Четверг 29 ноября 1951 года. На почтамте в Эй-струпе (Нижняя Саксония) очень оживленно. У окошка — 19-летняя Маргарет Грюнкле, посыльная с мармеладной фабрики Гебберт и К⁰. Почтовый служащий передает ей корреспонденцию для фирмы и обращает ее внимание на посылку в форме цилиндра, которую доставили накануне скорым поездом из Бремена. Вообще-то посылку следовало сразу же отнести адресату, господину Майнцу, но было уже довольно поздно, и на почте решили подождать до утра. Господин Майнц, компаньон мармеладной фабрики, вероятно, не будет в большой претензии из-за этой задержки.

Маргарет Грюнкле берет почту, с любопытством осматривает посылку и заверяет, что маленькая задержка действительно не имеет значения.

«Только сразу же отдайте это шефу», — напоминает служащий.

Ответить Маргарет уже не успевает. Страшный взрыв раздается в зале почтамта. Со звоном вылетают стекла, вверх взвивается столб пламени, начинается неописуемая паника. Маргарет Грюнкле мертва.

В то самое время, когда на почтамте взорвалась адская машина, всего в 100 метрах от него у шлагбаума остановился черный «Адлер триумф юниор», в котором сидели молодой человек и девушка. Они ждали, пока поднимут шлагбаум. Мимо шел прохожий, и молодой человек, высунувшись из машины, спросил: «Здорово рвануло! Кто-нибудь пострадал?»

Прохожий ничего не знал, но машина и люди в ней показались ему подозрительными. На всякий случай он запомнил номер FB214426 и немедленно сообщил его полиции.

Уголовная полиция города Ферден тотчас объявила розыск «Адлера». В полдень информационное агентство ФРГ (ДПА) распространило сообщение, что на почтамте Эйструпа было совершено преступление с применением взрывчатого вещества, очевидно, с целью ограбления почтамта. Одновременно было передано описание машины и ее пассажиров и призыв к населению всемерно содействовать розыску преступников.

Как раз в этот момент владелец автобазы в Фердене Антон Хеинг недоверчиво разглядывал картонный цилиндр, который ему доставили с утренней почтой. На посылке было написано: «Открыть лично адресату», поэтому ее положили на письменный стол Хеинга, не распаковывая.

Хеинг осторожно прйоткрыл крышку, как позже установили эксперты, ровно на 23,5 миллиметра. Но подумав, что кто-то из знакомых решил подшутить над ним и это просто какой-то розыгрыш, не стал открывать посылку, а велел унести ее в подвал.

Если бы Хеинг был чуть менее осторожен и приоткрыл крышку еще хотя бы на полтора миллиметра, его постигла бы та же участь, что и Маргарет Грюнкле. Адская машина, взрыватель которой был установлен на 25 миллиметров, неминуемо взорвалась бы. Таким образом, Хеинг был в буквальном смысле на волосок от гибели.

К сожалению, главный редактор газеты «Бремер нахрихтен» Адольф Вольфард был не так осторожен. 29 ноября он сидел в своем бременском бюро напротив редактора отдела фельетонов Вина. Было ровно 13 часов 10 минут, когда Вольфард взял в руки продолговатую посылку в форме цилиндра. Посылка пришла с утренней почтой, но еще не была распечатана. Он внимательно изучил пометку «Открыть лично адресату» и стрелку, показывающую, с какой стороны следует открывать.

— Похоже, что там бутылка шнапса, — сказал Вин.

— Сейчас увидим, — отозвался Вольфард и сорвал крышку. В ту же секунду посылка с оглушительным треском взорвалась и иа нее вырвался метровый столб пламени. Грудь главного редактора была разорвана в клочья. Комната мгновенно заполнилась едким дымом, из окон вылетели все стекла, взрывом распахнуло дверь. Вина отшвырнуло ударной волной, но, к счастью, не ранило.

Растерявшиеся сотрудники типографии, в здании которой находилось бюро Вольфарда, в панике носились по коридорам. Повсюду слышались крики: «Врача!», «Полицию!», «Пожарных!». Перед домом быстро собралась толпа любопытных. Фоторепортер Леонард Куль из «Бремер нахрихтен» беспрерывно щелкал аппаратом, снимая место происшествия и свидетелей. Уже спустя 15 минут редакция «Бремер нахрихтен» срочно телеграфировала во все другие редакции газет ФРГ: «Внимание, адская машина в пути!»

Взрывы бомб вызвали среди населения настоящую эпидемию страха.

Растерялась и уголовная полиция. Это были первые преступления с применением бомб в ФРГ, и полиция не имела еще необходимого опыта расследования таких дел. Сложность задачи усугублялась ведомственными рамками. Эйструп и Ферден находились на территории, находящейся в ведении нижнесаксонской уголовной полиции, а покушением на Вольфарда занималась бременская полиция.

Было очевидно, что эти три преступления взаимосвязаны. Но какая служба должна возглавить расследование? В уголовной полиции ФРГ такие вопросы решались тяжело. Полиция Фердена, полагавшая, что она ближе всех к цели, не хотела разделять своего успеха ни с кем. 30 ноября к ним явились 24-летний студент Вольфганг Графе и его сокурсница Элеонора Базер из Баден-Бадена. Это они сидели в черном «Адлере» и спрашивали прохожего о взрыве. По радио они услышали, что их разыскивает полиция. Оба были тотчас арестованы. Машину конфисковали.

Но многочасовые допросы ничего не дали. Подозреваемые единодушно показали, что путешествовали по заданию одной фотофирмы. Совершенно случайно/ находясь проездом в Эйструпе, они услышали взрыв. Если бы шлагбаум не был закрыт как раз в этот момент, они бы ничего не заметили.

Их показания полностью подтвердились, и студентов пришло отпустить.

Неудача сделала ферденскую полицию более сговорчивой. Кроме того, к этому времени уже существовало Федеральное ведомство уголовной полиции и ряд соглашений, которые регулировали межрегиональное сотрудничество органов полиции. В тех случаях, когда речь шла о преследовании противников политики Аденауэра, межрегиональное сотрудничество и розыск действительно осуществлялись весьма успешно. А поскольку в деле со взрывами подозревались политические мотивы покушений, сотрудничество было достигнуто очень быстро.

Через несколько дней после взрывов в Фердене и Бремене была создана межрегиональная специальная комиссия, которая не только вела все расследование, но и в дополнение к необходимым исполнительным правам обладала широкими чрезвычайными полномочиями. В состав «специальной комиссии С» входили 60 человек, 16 из них составляли штаб. Ей подчинялись соответствующие подкомиссии в Бремене, Фердене и Эйструпе. Связь с ними обеспечивалась специальными телефонными линиями и через курьеров. Возглавлял «специальную комиссию С» шеф Ведомства уголовной полиции земли Нижняя Саксония, обер-регирунгсрат и советник уголовной полиции доктор Вальтер Цирпинс.

Цирпинс был именно тем человеком, который должен был возглавить «специальную комиссию С». Естественно, что в первую очередь он начал искать организаторов покушения среди противников Аденауэра, известных своими левыми взглядами. «Улики», которые комиссия собрала за 10 дней, заполнили десятки папок. В числе подозреваемых в причастности к совершению преступления оказалось и Общество германо-советской дружбы.

Сыщики из «комиссии С» заявили, что, опрашивая свидетелей в «Бремер нахрихтен», натолкнулись на человека, который якобы видел двух мужчин, сразу же после взрыва покидавших здание типографии с подозрительной поспешностью. При этом один из них воскликнул: «Рвануло? Теперь смываемся побыстрее. В 6 часов на Кантштрассе!» На Кантштрассе находилось помещение бременского Общества германо-советской дружбы. А поскольку это общество в глазах сыщиков было заведомо коммунистической организацией, а коммунисты, как известно, только и делают, что взрывают фабрикантов, главных редакторов и рассыльных, у полиции не было больше никаких сомнений. «Специальная комиссия С» немедленно произвела обыск всех помещений бюро Общества германо-советской дружбы и перерыла всю документацию в поисках улик, которые можно было бы использовать как повод для запрещения Коммунистической партии Германии. Запахло 1933 годом!

Но все старания полицейских были напрасны. Они не нашли ничего, на чем можно было хоть как-то соорудить обвинение. Промашка с Обществом германо-советской дружбы была не единственной. Длительное время комиссия разрабатывала версию о двух мужчинах, выступавших в окрестностях Ганновера с докладами об атомной физике и опасностях, которые несет человечеству атомная бомба. В глазах Цирпинса они тоже были весьма подозрительны, но, в конце концов, и эту версию пришлось отбросить.

В целом специальной комиссии было предложено 700 версий, из которых до раскрытия преступления успели проверить лишь 300.

Само собой разумеется, что в столь близких ему по духу кругах старых и новых нацистов Цирпинс не утруждал себя поисками.

В числе подозреваемых был и 22-летний Зедерик Эрих фон Галац, проживавший в Дракенбурге под Нинбур-гом. Галац не имел определенного занятия. Его друзья полунасмешливо, полузавистливо называли его «граф» не только потому, что он любил пофрантить, но и потому, что он довольно часто сорил деньгами. Это был внебрачный сын одного венгерского аристократа. Древний род Галацев происходил из-под Будапешта. Среди потомков этого рода была и некая Элизабет, в замужестве Венклевиц. Она-το и произвела на свет в 1929 году Зедерика Эриха. Вскоре после своего рождения малыш начал вызывать некоторые сомнения у окружающих. Первым засомневался супруг его матери, дантист Курт Венклевиц из Шведта. Он быстро заметил, что продолжатель его рода, как ни странно, ничуть не похож на Венклевицев и вполне возможно, что сам господин Венклевиц не имел никакого отношения к появлению мальчугана на свет.

Палата ландгерихта по гражданским делам в Пренцлау 29 июня 1931 года удовлетворила иск об оспаривании отцовства и таким образом дантист Венклевиц, освободился от всех обязательств по отношению к ребенку.

Мать Эрика, уличенная в нарушении супружеской верности, была разведена с мужем и переехала в Дюссельдорф. В ее планах на будущую жизнь крошка Эрих был совершенно лишним, и она отдала его на воспитание супругам Кезе из Нинбурга. В свое время она пристроила туда же дочь Ингеборг, родившуюся в 1926 году.

В 1945 году Зедерик Э. (так он сам писал свое имя) немного поработал клерком у американцев во Франкфурте, потом помогал своему приемному отцу торговать торфом. В 1949 году он стал учеником-чертежником на фабрике Тиса в Нинбурге. Когда обнаружилось, что новый ученик выточил ключ и стал запускать руку в хранящиеся у шефа наличные деньги, он получил хорошую взбучку, а заодно и свои документы, и был выставлен за дверь.

Зедерик отплатил шефу тем, что угнал его «Мерседес-170» и врезался на нем в дерево. Потерпев неудачу на поприще ученика, Галац навсегда распростился с наемным трудом и занялся торговлей металлоломом. Предприятие процветало, поскольку Галац проявлял немало ловкости в кражах металла и электромоторов.

В то время кража цветного металла была чрезвычайно доходным делом. Старьевщики не задавали лишних вопросов о происхождении лома. Перепродавая его, они ежемесячно без особых хлопот получали от 4 до 5 тысяч марок чистой прибыли, поэтому они охотно платили за килограмм свинца 60—70 пфеннигов, за медь — от 1 марки 10 пфеннигов до 1 марки 20 пфеннигов, а за бронзу до 1 марки 40 пфеннигов. Неудивительно, что именно этот вид воровства расцветал пышным цветом. В одном только округе Кельн с января по октябрь 1948 года было зарегистрировано 400 краж телефонного кабеля. Большинство из них так и не были раскрыты.

Галац тоже воровал кабель от железнодорожных сигнальных устройств, электромоторы и вообще все, что можно было выгодно продать. В среднем он зарабатывал на этом около 700 марок в месяц чистыми и к тому же ни разу не попался. Для всех он был маклером бременской фирмы Люссен по производству гравия. Его приемный отец, работал в фирме мастером-взрывником и занимал со своей семьей барак в небольшом лесу под Дракенбургом. Конечно, родителям Галац, не мог плести небылицы о своей маклерской деятельности, и, чтобы как-то объяснить свои доходы, он делал вид, что серьезно занимается торговлей ломом и, кроме того, говорил, что имеет богатую подружку...

Вообще этот субъект вечно носился с какими-то необыкновенными планами. Однажды он решил стать журналистом и спешно накропал с полдюжины репортажей. Чтобы побыстрее прославиться на этом поприще, он недолго думая устроил ловушку для автомобилей на шоссе Ганновер-Бремен и собирался делать фоторепортажи о спровоцированных им самим несчастных случаях. Он буквально бредил американским мультимиллионером Генри Фордом и ФБР и в 1951 году основал американский клуб культуры. Перед этим он создал Шахматный клуб в одном из кафе Нинбурга. Своей подруге он рассказывал душещипательные истории из тех времен, когда он «мыл тарелки» в США и заверял ее, что в скором времени откроет магазин грампластинок в Нинбурге. Да, этот «граф» фон Галац, которого в Нинбурге и его окрестностях знал почти каждый, был весьма своеобразный тип.

Ясно, что через своего приемного отца он мог доставать взрывчатку. Поэтому в «специальную комиссию С» поступил ряд сигналов о Галаце. Утверждалось даже, что описание личности предполагаемого преступника, которое полиция составила на основании показаний ряда свидетелей, совпадает с приметами Галаца. Уголовная полиция разыскала на почтамте в Нинбурге и на одном бременском почтамте несколько человек, которые виде^ ли, как какой-то мужчина сдавал посылки в форме цилиндра. А ведь именно из Бремена пришли посылки на имя Майнца и Хеинга.

Между тем пресса не бездействовала. Газета «Бремер нахрихтен» начала на свой страх и риск собственный розыск преступника. С этой целью в редакции был создан специальный штаб. Спустя пять дней после взрывов бомб, 4 декабря, журналисты выехали в Ферден. Там они разыскали некоего Шлазиуса, который чисто случайно хорошо запомнил человек, отправившего роковую посылку Вольфарду. Шлазиус дал журналистам великолепный совет. По его словам, в Риде жил один крестьянин, который был очень похож на предполагаемого преступника. Правда, тот крестьянин был постарше, и лицо у него не такое «городское».

Художники из «Бремер нахрихтен» нашли этого крестьянина и сделали его портрет. Эскиз портрета подправили с помощью Шлазиуса и трех других свидетелей и решили опубликовать на следующий день, то есть 5 декабря 1951 года, на первой странице газеты вместе с подробным описанием личности преступника. Но тут засомневалась «специальная комиссия С». На 5 декабря были назначены похороны главного редактора Воль-фарда. Полиция собиралась проследить за ними, следуя старому суеверию, что убийцу тянет на похороны жертвы. Теперь возникло опасение, что преступник может увидеть утром свой портрет в газете и это спугнет его.

Правда, в это время уголовная полиция еще никого конкретно не подозревала и остается неясным, как, собственно, она хотела узнать преступника в массе людей на кладбище. А впрочем, какое значение имеют разумные аргументы, когда у полицейских есть готовое мнение!

Казалось, суеверные сыщики были правы. На кладбище появился человек, одетый точно так же, как отправитель посылки в Нинбурге и Бремене. Но когда полицейские ликуя скрутили его, выяснилось, что их разыграл какой-то журналист, который устроил этот маскарад, чтобы проверить бдительность уголовной полиции.

6 декабря были опубликованы портрет преступника и объявление о его розыске с указанием примет. Главный редактор нинбургской окружной газеты «Гарке» Прюс-нер, просматривая ежедневную прессу, увидел портрет и бросился к телефону.

Так «специальная комиссия С» узнала, что разыскиваемый ею преступник не кто иной, как Зедерик Э. фон Галац.

7 декабря Галац и его подруга были арестованы в Нин-бурге и привезены «для снятия допроса» на штаб-квартиру Цирпинса в Бремене. В бараке семьи Кезе в Дра-кенбурге произвели обыск. Во время обыска полиция обнаружила машинописный текст, в котором буква «р» была пропечатана с тем же дефектом, что и в адресе посылки с бомбой, полученной Хеингом.

У самого Галаца не было пишущей машинки, а на чьей печатался текст, он не говорил. Но самое главное, этот страстный поклонник Форда и ФБР никак не вписывался в ту политическую картину организации покушений, которую уже составила себе комиссия, настроенная исключительно на «разоблачение» левых сил. Поэтому Галац был в тот же вечер по личному указанию Цирпинса отпущен на свободу. Вполне допустимо, «что Галац только пользовался пишущей машинкой преступника, но сам не совершал преступления». Так объяснил впоследствии свое решение известный «демократ» Цирпинс.

А поскольку Галац не был ни членом Общества германо-советской дружбы, ни сторонником какой-либо антифашистской организации, а, скорее, совсем наоборот, — то этот вывод в глазах деятелей типа Цирпинса был вполне логичным.

Но Зедерик фон Галац недолго наслаждался свободой. К мнению главного редактора газеты «Гарке» за короткое время присоединилось так много людей, что это смутило даже комиссию Цирпинса. Так, например, владелец одного магазина из Нинбурга заявил, что Галац неоднократно пользовался его пишущей машинкой «Урания». Незадолго до покушений ученик в его магазине даже видел, что Галац печатал адреса для посылок. Тем временем эксперты установили, что адреса на посылках, скорее всего печатались на «Урании». Когда взяли пробный оттиск шрифта пишущей машинки владельца магазина и сравнили его с адресами на посылках и текстом, найденным у Галаца, выяснилось, что не только «р», но и другие буквы имеют одинаковые особенности. Таким образом, не оставалось никаких сомнений.

Нашлись и свидетели, которые знали, что Галац и раньше, например в новогоднюю ночь 1949—1950 годов, взрывал патроны.

Пятеро детей видели, как «граф» уезжал во второй половине дня 28 ноября 1951 года, то есть накануне покушений, поездом в Бремен. В этот день как раз после обеда на почте в Бремене были приняты посылки Майнцу и Хеингу.

И наконец, почтовый служащий из Нинбурга готов был присягнуть, что Галац, которого он опознал по фотографии, спрашивал его, что надо сделать, чтобы посылка была вручена лично адресату и не попала в другие руки.

«Специальной комиссии» не оставалось ничего другого, как 10 декабря вновь арестовать Галаца. Его опять привезли в Бремен и без допроса посадили в камеру.

На следующий вечер около 21 часа Галаца привели в комнату № 350 бременского полицейского управления.

Допрашивали его два советника уголовной полиции, старший инспектор уголовной полиции и два обер-прокурора. Поставленный на середину комнаты под яркий свет ламп, Галац не обнаружил ни малейшего волнения и в течение нескольких часов парировал вопросы и обвинения. Только когда ему предъявили пишущую машинку «Урания», хладнокровие изменило ему. И все же потребовалось еще немало часов непрерывных допросов, во время которых полиции приходилось прибегать то к лести, то к угрозам, прежде чем, наконец, 14 декабря около трех часов утра преступник сознался во всем.

На суде Галац сообщил, что взрывы бомб должны были подготовить почву для шантажа состоятельных людей. Достаточно было пары смертельных случаев, чтобы потом одна лишь угроза покушения заставила людей раскошеливаться.

Галац считал себя «пасынком судьбы» и страстно желал «когда-нибудь пробиться наверх». Суд не очень верил в этот мотив деяния и пытался откопать какие-то скрытые политические причины. В конце концов суд постановил, что Галац был движим манией величия, и весной 1952 года приговорил его к пожизненному тюремному заключению.

Предполагают, что сведения о политических противниках и оппозиционно настроенных гражданах, разнюханные специальной комиссией во время следствия, были предоставлены в распоряжение «ведомств по охране конституции», то есть тайной политической службе ФРГ. Зедерик Э. фон Галац отбыл 22 года в тюрьме Целле. В начале ноября 1974 года он был амнистирован премьер-министром Нижней Саксонии в связи с болезнью и досрочно освобожден. У него обнаружили мозговую опухоль величиной с кулак.

За это время у Галаца с его бомбами нашлись десятки последователей в ФРГ. По сравнению с их скрупулезно спланированными, точно выполненными и до малейших деталей продуманными террористическими актами Галац был просто жалким дилетантом. Да и специальные подразделения полиции, которые сегодня занимаются терроризмом, нельзя сравнить с доморощенной комиссией Цирпинса и ее дедовскими методами.

(Г. Файкс. Полиция возвращается. — М., 1983)