16
На следующий день на доске объявлений появился приказ директора. Зуеву объявлялся строгий выговор с предупреждением. За то, что он отлучился от машин. А если кто из нас посмеет еще раз сесть за руль, тот вылетит с автобазы.
– Что ты скажешь? – спросил я Игоря.
– Ловко написано.
– Что ж тут ловкого?
Он насмешливо и многозначительно прищурил один глаз. Давал понять, что только ему одному понятны тайные побуждения взрослых.
– Причины выявлены, виновники наказаны, меры приняты...
– Значит, Зуев виноват?
Игорь поднял брови:
– Так надо.
– Что значит – так надо! Виноват Зуев или нет?
– Видишь ли, – важно произнес Игорь своим хорошо поставленным баском, – с нашей точки зрения, Зуев не виноват. А с точки зрения директора – виноват. Он должен был обеспечить. А он не обеспечил. Будь я директором, я бы тоже влепил ему выговор!
– К счастью, ты не директор! – заметил я.
Но Игорь хладнокровно продолжал:
– Если бы Зуев не ушел, мы бы не буксировали.
– Ага! – воскликнул я. – Ты забыл запереть квартиру, ее обокрали, значит, виноват ты, а не вор?
– Неудачное сравнение, – возразил Игорь, – да и чего ты волнуешься? Зуев чихал на этот выговор.
– Мы не должны прятаться за чужую спину! – сказал я.
– Скажите, какой альтруист! – усмехнулся Игорь.
– Лучше быть альтруистом, чем эгоистом, – заметил я.
У Игоря удивительная особенность. Если намекали на его недостатки, он делал вид, что не понимает намека.
Такой вид он сделал и сейчас. Понизил голос и сказал:
– А насчет Зуева учти: помнишь амортизаторы... Так вот, поговаривают...
И по тому, как он многозначительно пошевелил пальцами, было ясно, что Зуева подозревают в подмене амортизаторов.
Я с удивлением посмотрел на Игоря. Вот еще новость! Я-то ведь хорошо знал, кто подменил амортизаторы. Но не хотел говорить об этом Игорю. Он потребует доказательств, а доказательств у меня нет.
– Мы должны написать заявление, – сказал я. – В аварии виноват не Зуев, а мы.
Игорь поморщился:
– Крош, ты смешон! Кому нужно твое заявление? Пойми: если не виноват Зуев, значит, кто виноват? Директор. Он послал нас за машиной. Ты хочешь, чтобы директор объявил выговор самому себе?.. И потом, писать разные заявления... Противно.
Я в отчаянии закричал:
– Но ведь это будет заявление не на кого-то, а за кого-то.
– Ты глуп! – презрительно сказал Игорь.
Я очень расстроился. Такая несправедливость! И никто не возмутился, никто не обратил даже внимания.
Все шло по-прежнему. Машины въезжали и выезжали. Работали слесари в цехах, служащие в конторе. Начальник эксплуатации все так же орал по телефону на весь двор.
Удивительнее всего было то, что Зуев сам не придавал выговору никакого значения. Работал с нами. Так же задавал Шмакову разные вопросы. И Шмаков приблизительно через полчаса отвечал ему.
Вопросы были такие:
– Закон тяготения... А если перестанет действовать? Что в небе получится? Полный кавардак.
В ответ Шмаков начал почему-то объяснять Зуеву теорию относительности. Шмаков сам ее не понимал и плел несусветную чепуху. А Зуев одобрительно кивал головой.
Когда Зуев отошел, я сказал Шмакову насчет несправедливого выговора.
Шмаков подумал и ответил:
– Плевать!
Вадим тоже отнесся к этому равнодушно:
– Ха, подумаешь!
Вадим по-прежнему носился по автобазе. И нельзя было понять, где он работает.
...После работы мы собрались на пустыре и начали разбирать машину. Ту, что притащили из Липок.
В помощь нам дали Зуева. Он на автобазе вроде затычки. Некому поручить – поручают Зуеву. Подходили к нам и главный инженер и бригадир Дмитрий Александрович. Но практически руководил Зуев.
Одни ребята снимали кузов, другие кабину, третьи вынимали мотор. Мальчики отъединяли крепления, снимали агрегаты, девочки промывали в керосине болты, гайки, шурупы. В машине почти десять тысяч всяких деталей. Проканителились до вечера.
На следующий день мы сняли с нее передний и задний мосты, рессоры, руль и развезли их по цехам. На пустыре осталась одна рама. Потом мы и раму стащили на сварку. Остались одни только деревянные подставки. Потом и их кто-то уволок.
Все работали хорошо. Как говорит Наталья Павловна, «с увлечением». Всем было приятно сознание, что из старой лайбы получится новая машина. Все понимали, что восстановить машину – большое дело. И работали с энтузиазмом.
Меня тоже воодушевляла мысль, что из металлолома мы соберем настоящую машину. И мне было приятно сознавать, что мы со Шмаковым Петром научились кое-что делать. Даже лучше, чем другие ребята. Они знали только отдельные части машины, а мы – машину в целом. И Зуев привык работать с нами, доверял нам. Если кто-нибудь из ребят обращался к нему с вопросом, он кивал мне или Шмакову Петру, мол, покажите. Мы со Шмаковым показывали. Наш авторитет очень возрос.
Раньше Зуев меня не интересовал. Даже не нравился. Казался каким-то чокнутым. Меня смешили его глубокомысленные разговоры со Шмаковым Петром.
Но постепенно я изменил к нему отношение. Прежде всего потому, что с ним приятно было работать. С другими слесарями мы нервничали, боялись, что не так получится. А Зуева мы не боялись. Он никогда не делал нам замечаний. Даже если мы делали неправильно, говорил:
– Ничего, хорошо. А здесь малость поправим.
И переделывал за нами.
Мне понравилось, как благородно вел он себя в Липках, во всей истории с аварией. Даже не обругал нас. Получил за нас выговор и ничего, молчит. Другой бы хоть сказал: «Вот как из-за вас мне досталось» или еще что-нибудь в этом роде. Зуев ничего не сказал.
Чем большим уважением проникался я к Зуеву, тем сильнее переживал несправедливый выговор, полученный им из-за нас. Незаметный, благородный человек. Не умеет постоять за себя.
В первую минуту, когда Игорь намекнул мне, что Зуева подозревают в подмене амортизаторов, я хотя и удивился, но не придал этому большого значения. А теперь я понял, что это очень серьезно. Если на Зуева свалили аварию, то могут свалить и амортизаторы. Сошло с одним, сойдет с другим. Безответный человек, вали на него что угодно!
И он даже не подозревает об опасности. Спокойно работает и не знает, какая угроза нависла над ним...
Что же делать при таких обстоятельствах? Предупредить его? Он не поверит, ничего не предпримет, махнет рукой. Да и как скажешь человеку, что его подозревают в воровстве?
Пойти к директору, сказать, что амортизаторы взял Лагутин? У меня нет доказательств.
И тут у меня возникла мысль поговорить с самим Лагутиным...
Неплохая мысль! Чем больше думал я о ней, тем больше в этом убеждался.
Лагутин, конечно, нечестный человек. Но ведь он человек. Рабочий. Неужели он останется равнодушным к судьбе товарища? Может быть, он не такой уж плохой. Может быть, он оступился. Ведь пишут в газетах, что надо помогать тем, кто оступился, надо их перевоспитывать. Может быть, с этого и начнется перевоспитание Лагутина? С мысли, что из-за него пострадает честный благородный, ни в чем не повинный человек.
Я представлял себе, как подойду к Лагутину и скажу ему насчет Зуева. Я, конечно, не скажу, что он, Лагутин, подменил амортизаторы. Я скажу:
«Зуева хотят в этом обвинить. Но ведь это не так. Зуев этого не сделал».
«Ну и что?» – спросит Лагутин.
Тогда я скажу:
«Он наш товарищ по работе. Мы должны спасти его».
«Ладно, – ответит Лагутин, – я подумаю».
И вот на следующий день Лагутин явится к директору, положит на стол амортизаторы и скажет:
«Владимир Георгиевич, амортизаторы подменил я. Делайте со мной что хотите, но Зуев ни при чем!»
Тогда директор спросит:
«Что побудило вас прийти ко мне?»
Лагутин ответит:
«Нашлись люди. Человек, вернее... – Но так как ему будет стыдно, что этот человек простой школьник, то он мрачно добавит: – А кто этот человек, неважно...»
«Вы обещаете вести себя честно?» – спросит директор.
«Сами увидите», – ответит Лагутин.
А в последний день практики, когда мы будем уходить с автобазы, Лагутин подойдет ко мне, протянет руку и скажет:
«Спасибо!»
Я пожму его руку и отвечу:
«И вам спасибо».
Ребята спросят, за что это мы благодарим друг друга.
«Так, – отвечу я, – за одно дело!..»
И больше ничего рассказывать не буду.
Так представлял я себе разговор с Лагутиным. Я настолько уверился, что все будет именно так, что в конце концов преодолел страх, который испытывал перед этим разговором. И решил его не откладывать.
Я дождался конца смены, догнал Лагутина на улице и сказал:
– Товарищ Лагутин, можно вас на минуточку?
Лагутин остановился и воззрился на меня. Мы стояли посредине тротуара.
– Отойдем немного в сторонку, – предложил я.
Мы отошли в сторонку.
– Видите ли, в чем дело... – начал я. – Зуева подозревают с этими амортизаторами. Будто он их взял.
И точно так, как я предполагал, Лагутин спросил:
– Ну и что?
Ободренный тем, что он сказал именно то, что я предполагал, я уверенно продолжал:
– Надо что-то делать. Ведь он наш товарищ по работе.
Лагутин молча смотрел на меня. Я тоже посмотрел на него. Наши взгляды встретились. И в эту минуту я окончательно убедился, что амортизаторы взял именно Лагутин. И Лагутин понял, что я это знаю. И мне вдруг стало неудобно, жутко даже.
Зловеще улыбаясь, Лагутин спросил:
– А может, он их взял?
Я молчал. Мимо нас шли люди. Я знал, что Лагутин ничего не может сделать. Но мне было страшно.
Все так же напряженно и зловеще улыбаясь, Лагутин сказал:
– Может, и в самом деле взял?!
Я понял. Мне было страшно оттого, что я должен сейчас сказать ему, – не Зуев взял амортизаторы, а взял их он, Лагутин. И мне было неудобно это сказать.
– Эх, вы! – Лагутин скривил рот. – Аварию сделали – на Зуева свалили. Амортизаторы взяли – тоже на него валите. Ну и сволочи!
Я ужаснулся:
– Что вы говорите! Кто валит на Зуева?
Лагутин усмехнулся:
– Сам сказал: Зуев амортизаторы подменил.
– Я сказал, что так говорят! – в отчаянии закричал я.
– Врешь! – издевательски проговорил Лагутин. – Сказал! Валишь на других. Ну и люди!
