САДИСТ
1913 год. Москва содрогнулась от серии страшных преступлений. С жуткой регулярностью в полторы-две недели совершались убийства с целью ограбления. Прежде чем покончить с жертвами, злодеи подвергали их изощренным пыткам. Вид трупов, по словам очевидцев, леденил кровь: поломанные кости, вырезанные груди женщин, выколотые глаза...
Все усилия полиции оставались тщетными. Убийцы продолжали гулять на свободе.
Даже спустя годы видавшие виды полицейские не могли без содрогания вспоминать о том зрелище, которое предстало пред ними.
В сенях под самый потолок были вбиты толстенные крюки для хозяйственных нужд. Теперь на них висели вниз головами раздетые догола Наталья и купчиха. Из вертикально разрезанных животов садисты вытащили кишки и связали их — мать и дочь. Судя по разным признакам, все это было проделано с еще живыми людьми. Рты жертв были забиты паклей. Руки до костей перетянуты стальной проволокой. Глаза дико вытаращены, на лицах застыл ужас смерти и нечеловеческих мук.
Грабители вытащили из дома все, что представляло цену и что можно было уволочь.
Полицмейстер Егоров, выпускник юридического факультета, задумчиво пощипывал бородку:
— Думаю, за все 700 лет существования нашего городка такого еще не случалось. Преступники — гости залетные. В Москве уже было недавно нечто подобное. Оцепить пространство на сто саженей вокруг дома, никого не пускать сюда!
Через пять минут Егоров разговаривал по телефону с Москвой.
— Мне начальника сыскной полиции господина Кошко.
— Дел по горло, но положение серьезное. С ближайшим поездом выезжаю к вам. Пока что выявите подозрительных лиц, недавно приехавших в Коломну. Коль скоро такие окажутся, подвергните их задержанию.
Прямо со станции сыщики отправились к месту происшествия. Вокруг оцепления собралась толпа любопытных. Мать и дочь Яковлевых любили за доброту и теперь искренне горевали о них.
Здравия желаю, ваше превосходительство! У нас чрезвычайное происшествие...
Внимательно, не перебивая, выслушал Кошко донесение Егорова. Вздохнул:
Фотограф произвел съемку аппаратом Бертельона — новейшее достижение техники. Кроме исключительной четкости изображения, аппарат давал важные для следствия точные размеры предметов.
Ирошников определил, что смерть наступила между одиннадцатью вечера и часом ночи. Будучи человеком энциклопедических знаний и мастером на все руки, Юрий Павлович сделал гипсовые слепки следов, оставленных преступниками возле дома. Он же высказал предположение:
— Судя по глубоким отпечаткам колес на сырой земле, убийцы подогнали коляску близко к ограде дома. Но когда грузили награбленное, растеряли кое-что из похищенного и в темноте не заметили этого.
Полицмейстер доложил:
— Ваше превосходительство, я арестовал одного подозрительного типа. Третий день пьянствует на постоялом дворе, похваляется: «Я, дескать, известный московский доктор...» Но больше он похож на темную личность...
Вместе с Ирошниковым Кошко отправился в участок. Едва ввели задержанного, как тот уже с порога начал истерично кричать:
— Господин генерал, прикажите отпустить невиновного человека. Потому как я интеллигент и доктор. Моя фамилия Федотов. Имею жительство в Николо-Песко-вском переулке в доме нумер восемь. Это владение полковницы Карачаровой. В Коломне проездом... У меня есть паспорт!
Кошко подмигнул Ирошникову. Тот произнес несколько слов на латинском языке, знание основ которого было для врачей обязательным.
Арестованный гордо вскинул голову:
— Я русский человек и принципиально не желаю говорить с вами по-французски.
Кошко не удержал улыбку-первый раз за день. Вскоре он без труда выяснил, что это бывший ротный фельдшер, выдающий себя за «столичного медика». В минувшую ночь он играл в карты и потом крепко напился. Владелец постоялого двора утверждал, что «доктор» никуда не отлучался минувшей ночью.
Генерал в присутствии Федотова сказал:
— Освободите, пожалуй, это светило медицины. Нам сейчас недосуг заниматься мелкими аферистами.
— Душевно вам признателен, век не забуду, — искренне обрадовался узник.
С вечерним рязанским поездом московские гости убыли восвояси.
Убийцы, подобно бесплотным теням, ускользали от возмездия.
СКАЛЬПЫ
На следующий день кабинет Кошко был заполнен чинами полиции и жандармерии. Обсуждали план взаимных действий по выявлению банды садистов. Совещание почтил собственным присутствием командующий Московским военным округом генерал Павел Адамович Плеве.
Он внушительно произнес:
— Сегодня утром мне протелефонировал сам Николай Александрович. До императора докатились вопли народные. Людей волнует, что убийцы все еще на свободе. Император просил меня оказать вам необходимую помощь. Аркадий Францевич. Все ли меры приняты?
— Уже после убийств в подмосковном селе Богородском была поставлена на ноги вся полиция.
— Что там произошло?
— Жертвы — две безобидные старушки, проживавшие в небольшом церковном домике. Одна — вдова местного священника, другая — ее слепая сестра. Убийцы, видимо, хитростью или силой проникли к ним в дом. Преступники забили старушкам рты паклей. Обнажив их, давили дверями пальцы, выдергивали зубы и ногти. Затем срезали груди и скальцы, жгли пятки.
— Фу, какой ужас! — Плеве аж передернуло.
— Увы, этот перечень злодеяний я могу продолжить. Что стоит лишь убийство графини Д. и ее жениха — крупного банковского деятеля! Они гуляли в Царицыно. Поймав их, бандиты, следуя своей манере, раздели донага. Мужчине отрезали причинное место, а молодой графине сделали такое, что язык отказывается произносить вслух.
Мы опросили воров и мошенников, зарегистрированных в нашей картотеке. Обыскали все обычные места скупки краденого. Десятки наших агентов и осведомителей проводят дни и ночи в притонах и кабаках. — И Кош-ко грустно подытожил: — Да, мы сбились с ног, но толку от этого мало.
Плеве произнес:
— Царь прав: нам следует объединить усилия. Империя для нас единая, вот и заботы мы обязаны делить вместе. Это закон для цивилизованного государства. Аркадий Францевич, если понадобятся войска для оцепления и облав, обещаю вам содействие.
...Не ведали генералы, что судьба скоро пошлет им шанс!
Незадолго до убийства в Коломне садисты закололи коммерсанта Белостоцкого, а ехавшего с ним племянника Евгения тяжело ранили. Врачи выходили молодого человека и разрешили полицейским побеседовать с пострадавшим.
Кошко приехал в клинику. Евгений оказался рослым, физически сильным человеком, что и помогло ему выжить после тяжелого ранения в область шеи.
Молодой человек смущенно произнес:
— Так хочется быть полезным следствию, но я почти ничего не знаю. В тот злополучный день мой дядя получал в банке крупную сумму денег для расчета с рабочими, а также процентные бумаги. Меня он пригласил для охраны. Я прихватил с собой револьвер. Мне показалось, что за нами следит болтавшийся без дела возле кассы человек.
— Как он выглядел?
— Красивое лицо — такой, знаете, жгучий брюнет. Женщинам нравятся такие мужчины. Он все время подкручивал (видимо, от волнения) небольшие, колечками усы. Роста высокого. Когда я пристально взглянул на незнакомца, он пошел прочь вихляющей, с развальцем походкой. Завершив банковские операции, мы сели в свой кабриолет. Лошадью я правил сам.
Мы миновали Дорогомиловскую заставу. Начались пустыри. Кругом ни души. Лишь какая-то бричка, набитая людьми, обогнала нас.
Мы проехали еще саженей двести. Начались густые заросли орешника. Вдруг, свернув на повороте, я едва не врезался в ту самую бричку, что обогнала нас. Она перегораживала дорогу. Как нарочно, вдоль дороги глубокая канава, не объехать.
К нам подскочили пять человек. В старшем я узнал того господина, что вертелся возле нас в банке. Он командует:
«Ну-ка, вылезайте! Приехали».
Я был спокоен. В боковом кармане сюртука лежал револьвер. Стрелок я хороший. Шести пуль для пятерых, думаю, хватит. С земли стрелять удобней, чем с запряженной рессорной коляски. Я кивнул дяде:
«Слезаем!»
Он первым опустился на землю. И в тот же миг стоявший рядом бандит молниеносным ударом поразил дядю ножом в шею. Другой, невысокий, щупленький, бросился на меня. В его руке блеснул узкий кинжал. Я, еще не успев хорошо опуститься на землю, точно прострелил ему правую руку. Кинжал упал на землю. Щуплый громко вскрикнул: «Ох, черти!»
Я вскинул револьвер на главаря, но в этот момент меня сзади кто-то ударил ножом. Обливаясь кровью, я упал, но сознания не потерял. К сожалению, во время падения я выронил револьвер. Главарь поднял его и укоризненно сказал тщедушному:
«Эх ты, Пиво! И садануть-то как следует не умел. Ну да ладно! Жмуриков раздеть! Где их саквояж? Возьмите саквояж из коляски да уберите ее с дороги».
После этого главарь подошел к дяде. Он с явным наслаждением запустил нож в глаз, потом в другой, с любопытством разглядывая изуродованное лицо своей жертвы. Один из бандитов уже начал раздевать меня, стягивая брюки и исподнее. Главарь шагнул ко мне, держа наготове окровавленный нож. Вдруг он остановился, прислушался:
«Чу, несет кого-то сюда нелегкая. Их, кажись, много. Быстро сматываемся!»
Нахлестывая лошадей, они стремительно укатили прочь.
Я все более слабел от потери крови. Казалось, что уже вечность лежу на этой проклятой дороге. Наконец какие-то люди подняли меня, отвезли в больницу.
— Вы сказали, что бандита зовут Пиво? Это уже зацепка... Кошко в тот же день сделал запросы в сыскные отделения различных городов империи, но отовсюду получил ответ: «Преступника, зарегистрированного под кличкой Пиво, не значится».
Но генерал понял: эта ниточка должна рано или поздно привести в бандитский стан.
Шайка продолжала безнаказанно орудовать. Так был дерзко среди белого дня в центре города убит и ограблен главарь целого синдиката тряпичников. Приемы были прежние, но свидетели утверждали: нападавших не пять человек, как прежде, а лишь четверо.
Ирошников в присутствии Кошко высказал предположение:
— Логично предположить, что бандит, получивший пулю в руку от Белостоцкого-младшего, стал профессионально непригоден.
— Верно! Тогда следует дать объявление в газеты. Займитесь этим, Юрий Павлович!
На следующий день многие газеты поместили на видных местах обращение: «Господа доктора! Уже длительное время жителей Москвы и губернии терроризирует банда убийц-садистов. Вы очень поможете полиции, если сообщите: не обращался ли к вам в течение двух последних месяцев за помощью субъект субтильного сложения, неинтеллигентного вида, с пораненной кистью правой руки».
По этому же поводу были направлены запросы во все земские и частные больницы. Однако утешительных ответов не последовало!
И вдруг однажды дежурный офицер доложил Кошко:
— Звонили из Бутырского тюремного замка. Там находится за незаконный аборт, закончившийся смертью пациентки, некий фельдшер Федотов. Он настоятельно просит встречи с вами.
— Доставить заключенного ко мне!
Вскоре прибыла тюремная карета. Вновь перед полицейским предстал «знаменитый московский доктор». У него был самый несчастный вид.
— Господин начальник, вляпался я в плохую историю!
— вздохнул Федотов. — Но вам я готов сообщить кое-что такое, что весьма интересно... Обещайте, что и вы мне малость поможете.
— Докладывай! Сначала я должен тебя послушать...
— Незадолго до моего ареста попала мне в руки газета, там ваше обращение к врачам. Так вот... Месяца пол-тора-два назад ко мне прищел человек, у которого начиналась гангрена. У него была прострелена кисть и так запущена, что спасти ее не было никакой возможности. Я ему кисть отрезал. Все его приметы совпадают, как вы их распубликовали.
— Где живет этот человек?
— Хрен его знает. Мне он назвался Французовым. Сказал: «Руку я поранил на пивном заводе, где прежде работал».
Кошка осенило: вот откуда кличка Пиво! Да и за Дорогомиловской заставой, где убили Белостоцкого, есть как раз большой пивоваренный завод!
— За мой труд этот мужик дал мне купон с тысячерублевой ренты. Он у меня дома лежит.
Далее события развивались стремительно!
Лихой шофер Ованес Ованесов повез генерала на пивоваренный завод. Кошко сразу обратился в контору, и ему повезло:
— Имелся среди рабочих человек по фамилии Французов? Конторщик твердо ответил:
— Нет, такого не было!
Генерала такой ответ поверг в отчаяние. Но делать нечего, хотел уже уйти, как вдруг шустрый конторский мальчишка произнес:
— А вот если не с фамилией, а с кликухой такой — вам это не нужно? У нас на браге работал мужик по фамилии Фортунатов, а звали его все Колька-Француз.
— Почему его так прозывали?
Конторщик обрадовался:
— Как же, такой у нас в списках значится: «Фортунатов Николай Абросимович, 1888 года рождения, уроженец деревни Салтыковка Московской губернии...»
В тот же вечер отряд полицейских, возглавляемый самим генералом, прибыл в Салтыковку. Родители Фортунатова встретили гостей с явной злобой, ответив «Колька здеся давно не был. Почитай, цельный год». Но произвели обыск и нашли платья купчихи Яковлевой из Коломны, серебряный портсигар Белостоцкого и многое другое.
Родителей за укрывательство арестовали. В камеру к старухе была посажена ловкая «наседка» — агент Кошко. При ее «освобождении» после совместного недельного сидения в камере старуха приказала:
— Ты, милка, топай в Марьину рощу. Там возле Лазаревского кладбища хибарка приютилась, крыша у ей еще съехала малость. Там живет Танька-Лошадь — красавица девка! Это моего Кольки полюбовница. Ты скажи ей, пусть притащит жратвы.
Агент все в точности исполнила. Старуха получила от Таньки сала и сахара, а полицейские после трех дней слежки схватили Кольку в объятиях Таньки-Лошади.
САШКА-СЕМИНАРИСТ
Колька, всхлипывая, размазывая сопли по морде, назвал адреса сообщников и добавил:
— Теперь Сашка-Семинарист меня убьет.
Этот Сашка и был главарем шайки. Он был единственным, чей адрес Колька не знал. Всех остальных участников кровавых пиров в тот же день арестовали: слесаря пивоваренного завода, брата Кольки, и еще какого-то 16-летнего ученика мясника.
При обысках обнаружили множество вещей с убитых и похищенные ценности.
Все бандиты с ужасом говорили о своем главаре. Задумывая преступления, он не столько думал о деньгах, сколько о возможности истязать жертвы. Так, мать и дочь Яковлевых в Коломне этот Сашка-Семинарист собственноручно мучил более четырех часов.
Добычу они делили, собравшись где-нибудь на пустыре. Главарь тут же назначал время следующей встречи и самолично намечал жертву. Дисциплина в банде была железная. Когда однажды один из ее участников отказался участвовать в убийствах, Сашка перерезал ему горло, отрезал уши и нос. Другой раз он прострелил строптивому сообщнику грудь.
— Когда жертва не могла оказать сопротивления, Сашка никому не позволял ее убивать — для себя оставлял — рассказывали бандиты. — Любил детство вспоминать, как он беременным кошкам и собакам животы вспарывал...
— Где его можно поймать?
— В меняльной лавке на Ильинке! Он завсегда там сдает процентные бумаги. У нас расчет назначен как раз на субботу. Так что сегодня-завтра он туда непременно придет, — уверял каждый из бандитов. И добавлял: — Только Сашке не говорите, что это я вам про него сказал. Убьет! Впрочем, он и сам вам живым не дастся.
В тот же день Сашку арестовали. Был суд. Садиста, державшего в страхе всю Москву, приговорили к повешению. Но к 300-летию дома Романовых последовала амнистия. Сашке повезло — смерть ему заменили 20 годами каторги. Остальные участники банды получили по 13-15 лет.
Кто он был, этот Сашка? Сын городского головы одного из уездных городов Пензенской губернии. После гимназии поступил в семинарию (отсюда его кличка). Но за ним давно подмечали разные странности. Он любил до крови ущипнуть товарища или тайком стукнуть ногой кошку. Вышибли его из семинарии после того, как застали за жутким занятием: привязав к дереву собаку, он потрошил ей брюхо. Еще прежде удивлялись, что возле семинарии летает много искалеченных голубей. Невольно вспомнили о двух изувеченных телах местных жительниц, которых обнаружили недавно возле крепостных стен города.
Великий Октябрь освободил Сашку из тюрьмы. Пробил его час. Он подался в ЧК. Теперь он вновь подкручивал усы и творил зверства, не таясь от людей и закона. Но чем-то не угодил новым хозяевам ив 1920 году был ими расстрелян.
(В. Лавров. Кровавая плаха. — М., 1992)
