Сергей Александрович Есенин родился 21 сентября 1895 г. в селе Константиново Рязанской губернии.

«Фамилия Есенин — русская — коренная, в ней звучат языческие корни — овсень, таусень, осень, ясень, — связанные с плодородием, с дарами земли, с осенними праздниками», — писал Алексей Толстой.

Родители Есенина были крестьяне. Обстановка в семье сложилась довольно сложная. Мать не ладила со свекровью, ее родители — Титовы — чуждались Есениных. Отец покинул семью, мать была вынуждена уйти от Есениных. Она отдала маленького сына на воспитание своему отцу и уехала в город на заработки. «С двух лет по бедности отца и многочисленности семейства был отдан на воспитание довольно зажиточного деда», — писал в одной из своих автобиографий будущий поэт.

Дед Есенина, человек суровых религиозных правил, был старообрядцем. Он хорошо знал священное писание, помнил наизусть многие страницы библии, жития святых, псалмы и в особенности духовные стихи. Но к «земному» относился по-земному.

Дед очень любил внука. «Дедушка пел мне старые песни, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресеньям он рассказывал мне Библию и священную историю», — вспоминал Есенин.

Кроме деда, мальчика знакомила с народным творчеством и его бабка. «Стихи начал слагать рано, — пишет о себе Есенин. — Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами не нравились, и я их передавал на свой лад».

Когда пришла пора учиться, мальчик был отдан в четырехклассное училище. Учение ему давалось легко. Сказалась атмосфера грамотности и любви к книге, в которой рос он в семье деда.

В 30 верстах от села Константинова находился небольшой городок Спас-Клепики, где была «Второклассная учительская школа», которая готовила учителей церковно-приходских школ. Сравнительно небольшая плата за обучение и интернат при школе делали ее вполне доступной для людей среднего достатка. В эту школу и был отдан в 1909 г. Есенин.

Именно здесь, в Спас-Клепиковской школе, начинается поэтический путь Есенина. Сам он писал: «Сознательное творчество отношу к 16–17 годам».

Окончив школу в 1912 г. поэт отправился в Москву к отцу, который к этому времени стал приказчиком у одного из замоскворецких купцов. Отец «пристроил» сына в контору этого купца. Так весной 1912 г. началась московская жизнь Есенина.

В это время идея внутреннего самосовершенствования, обогащения духовной жизни, все больше волнует Есенина. В его размышлениях ощущаются явные следы толстовской философии и евангельского учения. «Итак я бросил есть мясо, рыбы тоже не кушаю, сахар тоже не употребляю, хочу скидывать с себя все кожаное, но не хочу носить названия „Вегетарианец“… В жизни должно быть искание и стремление, без них смерть и разложение». «Жизнь… Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни, он указал только, как жить. Но чего этим можно достигнуть, никому не известно».

Вскоре между отцом и сыном наступил разрыв. В одном из писем Есенин писал: «Был болен и с отцом шла неприятность. Теперь решено. Я один. Жить теперь буду без посторонней помощи… Я отвоевал свою свободу. Он мне сказал, что у них мне нечего делать.»

Вполне самостоятельная жизнь Есенина начинается с 1914 г., когда его имя уже довольно часто встречается на страницах художественных журналов.

Большое влияние на поэта оказала Октябрьская революция 1917 г. В автобиографии 1922 г., написанной за границей, Есенин, писал: «Самые лучшие поклонники нашей поэзии — проститутки и бандиты. С ними мы в большой дружбе. Коммунисты нас не любят по недоразумению».

Все чаще в его стихах начинает появляться слово «рок», ему мерещится «роковая беда», он пишет об участи поэта: «роковая на нем печать». Временами он готов уйти из жизни:

Мотив ухода из жизни вместе с прошлым неоднократно повторяется в его стихах 1920–1921 гг..

Мучительные мысли преследуют Есенина. Они до такой степени изнуряют его, что временами порождают безразличное, равнодушное отношение к жизни, желание отвернуться от источника своих страданий.

В 1921 г. произошла встреча Есенина с Айседорой Дункан. Они быстро сблизились и вскоре поженились. О взаимоотношениях Есенина и Дункан сохранилось немало воспоминаний. Большинство их них говорит о взаимной искренности обоих. Дункан была весьма внимательна к Есенину, заботилась о нем.

Ко времени их встречи Дункан была чуть не вдвое старше Есенина. И это, конечно, не могло не отразиться на их отношениях. Были и некоторые другие обстоятельства, которые послужили скорому разрыву. Есенин расстался с Дункан осенью 1923 г. В последнем письме к ней он писал: «Часто вспоминаю тебя со всей моей благодарностью к тебе».

Когда Есенин погиб, Айседора Дункан была в Париже. И. И. Шнейдер телеграфировал ей. Она тяжело переживала смерть поэта. Прислала большую телеграмму, в которой были такие слова: «Я так много плакала, что у меня нет больше слез…» Меньше чем через два года она погибла сама…

Еще в 1920 г. Есенин познакомился с Галиной Артуровной Бениславской (1897–1926). Галина впервые увидела Есенина в 1916 г. во время выступлений и без памяти влюбилась. Позже она мучительно ревновала его к Айседоре Дункан. С 1923 г. она некоторое время жила с Есениным и занималась его издательскими делами.

Галина была дочерью французского студента и грузинки. Родители ее вскоре расстались, мать тяжело заболела психически, девочку удочерили родственники, жившие в латвийском городке Резекне. Окончив университет, она некоторое время жила в Кремле, работала в секретариате ВЧК. Унаследованная от матери неврастения давала себя знать, Галина дважды лечилась в санаториях.

Когда Есенин стал много пить и болел, Бениславская, беспредельно преданная поэту, делала все возможное, чтобы спасти его. Это была борьба за человека и поэта, борьба страстная, самоотверженная и самозабвенная. «Милый, хороший Сергей Александрович! Хоть немного пощадите вы себя. Бросьте эту пьяную канитель», — писала она в одном из писем.

С болью говорила Галина о тяжелых для Есенина последствиях «пьяной канители». «Вы сейчас какой-то „не настоящий“. Вы все время отсутствуете. И не думайте, что это так должно быть. Вы весь ушли в себя, все время переворачиваете свою душу, свои переживания, ощущения. Других людей вы видите постольку, поскольку находите в них отзвук вот этому копанию, в себе. Посмотрите, каким вы стали нетерпимым ко всему несовпадающему с вашими взглядами, понятиями. У вас это не простая раздражительность, это именно нетерпимость», — писала Галина.

Всем своим существом Бениславская привязалась к Есенину и его родным. Через год после смерти поэта — 3 декабря 1926 г. — она застрелилась на его могиле и завещала похоронить ее рядом с ним.

Она оставила на могиле две записки. Одна — простая открытка: «3 декабря 1926 г. Самоубилась здесь, хотя я знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но ему, и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое».

У нее были револьвер, финка и коробка папирос «Мозаика». Она выкурила всю коробку и, когда стемнело, отломила крышку коробки и написала на ней: «Если финка после выстрела будет воткнута в могилу, значит, даже тогда я не жалела. Если жаль — заброшу ее далеко». В темноте она дописала еще одну строчку, наехавшую на предыдущую: «1 осечка». Было еще несколько осечек, и лишь в шестой раз — прозвучал выстрел. Пуля попала в сердце.

В 1925 г. состояние Есенина становилось все худшим. В. Ф. Наседкин вспоминает: «В апреле поползли слухи о близкой смерти Есенина. Говорили о скоротечной чахотке, которую он, простудившись, будто бы поймал на Кавказе.

В половине мая Есенин опять в Москве. Он похудел еще больше и был совершенно безголосый. Да и во всем остальном он уже не походил на прежнего Есенина. Одетый скромно, он смахивал на человека, только что выбежавшего из драки, словно был побит, помят.

О болезни с его же слов я помню следующее:

— Катались на автомобиле. Попали в горы. В горах, знаешь, холодно, а я в одной рубашке. На другой день горлом пошла кровь. Я очень испугался. Чагин вызвал врачей. „Если не бросишь пить, через три месяца смерть“, — сказали они и положили меня в больницу. Праздник, Пасха, а я в больнице. Мне казалось, что я умираю. В один день я написал тогда два стихотворения: „Есть одна хорошая…“ и „Ну, целуй меня, целуй…“

Однажды В. Ф. Наседкин спросил С. Есенина:

— С чего ты запел о смерти?

Сергей, как будто заранее был готовый к такому вопросу, торопясь стал доказывать, что поэту необходимо чаще думать о смерти и что, только памятуя о ней, поэт может особенно остро чувствовать жизнь.

Разговор о том же через некоторое время повторился. Есенин ночевал у меня, придя пьяным часа в три ночи. Утром, проснувшись, он как-то безучастно ждал завтрака. Вид у него был ужасный. Передо мной сидел мученик.

— Сергей, так ведь недалеко и до конца.

Он устало, но как о чем-то решенном, проговорил:

— Да… я ищу гибели.

Немного помолчав, так же устало и глухо добавил:

— Надоело все.

Мне показалось тогда, что Есенин теряет веру в себя.

Пьяный Есенин стал невозможно тяжел. От одного стакана вина он уже хмелел и начинал „расходиться“.

Бывали жуткие картины. Тогда его жена Софья Андреевна и сестра Екатерина не спали по целым ночам.

Отрезвев, Есенин говорил, что из того, что случилось, он ничего не помнит. По моим наблюдениям, в этом была правда наполовину.

Однажды я был свидетелем его бредового состояния. У Есенина начались галлюцинации. Усиливалась мания преследования.»

Е. А. Устинова, которая часто бывала откровенна с поэтом, после его смерти вспоминала:

«Помню, заложив руки в карманы, Есенин ходил по комнате, опустив голову и изредка поправлял волосы.

— Сережа, почему ты пьешь? Ведь раньше меньше пил? — спрашивала я.

— Ах, тетя, если бы ты знала, как я прожил эти годы! Мне теперь так скучно!

— Ну, а творчество?

— Скучное творчество! — Он остановился, улыбаясь смущенно, почти виновато. — Никого и ничего мне не надо — не хочу! Шампанское, вот веселит, бодрит. Всех тогда люблю и… себя! Жизнь штука дешевая, но необходимая. Я ведь „божья дудка“.

Я попросила объяснить, что значит „божья дудка“. Есенин сказал:

— Это когда человек тратит из своей сокровищницы и не пополняет. Пополнять ему нечем и неинтересно. И я такой же.»

Перед отъездом из Москвы в Ленинград Есенин побывал у всех своих родных, навестил детей — Константина и Татьяну (от первого брака с Зинаидой Райх) и попрощался с ними. Пришел перед самым отъездом и к своей первой подруге — Анне Романовне Изрядновой, когда-то работавшей вместе с Есениным корректором в типографии Сытина. (У Изрядновой рос сын Есенина Юрий, родившийся 21 января 1915 г.).

С. Б. Борисов вспоминал:

«В день перед отъездом в Ленинград встретил Есенина ночью в клубе Союза писателей. Вид у него был жуткий — растерзанный, лицо желтое, дряблое и глаза красные, как у альбиноса. А в клубе имелось распоряжение — не подавать Сергею вина. После долгих разговоров пришлось уступить. Он мог уйти в какой-либо притон.

Дрожащими руками он наливал в стакан вино и говорил о том, что уедет, бросит пить и начнет работать. Говорил тихо, проникновенно и прочел новое стихотворение. — А потом как-то спросил: — Умру — жалеть будете?»

24 декабря 1925 г., в первый день своего последнего пребывания в Ленинграде, Есенин, не застав дома Эрлиха, едет в «Англетер», где живут Устиновы. Ему удается получить свободный номер.

Весь воскресный день 27 декабря Вольф Эрлих провел в гостях у Есенина. Утром, разрезав себе руку, Есенин написал свое последнее предсмертное стихотворение. Пили чай и пиво. Днем Эрлих ненадолго покинул поэта, затем снова вернулся. Около шести часов вечера, по его словам, ушли к себе Устиновы, которые в тот вечер тоже гостили в номере Есенина. В номере, кроме хозяина, остались Эрлих и журналист Д. Ушаков, который также проживал в «Англетере». Часов в 8 вечера Эрлих тоже простился и ушел. Дойдя до Невского проспекта, он вспомнил, что забыл портфель, и вернулся. В номере Есенин был один. Он просматривал старые стихи. Эрлих не стал задерживаться: еще раз простился и ушел. На прощание, Сергей сказал ему смеясь, что сейчас пойдет будить Устинова.

Описывая день 27 декабря, сам Устинов и его жена также создают картину в целом довольно идеальную (если не считать, конечно, эпизода с разрезанной рукой и стихотворения, написанного кровью): разговаривали, шутили, ужинали…

Следующее появление Эрлиха в «Англетере» — утром 28 декабря. Вместе с Елизаветой Устиновой они попытались войти к Есенину — дверь была заперта. Тогда они позвали на помощь В. М. Назарова, коменданта гостиницы, тот запасным ключом (по воспоминаниям Устиновой — отмычкой) открывает дверь в 5-й номер… «Комендант открыл и ушел. Я вошла в комнату, — вспоминает Е. А. Устинова. — Кровать была не тронута, я к кушетке — пусто, к дивану — никого, поднимаю глаза и вижу его в петле у окна».

А вот что пишет о последнем дне Есенина литератор Лазарь Берман, который знал поэта с 1915 г. В тот вечер он решил навестить старого знакомого:

«От редакции „Ленинских искр“, в которой я работал, было недалеко до „Англетера“, где, как я узнал, он остановился.

Приближаясь к дверям его номера, я услышал из комнаты приглушенный говор и какое-то движение. Не приходилось особенно удивляться — о чем я не подумал, — что едва ли застану его одного. Постучав и не получив ответа, я отворил дверь и вошел в комнату. Мне вспоминается она как несколько скошенный в плане параллелограмм, окно слева, справа тахта. Вдоль окна тянется длинный стол, в беспорядке уставленный разными закусками, графинчиками и бутылками. В комнате множество народа, совершенно мне чуждого. Большинство расхаживало по комнате, тут и там образуя отдельные группы и переговариваясь.

А на тахте, лицом кверху лежал хозяин сборища Сережа Есенин в своем прежнем ангельском обличий. Только печатью усталости было отмечено его лицо. Погасшая папироса была зажата в зубах. Он спал. В огорчении стоял и смотрел на него…

На следующее утро, спешно наладив работу редакции, часу в десятом, я снова направился к Есенину.

Внизу, навстречу мне, из входных дверей появился мой знакомый, ленинградский поэт Илья Садофьев.

— Куда спешите, Лазарь Васильевич? — спросил он.

— К Есенину, — бросил я. Садофьев всплеснул руками:

— Повесился!»

То, что случилось в «Англетере» поэт предсказал еще в 1916 г.:

В зеленый вечер под окном На рукаве своем повешусь…

«Эта страшная и в то же время такая жалкая гибель всколыхнула общественное сознание, — писал критик П. Медведев в 1926 г… — Оказалось необходимым понять и уяснить эту развязку большой и сложной человеческой трагедии. Не столько творчество Есенина, сколько он сам оказался в центре внимания. В стихах его искали объяснения его жизненной драмы. Литературная личность поэта была заслонена его житейской биографией. Стихи поэта превратились в свидетельские показания, если не в последнее слово подсудимого».