Книга: Каникулы Кроша
Назад: 15
Дальше: 17

16

В рубашке с закатанными рукавами и в джинсах, художник Краснухин сидел на низком табурете и лепил. Рубашка его и джинсы были испачканы гипсом, алебастром, известкой, углем и красками. Кругом на стенах и на полу были картины, слепки, гипсовые маски, мольберты, подрамники, инструменты, верстак, станки – токарный и шлифовальный, мотки проволоки, куски необработанного дерева, причудливые корневища. Широкая, продавленная тахта была завалена журналами, альбомами. На покосившемся столике стояли бутылка с пивом, коробка с табаком и телефон. Видно было, что здесь человек работает. Человек с толстыми, сильными руками, короткой шеей и широкой могучей грудью. Каштановые волосы двумя прядями падали ему на лоб, и Краснухин всей пятерней откидывал их назад, а пятерня была в глине. Это мне понравилось. Он был полноват, оттого что работник, ему некогда было заниматься спортом. Передо мной был совсем другой тип коллекционера, именно такой, каким я себе представлял настоящего человека искусства. В его открытом лице, в больших, синих, немного выпуклых глазах, которыми он вращал, когда разговаривал, не было ничего затаенного, ничего лукавого. Я сразу понял, что тоже не сумею с ним хитрить и лукавить. Я вообще не умею хитрить и лукавить. И не желаю обманывать этого художника-работягу ради какого-то сноба и пижона Веэна.
Мастерская была довольно большой, но сама квартира маленькой. Я прошел через тесный коридорчик, загроможденный вешалками, шкафами, коробками. Из кухни доносился запах жареной трески, из второй комнаты – детские голоса. Это были дети Краснухина – Галя и Саша; они появились в мастерской, как только я вошел туда. Гале было лет семь, Саше – четыре, он сосал палец и пучил на меня глаза, такие же большие и синие, как у Краснухина, и он вращал ими так же, как отец. И у Гали были такие же большие синие глаза. Поразительно глазастая семья, честное слово!
Наглядевшись на меня, дети залезли на диван, стали прыгать, шуметь, кувыркаться. Краснухин, не глядя на них, говорил: «А ну марш отсюда!» Но они не обращали на эти слова никакого внимания, продолжали прыгать и шуметь. И самому Краснухину они, по-видимому, не слишком мешали. Или он просто такой добрый – не может их выгнать.
Краснухин не спросил, кто я и откуда, взял у меня спрута, рассмотрел.
– Что ты хочешь за него?
– А что у вас есть?
Краснухин повращал глазами.
– Мало ли что у меня есть...
Он отодвинул мольберты, за стеклом шкафа стояли нэцкэ. Много нэцкэ. У Веэна большой шкаф, и каждая нэцкэ видна, как на выставке. А здесь шкаф небольшой, и фигурки стояли тесно, в несколько рядов.
Перебирая нэцкэ и отыскивая ту, которую он собирался дать мне за спрута, Краснухин спросил:
– Давно собираешь?
– Нет.
– Знаком с настоящими коллекционерами?
– Так, с некоторыми...
Мои ответы были неуверенными, мне было стыдно врать. Краснухин внимательно посмотрел на меня. Тем временем Галя и Саша расшумелись на диване так, что мы с Краснухиным почти не слышали друг друга.
– Люда, забери их! – крикнул Краснухин.
В мастерскую вошла молодая женщина, тонкая и стройная, с прекрасным и измученным лицом, какое, наверно, и должно быть у жены настоящего художника: она и натурщица, и мать, и хозяйка в доме, где мало денег и много неприятностей.
Она позвала детей, и они покорно пошли за ней.
Краснухин поставил на стол несколько нэцкэ:
– Выбирай.
Ни одна нэцкэ мне не понравилась. Лебедь, черепаха, крыса, лягушка, кучка грибов, заяц... Наверно, Краснухин предлагал мне не лучшие нэцкэ – да ведь и спрут не многого стоил. И кроме того, мне нравились фигурки людей. Меня охватил азарт обмена, как будто я меняю нэцкэ для себя.
В эту минуту я понял, что коллекционирование – это страсть, игра и риск.
– Мне нравятся изображения людей, – сказал я.
Я показал на ярко раскрашенную фигурку клоуна в колпаке, широченных брюках, с красным, веселым, разрисованным лицом. Одна нога его была приподнята, он притопывал, приплясывал, излучал радость и веселье. Такую нэцкэ я бы взял с удовольствием.
Краснухин повращал глазами.
– Мало ли, брат, что тебе нравится. Ты, я вижу, не дурак.
– А вы знаете такую нэцкэ – мальчик с книгой? – спросил я.
Краснухин пристально посмотрел на меня.
– Откуда ты знаешь про нее?
– Читал.
– Это знаменитая нэцкэ, – сказал Краснухин, – лучшая из коллекции Мавродаки.
– Кто такой Мавродаки?
– Ты собираешь нэцкэ и не знаешь, кто такой Мавродаки?
– Не знаю, – признался я.
– Коллекция Мавродаки была лучшей в стране.
– Вы сказали Мавродаки?
– Мавродаки.
– А где он?
– Его уже нет.
Странный ответ. Что значит «его уже нет»? Умер? Тогда так и надо сказать: умер. Но по тому, как Краснухин это произнес, я понял, что он не хочет об этом говорить, и я только спросил:
– А коллекция?
– Исчезла.
– Совсем?
– Изредка появляются отдельные экземпляры, но из разных источников – коллекция разрознена.
– А фигурка мальчика с книгой?
– Не появлялась...
Он помолчал и задумчиво добавил:
– Такие великолепные произведения искусства, а их превращают в предмет спекуляции и наживы.
И посмотрел на меня так, будто именно я превращаю нэцкэ в предмет наживы и спекуляции. Не догадывается ли он, от кого я пришел?
– Ну как, обмен не состоялся? – спросил Краснухин.
– По-видимому, нет.
Какой мне смысл меняться для Веэна?
Опять, вращая глазами, он посмотрел на меня. Черт возьми, как он странно смотрит!
– Ладно, – широкой ладонью Краснухин сгреб фигурки со стола, – будет время – заходи.
Назад: 15
Дальше: 17