Борис Громов
Рядовые Апокалипсиса

– Красный! – ору я во всю глотку и падаю на одно колено, сокращая тем самым возможную площадь поражения своего бренного тельца. Глядеть продолжаю вперед, на заваленный обломками кирпича и всяким мелким хламом коридор с отстающей от стен бежевой краской, лоскутами штукатурки, свисающими с потолка, и темными дверными проемами без дверей. Из некоторых, оставшихся у меня за спиной, торчат выдвигающиеся щиты с простреленными мишенями. Ствол автомата не опускаю, не далее как пару минут назад сам это молодняку объяснял: куда глаза – туда и ствол, и сектор обстрела из внимания не выпускать ни на миг! Левой рукой на ощупь выхватываю из «разгрузки» новый магазин. Подбивом выщелкиваю старый, и он с пластиковым дребезгом падает мне под ноги. Вставляю новый и снова во всю глотку: «Зеленый!» Встаю с колена. Ставлю автомат на предохранитель. Подбираю лежащий на грязном бетонном полу магазин. В воздухе висит запах сгоревшего пороха. Зеленые гильзы в серой цементной пыли и грязи выглядят инородными яркими пятнами. Разворачиваюсь лицом к замершей в конце коридора короткой шеренге из шести новичков. Чистенькие и не обмятые еще «горки», ярко-черные бронежилеты и оливковые, без единой царапины шлемы с забралами, одинаковые «казенные» разгрузочные жилеты, довольно бестолковые, надо сказать, с неудобным расположением карманов. На мне, правда, сейчас такой же – дешевенький «Тарзан», но у меня есть и другой – куда лучше и намного дороже. Правда, я его ношу только на Кавказе; здесь, в Подмосковье, и «Тарзана» хватит за глаза. Ничего, к следующей командировке закажем парням другие, вроде натовских, модульные. А пока, на «тактике» побегать, и эти подойдут.

Есть все же и в командировках на Кавказ свои положительные стороны! Тренируемся-то мы постоянно, каждую смену, если не на выезде. Но нормальные, серьезные занятия у нас проводятся не так уж часто – вечно чего-то не хватает. Исключения – «редкие, но меткие» совместные занятия с группами «Вымпела» и период подготовки к очередной полугодовой «кавказской эпопее». Вот и теперь – до отъезда в Чечню всего десять дней. И родимый Главк, в кои-то веки расщедрившись, выделил нам на тренировки по боевому слаживанию целую груду разной «имитации», да и боевых патронов на «пристрелку и приведение к нормальному бою» подкинул. Как не воспользоваться такой удачей и не погонять необстрелянный молодняк в условиях, «близких к боевым»! Вот и гоняем, пока в Чечню не укатили. А мо́лодежь пускай пока на базе посидит, потренируется. Их командировка – в следующем году.

– Все понятно или вопросы есть какие-нибудь?

В начале строя вверх поднимается рука со сжатой в кулак ладонью. Молодцы, кое-что усвоили.

– Что, Сергей?

– А нас в Москву отправят, как думаешь?

Да, блин. В Москве с самого раннего утра какая-то чушь творится. Сперва, когда я собирался на работу под бормотание телевизора, вроде было тихо, а вот к обеду начались беспорядки. Причем какие-то странные. И не массовые вроде, на митинги начала девяностых не похожие. Но, видимо, серьезные. Потому что сотрудникам милиции несколько раз пришлось стрелять. На поражение стрелять, а это уже очень серьезно. Правда, в новостях об этом пока – ни слова, ни полслова. А нам из Главка в дежурную часть позвонили, объявили готовность к общему сбору и «радостными известиями» поделились. Ладно, если «Лебединое озеро» по всем каналам не пустили – жить будем.

– А фиг его знает. Вряд ли. В Москве своего ОМОНа – три с половиной тысячи рыл… Наверняка сами управятся. Не переживай, ежели случится какая-нибудь заварушка навроде войны – ты ее не пропустишь. По теме занятия вопросы будут?

– Борь, ты после смены магазина патрон не дослал…

На лицах у молодых начинают проступать улыбки: как же – матерый прапор-«замок», да так прокололся.

– Да ты что?

Вскидываю «семьдесят четвертый» в сторону ближайшей мишени, скидывая по ходу вниз флажок предохранителя. Бам! Звук одиночного выстрела бьет по ушам. У молодых вытягиваются лица. Они пока не поняли. Да, мельчает молодняк! То ли дело раньше, когда в Отряд брали только отслуживших в армии, да желательно – в горячих точках. Таким почти ничего объяснять не надо было. Они и так все знали. Оставалось только боевое слаживание провести. Поверьте, уж я знаю, сам из таких.

– Вообще-то, – начинаю говорить я, – вам это пока рановато. Цель сегодняшнего занятия – наработка навыков работы в «тройке» при замене магазина. Пока один меняет, двое прикрывают. Плюс – азы перемещения при зачистке здания. Но раз уж заметили – поясняю. Умный и опытный боец всегда контролирует количество израсходованных патронов. До отсечки стреляют только новички и дилетанты. Лови!

Кидаю глазастому Сереге подобранный с пола магазин.

– Чего видишь?

– Там еще два патрона. Ты их считал, что ли?

– Нет. Во время штурма все происходит быстро, реакция на любое событие должна быть мгновенной. Поэтому голова не должна быть занята всякой ересью типа подсчета выстрелов. Я при снаряжении магазинов просто заряжаю после первых трех патронов три трассера. Потом, в бою, увидал, что трассера пошли – тут же смена магазина. А в патроннике – гарантированно есть еще один патрон. А значит, если в момент замены на тебя неожиданно какой-нибудь «демон» из-за угла выпрыгнет, то ты его даже с непристегнутым магазином привалишь. Ясно?

Молодняк дружно закивал буйными головушками, закачались вверх-вниз поднятые забрала шлемов.

– Ну и отлично. А теперь по порядку номеров на две «тройки» рассчитались! И покажете старому дяде, чего вы там запомнили. Точно вопросов нет? Если чего не поняли, лучше сейчас спросите. Потом – поздно будет. Учтите, худшая «тройка» отжимается в полной сбруе полтинник…

Мою грозную тираду прерывает хрип радиостанции.

– Алтай-11, Алтаю-1.

Так, капитану Каменкову Роману Владимировичу, нашему доблестному ротному, зачем-то срочно понадобился его верный замкомвзвод-один, то есть ваш покорный слуга.

– Алтай-11 на связи.

– Где находишься?

– В старой казарме. Тактикой с молодыми занимаюсь.

– Отставить тактику, бойцов – в кубрик, а сам бегом в дежурку.

– Понял тебя, Алтай-1.

Обвожу взглядом парней.

– Так, ноги в руки и бегом в расположение. Похоже, случилось что-то.

В голове промелькнула идиотская мысль: «Только б не государственный переворот! Вот только еще одного путча нам в довесок к поездке в Чечню и не хватает!»

В дежурке уже о чем-то спорят дежурный с помощником и ротный. Следом за мной вваливается потный и раскрасневшийся, огромный, словно медведь-гризли, взводный-один – лейтенант Антон Тисов. Дураку видно – опять в тренажерном зале штангу мучил: хорошо ему, свалил обучение молодых на бедного меня, а сам со всем остальным взводом потопал в тренажерку. А я и не в обиде: честно говоря, всякие железяки тягать – не мое это. А вот тактические занятия мне всегда нравились, еще со времен армейской службы. Да и получается у меня это хорошо, чего уж скромничать. И с новичками возиться люблю. Они мозгам закостенеть не дают: иногда такое спросят – голову сломаешь, пока ответ придумаешь. А вот Тисов железо нежно любит. И оно отвечает ему полной взаимностью. Я тоже не дите субтильное: рост – без трех сантиметров «двушка» и вес в сто десять кило. Но рядом с Антохой начинаю испытывать могучий комплекс неполноценности. Щедро одарила природа простого парня из Урюпинска. Да и сам он не плошал: с юности толкал ядро, жал штангу, тягал гири. Вот и вырос такой, что смотреть страшно.

Вопрошающе смотрим на Рому и пожилого усатого майора-дежурного, которого весь отряд с давних пор зовет просто Дядя Саня. Вид у обоих… Ну, скажем так, озадаченный.

– Что случилось?

– Фигня случилась! – вздыхает Дядя Саня. – Фабрику старую в Ивантеевке помните?

– Это ту швейную? На которой в прошлый раз полтыщи вьетнамцев-«гастеров» повязали? Фэмээсники бедные еще носились как угорелые, не знали, куда ж их всех девать. Помним. А что, опять их отлавливать едем? Как раз небось хозяева новых набрали.

Отвечаю на вопрос, а у самого будто камень с души упал. Переворота не случилось, а значит, можно малость расслабиться.

– Докладываю голосом: в 14 часов 50 минут в Ивантеевское УВД позвонили сотрудники ЧОПа, что там на воротах сидят. Их трое – старший смены и два охранника, дежурят двое через двое. Внутрь фабричного корпуса не лезут, их работа – ворота открывать, но тут заподозрили что-то неладное. Гастеры, оказывается, поутру чего-то бузили. Охранникам не слышно было толком, там стены толстые, но вроде орали. За помощью никто не прибегал, они поэтому и дергаться не стали. Там такое частенько бывает: вьетконг друг с другом отношения выясняет. Но до серьезных проблем дело не доходило. Повопят, да и перестанут. А тут – дело к обеду, а в корпусе тишина, никто наружу не выходит, и даже оборудование не шумит. Вот их старший собрался и пошел в корпус проверить, все ли в порядке. А потом вдруг по рации начал кричать, что его убивают. Потом замолк. Но зато из здания были слышны выстрелы.

– У старшего было оружие?

– Да, служебный семьдесят первый «ижак». Что и как, непонятно. Короче говоря – полная хрень. Ивантеевские послали туда три экипажа ГНР, оперов из уголовки и почти всю дежурную роту ППС. Они на место прибыли в пятнадцать ровно. Оцепили местность, пытаются наладить контакт с теми, что в здании. Но внутрь не лезут, там же просто катакомбы какие-то, Шанхай в миниатюре…

– Шанхай, это вроде в Китае, – глубокомысленно говорю я.

– Ну, значит, Сайгон! – рыкнул Рома, – Боря, ты знаешь, как я тебя люблю и уважаю, но помолчи малость, а то в лоб дам! Дослушай. Там все очень серьезно.

– Так вот, – продолжил Дядя Саня. – Короче, пришел нам приказ из Главка – экипировка полная боевая по «тяжелому» варианту и ехать разобраться, что там случилось. Ивантеевские говорят: здания зачищать и заложников освобождать – не их специфика.

– Так и не наша вроде… – говорю я. – Это ж вроде ОМСНа работа. Пусть «Булат» или «Рысь» вызывают.

– Слушай, кончай резину тянуть, умник! – взрывается спокойный обычно Дядя Саня. – Пытались. В «Рыси» ни одной свободной группы. Так же как и в «Булате» и даже в «Альфе» или «Вымпеле»… Все в Москве. Там полный дурдом. Дежурный по главку говорит, ситуация ухудшилась. Какие-то психи на людей нападают. Судя по тому, что боли не чувствуют – наркоманы, наверное, или может секта какая. По ним из автомата палят, а они не падают.

– Дядя Саня, а у того дежурного фамилия, часом, не Андерсен? А звать его не Ганс Христианович? Скажи ему, что пить с вечера надо меньше, а закусывать – плотнее. Ага, секта Дунканов МакЛаудов, блин, убить можно, только оттяпав голову… Бред же полный!

– Ладно, все! – прерывает нас Рома. – Что там, в Москве творится, нас сейчас не касается. Наша задача – выяснить, что в Ивантеевке приключилось. В гараж уже отзвонились, через пять минут пазик будет тут. Старший – Тисов, боевая группа – двадцать человек. Только «бывалые», молодежь пускай базу сторожит, им пока рано. Даже базовый курс подготовки не прошли еще. Экипировка – тяжелый вариант. Оружие – пистолеты – всем, на кого закреплены – «Штурмы», остальным – АК-74, снайперы пусть эсвэдэхи обязательно берут, мало ли чего и как. За светошумовыми гранатами старшины на склад уже умчались, так что ящик «зорек» будет. Все! Построение через пять минут перед дежуркой. Время пошло!

– Шлемы какие брать? А то у ЗШ забрало уж слишком сильно потеет, а там еще видимость хреновая. Может, «Маски» взять?

– Хорошо, берите «Маски». Но ты, Антон…

– Ясно, как обычно – в TIGе, – не дает ему закончить мысль Тисов.

Да, вот такой вот он понтовый парень. Все люди – как люди, один Тисов не в нашем ЗШ, а в немецком. Купил в свое время с больших чеченских командировочных через Интернет бундесовский шлем для антитеррористических подразделений. Хороший шлем оказался, хоть и дорогой. Немного похожий на наш «Алтын», в котором ребята из «Альфы» работают, но поменьше, полегче и поаккуратнее сделан. Немцы в экипировке толк знают, TIG стоил каждой заплаченной за него копейки. А еще на нем были отличные крепления для разных дополнительных «примочек», типа ПНВ… Или – видеокамеры. В том, что камера на захвате нужна, – сомнений нет. Случись чего, а у нас «все ходы записаны». Но вот таскать ее в руках – это проблема серьезная. Человек с камерой не может эффективно действовать сам, а иногда просто мешает остальным. А тут такая удача. Миниатюрную камеру брали уже всем взводом, в складчину. И теперь Антон у нас не только командир взвода, но и штатный видеооператор.

Ладно, пора собираться в путь-дорожку, а то пять минут, как в той песенке, это совсем немного, но вот успеть за них нужно столько… Есть, правда, и положительные моменты: «горка», «разгрузка», «Маска» и наколенники уже на мне, а значит, переодеваться не надо. Тактический фонарь, опять же, уже к газоотводной трубке привинчен. Это штатовскому «СВАТу» хорошо – у них фонарики маленькие и крепятся на планку Пикатинни легким щелчком. Наши же фонари – изделие отечественное. Таким фонарем самим по себе вражину прибить можно. А к газоотводной трубке автомата он крепится при помощи четырех болтов и одной контргайки. Эстетика, конечно, на уровне пещерного века, зато не оторвешь, даже если очень постараешься. Парни в Чечне экспериментировали: к автомату с прикрученным фонарем цепляли ГП-30 и из него стреляли… И ничего! Даже не разболтался фонарик. Одним словом, осталось только скинуть легонькую «Кирасу-Универсал» второго класса защиты, в которой я по разрушенной казарме рысачил, а вместо нее влезть в тяжеленную «Кору-Кулон». А что делать? «Кора» хоть и весит одиннадцать с лишним килограммов супротив трех с копейками у «Универсала», зато и пулю СВД удержит, при некоторой удачливости, конечно. Хотя, ребра при этом поломаются, как сухие ветки. Но тут уж принцип простой: лучше лежать на больничной койке, чем в гробу. Так, что еще? Теперь – в оружейку. Получить сто двадцать патронов к «Тигре», «Старичка» и два магазина к нему. Да, господа, оружие у меня не простое, а именное. Точнее – имеющее имена. Я, правда, об этом никому не рассказываю, а то еще подумают чего не то и законопатят в заведение с мягкими стенами и ласковыми санитарами с комплекцией культуристов. Нет, не хочу! На самом деле все просто. «Старичок» – это мой ПМ. Он действительно старенький уже. Старше собственного хозяина, то бишь меня, на целых десять лет. Мне в прошлом декабре тридцать один стукнуло… Вот и считайте. Но несмотря на преклонный возраст мой пистолет – почти новый. Я его получил со склада. И до меня из него если и стрелял кто, то только на оружейном заводе, для приведения к нормальному бою сразу после изготовления. А потом залили моего «Старичка» толстым слоем солидола и отправили на консервацию. Где он и пролежал больше тридцати лет, меня дожидаясь. С автоматом тоже незамысловатая история вышла. Он тоже, мягко говоря, не новый, всего на год меня моложе. Что, кстати, меня не огорчает, а скорее радует. При Советской власти ко всему, что было связано с армией, относились очень серьезно, даже поговорка такая гуляла: «В СССР делают два вида изделий – одни для армии, а другие хреновые». Так что, преклонный возраст моих стволов говорит только об одном – о том, что сделаны они качественно. Так, ладно, что-то я отвлекся. Так вот, о «Тигре». Он, в отличие от пээма, до меня уже побывал в чьих-то цепких лапках. Возможно, даже повоевать успел. Но надо отдать должное предыдущему хозяину – следил он за автоматом на совесть. Вот только зачем-то вырезал на деревянном цевье слово «Тигр». Старательно так, ровными и глубокими буквами. Сначала я было хотел цевье заменить, но, как обычно – то лень, то неохота… А потом уже и привык. Так и стал самый обычный АКС-74 за номером 591627 «Тигрой».

Быстро, словно при сдаче норматива на время, снаряжаю все четыре магазина, три распихиваю по карманам разгрузки, четвертый сразу примыкаю к «Тигре», ИПП и жгут я и не вынимаю никогда, они в своих кармашках постоянно лежат. ПМ и запасной магазин пакую в тактическую кобуру на правом бедре, автомат закидываю на плечо, стволом вниз. Уже выходя из кубрика, выуживаю из тумбочки масленку, пенал и кусок старой простыни: пострелять-то я сегодня уже пострелял, а вот на чистку времени не было. Ничего, ехать сорок-пятьдесят минут, не меньше, вот в дороге и почищу. Через окно вижу, как перед входной дверью в казарму лихо тормозит паз, водитель жмет на клаксон, давая понять, что их светлость уже тута и изволют выказать недовольство тем, что им приходится нас ждать. Бежим, бежим, не надрывайся!

Да уж, нашему водителю Ване Пузанову надо было не в ОМОН работать идти, а пилотом «Формулы-1». Пазик под его «чутким руководством» летел так, что только дорожные знаки перед глазами мелькали. Хотя, чему удивляться? Сколько я Ваню знаю, а знаю, слава богу, уже не год, не два и даже не десять: одну школу заканчивали, два года за соседними партами просидели; он всегда был фанатом высоких скоростей. На мотоцикле, на машине – неважно. Главное – чтоб стрелка спидометра ложилась, ветер в ушах свистел, да адреналин в крови бурлил. Хорошо, что он в милицию пошел. Иначе – в лучшем случае давно бы прав лишился.

Сижу на переднем сиденье, спиной к водителю, лицом к салону, дочищаю своего верного «Тигру». Оглядываюсь по сторонам. Да уж, ОМОН в пути, картина маслом… Антон, как обычно, заткнул уши наушниками айпода. Ему его любимая супруга на день рождения подарила. И все – пропал человек! Теперь и не поговорить с ним: накачал в Интернете аудиокниг и все свободное время фантастику слушает. Конкретно сейчас – «Ночной дозор» Лукьяненко. Откуда знаю? Дык самолично ему вчера эти книжки из локальной сети скачивал. Да, блин, вот такие мы все подонки и нарушители авторских прав. Мало нас правозащитники клеймят!

С заднего сиденья слышны приглушенные вопли.

– Да ты слон тупорылый!

– Сам ты, блин, слон тупорылый. И шуточки у тебя слонячьи!

Ясно, опять у братьев Уткиных, Сашки и Олега, носящих гордые прозвища Дубль-один и Дубль-два, семейные разборки. Уткины – живая легенда Отряда. Они братья-близнецы: довольно высокие, худощавые, но жилистые, с тонкими, словно у музыкантов, пальцами. Даже на вид откровенно приятные парни, улыбчивые и доброжелательные. Встретишь на улице таких – и не скажешь, что в ОМОНе служат, больше похожи на скрипачей, поддерживающих хорошую физическую форму и регулярно посещающих спортзал. При всем при этом Уткины – не просто бойцы ОМОНа, они вдобавок еще и снайперы. Отличные, кстати, снайперы. Работают вдвоем, как и положено, снайперской парой. Один стрелок, второй – корректировщик. До Отряда братья служили по контракту в 76-й Псковской дивизии ВДВ и были неизлечимыми фанатами своего дела. Нет, многие из нас за свой счет себе какую-то экипировку докупают, такую, что не выдадут никогда, ибо вроде как не положено, но которая весьма может пригодиться: того же Антона с его шлемом взять… Да и моя командировочная разгрузка мне далеко не в сто рублей обошлась. Но Дубли – это нечто! Они, похоже, все свободные деньги тратят на всякие свои снайперские приблуды. Чего у них только нет. Финского производства «лохматый» камуфляж-гилли, навороченный лазерный дальномер, крутой до умопомрачения ПНВ с какой-то фантастически чувствительной матрицей, портативная метеостанция, а в довершение всего – совсем уж необыкновенные американские прицелы «Льюпольд», которые они смогли закрепить на свои СВД, только прикупив специальные переходники с нашего крепления на планку Пикатинни. Дубли было пытались мне, темному, разъяснить всю прелесть «американцев» и степень их превосходства над родными посконными ПСО-1, но я запомнил только «просветленная оптика» и «сетка мил-дот». Вот еще вспомнить бы, что это значит… Да уж, серость я безлошадная, как точно подметил Саня, старший из близнецов, он же Дубль-один. Ну и ладно. Серость значит серость. Главное – что я им приказы отдаю, а не наоборот.

На том же самом сиденье, не обращая ни малейшего внимания на перепалку братьев, дрыхнет, слегка приоткрыв рот и похрапывая, еще одна легендарная личность. Тимур Гумаров, среднего роста крепыш-татарин, единственный знакомый мне человек, которому не в состоянии помешать спать даже батарея «Градов», работающая всего в паре сотен метров. Если ему прямо сейчас не угрожает смертельная опасность, разбудить Тимура невозможно в принципе – проверено неоднократно. Можно включать музыку, орать у него над самым ухом, лить на него холодную воду. Все это бесполезно. В командировке ночной караул в паре с Гумаровым – это такая трагедия, что Софокл удавился бы от зависти! Пока удастся разбудить такого горе-сменщика, поднимешь не то что всю палатку, а весь базовый лагерь и примерно половину чеченских аулов в округе, совершенно расхочешь спать сам, а Тимур, скорее всего, так и не встанет. Такой вот уникум. Помимо этого – еще и отличный пулеметчик, и просто хороший парень.

Два закадычных друга Андрей Буров и Андрей Солоха слушают музыку с одного плеера, поделив по-братски наушники-таблетки – по одному «уху» на каждого. Судя по доносящимся до меня звукам – опять какой-нибудь Ди Джей Тиесто, или еще какой видный деятель «клубного движения». Чудно, ей-богу, взрослые мужики, оба старше меня, а слушают не пойми что, словно тинэйджеры прыщавые. Хотя, как говорится: на вкус и цвет – фломастеры разные. Одни рок любят, другие прогрессивтранс. Не Кучин какой-нибудь, прости господи, и то хорошо! Внешне наши Андреи – живая иллюстрация теории о единстве противоположностей. Буров – высокий, почти болезненно худой, но при этом жилистый, будто сплетенный из стальных канатов, с костистым лицом и запавшими ярко-голубыми глазами. Первое впечатление от него обычно не самое приятное. И в корне ошибочное. Человек он, несмотря на внешность, добрый и правильный, а главное – надежный. Такого поставь в драке спину прикрывать – и можешь быть спокоен: пока он жив, тебя сзади никто не ударит. Солоха – напротив, больше напоминает слегка похудевшего и где-то потерявшего свои штаны с моторчиком Карлсона. Маленький, кругленький, с добродушной, но хитрой физиономией… Нормальный такой хитрющий хохол. Друзей в беде не бросит, но и выгоды своей не упустит. Вот такие совершенно разные внешне, но все равно чем-то неуловимо похожие. Оба служат в Отряде чуть ли не с момента его образования. Оба прошли огонь и воду обеих чеченских компаний. Оба семейные: у Бурова подрастает дочка, у Солохи детей вообще трое. Отец-герой, блин!

Прямо напротив меня задумался о чем-то приятном, судя по улыбке на лице, мой старый друг и, можно сказать, боевой брат Леша Взрывалкин, который на самом деле носит фамилию Рыбалкин. Его я знаю почти так же давно, как и Васю Пузанова: мы с Лешкой познакомились в армии, в самый первый день службы, едва войдя в казарму. Вместе проходили КМБ, вместе пошли служить в разведывательную роту. Правда, в роте нас слегка развело: я угодил в группу огневого обеспечения гранатометчиком, а Леха – в отделение инженерной разведки подрывником. Но в первую компанию в Чечне воевали бок о бок. Правда, после окончания срочной Лешка сразу подался в ОМОН, куда спустя четыре года, уже во время второй чеченской перетянул и меня, все еще продолжавшего служить по контракту. В ОМОНе Лешка занял должность инструктора-взрывотехника. А об уровне его подготовки вполне можно судить по прозвищу: Леша способен сделать бомбу из чего угодно, даже из пачки поваренной соли. Да и в обратном направлении, в смысле в разминировании, он тоже хорош.

Остальные – кемарят, развалившись, насколько это возможно, на тесноватых дерматиновых сиденьях. Вот такие мы странные люди. Там, понимаешь, человека в заложники взяли, а может и убили (не приведи боже). Возможно, придется освобождать силой. Может, даже стрелять. А мы – спим. Хотя, если вдуматься – ничего в этом странного. Это молодые-неопытные перед боем мандражируют: суетятся, галдят. А тут у нас народ проверенный, служат все по многу лет, в чеченские командировки катались неоднократно. А там всякое бывало… Вон, те же Андреи выжили в печально известном бою 2 марта 2000-го, когда под Грозным погибли восемнадцать наших парней. После такого захват заложника кучкой вьетнамцев – детский лепет.

Да и остальной народ в автобусе и впрямь новичками назвать сложно. Прожженные волки, битые-перебитые, причем, что характерно, как чужими битые, так и своими. И если с чужими, в принципе, все ясно: с чего бы, действительно, чеченцам нас чаем с плюшками угощать, то вот ситуация со своими – куда хуже. Для большинства обычных граждан мы просто свора «тупорылых гоблинов», что обижают бедненьких детишек-фанатов на футболе. Мы к этому давно привыкли, хоть и удивляет в людях этот инфантилизм, если честно. Неужели так трудно спрогнозировать, чем закончится встреча фанатов двух соперничающих команд, если между ними стеной не встанут «гоблины»? Для прогноза достаточно хотя бы раз увидеть разнесенную в клочья этими самыми «неразумными детками» пригородную электричку. Которая больше похожа на вырвавшийся из-под плотной бомбежки эшелон года так из 1941-го. Но зачем думать, когда и так все ясно: «менты – козлы» по определению. И мы с плевками в спину от сограждан давно смирились. Сложнее смириться, когда тебе в спину жирно харкает страна, интересы которой ты защищаешь, рискуя здоровьем, а иногда и жизнью. Сколько раз нас предало родимое государство – и не сосчитать с ходу. Начало положила уже совсем древняя, забытая всеми, кроме нас, история с предательством в отношении рижского ОМОНа. Который виноват был лишь в том, что выполнил приказ. А потом это уже вошло в привычку: первая чеченская, когда у нас просто украли в Хасавюрте нашу победу, потом вторая, которая началась-то вроде бодренько, а закончилась просто пшиком. И везде одно и то же: сперва отдают распоряжение, а потом – по обстоятельствам. Если все прошло гладко – высокое командование вешает себе на грудь орден, а нас снисходительно треплет по холке, молодцы, мол, так держать. А вот если что-то сорвалось и пошло не так – тут же выясняется, что никто никому никаких приказов не отдавал и начальство вообще было не в курсе дела. А стрелочниками, как обычно, назначаются рядовые исполнители.

Периодически я мысленно оглядываюсь на свое прошлое и сам себе поражаюсь, кой черт занес меня на эти галеры? Ну, казалось бы, сколько ж можно служить стране, которая тебя столько раз предала и смешала с грязью? Однако все еще служу, и все товарищи мои служат… Видимо, прав был мой первый ротный, навеки оставшийся где-то на забитых черно-рыжей, выгоревшей дотла бронетехникой и заваленных трупами улицах Грозного: Родина и государство – далеко не одно и то же! Государство наше, чего уж греха таить, подленькое и трусливое, я терпеть не могу. А вот Родину свою я люблю. И если понадобится – готов за нее умереть. За нее, за семью свою, за друзей. Да даже за этих двух симпатичных молоденьких девчонок на автобусной остановке, что мне только что рукой помахали.

А наш автобус тем временем свернул с Ярославского шоссе и понесся мимо высокого серо-синего здания с загадочной вывеской Delfin Group и белыми силуэтами двух дельфинов на синем фоне. Рявкнув сиреной и сверкнув «люстрой», проскочил через вечную пробку перед эстакадой над Ярославкой, словно издеваясь, нарушая все правила скоростного режима, пролетел мимо Учебного центра ГИБДД и въехал в Ивантеевку. Еще раз пуганув сиреной зазевавшихся водителей, наш «реактивный» пазик, взвизгнув тормозами, вписывается в поворот и, оставив по левому борту «Журавлей», подлетает к воротам Ивантеевской тонкосуконной фабрики.

Да уж, тот факт, что здесь что-то стряслось, виден невооруженным глазом. Улица Дзержинского, на которой расположена фабрика, и так шириной никогда не отличалась. А теперь проехать по ней стало вообще невозможно: она перекрыта в обоих направлениях «субарами» ДПС, забита людьми и спецтранспортом. Возле будки-проходной из побуревшего, некогда ярко-красного кирпича и распахнутых настежь двустворчатых железных ворот толпятся человек двадцать – двадцать пять в серой милицейской форме с офицерскими звездами разного количества и размера на погонах и десяток человек в штатском, похоже – оперативники из уголовного розыска. Все при оружии. В основном – автоматы АКСУ, носящие «в рядах» либо ласковое прозвище «ксюхи», либо уж совсем неблагозвучное – «су́чки». По обстоятельствам, в зависимости от ситуации. Хотя у нескольких висят на плече пистолеты-пулеметы «Кедр». Но тот факт, что подобное оружие этим людям откровенно непривычно, даже на первый взгляд сомнений не вызывает. Ясно, штабная братия… Как говорится – собрали всех, кого поймали, для массовки. А что ж девчонок из отдела кадров и бухгалтерии не прихватили? Прямо перед проходной стоит такой же ПАЗ, как и у нас, несколько «жигулей» четырнадцатой и пятнадцатой модели в милицейском окрасе и две белых «Газели»: одна с синей полосой по борту и надписью «УВД г. Ивантеевка. Дежурная часть», вторая с красной – «Скорая помощь». Чуть в стороне, возле темно-синего «икс-третьего» БМВ вальяжно стоят два господина в почти одинаковых черных кожаных плащах, под которыми, несомненно, скрываются черные строгие костюмы и галстуки. В руках у господ – опять же черные кожаные папки, а на лицах – выражение этакой усталой брезгливости. М-да, прокурорских с кем-либо перепутать сложно. «Гвинпины», блин, опять приперлись недостатки выискивать. Вот для борьбы с такими, собственно, и завели мы во взводе штатную видеокамеру. Чем-нибудь помочь такие «люди в черном» даже и не подумают, а вот гадостей понаделать – это запросто.

– На выход, бегом! – зычным голосом командует Тисов.

Грохоча ботинками, оружием и броней, мы выпрыгиваем на улицу через обе двери автобуса. Ну сейчас начнется, сперва будем долго и нудно ползать вокруг, прикидывая, откуда бы поудобнее вломиться в здание. А представители УВД в это время будут по очереди в мегафон увещевать вьетконговцев, предлагая им сдаться и вернуть по-хорошему захваченного охранника. А кто знает, может и получится? Был прецедент, когда после разговора «по душам» террорист отпустил заложника. Правда, «террористом» оказался упившийся до зеленых гномов слесарь, вооружившийся древней охотничьей «двутулкой», а заложником – его не менее пьяный, но в чем-то провинившийся собутыльник. Но здесь, судя по тому, что охранник в кого-то стрелял, ситуация намного серьезнее. А поэтому Дубли сейчас полезут осваивать крышу или площадку верхнего этажа какой-нибудь высотной хибары неподалеку, хотя особого смысла в этом нет – трехэтажное здание фабрики мало того, что старое, еще дореволюционное (а это уже подразумевает наличие высоких потолков, не любили предки тесноты), так еще и промышленное. Высота каждого этажа – метров шесть, наверное. А узкие окна – наверху, почти под потолком. Да еще и всяким тряпьем занавешены или фанерой и картоном забиты. Это уже «гости из Юго-Восточной Азии» озаботились. Светомаскировка, блин! Увидеть через них точно ничего не получится. Но все равно, снайперская пара должна занять позицию. Положено. А нам, похоже, придется этот «Сайгон» зачищать. Причем всерьез, а не как в прошлый раз, с шутками-прибаутками.

Подходим к проходной. Среди серых милицейских бушлатов выделяются две фигуры в темно-зеленых комбинезонах с огромными аляпистыми шевронами на рукавах и сущеглупых черных восьмиугольных фуражках с огромными кокардами, будто у американских полицейских из старых фильмов. Понятно, охранники, подчиненные того бедолаги, что в здании фабрики завис. Начать надо бы с них, может чего важного расскажут.

Антон тем временем подходит к стоящему возле милицейской «Газели» подполковнику в дорогой даже на вид зимней куртке с каракулевым воротником и фуражке с высоченной, будто у офицера гестапо, тульей. Ну, конечно-конечно, куда уж нам, простым рабоче-крестьянским парням до их подполковничьей светлости: куртка у них индивидуального пошива, из ателье, а не со склада областного ГУВД. Не удивлюсь, если бушлатик – не синтепоновый, а на каком-нибудь гагачьем пуху, да и воротник на синтетический не больно похож, вполне может быть – натуральный ягненок. Пижон, блин! Лицо у него знакомое, кажется, один из замов начальника местного УВД. Вот только по какой части зам – убейте, не помню!

– Командир взвода ОМОН лейтенант Тисов. Что тут у вас?

– Долго ехали, лейтенант! – Господин подполковник даже не удосужился представиться в ответ. Ой, блин, приехали! По физиономии видно – мало того что дурак, так еще и в образе. – Пока вы катались, мы сами почти справились, без ваших дуболомов!

– В смысле, почти? – нехорошо прищуривается Антон. Ему, похоже, выражение лица подполковника тоже не понравилось. – Поконкретнее нельзя?

– А чего уж конкретнее, – «подпол» прямо-таки лучится глупым самодовольством. – У нас в ГНР и покруче вас парни найдутся, сами разберутся!

По выражению лица взводного я понимаю, что сейчас ему больше всего на свете хочется высказаться на тему умственных способностей некоторых представителей командного состава, отправляющих своих подчиненных неизвестно куда без должной подготовки и снаряжения. Кто знает, возможно, он даже кое-что из своих мыслей высказал бы вслух, в более-менее корректной форме…

Но тут из фабричного корпуса послышалась беспорядочная автоматная стрельба. Заполошная, длинными, чуть не на полмагазина, очередями. Немая сцена… Штабные у ворот, раскрыв от удивления рты, замирают библейскими соляными столбами. Вальяжные прокурорские шустро прячутся за своим джипом. Во, блин, могучий инстинкт самосохранения у крысюков тыловых!

А автоматы в здании лупят просто на расплав ствола. Ё… твою ж мать, похоже, нарвались там мужики на что-то! Причем нарвались конкретно. Как ни крути, а парни в ивантеевском ГНР вполне нормальные: взрослые, толковые, да и подготовку имеют неплохую. Пересекались мы с ними в командировках в Чечне, когда нас сводным отрядом милиции, со всей области собранным, усиливали. А тут… Так стрелять могут только насмерть перепуганные люди. Именно так я сам палил когда-то, в белый свет как в копейку, в своем первом в жизни бою. Подробностей которого даже вспомнить толком не смогу – до того было мне страшно. Да что ж там случилось такого, чтоб несколько матерых взрослых мужиков ТАК перепугались?! Мля! Что я там делать собирался? Ходить вокруг да около, удобное место выискивать? Ага, щаз! Нашел уже! Теперь, похоже, придется ломиться наугад и в очень быстром темпе.

Взводному, судя по всему, в голову приходят те же мысли, что и мне. Он бросает на подполковника такой взгляд, что у того голова просто проваливается в светло-серый кучерявый воротник пижонистой куртки.

– Ну?! – рычит на него Антон.

Господин подполковник, видимо, решил, что сейчас его будут бить, испугался, и еще сильнее втянул голову в плечи, окончательно став похожим на перепуганную черепаху.

– Слышь, клоун! – взрывается Антоха. – Командует тут кто?!

– Я… – все еще испуганно вякает голова, слегка приподнявшаяся над воротником.

– Так может, уже скомандуешь чего-нито?! Мы ж без приказа сами действовать не можем, нас прокурорские без соли схарчат потом!

– Лейтенант, сделайте что-нибудь… – растерянно блеет подполковник, еще недавно бывший таким уверенным и самодовольным. Еще бы, если что пойдет не так, погоны с его плеч как катапультой отстрелятся.

– Приказ ясен?! За мной!!! – рявкает Антон и вбегает сквозь гостеприимно распахнутые створки ворот во двор фабрики. Мы всей гурьбой ломимся за ним этаким бронированным стадом, на бегу разделяясь на «тройки» и перестраиваясь в боевой порядок. От ворот проходной до фабричного корпуса – метров сто. Примерно на полпути, перегораживая широкую асфальтированную площадку и залезая на газоны, стоят боком пять милицейских УАЗов. На дверях двух написано ППС, остальные три – новенькие «хантеры», видимо, экипажи ГНР. За ними прячутся десятка полтора вооруженных все теми же «ксюхами» растерянных «пепсов» в звании от младшего сержанта до старшины, с испугом уставившихся на грязное кирпичное здание фабрики.

– Сколько их туда вошло?! Давно?! – на бегу кричит им Тисов.

– Девять. Минут пятнадцать назад, – отвечает один из сержантов.

Подбегаем к входной двери.

– Ёп, эти уроды дверь заменили! – зло шипит Солоха.

И точно, вместо обычной деревянной двери, что была тут в прошлый наш приезд и которую мы сорвали с петель парой хороших пинков, путь нам преграждает сварная самодельная «железяка», покрашенная черной краской. Да еще и с электронным кодовым замком. Мля! Вот он «опыт – сын ошибок трудных»! Ай, какие шустрые и сообразительные работодатели у наших вьетнамских «братьев» оказались! Исправили, блин, обнаруженные проверкой недостатки!

– Может, не заперто? – Гумаров со всей силы дергает за сваренную из уголка ручку.

Ага, хренушки! А в корпусе автоматы продолжают молотить, словно стайка свихнувшихся швейных машинок.

– Твою ж маму!!! Да что там творится?! – не выдерживает Буров.

– Какой код замка? – ору я во всю силу легких, оборачиваясь к толпе ошалело сгрудившихся у «Газели» штабных.

Однако, коллеги явно не в себе и, похоже, даже не понимают, чего я от них хочу. Только один из «чоперов» удивительно быстро соображает, что от него требуется, и кричит в ответ четырехзначную комбинацию. Тыкаю пальцем по кнопкам. Парни за спиной щелкают флажками предохранителей и лязгают затворами автоматов, включают тактические фонари. Тисов, кроме того, поправляет камеру на шлеме и включает запись. Раздается тонкий противный писк – открыто. Распахиваю дверь и оглядываюсь на Антоху.

– Ну, «тройками» – пошли! – командует он, и мы врываемся на плохо освещенную тусклой лампочкой-«сороковкой» площадку лестницы, ведущей наверх, где автоматные очереди становятся все реже, и уже начали хлопать одиночные выстрелы из пээмов.

Так, все, собрался! Все лишнее из головы – долой! Все глупые вопросы и домыслы по ситуации – тоже. Зачистка «задумчивых» и заторможенных не любит. Зачистка – дело рефлексов, навыков и быстрой реакции. Особенно если идешь первым. А я именно первым и иду. Позади, растопырив стволы автоматов «елкой» влево и вправо, не отставая, словно раздвоившаяся тень, скользят неразлучные Буров и Солоха. На первом этаже не задерживаемся, тут нам смотреть особенно нечего, это я помню еще с прошлого визита сюда. Налево от основной лестницы – два здоровенных пустых зала, в которых раньше, видимо, тоже были цеха, а теперь – толстый слой грязи на бетонном полу и мелкий мусор по углам, только во втором стоят несколько бухт кабеля и свалены кучей в углу давно заржавевшие водопроводные трубы. Направо – «туалэт типа сортыр», как некогда метко подметил гениальный Папанов. Несет оттуда – соответственно. Нет, первый этаж нас сейчас не интересует, все происходит на втором. Хотя это не значит, что мы его так и бросим без внимания. А на что нам тогда замыкающая «тройка»? Вот пусть тылы и страхует. А нам – выше. Вообще, прохождение лестниц и углов – чуть ли не самые сложные моменты любой зачистки. В других обстоятельствах мы поднимались бы медленно и осторожно, каждый держал бы свой сектор наблюдения. Сейчас свои уже наверху, причем ведут бой. Это, разумеется, не значит, что можно ломиться вверх, не глядя по сторонам, но и в скрытном передвижении нужда тоже отпала. Поэтому на второй этаж поднимаемся хоть и с оглядкой, но бегом. Снова площадка. Лестницу, ведущую на третий этаж, с ходу, без какой-либо команды берет под контроль четвертая «тройка», ставшая замыкающей после того, как пятая осталась прикрывать наши тылы на первом этаже. Роли в этой «пьесе» давно расписаны, а все «актеры», то есть мы, знаем их наизусть.

На площадке второго этажа дверь только одна, за ней, ежели меня память не подводит – галерея из четырех здоровенных залов, бывших раньше заводскими цехами. Которые теперь превращены в гибрид швейной мастерской, общежития и улья. Почти вся свободная площадь занята здоровенными раскроечными столами и малюсенькими столиками со швейными машинками. Уместиться за таким может только ребенок… Ну или вьетнамец. В узких проходах огромными грудами лежат тюки с тканями, нитками, тесьмой, стоят ящики с пуговицами, кнопками, «молниями» и прочей фурнитурой. На небольшом пятачке возле входной двери составлены огромной кучей клетчатые сумки «мечта оккупанта», так популярные среди челноков… В них – готовая продукция. Те самые «эксклюзивные товары из Европы», коими завалены прилавки Черкизовской, Коньковской и прочих вещевых ярмарок Москвы. А по стенам… О! Тут отдельная песня! Можно сказать – вьетнамское ноу-хау в области архитектуры! По стенам, будто ласточкины гнезда, налеплены спальные места. Попробуйте представить себе штабель из больших ящиков (примерно полтора метра ширина-высота и два – длина). Составленных у стены, один на другой, в четыре яруса до самого потолка. Представили? А теперь добавьте сдвигающуюся вбок дверцу, как у шкафа-купе на лицевой стороне. А внутри – матрас, подушку и груду тряпья, заменяющего постельное белье, маленькую лампочку в изголовье и сложенную в ногах стопку одежды. А на полу перед штабелем – стройные шеренги тапочек… Вот теперь вы знаете, как выглядят жилища вьетнамских гастарбайтеров. А еще там воняет. Нет, не так. Там ВОНЯЕТ. Все равно не то… Словами это амбре не опишешь. Вы служили в армии? Попробуйте представить огромную казарму, в которой живет мотопехотный батальон полного четырехротного состава. Живет, не выходя на улицу, не стирая одежду и белье, не моясь и даже окон не открывая для проветривания. И в этом же помещении готовит пищу. Не особо утруждая себя мытьем посуды и выносом мусора. И живет так уже не один месяц… А теперь представьте, как там пахнет. Ничего так картинка вырисовывается, правда?!

Входная дверь, кстати, тоже новая. И тоже стальная. К счастью, без панельки с кнопками, но, судя по размерам замочной скважины, механический замок тут вполне внушительный, вскрывать такой – только «болгаркой», или пластитом взрывать. Одно хорошо – до нас тут уже прошли, и дверь вряд ли закрыта. На мгновение замираю, жду сигнала о готовности «тройки», тут же получаю сзади легкий тычок в плечо – парни готовы. Ну раз готовы, тогда, как сказал когда-то один великий человек: «Поехали!» Нажимаю на дверную ручку и, рванув дверь на себя, вламываюсь внутрь.

Удивительное все-таки животное – человек, как много оказывается можно увидеть, услышать, почувствовать и обдумать практически мгновенно, если в этом возникает острая необходимость. Не сталкивались с таким интересным явлением? Когда действительно очень надо, мозг начинает работать быстрее любого компьютера, но как-то однобоко, что ли. То, что важно в данный момент, фиксируется и анализируется мгновенно, а вот все остальное будто отфильтровывается, остальное ты даже не замечаешь. Вот и сейчас. Вроде как бодрой рысцой бегу через цех, освещенный ярким и холодным, будто в морге, светом люминесцентных ламп, лавируя между рабочими столами, баулами, мешками и кучами тряпья, а голова работает сама по себе. Пахнет здесь как-то странно. Нет, тут и раньше розами-фиалками не благоухало. Но теперь к обычной для подобного шалмана вони застарелого пота, нестираного белья и носок, а также любимейшего вьетнамского лакомства, той самой, ставшей уже притчей во языцех, поджаренной маринованной селедки прибавилось кое-что еще. Ну, во-первых, тут теперь сильно воняет сгоревшим порохом, а во-вторых… Вот тут сложно… Запах очень сильный, настолько, что забивает все остальные, даже пороховую вонь и «аромат» селедки. А вот опознать я его никак не могу: может ацетон, а может еще какая-то едкая химия. А еще тут очень сильно пахнет свежей кровью. Уж этот мерзкий, оставляющий во рту привкус меди запах с чем-то спутать сложно. И мне это не нравится. Очень не нравится. Бегу вперед к выходу из цеха, не останавливаясь и не оглядываясь. А что мне, собственно говоря, сзади высматривать? Сзади, как обычно: все три «тройки», двигаясь веером, прочесывают цех. Наша – по центру, оставшиеся две – слева и справа от нас, вдоль стен.

Раньше проход из одного цеха в другой был вполне приличных размеров – грузовик в эту арку проехал бы «не пригибаясь». Теперь на ее месте стена из ДВП с обычной деревянной дверью. Замираю примерно в пяти метрах перед ней и, не сводя автомата с дверного проема, жду остальных. За спиной – негромкий топот нескольких пар ног: парни подтягиваются и выстраиваются позади меня и обоих Андреев. Снова легкий тычок кулаком – готовы. Стартую с места и распахиваю дверь ударом ноги, как учили еще в армии, чуть ниже дверной ручки… Вернее – хотел распахнуть, да малость перестарался. Дверь оказалась несколько хлипче, чем ожидалось, и вместе с дверным косяком обрушилась на пол. Вбегаю в образовавшийся пролом.

Второй цех – точная копия первого: здоровый и отлично освещенный. И, прямо скажем, очень жаль, что освещенный, потому как сейчас этот огромный зал похож даже не на морг, а скорее на бойню. Тьфу, мля, гадость какая!!! Едва переступив через порог, я чуть не поскальзываюсь в гигантской луже крови, залившей все пространство перед входной дверью. Такое ощущение, что тут забили и разделали пару-тройку крупных свиней… Целое озеро кровищи…

В цеху – полный разгром: столы перевернуты, ящики со всякой мелочовкой опрокинуты, а их содержимое рассыпано по полу. И даже одна секция спальных мест оторвана от стены и завалена на пол. Можно подумать, что тут банда пьяных махновцев резвилась, ни в чем себе не отказывая. Спокойно и даже как-то отстраненно фиксирую подробности окружающего меня бреда: в луже плавает разодранная в клочья одежда, тапочки, еще какой-то хлам. А кроме того – обрывки внутренностей, ошметья мяса и даже кисть руки, то ли оторванная, то ли даже отгрызенная. Стены покрыты кровавыми брызгами и потеками, в нескольких местах видны размазанные отпечатки ладоней, будто кто-то пытался встать, опираясь на стену окровавленными руками, но соскальзывал. Мля, миленько так! Они тут что, живьем на части рвали кого-то?! За спиной слышу сдавленные матюги и звук, похожий на сдерживаемый рвотный позыв. Похоже, не только мне тут понравилось… Больше всего все вокруг похоже на декорации к дешевому фильму ужасов. Вот только успокаивать себя и пытаться не стоит – все равно не получится. Потому что все вокруг – реальность. Однако людей в зале нет, ни живых, ни мертвых. Только весь пол вокруг лужи истоптан следами десятков пар ног. Нахрена они все в этой луже топтались? Хороводы водили? Интересные, однако, обряды у них в Юго-Восточной Азии… Все следы, среди которых удалось различить и свежие, еще сырые отпечатки подошв армейских берцев, ведут в следующий зал, за широкую двустворчатую дверь, свободно открывающуюся в обе стороны, похожую на двери салунов в вестернах, только полноценного размера. Обе створки двери тоже густо заляпаны кровавыми потеками и отпечатками ладоней. Стрельба слышна именно оттуда. Ну, значит, нам туда!

Через второй зал по-тихому пробежать не получается: фанерные крышки перевернутых и разломанных столов грохочут под подошвами, мелкая фурнитура с бреньканьем разлетается из-под ног в разные стороны. Ох, не навернуться бы… О! Накаркал! Судя по смачному шлепку и тихому и короткому, но весьма экспрессивному матюку на татарском, на пуговицах поскользнулся Гумаров. Он у нас вообще парень горячий и матерщинник редкий, но ругаться предпочитает на родном языке. Мол, ежели никто не понял, так я вроде как и не выругался.

Дверь в третий цех гостеприимно распахивает перед нами свои створки. Что там, по общему мнению, должен кричать бравый боец ОМОНа, вламываясь в помещение? Что-то типа «Всем лежать мордой в пол! Работает ОМОН!»? Вот даже если б хотел рявкнуть что-то подобное – не смог бы: слова в глотке застряли. А я думал, что второй цех выглядит неприятно… Да нет, оказывается, со вторым все в полном порядке: подумаешь, перевернутые столы, лужа крови и кучка требухи на полу. А неприятно на самом деле тут: кровищей комната заляпана чуть не до середины стен, а среди руин разнесенной в щепки мебели лежат трупы. Много трупов. Не меньше полусотни. Я столько свежеубитых людей в одном месте и в одно время с первой чеченской не видал. Но там – все ясно: дворец Дудаева брали. А тут-то что? Да и выглядят покойные, мягко говоря, не очень: их будто собаки грызли. Как в том же Грозном, когда бродячие псы трупы наших солдат до самой весны глодали. Проход в четвертый цех – примерно четырехметровой ширины и трехметровой высоты арку перекрывает импровизированная баррикада: поставленный набок железный раскроечный стол. Его крышка – толстый металлический оцинкованный лист, габаритами примерно пять на два, теперь перекрывает проход, словно забор. Для прочности конструкции стол подпирают несколько крупных деревянных ящиков и двое крепко потрепанных молодых парняг в порванном и забрызганном кровью сине-сером городском камуфляже, в каком обычно ходят милиционеры ГНР, в серых «Кирасах» и с «ксюхами» в руках. Третий, широкоплечий, выбритый наголо невысокий мужик лет сорока с погонами старшего прапорщика, широко расставив ноги, стоит на уцелевшем столике со швейной машинкой и лупит поверх баррикады одиночными из автомата куда-то вглубь четвертого цеха. Упершиеся спинами в стол пацаны, увидев нас, облегченно сползают вниз и садятся на пол. Один закрывает лицо ладонями, и плечи его начинают вздрагивать. Похоже, плачет. Все с ними ясно – мальчишки совсем. Или сразу после армии, или вообще не служили, «альтернатива», мля. Стоящий на столе стрелок опускает автомат и оборачивается к нам.

– Что тут? – слышу я у себя за спиной голос Тисова.

– Задница! – коротко и как-то устало бросает лысый. – Патроны есть? У меня только один магазин остался.

– Я спрашиваю, что происходит? Где заложник?! Где твои люди?! Почему на связь не вышли?! С какого хрена по гражданским палите?!!!

– Заложник вон, – кивок в угол.

И точно в углу, сломав туловище в невообразимой для живого человека позе, словно марионетка с оборванными ниточками, лежит пожилой мужик в таком же комбезе с огромными шевронами на рукавах, что и у «чоперов» на проходной. Мертв как бревно. А вот с причиной смерти непонятно: грудь вся изодрана автоматной очередью, посреди лба – пулевая отметина размером побольше, явно от девятимиллиметровой пээмовской пули, а в довесок ко всему – прогрызенная чуть не до позвоночника шея. Это как понимать-то? Любая из этих ран – смертельна, так откуда все три разом?

– Связи нету, – продолжает мужик, – станции у троих были. Мою с «разгрузки» эти, – неопределенный взмах рукой за спину, – сорвали. А парней сожрали…

– Не понял, – в голосе Антохи слышна неуверенность.

– Мля, чего ты не понял?! – вскипает прапор. – Гоблин ты, мля, тупорылый! Сожрали моих ребят! Живьем сожрали!! Голыми, мля, зубами!!! Думаешь, я псих?! Сам погляди!!!

Прапорщик еще раз машет рукой в сторону завала у себя за спиной, резко отворачивается и, на ходу меняя магазин в своем АКСУ, возвращается назад к баррикаде, из-за которой слышен в наступившей тишине какой-то очень мерзкий, но знакомый звук. Где ж я его уже слышал? Мать твою! Точно! Сам ведь только что Грозный зимой 95-го вспоминал… Именно с этим звуком бродячие грозненские псы жрали трупы наших пацанов. Запрыгиваю на стол, с которого только что стрелял по кому-то лысый «прапор», и заглядываю через край столешницы… Не знаю, сколько я разглядывал открывшуюся мне картину, скорее всего несколько секунд, но показалось – что гораздо дольше. Спрыгиваю со стола и чуть не падаю на бок: ноги ватные. А я-то, дурень, думал, что испугать меня чем-либо после Чечни уже не получится. Ошибочка вышла…

– Антоша, – каким-то уж слишком спокойным голосом зову я Тисова… – сними это все, а то ведь нам снаружи хрен кто поверит.

Сам отхожу на пару шагов в сторону, и сильнейший рвотный спазм буквально скручивает меня в коромысло. Эк тебя, герой двух чеченских войн, сплющило… Совсем растерявшийся от происходящего Антон, не споря, лезет на стол. Я вижу, как его отшатывает назад и как расширяются у него глаза. Что, командир, и на тебя впечатление произвело? Нервишки и желудок у взводного явно покрепче, чем у меня. Он отцепляет камеру от шлема и начинает съемку с рук. Все верно, картинка должна быть предельно четкой и крупной, иначе нам действительно никто не поверит. Потому что не сможет поверить нормальный человек в рассказ о том, что в самом центре Московской области, в здании самой обычной фабрики бродят по цеху несколько сотен оживших мертвецов. Почему я решил, что это мертвецы? Да потому что не может человек, с выпущенными наружу кишками не спеша прогуливаться по комнате, периодически об эти самые кишки запинаясь. И разодранная сонная артерия тоже особо жизни не способствует. И при обглоданной до кости руке человек должен истечь кровью очень быстро, причем, судя по состоянию одежды, он ею и истек. Но это вовсе не помешало ему встать. И их глаза… Не может быть таких глаз у живого человека. Даже у обдолбанного самой сильной наркотой. Даже у пьяного, что называется, в мясо. Такими глазами может смотреть на окружающий мир какая-нибудь вырвавшаяся из ада потусторонняя тварь. Такими глазами может смотреть получившая тело смерть. И даже это не было самым страшным. Трупы не просто бродили по цеху. Они ЖРАЛИ. Сквозь толпу видно было плохо, но тем не менее можно было разглядеть «островки» согнутых спин и голов, дергающихся в такт работе челюстей. И звук раздираемого зубами сырого мяса… Его ни с чем нельзя спутать.

Оглядываюсь по сторонам. Все наши уже успели залезть на обломки мебели и заглянуть за баррикаду. Кое-кто так и замер, словно завороженный жутким зрелищем, не в силах отвести от него глаз. Кто-то последовал моему примеру и выплеснул на пол остатки завтрака и обеда. Антон продолжает съемку. Я достаю из нагрудного кармана «разгрузки» «Кенвуд», и подхожу к прапорщику.

– На каком канале работаете?

– На третьем.

– Ясно, – щелкаю настройкой частот. – На связи группа ОМОН. Заложник мертв. У ГНР шесть «двухсотых». Мы выходим. Конец связи.

Сказав все это, я снова переключаю станцию на нашу частоту. Сейчас начнется свистопляска в эфире: что, как, почему? А что тут скажешь? Тут показывать надо…

– Пятеро, – непонятно к чему говорит прапорщик.

– Что пятеро? – переспрашиваю я.

– «Двухсотых», говорю, пятеро. Ты как думаешь, какого рожна мы отсюда не свалили еще? У нас там, в цеху, человек остался. Их когда в сторону от двери толпой оттерло, он успел на стеллаж залезть. Надо его оттуда вытащить…

По глазам мужика вижу, что если мы откажемся помочь, он пойдет спасать своего подчиненного один. Прямо как есть, с единственным магазином в автомате.

Легонько толкаю кулаком в бедро Антона, все еще стоящего на столе и продолжающего снимать на камеру упырей, задираю голову и вопросительно смотрю на него. Давай, товарищ лейтенант, решай. Кроме тебя тут приказы отдавать некому.

– Слышу, не глухой, – бурчит он, спрыгивая со стола и цепляя камеру назад на шлем. – Он вообще жив еще, боец твой?

– Гена, ты там как, живой?! – кричит прапорщик в сторону цеха.

– Да вроде дышу пока, – доносится оттуда тихий голос. Странный какой-то, будто с полным ртом непрожеванной еды говорит, или язык плохо ворочается, как после наркоза у стоматолога.

– А чувствуешь себя как? – это уже Тисов.

– Фигово чувствую… Они мне предплечье сильно погрызли, и кусок щеки откусили. Я на руку жгут наложил, а вот чего с рожей делать… Кровь не останавливается. И больно – звиздец.

– Ты, Гена, потерпи чутка, мы сейчас чего-нито придумаем и вытаскивать тебя будем. Постарайся поверху поближе к двери перебраться. Только аккуратно, вниз не гробанись. Тебя как зовут? – это он уже лысому старшему прапорщику.

– Владимир.

– Антон. Ну будем знакомы.

Диалог вдруг прерывается гулкими ударами с обратной стороны баррикады, будто кто-то там начал колотить кулаками в столешницу. Хотя, известно кто, – упыри. Два молодых милиционера, что подпирали баррикаду при нашем появлении, как по команде, вскакивают с пола и всем телом наваливаются на стол. Наши, сообразив, что к чему, дружно бросаются на помощь. Понятное дело, никому не охота, чтоб эти твари стол отодвинули и к нам «на огонек» заглянули.

– Оживились, суки, – зло ощерился прапор. – Они, похоже, совсем тупые: нападают, только когда видят или слышат. Пока мы тихо за этой стенкой сидели, они на нас и не реагировали. Поначалу, когда мы только стол перевернули, поколотились, а потом затихли. А теперь вот голоса услышали и опять ломятся.

– Да задолбали вы уже, уроды! – не выдерживает Тимур и, вскочив на стол, снова длинно и нецензурно высказывается по-татарски, а потом всаживает за баррикаду три коротких очереди из своего «Штурма». – Не понял…

– Побереги патроны, парень, – говорит ему прапорщик Вова, – они только на попадание в башку реагируют, когда мозги на стенку, все остальное им по фигу. И стреляй лучше одиночными. Или у тебя боекомплект бесконечный?

Гумаров щелкает предохранителем, переводя автомат на стрельбу одиночными и плотнее вжимает откидной приклад в плечо, стараясь прицелиться поточнее. Пять негромких хлопков выстрелов, бряканье гильз на полу. Удары в столешницу прекращаются. Похоже, наш бравый татарин угомонил самых сообразительных упырей.

– Другое дело! – довольный собою Тимур слезает со стола.

– Так, ладно, Володя, что имеем по этим тварям? – спрашивает Тисов.

– Так, – лысый прапорщик, задумавшись, морщит широкий лоб, – короче, боли эти твари не чувствуют – факт. Ни на какие повреждения, кроме выстрела в голову, не реагируют. Тупые они страшно, вон, за Генкой вверх по стеллажам ни один полезть не сообразил, только внизу толпой собрались, и не очень быстрые. Цепкие, правда, как бультерьеры, если за одежду или руку-ногу ухватил – не оторвешь. И сразу грызть начинают. Да, еще, как дорвутся до жратвы – ни на что больше не реагируют, мы только благодаря этому тут и закрепились. Вроде все.

– Уже не мало. Так, парни, подтащите-ка к завалу какую-нито мебель, чтоб на ней всем в ряд встать можно было. Вот, кстати, вполне подойдет. – Антоха тычет пальцем в ряд стоящих у дальней стены, а потому не сильно поломанных столов. – Гена, ты где там?

– Тут я, – голос из четвертого цеха слышен теперь гораздо лучше.

Запрыгнув на многострадальный столик, выглядываю через край столешницы-стены, стараясь не глядеть на толпу мертвецов. Мля, не по себе мне от них, гадкое зрелище, аж передергивает. Подумать только, ведь фильмы ужасов Ромеро про зомби мне всегда нравились. А вот «о’натюрель» эти самые зомби ничего, кроме омерзения, не вызывают. Почти сразу замечаю светловолосого и смертельно бледного парня в сильно запачканном кровью городском камуфляже на самом краю верхней полки высокого металлического стеллажа. Вид у него и впрямь жутковатый. Сквозь сильно кровоточащую рану на лице видны зубы и кость скулы. И еще одно плохо: от стеллажа до входа в цех и нашей баррикады еще метров двадцать. И целая толпа мертвяков.

– Гена, – подаю я голос, – если мы тебе дорогу расчистим, ты до нас добежать и через стенку перелезть сможешь?

– Добежать, наверное, смогу. А вот перелезть – это вряд ли. Фигово мне очень: башка кружится и тошнит.

– Так, тогда вы двое – Антон тычет пальцем в подчиненных прапора Володи, с ходу меняя план действий, – и ты Тимур, ты у нас лось здоровый, по моей команде готовитесь отодвинуть столешницу. Как только парень вбегает, хватаете его в охапку и бежите на выход. Все остальные валят на той стороне всех упырей, что находятся рядом со стеллажом, и тоже сваливают, сразу после тех, кто выносит раненого. Боря и оба Андрюхи – на вас прикрытие отхода. Вы патроны малость экономьте, чтоб хватило. И по «зорьке» приготовьте, а лучше по две. Упыри, они хоть и дохлые, но, похоже, не глухие и не слепые, так что им должно понравиться. Какие-нито вопросы есть?

Какие уж тут вопросы. Выстраиваемся рядочком на подтащенных поближе к баррикаде столах, дружно щелкаем предохранителями, переводя автоматы на одиночный огонь. Тимур что-то втолковывает молодым из ГНР, они кивают и берутся за ножки раскроечного стола. Сам Тимур встает между двумя здоровыми ящиками. Ага, понятно, по команде наш татарский богатырь отодвинет в сторону ящики, а эти двое оттащат внутрь освободившийся край столешницы. Сам я, вдобавок ко всему, открываю два гранатных кармашка и разгибаю усики на «зорьках». Оба Андрея делают то же самое. Да, мы в курсе, что так делать нельзя. Но, как известно, когда нельзя, но очень нужно – то можно.

– Ну что, готовы? – Взводный обводит взглядом нашу короткую шеренгу. – Гена, готов?

– Да.

– Тогда огонь!

Ой, мля, какое ж все-таки счастье, что у половины наших в руках не «семьдесят четвертые», а бесшумные 9А-91! Если б «калаши» были у всех, так мы, наверное, на целую неделю бы оглохли. А так – дня на четыре, не больше. Несмотря на плотно сидящую на голове «Маску», выстрелы бьют по барабанным перепонкам со страшной силой. Каково сейчас «прапору» Вове и его подчиненным, у которых вообще шлемов нет, даже думать не хочется.

Нет, все-таки сосредоточенный огонь – страшная штука. В девять стволов мы буквально выметаем ходячих покойников с небольшой площадки между стеллажом и баррикадой. Гена оказывается парнем сообразительным и без всякой команды, но удивительно вовремя кулем валится с верхней полки на пол. Фу, приземлился на ноги! Немного шатаясь и оскальзываясь, он довольно шустрым рывком пробегает по груде тел к выходу из цеха.

– Давай!!! – орет во всю глотку Тисов.

Тимур буквально отшвыривает от завала ящики, пацаны из ГНР сдвигают стол, и Гена, вбежав за завал, просто оседает у них на руках. Похоже, мальчишка все оставшиеся силы вложил в самую важную в своей жизни пробежку. Парни, подхватив товарища, пулей рванули в сторону выхода. Я кивнул Бутову и Солохе, и мы втроем спрыгнули со столов и встали перед дырой в баррикаде, меняя магазины.

– Антон, зеленый!!!

– Понял, все на выход!

Стрельба тут же прекратилась и все дружно ломанулись вон из цеха. Что там Вова сказал? «Не быстрые»? Что-то не похоже! Первые трое упырей, с измазанными кровью мордами (язык не поворачивается назвать это лицами), были вполне себе шустрыми. Нет, помедленнее людей, конечно, но не намного. Однако пуля все равно быстрее и все трое мешками рушатся на пол, даже не успев отойти от завала. А вот четвертый, жирный и неповоротливый, здорово объеденный с обоих боков, с синюшной, оплывшей, но чистой рожей, оказался действительно тормозом, мало того что сам в проходе застрял, так еще и остальным дорогу перекрыл.

– Отходим! – командую я, и мои неразлучные «тени» срываются с мест. Я продолжаю «держать» брешь в завале и ворочающегося в ней мертвяка.

– Зеленый! – слышу из-за спины голос Бурова. Отлично, до дверей парни добежали и теперь готовы прикрыть меня. С ускорением, будто на стометровке, бегу к выходу, вытаскивая на ходу гранаты из кармашков разгрузки. У «салунных» дверей притормаживаю и бросаю себе за спину обе «зорьки», Андреи делают то же самое и шесть черно-белых пластмассовых «мячиков» улетают под ноги лезущим из прохода мертвякам.

А мы уже пробираемся через рухнувшие поперек дороги «спальные места» во втором цеху. М-да, если б мы уже не оглохли от стрельбы чуть раньше, нам наверняка пришлось бы несладко. Взрыв шести «зорек» разом – ни фига не фунт изюма! Надеюсь, на зомби это произвело хоть какое-то впечатление. Уже почти на выходе из цеха, пропустив напарников вперед, я зачем-то оборачиваюсь. Мля, ведь недаром говорят: любопытство сгубило кошку! Глядя на болтающиеся туда-сюда створки двери в третий цех, сквозь которые отлично видно слепо тыкающихся друг в друга, стены и мебель мертвецов, я чувствую, как ноги заскользили по мерзкой кровавой каше под ногами. Мотая руками и совершая нелепейшие па, пытаюсь сохранить равновесие, но понимаю – бесполезно. Сейчас я просто искупаюсь в этом болоте из крови и кишок. Но в последний момент, едва не соскользнув, чья-то рука ловит меня за плечевую лямку бронежилета. Оборачиваюсь. На меня в упор смотрит Лешка Рыбалкин. Фу, блин, кабан здоровый, так за броник дернул, что чуть плечо не вывихнул. Хотя вывихнутое плечо куда лучше купания в этой мерзости под ногами.

– Ну че, танцор диско, обделался небось? Должен будешь!

– Да не вопрос, с меня пиво. Спасибо, Лех!

Самыми последними вдвоем вываливаемся на лестничную клетку. Стальная дверь за спиной клацает язычком замка. Вопрошающие взгляды ребят из «тройки», блокировавшей лестницу на третий этаж, все дружно игнорируют. Да уж, наверное, не сильно весело им тут было стоять, пальбу и взрывы слушать… Но сейчас есть проблемы поважнее, чем введение их в курс дела.

– Володя, ключ от двери у тебя?

– Мля! – Старший прапорщик растерян и раздосадован. – Нет, он у одного из наших был. Которого…

М-да, можно не заканчивать. Ой как фигово! Замок-то, хоть и здоровенный, но простенький. Если на ключ не закрыто, достаточно просто на дверную ручку нажать, дверь и распахнется. Причем – наружу. Ситуация…

Решение находит все тот же Рыбалкин. Встав к стене слева от двери, могучим ударом ноги он сшибает рукоять дверной ручки, а оставшийся в замке стержень со второй рукояткой просто проталкивает мизинцем внутрь и она довольно громко звякает по бетонному полу.

– Все, всем на выход. Блин, да несите ж вы его по-человечески, не уроните! – это Антон парням, что несут Гену. – Под колени его подхватите с двух сторон, чтоб он на ваших предплечьях сидел, а он вас за плечи обнимет. И бегом к «скорой». Эй, внизу! Двери открывайте! Мы раненого несем.

Дружной организованной толпой вываливаем из корпуса во двор. На улице ощутимо стемнело, скоро шесть как-никак, еще часа полтора-два – так и совсем темно будет. Блин, как же хорошо, что вся эта погань в цехах заблокирована. А то от одной мысли о возможном «контакте» с толпой зомби на улице, да еще в сумерках, как-то нехорошо делается.

За заслоном из УАЗов – толпа. Похоже, все, кого мы видели возле проходной, сбежались во двор, поглазеть на нас. Мля, все им интересно, маленьким! Коли такие любознательные, так чего ж с нами в корпус не пошли?! Вот там и нагляделись бы до блевоты.

– Леха, – ищу я взглядом Рыбалкина. – Слетай до перехватчиков. У них там на торпеде ноутбуки… Они вообще-то для просмотра баз данных, но винда-то стоит. А значит, «Винамп» или «Медиа Плейер» есть. Сейчас Антоха тут видеопросмотр устраивать будет.

– А ты?

– А я пойду, помогу Гену к «скорой» отнести, а то эта детвора его точно уронит. Понаберут, блин, детей по объявлению, а они восемьдесят кило вдвоем унести не могут!

Вообще, я конечно, не прав. После увиденного и пережитого даже у меня некоторая слабость в коленках присутствует, чего уж с пацанов взять. В истерику не впали – и то хорошо. А эти вдобавок еще и сами отбились, оборону толково заняли и товарища не бросили. Вообще красавчики. Правда, есть у меня подозрение, что не будь с ними прапора Вовы, так эта свора наверху сейчас их косточками хрустела бы… Но это заслуги парней не умаляет. Когда вокруг полный звиздец, даже просто приказы толково выполнять, и то не всякий сможет.

Догоняю еле плетущихся по двору ГНРовцев. Один вроде ничего, крепенький, а вот второй уже ощутимо устал, покраснел, да и дышит тяжело. Того и гляди сам рухнет. Придерживаю его за плечо.

– Давай подменю, упрел ведь.

– Спасибо, – пацан с видимым облегчением уступает мне свое место.

Пока мы несем почти бессознательного Генку к предусмотрительно въехавшей во двор и вставшей рядом с УАЗами «скорой», Тисов и Володя уже подошли к милицейской «Газели» и что-то объясняют подполковнику и собравшимся рядом с ним штабным. Ню-ню, представляю, как вытянутся у их рожи минут через пять, когда Рыбалкин от дэпээсовских «субар» ноутбук притащит. Ладно, господа, это ваши командирские разборки, а нам, маленьким людям, там делать нечего. Как говорил один киношный персонаж: «Подальше от начальства, поближе к кухне».

Из салона «Скорой помощи» нам навстречу выбирается миловидная миниатюрная женщина, лет сорока – сорока пяти в коротком пуховике, накинутом поверх синего медицинского костюма. Она же открывает перед нами боковую дверь.

– Давайте сюда. Что с ним? Огнестрельное?

– Нет, искусали. Предплечье левой руки обгрызли почти до кости, и лицо… Впрочем, вы и сами видите.

– Животные?

– Хуже. Я сейчас кое-что странное скажу, а вы мне просто поверьте пока на слово. Ну, хотя бы постарайтесь поверить. Доказательства у нас есть, вон у штабной машины их сейчас нашему начальству демонстрировать будут… Короче, его искусали ожившие мертвецы.

В глазах женщины я уже читаю свой диагноз. Но она молчит. М-да, тактичная тетка. Я на ее месте уже высказал бы все вслух. И сомневаюсь, что в цензурной форме.

– Послушайте, я знаю, что выгляжу полным кретином. Но при этом говорю чистую правду. Помогите мальчишке, а о подтверждении моих слов потом поговорим, ладно? А пока сделаем вид, что его покусала чумная или бешеная собака.

– Хорошо, – спокойно говорит женщина и начинает доставать из своего чемоданчика какие-то ампулы, упаковку одноразовых шприцов и еще что-то медицинское, в чем я все равно разбираюсь хуже, чем порося в апельсинах.

А я наклоняюсь к сидящему в салоне «Газели» Гене.

– Ну что, боец, ты как?

– Погано.

– Ничего, сейчас медицина тебя подлатает, и будешь как новенький. Держись.

Легонько хлопнув его по плечу, я направляюсь к проходной, где вокруг одной из «пятнадцатых» собралась немаленькая толпа. И я даже догадываюсь, на что они там уставились. И уже отойдя от машины на несколько шагов, слышу за спиной тихий шепот Гены: «Господи, я живой… Хорошо-то как…»

Иду в сторону толпы, собравшейся возле увэдэшной «Газели» и прижавшейся к ней вплотную «пятнашки», а самого никак не отпускает какая-то до конца не оформившаяся мысль. Знаете, как это бывает? Вроде как почти понял что-то, но именно почти. Вертится в голове неясной тенью идея, а вот ухватить ее за хвост и по полочкам разложить – никак не выходит. И состояние это меня здорово угнетает. Потому как все догадки хороши вовремя. Как говорил дедушка Ленин: «Пгомедление – агхипгеступно!»

Ого! Это что у них там за кутерьма такая? Я пока еще далеко и слов не слышу, но чтоб эту «пантомиму» разгадать, экстрасенсом быть не нужно. Все и так видно невооруженным глазом: надувшийся будто индюк подпол и бордовый от ярости прапор. А между ними, непоколебимой стеной, не позволяющей пустить в ход кулаки – лейтенант Тисов собственной персоной. Ну да, история старая как мир: если начальник не хочет отвечать за свои ошибки сам, ему надо найти «козла отпущения». И наш бравый «зам. начальника УВД по не пойми чему» решил, что старший прапорщик Вова – вполне подходящая кандидатура на эту роль. А вот Вова, видимо, резко против. Ню-ню, интересно, чем же это кончится?

Хочу подойти поближе, но меня останавливает беззвучное, но настойчивое вибрирование мобильного телефона, лежащего в нарукавном кармане «горки». Достаю свою старенькую «Нокию». На экране высвечивается абонент «ДЧ». Вообще, во время спецопераций дежурка нас старается не беспокоить. И если звонят – значит по действительно серьезному поводу. Беру трубку. А дальше остается только слушать.

А возле милицейской «Газели» страсти все накаляются. Тональность диалога между подполковником и Вовой повысилась, и теперь до меня долетают отдельные слова и обрывки фраз. Причем, если Вова в основном матерится, то со стороны полковника слышны звучащие приговором: «вопиющая некомпетентность», «преступная самонадеянность», «подставил под удар», «допустил потери»… Я не понял, он что, к самому себе обращается? Нет, похоже, он и впрямь решил попытаться выставить старшего прапорщика крайним. И что самое поганое, если он со «сладкой парочкой» из прокуратуры «вась-вась», а это скорее всего так и есть, то все вполне может получиться. Вернее – могло. Потому что слова, которые я сейчас слышу в трубке мобильного, здорово меняют всю ситуацию. Говорю дежурному, что я все понял, и быстрым шагом направляюсь к спорящим.

– Да ты что, мля, тормоз? Неужели не понимаешь, что будет, если они оттуда вырвутся?! – орет в лицо подполу осатаневший Володя. – Они ж за три минуты пятерых подготовленных вооруженных мужиков угробили! Да это кубло огнеметами выжигать надо!!!

Но снова вошедшему в образ подполковнику слова подчиненного неинтересны. У него, как и у всех подобных идиотов, есть свое собственное (оно же единственно верное) мнение по любому поводу. Он оборачивается к стоящему рядом капитану.

– Прапорщик, видимо, не в себе. Заберите у него оружие, пока он дел не наворотил, и изолируйте. А вы, товарищ старший прапорщик, – эти слова он, этак брезгливо, почти выплевывает через нижнюю губу, – даже не надейтесь, что все это вам сойдет с рук. Ответите за все!

– Ах ты ж, сука!!!

Не знаю, каким из единоборств конкретно занимался Вова, но правый хук в челюсть у него поставлен великолепно. Антон, и тот не уследил. А подпол, потеряв свою шикарную фуражку, кувыркнулся в грязь. Судя по рывку Володи, он еще и несколько раз ногой хотел добавить, но тут уж не оплошал Антон. Он перехватил прапорщика буквально на лету и, оттащив в сторону, начал ему что-то втолковывать. Успокоить пытается, похоже. Из грязной лужи встает, держась обеими руками за челюсть, пошатывающийся подполковник.

– Он напал на старшего офицера! Вы все свидетели! Задержать его! Ты у меня на нарах сгниешь, сволочь!

Он, видимо, хотел добавить что-то еще, но не успел. Потому что ему в солнечное сплетение коротко, почти без замаха, но очень сильно врезается приклад моего автомата. Да, впервые после армии я пожалел, что в руках у меня именно АКС, а не старого образца АК-74. Увесистым, деревянным с металлическим затыльником, прикладом «весла» бить куда сподручнее! Хотя, при умении, можно и складной «рамкой» АКСа обойтись…

Из господина подполковника будто разом весь воздух откачали. С тихим скулежом он снова рухнул в ту же лужу, из которой только что встал, упал на бок и засучил ногами. Нет, ну до чего ж красиво получилось, а! Всю жизнь о подобной минуте мечтал. Не прошло, видно, еще время ужасных чудес!

– Захлопни пасть, погань, – спокойно, без эмоций говорю я ему, а потом обвожу взглядом толпу вокруг. – Только что до меня дозвонились из дежурной части нашего Отряда. Да, Антон, телефон лучше не совсем отключать, а в виброрежим переводить… Так вот, из Москвы ОЧЕНЬ хреновые новости. В вашу дежурку тоже наверняка вот-вот позвонят, а может уже отзвонились… То, что тут произошло, – я киваю на застывший на мониторе ноутбука, стоящего на капоте «пятнадцатой», стоп-кадр с взятыми крупным планом оскаленными мордами упырей, – происходит сейчас по всей столице. Причем происходит в массовом порядке. Это эпидемия. Источник заразы – не установлен, способы передачи от человека к человеку – устанавливаются. В Москве буквально только что введено чрезвычайное положение. О самой эпидемии уже сообщили в экстренных выпусках новостей по всем телеканалам и на радио. В город в ближайшие часы будут введены подразделения внутренних войск и армии: милиция сама не справляется. Из Министерства в ГУВД пришел четкий и однозначный приказ: уничтожать инфицированных любым доступным способом и не допускать их контакта с нормальными, не зараженными людьми. Нам же приказано как можно быстрее закругляться здесь и возвращаться на базу. Вопросы есть?

Вопросов, похоже, не было. То есть они, разумеется, появятся, но попозже. А пока, как говорится – «звезда в шоке»…

Я снова смотрю на монитор ноутбука, что-то там меня зацепило. Вот только что? Твою-то мать!!! Вот оно!!! Позади закрывающих почти весь экран оскаленных пастей и безумных мертвых глаз я замечаю у стены сильно обглоданное, но стоящее на ногах тело. И меня прошибает холодный пот: с тела клочьями свисают окровавленные обрывки сине-серого милицейского камуфляжа. Теперь все встает на свои места, словно кусочки головоломки. Вот и не верь после этого фильмам ужасов и детским страшилкам! Каждый, кого зомби грызли или просто покусали, сам становится таким же. Причем становится очень быстро. Буквально за несколько минут, как этот… как эта тварь, совсем недавно бывшая милиционером ивантеевской ГНР. Но если все так, то… Мля! Гена!!!

Резко разворачиваюсь, чтобы бежать вслед за «Скорой помощью», но обнаруживаю ее стоящей на прежнем месте. Правда, боковая дверь находится с противоположной стороны, и что творится в салоне – мне не видно. А вот миниатюрная врачиха стоит прямо у меня за спиной.

– Умер ваш мальчик, – грустно и растерянно говорит она. – Я просто не могу понять почему. Крови потерял не так уж много, учитывая обстоятельства, признаков шока не было. Он просто закрыл глаза и перестал дышать…