парламента Берри, был признан виновным в убийстве и ограблении мадам Мазель. Его также подвергли пыткам, под которыми он первоначально назвал в качестве соучастников невестку убитой и Лебруна.

Лишь перед самой казнью Берри безо всякого принуждения признался, что убийство совершил один, и во всех деталях рассказал обо всех событиях тех дней.

Таким образом, в невиновности Лебруна не оставалось больше сомнений. И тем не менее он и его жена были реабилитированы парламентом лишь четыре года спустя.

(Файкс Герхард. Большое ухо Парижа. Французская полиция: история и современность. М., 1981).