Оля, 1980 год
На следующий день Женя пришел в школу без галстука. Некоторые шарахались от него, как от чумного, в коридоре школы на него показывали пальцем. Быстро же тут слухи распространяются, а ведь они языком трепят, а не объяву пишут. Это ж сколько говорить нужно! Как у них язык не отваливается?
Со мной тоже странно стали общаться. Было несколько дурных девиц во главе с Барби Красноперкиной, которые перестали меня замечать и, гордо задрав головы, проходили мимо. Вид у них при этом был такой важный, что смотреть на них без смеха я не могла.
А у остального класса я начала пользоваться непонятной мне популярностью. Ко мне стали меньше лезть с глупыми вопросами, перестали трогать по пустякам. Зато просто подходили и здоровались. Даже мальчишки, которые раньше в лучшем случае дергали за волосы.
После первого урока Женя тихонько подошел ко мне и под партой сунул в руки непонятный сверток. Буркнул:
— Это тебе! — и быстро сбежал.
Я немного подержала сверток в руках, понюхала. Пахло вкусно. Тогда я медленно стала его разворачивать. Запахло так, что аж слюнки потекли. В бумажном пакете лежали совершенно умопомрачительные пирожки. Я откусила кусочек. С яблоками. Свежие… Я аж зажмурилась от удовольствия, никогда в жизни такой вкусноты не ела.
Рядом со мной немедленно возникла Ирка.
— Что жуешь? Мммм… Как пахнет! Угостил кто-то?
— М-м… — я не в силах была разжать рта. — Веня.
— Кто?
— Ве-ня, подавди, провую. Женя угостил.
— И ты взяла? — возмутилась Ира.
— А что, не надо было?
— Как ты могла? Он же теперь не пионер!
— Ну и фто? — спросила я, запихивая в рот очередной пирожок.
— Ну и то! — парировала Ирка и посмотрела на меня так, как будто переспорила.
— Что то? — спросила я. — Что ты за бред говоришь? Вы же сами его исключили, причем несправедливо.
— Как несправедливо? — взвизгнула Ира.
— Так, несправедливо.
Я не заметила, а вокруг нас уже стали собираться одноклассники.
— Оля-а-а, — захныкала Ира, — мы же подру-у-у-ги, ну почему ты со мной так разговариваешь?
— Как так? Что опять не так? — честное слово, разозлилась я жутко. — Достали меня эти ваши уси-пуси и шу-шу-шу по углам!
Мальчики заржали, у Ирки задрожали губы, а мне уже было все равно.
— То же мне, друзья, называется! Как списать, так у Архипова, а как голосовать, так за исключение. Свиньи!
— Между прочим, Оля, если ты будешь продолжать себя так вести, то мы и тебя исключим, — пропела Красноперкина.
— Да пожалуйста! — сказала я.
А про себя подумала, что эти их пионеры мне совершенно до фонаря. Я тут задерживаться не собираюсь, вот найду все ключи — и домой. А там всем глубоко фиолетово, откуда и за что меня исключили.
Красноперкина поджала губы и сообщила Ире.
— А ты, Воронько, подумала бы, с кем дружишь. И с кем за одной партой сидишь.
— Куда ж я пересяду, — пролепетала Ира.
— Я один сижу, — сказал Архипов.
У Ирки в глазах такой страх образовался, что я, не думая, собрала вещи и пересела к Жене за парту.
Тут в класс влетела математичка, и все затихли. Оказывается, звонок на урок был уже давно.
Первую часть урока мы сидели тихо и старались друг на друга не смотреть. Потом я не выдержала и прошептала:
— Женя, спасибо, очень вкусные пирожки.
— Пожалуйста, — ответил Женя. — Это бабушка пекла.
— Я никогда таких не ела…
— А больше никто таких и не печет! — Женя аж раздулся весь от гордости. — Я ей рассказал вчера про то, как ты за меня вступилась. Бабушка специально для тебя их и напекла. Просила передать.
— Спасибо…
— Архипов и Воробьева! Прекратить разговоры! Воробьева, через минуту проверю решение 532-го примера.
Я в ужасе окаменела, но Женя спокойно пододвинул ко мне листик с решением.
— Перепиши, — сказал он одними губами.
Я кивнула и стала переписывать. Удивительно, но я даже понимала, что пишу.
