6

Мы пошли домой вчетвером: я, Шмаков, Игорь и Вадим. Мы живем на одной улице. Я со Шмаковым в одном доме, Игорь с Вадимом в соседнем.

Во дворе мы увидели малышей, игравших в футбол, и включились в игру. Решили доставить малышам удовольствие: им не может не польстить, что мы с ними играем.

Вадим – толстяк, носился как угорелый, толкался, «ковался» и бил мимо ворот.

Шмаков, наоборот, стоял на одном месте и ждал, когда к нему прилетит мяч. А когда мяч прилетал к нему, выбивал его на соседний двор.

Игорь играл на эффект. Хотел, чтобы все видели, как здорово он забивает голы. Требовал, чтобы ему пасовали. Если не забивал гол, говорил, что ему дали плохой пас. Сам он никому не пасовал.

Мы погоняли мяч минут пятнадцать. Потом надоело. Тем более, что малыши расхныкались. Заскулили, что мы не даем им бить по мячу. Одного, самого задиристого, мы слегка, по-отечески, проучили, чтобы с малолетства не привыкал склочничать. Но мяч им отдали. Бог с ними, пусть и они поиграют...

Мы уселись вокруг вкопанного в землю стола. По вечерам здесь играют в домино. Домой идти не хотелось. Был июньский, солнечный день. Не такой жаркий и утомительный, как в центре города, а легкий и приятный. В нашем районе микроклимат! Особый климат, гораздо лучший, чем климат других районов Москвы.

Мы живем на окраине города. Вернее, на бывшей окраине. Теперь здесь новый жилой массив. Вдоль широких проспектов стоят восьми– и шестиэтажные дома.

Но раньше здесь была деревня. Я даже помню остатки этой деревни: косогоры, овраги, разбитая булыжная мостовая, сельмаг, телефон-автомат, один на всю улицу, деревянные домики, еще и сейчас сохранившиеся кое-где на задних дворах.

До сих пор мы употребляем названия, оставшиеся от тех далеких времен: «Дедюкин лес», «косогор», «ссыльный овраг»... Оврага и косогора больше нет. От леса осталось несколько деревьев, там собираются разбить парк.

Мы сидели во дворе, вокруг деревянного столика, и наслаждались нашим микроклиматом.

Игорь очень смешно рассказывал про контору, где он работал. Игорь любил тереться среди старших, курил, важно рассуждал с ними, а за глаза всячески высмеивал. И он очень красочно и смешно расписал недостатки работы конторы.

Мне тоже захотелось рассказать про недостатки работы гаража. Но никаких особенных недостатков у нас нет. К счастью, я вспомнил про подшипники и сказал:

– У нас тоже случаи бывают дай бог! Выписывают на машину новые детали и забывают их поставить.

И рассказал про подшипники, которые видел в верстаке у Лагутина.

В ответ Игорь снисходительно изрек:

– Крош, ты наивен!

А Вадим чуть не подавился от смеха:

– Ой, Крош, уморил!

Даже у Шмакова на лице появилось слабое подобие улыбки. Я с недоумением смотрел на них, не понимал, чего они смеются.

– Чудак ты! – сказал Вадим. – Он их нарочно не поставил. Оставил на машине старые, а новые загонит налево.

Я опешил:

– Но ведь это обман. Машина со старыми подшипниками выйдет из строя.

– Не выйдет, – успокоил меня Игорь, – старые подшипники еще наверняка хорошие, иначе бы он их заменил.

– Все равно – жульничество! – сказал я.

Игорь прищурился:

– Каждый делает свой маленький бизнес.

– Не каждый, – возразил я, – только Лагутин.

– Тем лучше, – рассудительным голосом проговорил Игорь, – единичный случай. И потом: если бы старые подшипники сменили, их бы выбросили. А так они еще походят. Никто особенно не пострадал.

– Лагутин украл эти подшипники, – сказал я. – Так и надо?

Игорь поморщился:

– Зачем употреблять сильные слова? «Украл»! Скомбинировал! Сообразил на сто грамм... Сколько сто?ят эти подшипники? Рубль, полтора... Мелочь!

Я сказал:

– Какой же это рабочий класс? Таскать у собственного государства.

Игорь махнул рукой:

– Высокие слова...

Но тут во двор въехала «Победа». Из нее вышли девушка и два парня, приятели Игоря... Игорь поднялся и пошел к ним...

У каждого из нас есть знакомые ребята помимо школы и помимо дома, где мы живем. Это вполне естественно. Иногда это родственники. Какие-нибудь двоюродные братья или сестры, живущие на другом конце Москвы. Иногда знакомые, которые неизвестно откуда взялись.

Один такой знакомый есть и у меня. Юра, сын Полины Григорьевны. С Полиной Григорьевной моя мама познакомилась на курорте давным-давно, много лет назад. С тех пор они изредка звонят друг другу по телефону. Болтают о разных пустяках. Говорить им совершенно не о чем. Но каждый разговор заканчивается фразой: «Обязательно надо повидаться». Видятся они раз в году. Один раз в году мама ездит к Полине Григорьевне. В следующем году Полина Григорьевна приезжает к маме. Это называется «курортное знакомство».

И вот, когда Полина Григорьевна приезжает к нам, она приволакивает с собой Юру. Перед их приездом мама «делает глаза»:

– Сегодня приедет Полина Григорьевна. Будь дома и займи Юру.

Чем его занимать, я не знаю. Это поразительно унылый тип. Все, что отпустила ему природа, ушло у него в рост. Он на голову выше моего папы, а папа на голову выше меня. Костлявый, как Кощей. И похож на вопросительный знак.

Говорить с ним абсолютно не о чем. Он учится в спецшколе, где преподавание ведется на французском языке. И если открывает рот, то только для того, чтобы произнести какую-нибудь французскую фразу. Так он учится думать по-французски.

Мне это в конце концов надоело, и я стал шпарить по-английски. У меня достаточный запас слов, чтобы городить всякий вздор. Так мы с ним и проводили вечер. Он произносил длинные французские фразы, я по-английски чесал все, что взбредало на ум.

Прощаясь, он говорил: «Же ву ремерси де ту кер, пур се суар агреабль», что означало: «Сердечно благодарю вас за приятный вечер». На что я отвечал: «Джон ком ин зе руум энд супен зе виндау», что означало: «Когда Джон входит в комнату, он открывает окно». Эту фразу я вызубрил еще в шестом классе.

Наши мамаши стояли в коридоре и радовались тому, как здорово мы владеем иностранными языками.

Такой у меня знакомый. И я не прятал его от своих товарищей. Когда мне надоедал наш англо-французский разговор, я выводил Юру во двор. Знакомил с ребятами, предоставляя возможность ему играть с ними, а им – любоваться таким удивительным экземпляром. Впрочем, он никогда не играл, стоял в стороне, смотрел на нас и изредка думал по-французски.

Другие наши ребята тоже имели посторонних знакомых. И при случае знакомили нас с ними. Это в порядке вещей. Другое дело Игорь.

Игорь никогда не знакомил нас со своими приятелями. Он нас стыдился. Строил из себя взрослого. Не хотел показывать своим еще более взрослым приятелям, что водится с маленькими. Маленькими он считал нас.

Нам, конечно, на это наплевать. Мы никому не набиваемся на знакомство. Но в поведении Игоря была какая-то подлость. Когда появлялись его приятели, он старался отделаться от нас. Прибегал к недостойным уловкам. Нарушал товарищескую этику.

Так и сейчас. Как только «Победа» подъехала к тротуару, у Игоря на лице появилось отчужденное выражение, он поспешно встал и направился к машине.

Как я уже сказал, из машины вышли девица и два парня, одетые подчеркнуто небрежно: кеды, помятые брюки, спортивные куртки. Только на девушке вместо куртки был полосатый свитер.

Они поздоровались с Игорем. О чем-то поговорили. Игорь поднял руку с открытой ладонью. Этот жест обозначал у него: «Все будет сделано». Потом они сели в машину и уехали по направлению к автобазе.

Мы со Шмаковым проводили их равнодушным взглядом. Но Вадим переживал. Игорь – его закадычный друг, а поступает по-свински.

А кто виноват? Сам Вадим. Никто не заставляет его играть такую унизительную роль – быть у Игоря на побегушках. Сам хочет. И нечего переживать.

– Не взял тебя Игорь, – равнодушно, но не без ехидства проговорил Шмаков.

Вадим пожал толстыми плечами:

– А куда он меня должен брать? Что я – маленький?

– Я так, между прочим, – зевнул Шмаков.

– Эти ребята с киностудии, – сказал Вадим, – я их знаю.

Этой осведомленностью Вадим хотел несколько сгладить неловкость своего положения. Мол, Игорь ничего от него не скрывает, он в курсе его дел.

Мы знали, что Игорь после школы собирается поступить в ГИК – Государственный институт кинематографии. Он уже снимался в массовых сценах, в толпе. Мы специально ходили смотреть картины, в которых он снимался. Но никогда не могли его разглядеть. Игорь, сидевший рядом с нами, говорил: «Вот, вот, видите, рядом с тем, это я». Того, кто рядом с Игорем, мы видели, а самого Игоря не видели. Но нам было приятно, что наш товарищ снят в картине, которую смотрят миллионы людей, мы не хотели казаться лопухами, которые не могут разобрать, что к чему, и отвечали: «Да-да, видим».