ДРАМА, КОТОРАЯ ПОТРЯСЛА МИР
БАНДИТЫ И ЗАЛОЖНИКИ
Заложники: ученики и классный руководитель четвертого «Г» класса средней школы № 42 города Орджоникидзе Северо-Осетинской АССР Наталия Владимировна Ефимова (Дзагоева), шофер автобуса Вахтанг Гвиниашвили.
БАНДА ЯШКИЯНЦА
Яшкиянц родился в 1950 году в Ташкенте. Отец его, Левон Александрович, уроженец города Шуша Нагорно-Карабахской автономной области, прожил достойную жизнь. Участник Великой Отечественной войны. В 1942 году был ранен на территории Северной Осетии, под Моздоком. Окончив ускоренный курс танкового училища, командовал танковым взводом. Во второй раз был ранен под Ригой. Третье ранение получил под Тильзитом. После войны — директор обувной фабрики в Ташкенте. Депутат Ташкентского городского Совета народных депутатов. Делегат девятого съезда Компартии Узбекистана. Был членом партии свыше пятидесяти лет. Умер в 1985 году. Мать, Наталья Павловна, живет в Ташкенте.
Родители прожили достойную жизнь. А вот сын пошел по скользкой дорожке. Человек от рождения не глупый, он мог бы добросовестным трудом обеспечить себе и семье приличную жизнь.
Мог, но не захотел. Иной путь к успеху манил его — легкий и быстрый. В 1967 году семнадцатилетний Павел Яшкиянц был осужден на два года лишения свободы за кражу. Освобожден в том же году по амнистии в связи с полувековым юбилеем Октябрьской революции. Не оценил гуманного акта общества. Несколько месяцев болтался без дела. На следующий год поднялся в криминальной квалификации на ступеньку выше и был осужден уже к четырем годам лишения свободы за грабеж. Отбыл срок наказания на этот раз от звонка до звонка.
Освободился в 1972 году, нигде не работал, продолжал совершенствование в уголовном ремесле. В том же году Яшкиянца судили в третий раз по статье 91-й Уголовного кодекса РСФСР — за разбой. Тогда ему дали десять лет. Итого к двадцати двум годам всего шестнадцать лет лишения свободы! Был освобожден условно досрочно в 1979 году.
В свою третью отсидку как будто бы взялся за ум. Во всяком случае, в уголовном деле попалось мне на глаза свидетельство об окончании Яшкиянцем в 1975 году восьми классов вечерней школы при исправительно-трудовом учреждении. Правда, документ не из образцовых. В нем одни тройки и только две четверки — по истории и географии.
Из акта судебной экспертизы: «Вспыльчив, неуравновешен. В местах лишения свободы вскрывал себе вену, пил ацетон, объявлял голодовку. Охладел к семейной жизни. Болезненное самолюбие. С пятнадцати лет употребляет наркотики. Первого декабря 1988 года дважды ввел себе в вену эфедрин. Любит приключенческие фильмы и фильмы ужасов. Не терпит замечаний и возражений. Мысль о бегстве за границу вынашивал в течение нескольких лет. Об этой подготовке говорит с бравадой. Свойственны позерство и рисовка. За границей хотел создать отличные условия для семьи, нанять для дочери гувернанток.
Следует считать вменяемым.»
Выйдя последний раз на свободу, Яшкиянц, кажется, сделал попытку жить по-людски. Приехал в город Бе-лореченск Краснодарского края, работал слесарем в автоколонне, одновременно учился на шофера. Вскоре сел за руль грузовой машины. К тому времени у цего уже была своя семья. В 1979 году он женился на девушке, у которой были не только замечательнее голубые глаза и имя — Наташа, но и трогательная фамилия — Танюшкина. В восьмидесятом Наташа родила Павлу первого сына. Его назвали в честь отца Павлушей. А еще через год родился и второй сын — Саша.
Яшкиянц продолжал употреблять наркотики. Работая на грузовой машине, он обслуживал а том числе и аптеку, и это «облегчало» ему жизнь наркомана. Начались скандалы в семье. Бросил молодую жену с двумя сыновьями-крошками и в конце восемьдесят третьего зарегистрировал брак с двадцатичетырехлетней Тамарой Фотаки. У них родилась дочь Ил ария. Но через два года и этот брак был расторгнут.
Действуя но известному принципу: с глаз долой, из сердца вон — Фотаки поменяла белореченскую квартиру на орджоникидзевскую, устроилась на работу на трикотажную фабрику. В восемьдесят шестом году в Орджоникидзе приехал и Яшкиянц. Поступил работать водителем в пассажирское автопредприятие № 1. Ему дали место в общежитии. Но вскоре он переехал жить к Тамаре на улицу имени Ноя Буачидзе, 219.
Вот его жизнь перед последним преступлением. Пройдет еще немного времени, и Яшкиянц начнет' обдумывать план террористической операции, подыскивать надежных, с его точки зрения, исполнителей.
Первым кандидатом в банду стал Владимир Муравлев. А что за жизнь за плечами у этого «супермена»?
Родился в 1962 году в городе Орджоникидзе. Отец его, Александр Иванович, заместитель директора молочного завода. Мать, Лариса Александровна, рабочая фабрики «Ацамаз». Сестра Ольга работает и учится заочно, вышла замуж, родила. Нормальная семья, каких тысячи и тысячи. Если б не сын, который не любил работать, но очень хотел,в то же время жить «красиво».
Окончил восемь классов. Дважды, в 1978 и 1980 годах, был судим за кражи. В 1981 году поступил работать электриком на завод железобетонных конструкций. Затем — служба в армии. Демобилизовавшись, устроился рабочим на завод «Магнит», но через четыре месяца уволился по собственному желанию. Работал электриком на заводе «Бином». Но и оттуда ушел через полтора года. Следующие четыре месяца числился токарем завода «Пневмооборудование». Уволился. Поступил в автошколу, получил права водителя второго класса. Четыре месяца работал водителем автобуса на пассажирском автопредприятии № 1, где и произошла «историческая» встреча двух будущих «единомышленников» — Яшкиянца и Муравлева. Правда, на время они расстались. Муравлев вернулся слесарем на завод «Бином», но через четыре месяца, в июле восемьдесят восьмого, вновь уволился и около пяти месяцев болтался без дела. Именно в это время он и сошелся близко с Яшкиянцем и приступил вместе с ним к осуществлению варварского замысла.
Из акта судебно-медицинской экспертизы: «Рос здоровым ребенком, но до четырех лет плохо говорил. Сейчас говорит по-русски и по-осетински. Учился плохо. Первый раз был осужден за кражу куртки в магазине. Второй раз — за угон автомашины. Спокойный, уравновешенный человек. Легко попадает под чужое влияние. Эпизодически курил анашу. Вводил в вену эфедрин, смешанный со столовым уксусом и марганцем. Считает себя неудачником. Часто думает о родителях и сестре. Хотел искать в Пакистане военнопленных «афганцев» и помогать им.
Следует считать вменяемым.»
Третьим кандидатом в банду стал Герман Вишняков. Он родился в 1966 году в Орджоникидзе. Отец — Лев Никитович, мать Анна Петровна. Два брата. Учился в средней школе № 18. После восьмого класса хотел поступить в кулинарное училище. Не смог: В другом, профессионально-техническом училище, приобрел профессию плиточника. Работал потом и слесарем вместе с отцом.
Службу в армии проходил в группе советских войск на территории Польши. Окончил школу военных поваров, получил удостоверение повара четвертого разряда. Сначала готовил пищу для солдат, а потом и в офицерской столовой.
После армии вместе с Муравлевым учился в автошколе. Получив права, устроился водителем на автотранспортное предприятие № 1. Автобус ему дали старый, разбитый. Едва ли не все время машина стояла на ремонте. Свободного времени было много. Чем же заполнял его Вишняков? Осенью и зимой восемьдесят седьмого Герман вместе с Муравлевым часто выезжали в Чечено-Ингушетию для сбора конопли и изготовления наркотиков. Весь 1988 год Вишняков практически не работал. Деньги были нужны, много денег. Но где их взять? Поэтому идея Яшкиянца о сказочно быстром обогащении ему также пришлась по душе.
Из акта судебно-медицинской экспертизы: «Мать не занималась детьми, пьянствовала. С 1980 года остался с отцом. Увлекался шахматами, светомузыкой. Следует считать вменяемым».
Четвертым в банде был Анастасов. Он родился в 1963 году в Семипалатинске, через два года вместе с родителями переехал в Орджоникидзе. Окончил восемь классов, потом в профессионально-техническом училище приобрел профессию электрика. Один год работал в дорожно-строительном управлении, потом — электриком на пассажирском автопредприятии № 1. Окончил курсы шоферов.
В восемьдесят втором-восемьдесят четвертом Владимир Анастасов служил в армии, в десантных войсках. Вернувшись, женился на женщине с ребенком, чем вызвал гнев родителей. Молодые супруги решили жить самостоятельно. Уехали в Семипалатинск. Жена Марина работала в столовой, Владимир — на заводе строительных материалов. Дали комнату в общежитии. Играл в заводском инструментальном ансамбле. Зарабатывал неплохо. Оба были вполне довольны жизнью. Но по настоянию тещи, которая скучала по внучке, возвратились в Орджоникидзе.
Анастасов устроился работать бетонщиком в строительную организацию. Марина работала на чулочной фабрике. Сняли квартиру. Жили бедно. Душу Анастасова все больше точил червь неудовлетворенности. А потребности росли. Он уже начал пробовать анашу. На нее тоже нужны были деньги. И немалые.
И этот парень тоже без сомнений примкнул к банде Яшкиянца.
Из акта судебно-медицинской экспертизы: «Посещал музыкальную школу сначала по классу фортепьяно, потом баяна. Научился играть на ударных. Работал маляром. В армии играл в ансамбле на ударных инструментах. Играл в ансамбле в Семипалатинске, имел побочные доходы. Работал, по его словам, добросовестно, но зарабатывал в Месяц по 80—100 рублей. Болел гонореей. Сожалеет о содеянном. В колонии готов работать с утра до вечера. Следует считать вменяемым».
Тофий Джафаров... Родился в 1960 году в городе Орджоникидзе. Мать — Вера Ивановна Коровина. Отец погиб в автомобильной катастрофе, когда Тофию было всего три года. В школе учился плохо. Дневную бросил, потом учился в вечерней, но и ее бросил. Книг, по его собственным словам, терпеть не может. Хотел выучиться на экскаваторщика. Тоже не хватило духу. Служил в армии. Демобилизовавшись, поменял много мест работы в поисках хорошего заработка. В 1981 году женился. В 1983 году родилась дочь. Выучился на шофера. Работал водителем автобуса на городском маршруте. В это время и познакомился с Яшкиянцем, Муравлевым, Вишняковым. В 1987 году бросил жену с двумя детьми. Жил в незарегистрированном браке с водителем трамвая Ларисой Марисовой. Пил. Начал интересоваться наркотиками. Джафаров поначалу без особых колебаний принял предложение Яшкиянца...
Из акта судебно-медицинской экспертизы: «В школе учился плохо. Был воспитанником оркестра при военном училище. Играл на валторне. С 1983 года по 1985 год сменил десять мест работы. Систематически употребляет алкоголь. В ответ на замечание жены мог избить ее. Жил одним днем. Не имел в жизни никакой цели. Общительный. Характер вспыльчивый, но отходчивый. Следует считать вменяемым».
В этом составе в октябре 1988 года банда приступила вплотную к разработке и осуществлению террористического акта особой дерзости.
«В АВТОБУСЕ ЗАЛОЖНИКИ... ДЕТИ...»
ПЕРВОЕ ДЕКАБРЯ, ЧЕТВЕРГ
Шестнадцать часов тридцать минут. К пятиэтажному зданию Северо-Осетинского обкома партии на юго-восточной окраине города Орджоникидзе подъехал белый, с темно-синей полосой автобус ЛA3-697 с государственным номерным знаком СЕЛ 04-04 и бортовым номером 426.
Он остановился не на улице Пушкинской, куда выходит фасад административного корпуса, а в переулке с южной стороны. Соседнее с обкомом четырехэтажное здание занимает в основном прокуратура республики, а небольшая часть — помещения для постоянно действующих курсов и гостиница. В глубине переулка фасадом на Пушкинскую стоит семиэтажный жилой дом.
К южному крылу дома примыкает детский сад. К нему ведет узкая асфальтированная дорога, начинающаяся прямо у подъезда гостиницы. Те родители, которые имеют личные автомашины, по этой дороге утром привозят, а вечером отвозят своих ребятишек из детсада.
Основная часть площади между этими тремя зданиями отведена под стоянку для машин. Здесь ежедневно с утра до позднего вечера стоят несколько, а то и десятки автомашин всевозможных марок: личные «Жигули», служебные «Волги», а зачастую и автобусы различных марок, привозящие или увозящие на экскурсии и на предприятия слушателей постоянных курсов, гостей, в том числе и зарубежных, останавливающихся в небольшой комфортабельной обкомовской гостинице.
Поэтому мало кто из случайных прохожих обратил внимание на JIA3-697, который зарулил в переулок и встал на проезжей части, почти напротив входа в гостиницу. Правда, внимательный глаз мог заметить: окна автобуса занавешены чем-то серым и плотным, вероятно, одеялами.
Коротенький зимний день клонился к вечеру. В автобусе, куда сумеречный свет проникал только через лобовое стекло, было темновато. Молодая женщина на переднем сидении, пристроив на коленях сумочку и сложенный в несколько раз плакат, взглянула в лицо стоящего перед ней худощавого мужчины.
— Что писать-то?
Мужчина, сжимающий в руках обрез, нервно вскрикнул:
— Я же сказал — ультиматум!
— Я... не знаю... как это...
— Еще учительница называется... И чему только ты их можешь научить?
Он ткнул обрезом в салонную темноту. На сиденьях автобуса по двое, по трое жались мальчики и девочки лет десяти. Глазенки их были испуганные, настороженные.
Поставив одну ногу на сиденье и склонившись над женщиной, человек с обрезом властно бросил через плечо:
—Пацаны! Наблюдение — вкруговую! А ты пиши. Бы-ы-стро! И начал диктовать:
— Группа вооруженных лиц захватила автобус с детьми... Сколько у тебя в классе пацанов?
— Вообще-то тридцать шесть. Но вот пятеро, к счастью, почему-то опоздали. Тридцать один...
— Да уж. Это точно. Некоторым мамашам повезло... Пиши: тридцать один человек. Дальше... И требуют высказать ультиматум. Для этих целей женщина вашего аппарата должна передать милицейскую рацию для контакта с нами. Рацию передать со стороны окна водителя. Вот и все. Теперь подпишись.
Женщина подписалась.
— Все?— Дай-ка сюда!
Мужчина с обрезом прочитал написанное. Потом обратился к другой женщине, сидевшей рядом и судорожно прижимавшей к груди девочку лет четырех.
— Ну-ка, Тома, теперь ты черкни два слова. Вот здесь. Крупно: «Умоляем, спасайте!» Та-а-к. Вот теперь порядок.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ СОРОК МИНУТ.
Человек с обрезом в руке сквозь ветровое стекло увидел красные «Жигули». С профессиональной наблюдательностью отметил про себя номер: СЕЖ 89-99. За рулем сидел Берко. Машина на тихой скорости ехала по скользкому асфальту. Как раз у ЛАЗа водитель должен сделать левый поворот.
— Пацаны! Быстро отвязать дверь! — приказал человек с обрезом.
Взяв в левую руку плакат, он выскочил на улицу и, прикрывая бумагой ствол, шагнул навстречу машине. Берко затормозил. Через мгновение произошло непредвиденное и нелепое. Над самым его ухом раздался выстрел. Несколько осколков разбитого ветрового стекла впились ему в лицо. В салоне сразу же запахло пороховой гарью. Рядом с ним на сиденье упало что-то белое, и он услышал:
— Передай это ментам поганым!
Семнадцать часов. Автобус с террористами и заложниками. Человек с обрезом, ведущий наблюдение за обстановкой, воскликнул:
— Менты! Приготовиться!
Милицейская машина остановилась неподалеку. Из нее торопливо вышел офицер и бегом взбежал по лестнице на крыльцо гостиницы. Там его ждали женщина и мужчина с перевязанной головой. Они были сильно возбуждены, энергично жестикулировали руками, показывая на автобус.
«Ну, вот и началось, — не то со страхом, не то с радостью подумал человек с обрезом. — Мент прискакал. Только бы не дуб, только бы не дуб попался!»
К обкому по звонку первым прибыл помощник начальника Ленинского райотдела милиции майор Михаил Та-зеевич Аркаев. Выслушав сбивчивый рассказ, он сразу же оценил обстановку и, расстегивая на ходу кобуру, бегом, прыгая через ступеньки, направился к автобусу.
«Спеши-спеши, мент проклятый — шептал человек с обрезом, кладя палец на курок. — Я тебя давно жду тут. Прямо соскучился!»
Автобус стоял темный и таинственный. Ни звука, ни шороха. Аркаев хотел открыть дверь, но на ней не оказалось ручек. Еще не зная, с кем имеет дело, он отнес это к обычной расхлябанности. «А, черт, вечно эти бесхозные машины! Куда ГАИ смотрит?»
Тогда попытался заглянуть внутрь салона. Но все окна были плотно занавешены.
— Эй, кто здесь есть? A-ну, открывайте! Милиция!
В это время водитель милицейской, машины Захаров, по собственной инициативе придя на помощь майору, попытался открыть дверь, просовывая в щель то ли отвертку, то ли гвоздь. В салоне раздался отборный мат:
— Немедленно отойти от двери! Буду стрелять!
Занавес над одним окошком приподнялся, и Аркаев увидел направленное на него дуло и нечеткие черты лица над ним.
— Кто вы такие, что хотите? ,
— Немедленно рацию! И не вздумайте сделать глупость — у нас полный автобус динамита. Разнесем вдребезги ваш обком. Из автобуса донесся испуганный крик ребенка:
— Дяденька, они с ружьями!
За Аркаевьш, буквально через три-четыре минуты, на место происшествия прибыла милицейская группа: заместитель министра внутренних дел Северной Осетии полковник Батагов, заместитель начальника Ленинского райотдела милиции майор Хуадонов, оперативный уполномоченный Акопян.
Хуадонов вслед за Аркаевьш попытался вступить в контакт с предполагаемыми нарушителями. Лучом карманного фонаря он искал какую-нибудь щель в окнах, чтобы заглянуть в салон. Ему казалось в высшей степени странным: произведя выстрел, преступник не скрылся, а вошел в автобус, который преспокойненько стоит не только рядом с обкомом — с прокуратурой! У потерпевшего Берко все лицо было в крови, но он сказал, что ничего страшного — просто царапина. Кто и почему стрелял в него, он, Берко, не знает. Тогда не псих ли какой? Это тем более опасно.
Окно открылось. В нем показалась голова с усами скобочкой и глазами навыкате. Человек молча направил на Хуадонова дуло.
— Ты, парень, не шути!
— Это ты, мент, не шути! Сказано — быстро рацию! А то...
И он слегка ткнул дулом в оконное стекло.
— Какую рацию? Зачем?
— Без разговоров! В автобусе заложники. Дети. В салоне бензин. Так что без шуток. Ну!
Батагов распорядился передать в автобус милицейскую рацию. Подходя во второй раз к автобусу, Хуадонов услышал плач детей.
— Дяденьки, не стреляйте, в автобусе бензин! Не стреляйте, дяденьки!
У майора сжалось сердце.
В боковом окне водителя стекло немного опустилось. Просунулась детская рука. Майор вложил в нее рацию. Рука исчезла.
Окно опять закрылось.
— Я принес вам рацию. Куда ее?
СЕМНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ.
С помощью рации установлена двухсторонняя связь правоохранительных органов с неизвестными, забаррикадировавшимися в автобусе.
Бататов: Алло, в автобусе, вы меня слышите?
Голос из автобуса: Да, я слышу.
— Кто вы такие, что хотите? Почему стреляли в человека?
— Моя фамилия Яшкиянц. Зовут Павлом. Три судимости. Последний раз за бандитизм. Десять лет. Устраивает, мент, моя биография? Теперь я буду спрашивать. Кто ты?
— Я — полковник, заместитель министра внутренних дел Северной Осетии Батагов. Устраивает?
— Вполне. Какими располагаешь полномочиями?
— В смысле?
— Так ты что, мент, еще ничего не понял? Тебе что, твои мусора не докладывали? У нас в автобусе заложники — тридцать детей, учительница и шофер. В обмен на них мы требуем...
Голос на несколько секунд смолк.
— ...Мы требуем самолет для вылета за границу, два миллиона денег в иностранной валюте и один миллион золотом. Это наш ультиматум. — Срок — сорок минут...
Как же дети оказались заложниками? После занятий четвертый «Г» вместе со своей учительницей Наталией Владимировной выехал общественным транспортом на экскурсию в республиканскую типографию: захотели посмотреть, как делаются книжки. Когда выходили из здания, к ним подошел мужчина и спросил: «Ребята, вы с Бама?» (Бамом жители Орджоникидзе называют отдаленный микрорайон города, где расположена сорок вторая средняя школа). «Да!» — хором ответили дети. «А мы ваши шефы. Вон наш автобус. Нам сказали, чтобы мы доставили вас в школу. Садитесь? Только тихо, не толкаться». «Ура-а-а!» — закричали дети и гурьбой ринулись в гостеприимно раскрытую дверь автобуса. С ними и учительница.
Дверь захлопнулась, и все они с этой минуты стали заложниками банды.
«ЯШКИЯНЦ НЕ ДУРАК...»
Какую сверхзадачу ставили перед собой в этом рейсе бандиты? Быть каждую минуту, каждое мгновение начеку; не дать возможности «мудрецам», «ментам», «кэгэбэшникам» осуществить свои планы — захватить автобус, перестрелять их «как куропаток». Что для этого нужно? Быть в форме, не расслабляться! Да это слово звучало чаще других: «Не расслабляйтесь, пацаны! Не расслабляйтесь!»
Форма поддерживалась не только усилием воли и внутренней «мобилизацией», но и с помощью наркотических средств. Яшкиянц заставлял учительницу делать уколы себе и другим членам банды. У бедной Наталии тряслись руки от страха. А Яшкиянц, получив «кайф» и, став вдруг необыкновенно добреньким, подтрунивал:
— А еще учительница. И чему вас только учат в ваших университетах? Не мандражь, Натаха, я тебя тоже научу ширяться. Не пробовала? Напра-а-сно, напра-а-сно... Ты знаешь, какой кайф? Раз попробуешь, за уши потом не оттащишь. Вот улетим с тобой в какую-нибудь восточную страну, там ты всему научишься. Там знают в этом толк! Или прямо сейчас начнем курс обучения? Добра этого хватит. Спасибо ментам — дали от пуза. Давай руку!
— Да вы что, Павел, ей-богу!
— Ха-ха-ха... Не бойся, дуреха, это сначала только страшно. А потом...
— Павел, да отстаньте вы от меня, ради бога, у меня же дети на руках... Вон девочка расплакалась.
— Иди утешь.
Но девочка не только не успокоилась, когда подошла к ней учительница и взяла ее на колени — ее начала бить дрожь.
— Эвелина! Эвелиночка! Ласточка моя, котеночек мой, что с тобой? Что с тобой? Ты испугалась чего-нибудь? Не пугайся. Ты видишь — все нормально. Еще немного, и нас отпустят домой.
— Я хочу к ма-а-а-ме.
— Потерпи немножко.
— Я бою-у-сь, я хочу к ма-а-ме.
— Павел, отпустите ребенка! Вы же видите, что с ней.
— Маленькая хитрунья!
— Какая хитрунья? Вы посмотрите, ее же всю колотит. Ну, успокойся, воробышек.
— Ладно. Я сейчас добрый. И я задолжал мусорам...
По условиям договора Яшкиянц обещал отдать за бывшего дружка Кривоносова десять заложников. После того, как Кривоносов отказался сесть в автобус, штаб, выполнивший ультиматум банды, требовал с Яшкиян-ца, чтобы он выполнил свое обещание, хотя бы частично. У «Коралла» он ответил категорическим отказом. Несговорчивость бывшего дружка пробудила в нем тогда агрессивность — состояние, в которое он впадает при всякой неудаче. Теперь, после приема наркотика, он «подобрел».
— Я задолжал мусорам, а Яшкиянц не фрайер, он привык отдавать долги... Вахтанг, тормозни-ка!
Шофер остановил автобус (это уже происходит по дороге в Минеральные Воды к аэропорту).
Яшкиянц посмотрел через ветровое стекло. Впереди идущая машина ГАИ выключила мигалку и фары. Он бросился через весь автобус к заднему стеклу. Приподнял одеяло.
Идущая следом машина ГАИ тоже остановилась, соблюдая дистанцию, указанную Яшкиянцем. Встала и кавалькада. У всех автомобилей был включен приглушенный ближний свет.
Это было впечатляющее зрелище. Светящаяся змейка уходила к самой линии горизонта. Яшкиянц усмехнулся со злорадством и гордостью: «Сто-сто пятьдесят машин. А то и больше! Вон какой эскорт провожает тебя, Паша! Как какого-нибудь главу государства! Кто же это? Неужели, все менты и кэгэбэшники? Наверное, и родители увязались. Да, конечно, и родители. Сотни людей, и у всех мысли обо мне. Бандит! Злодей! Куда везешь детей? Каждый готов разорвать меня на куски. А не сунется! Яшкиянц не дурак. Он все предусмотрел. Он диктует вам свою волю! Что хочу, то и делаю. Вот захочу сейчас — и отдам вам одного ребенка! Просто так! Берите, пока я добрый... Подброшу ментам пищу для размышления...»
Тем временем в машинах сопровождения, оборудованных радиопереговорными устройствами, раздалась команда:
— Внимание! Членам группы обеспечения сохранять спокойствие. Из машин не выходить! Вести наблюдение за автобусом. Сейчас мы выясним причину остановки.
Батагов:
— Павел, почему остановился автобус?
Яшкиянц:
— Шеф, хочу вернуть вам должок.
— Десять детей? Спасибо! Ты просто молодец?
— Десять... держи карман шире. Одну девочку.
— Но почему? Мы же договаривались о десяти.
— Десять в обмен на Кривоносова? За одного подонка десять детей? Берите одну, пока я добрый. А то и ее не получите.
— Хорошо, хорошо. Как это сделаем?
— Пусть ваш человек — один! — подойдет к автобусу с левой стороны. К окошку водителя. Только без глупостей! Без глупостей, говорю, полковник! И вы ее получите с рук на руки...
Шофер бережно передал девочку в руки Хуадонова. Нежно прижимая к груди трепещущее, словно у пойманного воробушка, тельце, Хуадонов бегом направился к штабной машине. Первой спасенной заложницей была Эвелина Чебакоури.
Двадцать три часа тридцать минут. Москва, Министерство иностранных дел СССР.
В одиннадцать часов ночи на квартире заместителя министра иностранных дел СССР Б. Н. Чаплина раздался телефонный звонок.
— Чаплин у телефона.
— Борис Николаевич, добрый вечер! Извините за поздний звонок. Дежурный. Эдуард Амвросиевич срочно приглашает вас в министерство.
— Выезжаю.
В приемной Чаплина встретил помощник министра Михаил Иванович Сорокин — как всегда собранный, аккуратный, немногословный. Причина, по которой вызвали заместителя, оказалась в самом деле экстраординарной!
— Борис Николаевич, — обратился к нему министр. — Надо сделать все возможное и невозможное, чтобы удовлетворить требование террористов и тем савдым спасти детей. О беде, в которую попали маленькие заложники и их учительница, знает Михаил Сергеевич Горбачев. Политбюро, правительство дают нам все необходимые полномочия для выполнения этой очень трудной задачи.
Автобус с детьми приближается сейчас к Минеральным Водам... Оттуда террористы предполагают вылететь в одну из стран Ближнега Востока... Впрочем, это пока предположительно. Обеспечением их вылета в указанные страны и займется группа под вашим руководством. Вся необходимая оперативная информация по делу — в Комитете госбезопасности у товарища Крючкова.
ОПЕРАЦИЯ «ГРОМ»
(ОР — оперативный работник, П — Павел)
ОР. Павел, я вас понял. Я хотел бы задать вам такой вопрос. Мы готовы удовлетворить все ваши требования. Но поверьте, нами руководит чувство беспокойства за детей. Могли бы вы тоже ответить гуманностью на наш акт и освободить детей?
П. Да, мы детей освободим только в том случае, если руководитель государства объявит во всеуслышанье и подпишет государственный документ о вручении нам этого и беспрепятственного... (не договорил). Ну, значит полностью хорошенько обдумать. Я лично первый выйду, если у меня в руках будет такой текст. И пойду. Пойду пешком. Или за свои деньги полечу. Тогда дети прямо здесь будут ваши. Но если этого не будет, значит обмен на границе. Конечно. Только на границе обмен. Я уже не говорю о том, чтобы куда-нибудь глубже и глубже, потом у вас возникнут проблемы детей возвращать. Это очень сложно. Для меня достаточна и граница. Есть , государства, которые нас примут? Вы мне так скажите.
ОР. Выразитесь, пожалуйста, поточнее: какие гарантии вы хотели бы иметь?
П. Нам никаких гарантий не нужно. Какие нам могут быть гарантии? Я не знаю, я не понимаю, какие мне нужны гарантии?
ОР. Если я вас правильно понял, мы готовы выполнить ваши требования и отпустить вас за рубеж беспрепятственно. Но при одном условии: освободить детей вы должны. Как вы к этому относитесь?
П. К этому неплохо относимся. Ваши гарантии?
ОР. Ну, в чем вы их видите? Эти гарантии?
П. Вы сами понимаете, что согласиться может один человек. Но группа... С этим тяжело к этому подойти. Я вам говорю: чем вас не устраивает то, что мы предлагаем? По-моему, все это очень просто. Другое осложнение. Сложнее будет другое.
ОР. Я вас понимаю. Вы говорите, что вы гарантируете произвести обмен детей на границе. Но представьте себе: самолет будет пересекать линию государственной границы в воздухе. Как практически вы мыслите это сделать?
П. Практически я представляю это произвести на земле. Не в воздухе, на земле.
ОР. Но вы реально себе представляете, что непосредственно на линии государственной границы аэропорта же нет для того, чтобы приземлился самолет!
П. В ближайшем аэропорту. Вы в любое государство можете доставить?
ОР. Мы хотели бы знать еще раз: куда бы вы хотели вылететь? Ваше пожелание в этом какое?
П. Любое иностранное государство, которое нас не выдаст. В нашей полной, так сказать, уверенности Пакистан, Израиль, ЮАР.
ОР. Вы уже несколько раз говорили о деньгах. Что вы имеете в виду? Какие деньги?
П. Конечно, мы будем искать где-то подданство, я не знаю.
ОР. Вы какие деньги имели в виду? Советские рубли или какие?
П. Советские рубли это здесь было бы прекрасно. А там они что? Бумажка.
ОР. Что вы хотите конкретно?
П. Нам нужна такая конъюнктура, чтобы она котировалась в этом государстве. Доллары. Стерлинги.
ОР. Доллары и стерлинги? Я вас правильно понял?
П. Так легче вам, конечно. Может быть, вам тяжело будет сумму собрать? Черт его знает.
ОР. Я повторяю ваш ответ. Значит, вас могут удовлетворить доллары и стерлинги. Правильно я понял?
ОР. О какой сумме идет речь?
П. Сейчас еще раз спрошу.
(Пауза)
П. Ну, тысяч по пятьсот на брата. Наверное, так.
ОР. А сколько вас, братьев-то? Столько человек? (Ответ неразборчив)
Вы слышите меня? Я задал вопрос, вы не ответили.
П. Я вам сказал еще в Орджоникидзе, вернее, не вам. Значит, миллион долларов, миллион фунтов стерлингов и миллион золотом. Золотом с пробами. Мы все это проверим. Вот так, вот. Как вы на это смотрите?
ОР. Миллион фунтов стерлингов и миллион золотом? Я вас правильно понял?
П. И миллион долларов.
(Оперативный работник просит еще раз повторить то, что он сказал. Яшкиянц повторяет сказанное и добавляет: «Русским золотом. Самым паршивым и самым дорогим!).
ОР. Я вас так понял: либо миллион долларов, либо миллион фунтов стерлингов, либо миллион золотом. Я вас правильно понял?
П. Совершенно вы меня не поняли? Все три — в одно! В одно место! Понимаете!
ОР. Вот в этот промежуток времени, пока мы с вами не общались, мы связались с Москвой. На правительственном уровне решен вопрос: можно лететь в Израиль, то есть вот это ваше условие мы выполнили.
П. Спасибо вам большое.
ОР. Но я еще раз прошу правильно понять: мы, как видите, ваши просьбы удовлетворяем, мы просим с большим пониманием отнестись и к нашим просьбам. Я еще раз повторяю, что мы готовы вручить вам сразу сумму денег в американских долларах, загрузить вас в самолет, вы сами загрузитесь в самолет, и самолет без посадки вылетит в Израиль. Но при одном непременном условии: дети будут оставлены здесь.
П. Взамен детей вы кого даете?
ОР. Взамен детей даем гарантии правительства. И экипаж тоже.
П. Причем экипаж? Этот экипаж — бойцы, первоклассные бойцы, я это прекрасно знаю. Они согласны на все, они согласны пожертвовать собой, в какой-то степени выполнить долг перед Родиной. Это я все понимаю. Спасибо вам, конечно, я знаю, что вы должны применить все, что можно. Но это... Я, например, совершенно не верю! Не верю и все! Такого не было никогда! Понимаете? Не было никогда! И не бывает такого!
ОР. Вот представьте себе, что не было, а сейчас решается вопрос впервые таким образом. То есть я еще раз подчеркиваю, что на самом высоком правительственном уровне все ваши практические требования удовлетворены.
П. (Требует вновь на борт заложников высокого ранга).
ОР. Я просил бы вас меня правильно понять. Вас и без того никто уничтожать не собирается. Ваше требование невыполнимо!
В пятнадцать часов пятьдесят минут ИЛ-76 Т с бортовым номером 76519 взлетел в аэропорту Минеральные Воды и взял курс на Тель-Авив.
Могучий лайнер, оставляя за собой дымный шлейф, круто уходил вверх, все уменьшаясь и уменьшаясь в размере. И, глядя ему вслед, о многом думалось и разное чувствовалось.
— Скатертью дорога! Лети в свой Израиль, негодяй! Будь ты проклят, бандит! Сколько горя ты принес нам!
Эти проклятия вслед Яшкиянцу посылали родители маленьких заложников, которые пережили черные часы своей жизни здесь, в Минеральных Водах.
С огромной радостью встретили известие об освобождении детей через несколько минут в Северной Осетии, а потом и во всей стране. Кровь не пролилась, дети живы!
Яшкиянц был в эти минуты в эйфории. Как ловко он все обтяпал! С одним ружьишком, с двумя патронами к нему подмял под себя громадную, могущественную государственную машину! Перед ним плясали ненавистные ему «менты» и «кэгэбэшники», к его услугам был любой самолет Аэрофлота. Эти фрайера в смокингах, эти «небожители» из МИДа выбирали ему страну так же, как он, Яшкиянц, выбирает на орджоникидзевском базаре арбуз. Перед ним открыли настежь кладовые Минфина: забирай, Павел, доллары, франки, гульдены, стерлинги, пробуй их на зуб, набивай мешки! Вот что значит голова! Всех перемудрил! Заживем, заживем, Павел, на Западе с миллионами-то... Да, да! Себе Яшкиянц возьмет миллион долларов. Пацанам — остальное. Они и этого не заслужили. Это его, его заслуга, Як-шиянца! Он все придумал, все рассчитал. Все возможные ходы просчитал заранее! Ни в чем не ошибся, молодец, Павел Яшкиянц...
Ю. Н. Ермилов (бортинженер):«Яшкиянц видит, что я настроен с ним благодушно и говорит: «Я хочу отблагодарить экипаж чисто по человечески. Поди страху-то натерпелись тоже?» Я говорю: «Конечно». Ушел. Несет пачку долларов. Сотнями штук, сто, не меньше. Потом пачку крон. И пачку франков. Все это в банковской упаковке. Дает мне. Я говорю: «Ну, что ж, спасибо». И открываю за креслом кармашки (есть у нас такие) и туда кладу эти деньги. И опять сижу. Он через пять минут подходит, видит, что я будто недоволен. «Слушай, может, я мало дал? Еще принесу». Я говорю: «Хватит, вот так в Тель-Авиве погуляем» (показываю ему большой палец). А сам думаю, куда я и с этими деньгами деваться буду. В таможне сдавать — целая проблема. Акт составлять и прочее.
Дальше летим. Он говорит: «А мы границу будем перелетать?» «Конечно, будем». «Грецию будем пролетать?» «Будем. Кипр будем пролетать». Он говорит: «Вообще-то в Греции можно было сесть, если бы там были черные полковники. А сейчас опасно». «Тебе нужно в Тель-Авив. Мы тебя везем в Тель-Авив».
Он вышел из кабины, больше не заходил. Операторы находились в грузовой кабине. Как только один из них идет к нам, бандит сопровождает его. То есть террористы не давали возможности, чтобы все операторы зашли к нам, несмотря на то, что они одни оставались в грузовом отсеке. Этого не допускали, ибо все знали: «ели бы такой вариант был, то последовала бы полная разгерметизация. Но там оставались наши операторы... Сходили к штурману, уточнили: да, действительно, летим в Тель-Авив. Дорогой нас наши испрашивали кодом о том, как дела, мы отвечали: «Нормально».
Мы были предупреждены, что нас в Тель-Авиве встретит консул. Заходим на посадку. Ночь. Темно. Сели. А там полоса таким бугром. Только на бугор-то заехали, а там стоит поперек машина. Типа топливозаправщика. Поперек полосы. Команда: «По тормозам!» Чуть-чуть в сторону сдали, и я двигатель убрал. Тишина. И фары со всех сторон. Ничего не видно. Открыли дверь.
Яшкиянц кричит:
— Никому не лезть! Я буду разговаривать!
Его жена ходит нервно по кабине и говорит: «Батюшки! Он по-английски будет говорить! И по-русски-то как следует не может!» (Смеется). Фотаки: «Дайте мне закурить!» Дали ей сигарету. Она закурила. Подошли два парня в белых комбинезонах. Секьюрити переодетые и говорят: «Вы чего сюда прилетели? Вы евреи?» По-английски. Наш радист спустился вниз. Паша его спрашивает:
— Чего он сказал?
Радист переводит:
— Вы что, евреи?
— Мы не евреи, — отвечает Павел.
Напряжение спало. Яшкиянц дает подошедшему две сотенных долларовых бумажки и говорит: «Возьми и дай мне переводчика!» Но тот не понимает по-русски. Я говорю Павлу: «Ты хоть скажи — презент!» Он говорит: «Презент». Тот: «О! Спасибо, спасибо!» Паша спрашивает: «Чего он не берет?» Я говорю: «Не знаю!» Выбросили лестницу. Павел говорит: «Никому не выходить! Выхожу я одни». «Выходи, выходи». Яшкиянц вышел. Те говорят ему:
— Сит даун плиз (Садитесь, пожалуйста!)
Яшкиянц сел на бетон. Потом попытался встать. Тут уж команда более жесткая:
— Сит даун!!
Яшкиянц кричит:
— Экипажу не выходить! Не выпускайте их!
А бандиты начали доллары эти пихать по карманам. Жаловались, что джинсы малы, некуда положить, карманы маленькие. Деньги запихали и пистолеты куда-то запихали, замуровали их этими деньгами. Вообще они растерялись, когда сели. Темно. По-иностранному говорят. Вишняков мечется то в пилотскую, то к штурману забежит посмотреть. А Павел все командует: «Экипаж не выпускайте!»
Я думаю: выходить или не выходить? Чужая страна. Боевик спрашивает меня:
— Кру? (Экипаж?)
— Да.
— Выходите!
Я говорю: «Быстро, быстро, ребята!»
Мы выскочили. Нас предупредили: дальше этого места — ни на шаг? А когда машина подъехала, уже позже, я смотрю, там автоматчики, полностью нас окружили.
Яшкиянц, спрашивает: — Это Тель-Авив?
И по бетону стучит кулаком:
— Или Сирия? Если Сирия или Бейрут — это плохо! Я что-то не пойму: Тель-Авив это или не Тель-Авив?
Мотает головой туда-сюда. Потом говорит:
— Давайте шоферские права!
И кричал, кричал так! Потом подходит один из консульства, военный, подполковник Якоб, мы его так звали, по-русски он прекрасно разговаривает. Подошёл к нам и спрашивает:
— Их сколько?
— Четверо и женщина. — Оружие какое у них?
— Четыре пистолета, обрез и холодное оружие.
— Хорошо..
Подошел к ним и говорит:
— Вы прибыли в Израиль, в Тель-Авив. Прошу всех спускаться вниз.
Только после этого они стали спускаться вниз. А Яшкиянца все это время держали сидящим на бетоне. Яшкиянц встал. Тут окружили их военные корреспонденты. Я наблюдаю за происходящим. Вытащили мешки, высыпали деньги на бетон. Почему? Узнали позже: проверяли, нет ли там оружия или взрывчатки. Когда убедились, что нет, деньги вновь уложили в мешки.
Яшкиянц кричит:
— Советский Союз — плохо! Израиль — хорошо!
Я думаю про себя: «Дебатируй, дебатируй!» Подходит Якоб: — Вам необходимо поехать. Вас ждет ваш консул.
Балашов говорит:
— Хорошо. Мы поедем, а ты, Юрий Николаевич, оставайся, бери с собой оператора. За машиной поглядите.
Я говорю Балашову:
— Подожди. Сейчас увезут эту мразь, потом останусь. Мало ли инцидентов?
Я взял Алпатова, и мы с ним остались.
В это время к нам подошел министр обороны Израиля. Ему лет, наверное, за шестьдесят уже. Сухонький такой. Представился. В гражданской форме. Якоб сказал:
— С вами хочет подговорить Ицхак Рабин, министр обороны. Поздоровались. Он опрашивает:
— Какая была у вас обстановка на борту?
— Нормальная.
— Здесь как вам обстановка?
— Нормальная.
— Ну, я думаю, израильская земля хорошо вас примет.
— Большое спасибо.
Спрашивали, почему угнали именно Ил-76. Я говорю: они не угнали самолет, мы его сами дали им взамен на детей. Вот в таком духе. После этого мы поехали отдыхать. Нам дали хорошую гостиницу. На берегу моря. Утром мы встали, покупались в море. Море хорошее там. Днем нам сказали: вечером летим. Мы собрались, приехали на аэродром. В двадцать один час у нас планировался вылет. Самолет стоял под охраной. Все они, молодцы, сделали, израильтяне, колючей проволокой самолет оградили. Чтобы не было никаких провокаций. Охрану поставили. Дозаправились мы на всякий случай. Три тонны еще взяли. Нам бы и своего хватило. Но — на всякий случай. Сидим, ждем. Перед вылетом полковник КГБ от имени Советского правительства поздравил всех, Балашова расцеловал. Были тут и другие сотрудники Комитета. Они говорит нам:
— С вами полетят двое.
Я обращаюсь к Ходусову:
— Готовь цепи и сети, мы их к полу прикуем.
Чекист смеется и говорит:
— Не надо. Мы вам надежных ребят дадим.
— Тогда другое дело.
Где-то в двадцать один сорок подъезжает автобус. Вышли человек шесть наших ребят-комитетчиков, зашли в самолет. И тут же подходит зарешеченная машина. Первым вытаскивают из нее Яшкиянца. Глаза завязаны, руки назад в наручниках. Полиция Израиля передает его нашим. По этой лестнице его подают. Но он же не видит лестницы, оступается. Тогда наши ребята хватают его за шиворот, волокут по лестнице, он ногами еле успевает перебирать, и они тащат его волоком как мешок с...
Подняли — и в самый угол самолета. Двое зажали его здесь, голову вниз. Так стоит. Такое впечатление, как будто кутенка зажали. Ребята здоровые. Потом вторая машина подъезжает. Таким же точно путем затащили Вишнякова. Тоже волоком туда. Тоже в угол. Они привезли на всех бутерброды, воды, мандаринов ящика три дали.
С нами летели человек шесть комитетчиков. Еще врач летел. И все стояли: один в одном углу, другой — в другом. И весь полет по двое ребят с боков их держали. Бандиты были с завязанными глазами. Яшкиянц чего-то двигал руками, все рассказывал. Потом наши ребята хохотали даже. Чего он рассказывал им — не знаю. А Вишняков сидел молча. Я спросил потом парня из комитета: а чего глаза завязали? Отвечает: чтоб не знали, кто везет и куда везет. Ходусов рассказывает: когда Вишнякову сказали, куда их везут, у него сразу дрожь по всему телу. Врач сказал: ничего, обойдется.
Вышли мы на связь с Москвой. Ориентировочно прибытие домой в два сорок ночи. Это Москва говорит. А мы чувствуем, что летим быстрее. Потом с Киевом начали связь. Киев говорит: прибытие в Москву в два пятнадцать. Мы опять вперед газуем! Только разогнали, опять поправка: прибытие в два сорок. В общем сели в Москве в два тридцать семь ночи. Это уже было четвертое декабря.
Только зарулили, дверь открыли, встречает нас заместитель председателя КГБ СССР товарищ Агеев. Поздоровался с нами. Потом говорит:
— Ну-ка, дайте мне теперь взглянуть на эту мразь.
И вот тут-то им и развязали глаза. Опять их по углам разогнали. Мы вышли. Стоим около самолета. Их начали вытаскивать. После я спросил чекистов, почему им так резко голову нагибали, когда из самолета вытаскивали и когда заталкивали в «Волгу»? Они мне разъяснили. Вот почему. Он идет, а потом что. есть силы бьет своей головой об железную кабину и потом говорит. «Я ничего не помню, ничего не знаю. Полная потеря памяти». А беспамятного не судят. Вот поэтому их головы — вниз!
Семнадцатого марта 1989 года председательствующий на суде член Верховного суда РСФСР Валерий Иванович Мухин огласил приговор.
По совокупности совершенных преступлений Яшкиянц осужден на пятнадцать лет тюрьмы с конфискацией имущества. Муравлев — на четырнадцать лет с конфискацией, причем первые десять лет проведет в тюрьме, четыре — в исправительно-трудовых лагерях. Вишняков и Анастасов также осуждены на четырнадцать лет каждый, из них пять лет — тюремное заключение. Джафаров приговорен к трем годам лишения свободы с отбыванием их в колонии строгого режима.
(А. Алешкин. Операция «Гром». — Орджоникидзе; 1990)
