ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 08:21.

— Теперь все на хрен с пляжа. Брысь к автобусу, а то может быть очень и очень плохо. Оторвется какая-нить деревяшка — и трындец мешалкой. Плакать будете.

Девчата, фыркнув, развернулись и дружно побежали с горки вниз. До автобуса бежать было далеко. Специально так поставил. Мало ли что случится нехорошего, а автобус у нас один.

Оставшись в одиночестве, огляделся на окрестную прелестнейшую слабопересеченную местность, втянул ноздрями вкусный воздух. Благодать. В таком бы месте дачку иметь, а я воюю.

Но и для войны хорошее место, как по заказу. Справа обрыв, слева овраг. Между ними роща небольших таких толстых дерев с растопыренными почти параллельно земле ветками. Аналогов земных я даже представить себе не могу. Может, и есть где, но мне не встречалось. Даже на картинках.

Таежницы прорубили в стволах небольшие канавки-штробы не более пяти сантиметров глубиной. На высоте примерно в метр от земли. Я, по придуманной самим схеме, углубил их в некоторых местах и расширил. Вот на них-то и буду сейчас петли из детонирующего шнура вязать. Спасибо бурам за наше счастливое настоящее. Не-э… без прикола — действительно моя большая благодарность этим суровым африканским мужикам, которые приняли искреннее участие в наших заботах. Отличные мужики, хоть и алконавты патентованные. Особая благодарность им за этот детонирующий шнур. Кто бы мог подумать, что тут в дороге он предмет практически первой, необходимости.

И это место я нашел тоже по их подсказке и крокам. Именно здесь они взрывали дерево и сделали в роще проезд. Низкий — сантиметров десять-двенадцать всего — пенек от их испытаний я тоже нашел тут. А больше, если верить бурам, тут на Портсмут никаких других тропинок во всей округе нет. Только возвращаться на Старую дорогу. Больно уж местные овраги глубоки и стенки у них отвесные — прямо скалы. Без понтонного парка и роты саперов делать нечего.

С бандитами по-прежнему ничего не ясно, кроме того, что в округе их пока нет. Никакого шевеления эфира.

Тут могут быть варианты, если логически подумать.

Первый — засада сидит и ждет, пока загонщики нас на них выгонят по Старой дороге. Это будет так, только если они про судьбу своего совкового интернационала ничего до сих пор не знают.

Второй — если уже нашли спаленных загонщиков, то ждут подкрепления, потому как нам, по их мнению, отсюда никак не выбраться, кроме как снова возвращаться на Старую дорогу к ним в объятия. Но на всякий пожарный страхуются. Впечатлились палененьким.

Третий — продолжение второго: они осторожно крадутся за нами, стараясь минимизировать свои потери. Вот на этот крайний случай я тут и делаю засеку. Запечатываю единственный проезд за собой. А пешочком за нами топать — хоть сто порций. Флаг в руки, барабан на шею и электричку навстречу.

И последний вариант, самый фантастичный — они вообще отказались от погони. Но на это рассчитывать не стоит, даже если они так и сделали. Нехрен расслабляться.

Так. Петли навязаны, взрыватели вкручены, провода навешаны и собраны в коллектор, от которого ведет только один электропровод. Последняя проверка — и можно идти к автобусу, на ходу провод с катушки сматывая.

Катушку, провода и промышленные электровзрыватели Билл мне все же продал, хоть и душу из меня тогда вынул: зачем да почему? Все-то ему знать надо, толстой морде. Но проникся и даже адскую машинку выдал портативную, импортную. Не то что наши тяжелые чемоданы с длинной ручкой-втыкалкой в качестве инициатора. Все культурно и аккуратно, правда — на аккумуляторах, но у нас есть где и чем их зарядить без проблем. А так как бы и проще пользоваться: провод вставил, включил, крышку отбросил и на красную кнопку нажал. Щас попробую, как там оно.

Сто метров. Аллес. Больше провода нет. Катушка кончилась.

Повернулся.

Девки вдали все у автобуса столпились. Смотрят. Любопытно им, как котятам.

— Так. Все за автобус укрылись. Быстро! — это уже в гарнитуру ору, голосом туда не докричать.

Посмотрел, как команда выполняется. Не быстро, но и не медленно. Нормально, в общем.

Присел. Вставил в зажимы концы тонкого провода с катушки.

Нажал черную кнопку. Загорелась зеленая лампочка. Питание есть.

Гут.

Откинул крышку, под которой нашлась большая красная кнопка. Ну просто Голливуд. И, перекрестившись, нажал.

И ничего…

А потом как…

Пылюки, мля! В Порто-Франко, наверное, видно.

А бабахнуло очень даже слабо. Ожидал намного большего звука.

Зато сзади раздалось в десять глоток громкое «Ура!!!».

Так и есть. Все снова повыскакивали из-за автобуса и скачут, руками машут, как на салюте в День города.

Кто у меня сегодня еще не работал?

— Антоненкова, — командую в гарнитуру.

— Че нада?

— Не «че нада», — возмущаюсь и воспитываю, — а слушаю, товарищ старшина.

— Слушаю, товарищ старшина, — повторяет за мной тоном двоечницы у доски.

— Бегом ко мне. Бери катушку и сматывай на нее провод, сколько его тут осталось. И пошли смотреть, что у нас получилось.

А получилось не то чтобы очень… Деревья на дорогу плашмя не попадали. Стволы с пеньков соскочили, но ветками зацепились на ветки соседей, и все стоят так сикось-накось под разными углами. А одно даже висит криво. Хорошо хоть проезд перекрыли.

Чешу репу в затылке.

— Хреново вышло.

— А че хренового? — спросила подошедшая с катушкой Галя; а я и не заметил, как помыслил вслух. — По мне, так ваще здорово. Прямо арт-нуво.

— Да растащат эту засеку, как пить дать. Зацепят лебедкой и быстренько растащат, — сокрушался я. — С этой стороны бугра, что ли, валить опять?

— Не парься, Жора, — внушала Галя уверенным тоном, — как инженер тебе скажу: растащить можно, но затрухают они эти стволы чепать.

— С какого бодуна?

— А хрен тут угадаешь, когда ствол с соседними ветками расцепится; и куда упадет — тоже. Закрыта позиция. По любасу они техподдержку требовать будут. Не согласны они тут жизнью рисковать. Не за тем едут.

— Все равно лучше перебдеть, чем недобдеть, — резюмирую плоды своих трудов. — Да и шнура осталось — ни Богу свечка, ни черту кочерга.

— Хозяин — барин, — равнодушно соглашается со мной Антоненкова.

— Лучше, инжонер, ты мне посоветуй, как эти деревяки так валить, чтобы стволы на дорогу легли плашмя. И при этом еще друг на дружку залезли.

Галка призадумалась, внимательно оглядела пеньки, потом сказала:

— Не пробовал наискось рубить?

— Это как?

— Ты сейчас сделал пеньки плоскими. Стволы с них подскочили и упали практически стоя. А если шнур располагать под углом к оси, то, думаю, они не соскакивать будут, а как бы соскальзывать с пенька, от земли подскакивать и набок ложиться. Наверное, где-то так. А по-хорошему — считать надо. Ты силу взрыва знаешь? Бризантность там или фугасность того, что в шнур напихано?

— Откуда. Да и не сапер я ни разу. Как буры подсказали, так и кручу.

— Без изначальных условий задачу не решить. Попробуй все же наискось, угол нужный можно поискать методом тыка. Больше я тебе ничем помочь не смогу, — развела Антоненкова руками.

— Тогда так: катушку тут оставь и беги к автобусу, там скажи Синевич, чтобы брала мой шайтан-ящик и тащила его сюда.

— Да я и сама могу принести. Делов-то…

— Не-а… — покачал я головой, глядя ей в глаза. — Работать, Галка, должны все. Причаститься, так сказать.

— А пряники за работу? — спросила и голову к плечику наклонила.

— Пряники в порядке очереди. Сами так постановили, сами и жуйте, — не удержался я от парфянской стрелы.

— И какой же это будет пряник, по очереди-то? — Ее возмущению не было предела.

— А такой, — отвечаю, — сам на вид холененький, а на вкус солененький.

— Да ну тебя. — Антоненкова повернулась и побежала под горку, смешно вскидывая лодыжки.

А я стал осматривать катушку. На ней, на поверхностный взгляд, осталось намотанным метров семьдесят провода, может, и меньше, все же Галкина намотка — совсем не заводская, попухлее будет.

Прискакала Наташка Синевич, тут же подставив щеку для поцелуя. Вот так вот, чтобы все от автобуса это видели. Или все же показатель искреннего ее расположения ко мне? Блин, так и параноиком недолго стать. Будем считать, что последнее; уж очень хочется. Хотя, скорее всего, первое.

А Наташка довольно щебетала, улыбаясь до ямочек на щеках:

— Ну вот, дождалась, когда наконец-то и я тебе понадобилась!

— На конец — это не сейчас, — пробурчал я слегка недовольно. — Сейчас работать будем. Бери топорик.

— Вот так всегда: я — всей душой, а он: «Работать будем»… — разочарованно промямлила Синевич.

Но я не стал с ней препираться. Напускное это разочарование. Флирт, по большому счету. Подталкивание к действиям.

Отошли за вершину холма, откуда не видно стало первой засеки. Здесь все то же самое: справа — обрыв и слева — обрыв. Между ними — роща, непролазная для авто. Это хорошо. Это даже очень хорошо.

Выбрал два дерева по обочинам «дороги».

Наметил по тонкой зеленоватой коре, как рубить штробы в стволах. Наискось, как Антоненкова посоветовала. Нижней стороной от дороги.

И начали мы с Наташкой топориками тюкать. Получалось это у нас, сказать по правде, намного хуже, чем у таежниц. Балконные жители мы с ней, судя по всему.

Потом на свежих штробах сплел новые петли из остатков детонирующего шнура.

Прикрепил к петлям взрыватели.

Отвел от взрывателей электропровода в новый коллектор. Первый незнамо куда взрывом забросило. А жаль. Этот пропадет так же.

Соединил коллектор с электропроводным шнуром на катушке.

Попутно объяснял Синевич, что и зачем я делаю.

— Ты меня готовишь эшелоны под откос пускать? — лукаво спросила Наташа, когда я попросил ее повторить за мной, что сказал и сделал.

— Надеюсь, что у тебя генетическая память на диверсии крепкая, — усмехнулся я.

Наташка засмеялась:

— У любого белоруса на это есть генетическая память. Но тут вроде фашистов нет.

— Фашистов, может, и нет, но вот враги нам — точно есть. И не лучше фашистов, как выясняется.

— Мы их взрывать будем?

— Если придется, то и взрывать будем. Проклятый тут мир, опасный для человека, от человеков в первую же очередь. А вдобавок еще зверушки хипповые в ассортименте, с антисоциальным поведением, что характерно. Слава богу, хоть здесь нет таких ужасных чудовищ, как у моря. Это же надо было природе так извернуться, чтобы замастырить копытного хищника.

— Это ты про гиену?

— А то про кого же?

— Ну… мало ли… всех мы не видели, — сказала Наташа и встала во весь рост.

— Умеешь ты обрадовать, — усмехнулся я последней ее фразе.

На этом наша беседа и кончилась. Адская машинка была в сборе. Делать нам тут больше было нечего.

— Наташ, тебе не говорили, что ты красивая баба? — повернулся к ней, не вставая с корточек.

Наташа тут же присела рядом, также на корточки.

Посмотрела прямо в глаза.

— Много говорили. Но ты в первый раз.

Гляжу, а глаза ее сияют; и тут уже она спросила уже меня:

— Нравлюсь?

— Нравишься, — искренне ответил я.

— Тогда — женись, — смеется.

— Может, и женюсь, дай до Одессы доехать, — и подмигнул ей правым глазом.

— Зачем ждать до Одессы? — Наташа стала ковать железо, пока горячо.

— Тут попа нет православного. А в Одессе должен быть. Я так думаю, — выдал ей свою отмазку.

Глаза у Синевич слегка замутились. Счастливая улыбка не покидала губ. Любят бабы, когда их замуж зовут. Даже если потом они отказывают.

Тут я некстати вспомнил одну знакомую по староземельной Москве, врачиху-иглоукалывателя. Муж у нее был хороший, двое детей. Любила она их, но гуляла по-черному. И от каждого любовника обязательно требовала, чтобы он на ней женился. И если любовник не проявлял такого рвения, то жаловалась на него подругам: «Ну почему он не хочет на мне жениться?» И как муж этот любовник ей был не нужен вовсе, но вот обязан он был ХОТЕТЬ на ней жениться. Иначе ей было не в кайф.

Вспомнив этот эпизод из своей староземельной жизни, я широко улыбнулся. Наташа же мою улыбку поняла по-своему.

— А я так бы и сидела тут с тобой вдвоем. И никакой Одессы мне не надо.

— Нравлюсь? — это я уже от ехидства природного спросил.

— Хуже… — ответила Наташка и слегка замялась. — Я… Я, кажется, Жорик, в тебя влюбилась, — пожимает плечиками: типа, самой странно, но так вышло.

И добавила:

— Наверное, потому, что ты не такой, как все.

— Я тебе обещал день на двоих? — напомнил ей прогулку к косуле.

— Обещал.

— Приедем в Портсмут — и весь день будет наш. Только наш. В ресторан сходим. Погуляем по красивым местам. В море искупаемся. А сейчас — хватай ящик и пошли отсюда. Взрывать пора.

Подхватили шайтан-ящик с катушкой и пошли вниз, размеренно разматывая шнур с катушки.

Провода оказалось на ней метров шестьдесят. Остальное первым взрывом оборвало.

Почесал репу и подумал, что уже не достанет до нас, если сравнивать с прошлым взрывом, ни камнем, ни веткой. Но на всякий пожарный сказал Синевич:

— Отойди к девчатам.

— Зачем? Сейчас я на кнопку давить буду. — Решимость была в этой фразе просто суворовская.

— А если что прилетит оттуда?

— Но я же с тобой. Значит, ничего страшного не произойдет. Жорик, дай на кнопочку нажать, всю жизнь хотела такое сотворить, как первый раз в кино увидела, так и руки зачесались. Ну да-а-ай, — заканючила она голосом Нюши из «Смешариков», — не будь, чем щи наливают.

— Ну на, — сказал, включая адскую машинку и откидывая крышку с красной кнопки. — Жми.

Наташа, зажмурив глаза, ткнула пальцем мимо кнопки.

Меня пробило на хи-хи.

— Второй подход к снаряду. Только смотри, куда тычешь, диверсант.

— Ну тебя…

— Ты или жми на кнопку, или дембельнись от нее. Время идет.

— Давай снова.

— Начинай.

Наташа опять зажмурилась и опять промахнулась мимо кнопки.

— Третий подход к снаряду, — смеялся уже в открытую. — Последний.

— Поцелуй!

— Губы давай.

Наташа протянула ко мне губы, свернутые в трубочку.

— Нормально давай, не в школе, чай, под лестницей сидим.

— Вот тебе, противный, — Наташин кулачок три раза простучал по моему плечу, — будешь знать, как дразниться.

— Не-э… — покачал головой, — как все запущено. Наташка, придется тебя целоваться учить. Хотя это очень вредно.

— Почему вредно?

— Понимаешь, в любом процессе обучения в обязательном порядке есть производственная практика и распределение.

Девушка на секунду задумалась, потом ее лицо прояснилось.

— Но можно же и на кафедре оставить?

— Можно, — согласился. — Только для этого надо старательно учиться. Лучше всех. Это не всем дано.

— Я отличница, — заявила она гордо.

— Фигушки, тут нужна не зубрежка, а креатив.

— Ладно. Уболтал. Буду старательно учиться всему, чему ты меня захочешь научить. Честное пионерское.

— Посмотрим на твое поведение. Потом. А теперь жми кнопку, — и погрозил пальцем, — с открытыми глазами.

На этот раз обошлось без кокетства. Наташа твердо вдавила красную кнопку уже не указательным, а большим пальцем и, когда хлопнула взрывчатка, подняв клубы пыли и прошлогодних листьев, упала на меня, как бы впечатлившись этим до обморока. На самом же деле нашла хороший повод ощутить на себе мои руки.

Так в обнимку и встали.

А встав, поднялись к роще.

На этот раз все получилось просто замечательно. Оба дерева упали плашмя, кронами на дорогу, полностью ее перекрыв. Теперь можно было спокойно двигаться дальше по крокам, рисованным бурами. Надеюсь, рисовали они все это в трезвом виде. Однако пока все было точно.

Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 11:11.

С пригорка сквозь редкую рощу хорошо видно длинную лысую полосу в вельде, хорошо укатанную колесным транспортом. Ничего, кроме искомой нами Южной дороги тут по идее быть не могло. По словам буров, отсюда влево по этой трассе до Портсмута было не более двадцати километров. И это хорошо. Это очень хорошо, потому что мы практически у цели.

Антоненкова остановила автобус, как заранее и договаривались. Увидела дорогу — стоп.

Да, да, да. Я обзавелся сменным водителем.

После того как мы сделали засеку, я провел в отряде опрос, который надо было мне сделать давно уже, но раньше это все как-то в голову не приходило.

— Кто, кроме меня, может водить этот драндулет? — показал я на автобус.

Поднялось шесть рук.

— Реально, — уточнил я. — Не легковушку, даже совковую с «тяпкой», а именно грузовик подобного типа.

— Я могу вроде, — отозвалась Антоненкова.

— Могу или вроде? — уточнил на всякий случай.

— Ну… у нас в УПК, в школе еще, мы учились водить такой «газон». Даже права есть. Но за таким рулем я давно не сидела.

— Вот сейчас и попытаемся. — Я радостно потер руки.

Если действительно водить этот автобус Галя сможет, то появится у меня сменщик. А то я уже выматываюсь как не знаю кто. Весь день баранку крутить, всю ночь гарем ублажать. Не дело это.

Покатались с Антоненковой по полю, понавыписывали разных фигур, и я согласился с тем, что Галка вполне может меня заменить на простых участках. Поведет автобус потихонечку. Гнать уже смысла никакого нет.

«Нас не догонят!»

Разбирать две засеки преследователям придется до морковкиных заговен. Мы к тому времени уже будем в Портсмуте по любасу. Даже черепашьей скоростью.

После того как со вторым водителем определились, встал вопрос о втором пулеметчике — Галка-то выпала. Пришлось эту функцию взять на себя. Такой вот чейндж.

Заранее открыл заднее стекло, закрепил его в потолочных креплениях, вынул из стола вертлюг. Примерился — трофейный пулемет на него встает. Не как родной, но встает практически нормально. Правда, сильно елозит по столешнице мешком для сбора гильз. Но это не так критично, как могло бы быть вообще.

Поставил на вертлюг этот девайс от немецких механиков, покрутил вправо-влево, вверх-вниз. Не айс, конечно, сектор обстрела все же маловат, но вполне сойдет для этой сельской местности. По крайней мере, дорогу за автобусом перекрываю полностью.

Присоединил к машиненгеверу новую ленту на 250 патронов.

Ну, кто на ны?!

Так и оставил пулемет торчать в окне: чтобы, если чего, так сразу был под рукой. Только презерватив на ствол натянул от пыли.

Потом согнал Анфису с заднего сиденья и примостился под теплый бок к Наташке, чему та только обрадовалась.

Уселся и крикнул:

— Водила! Кого ждем? Кому стоим? Поехали!

Галина, не оборачиваясь, показала нам средний палец правой руки. С небольшим рывком тронулась и потихоньку, на первой скорости, поехала. Нормально поехала, хотя и боялась. Это видно по ней, по всей напряженной фигуре. Все же десяток душ за спиной напрягает.

Наташка все это время задумчиво играла пальцами моей левой руки.

— Ты оружие приготовила? — спросил ее.

— Зачем? — удивилась она. — Воевать собрались?

— Пока в Портсмут не попадем, всем — боевая тревога! — ответил, но уже не ей, а крикнул на весь автобус. — Приготовить оружие к немедленному действию! Патрон — в патронник; только на предохранитель поставить не забудьте! Ясно всем?!

Отряд ответил вразнобой, но — зашуршали, зазвякали. Поняли уже, что оружие в этом мире — первый друг.

— Можешь ехать быстрее! — разрешил я Антоненковой.

Галя со скрипом поменяла передачу, и автобус слегка разогнался. Километров до двадцати. Все же дороги как таковой тут не было. Голимое бездорожье. И как бы не вторыми после буров мы тут катаемся.

Первый раз в автобусе смотрю на свой отряд-гарем-дружину не лоб в лоб, а сзади-искоса. Информативность позиции совершенно другая. И, что характерно, на меня никто не отвлекается. Все заняты своими делами.

Кто в телефоне тетрис гоняет.

Кто просто в окно смотрит.

Кто в сумочках роется.

Альфия с Булькой впереди меня, обнявшись, что-то мило щебечут по-татарски.

Общая атмосфера такова, что в салоне больше расслабленности, чем сосредоточенности или страха. Отпустило всех после шашлыков. А «непроходимая» засека или, как ее уже успела обозвать Бисянка — «Жорская линия», в этом ощущении всех только укрепила. Ну и пусть. Выедем на дорогу — придется снова их подтягивать, а сейчас пусть отдыхают. Нельзя человека все время в напряжении держать — напряжометр сломается.

Только собрался за спинами коллектива заняться с Наташкой поцелуями и «тискотекой», как обернулась сидящая впереди нас Альфия со своими жлобскими вопросами не вовремя:

— Жора, а почему мне так мало за машину заплатили? Всего пять тысяч, — выдала на едином выдохе.

Вздохнул и я. Сколько можно было объяснять? Просчитал про себя до десяти и стал «товарищу Кайфоломову» разжевывать политику партии, то есть Ордена.

— Пять тысяч экю, которые упали тебе на счет, Аля, — это не деньги Ордена, это часть моих личных денег за мою квартиру в сталинской высотке. Мой подарок вам на обзаведение. Чтобы вам не пришлось снова на панель идти.

— За квартиры компенсация — я это хорошо понимаю, — ответила прекрасная мещера, — а вот за машины наши: где деньги?

— А тебе, Альфия, за машину ни копейки и не дали. Вообще. Потому как компенсировал Орден нам только собственность. Никому ничего не дали, у кого автомобили были на генеральной доверенности. Только если на праве собственности с выплатой транспортного налога.

Из глаз Альфии неожиданно для меня покатились горючие слезы.

— Это несправедливо! — взвизгнула она. — Это грабеж! Да я за этот лупатый «мерседес» два года член изо рта не вынимала…

Все остальное, что она хотела сказать, потонуло в гомерическом хохоте всего гарема.

А Антоненкова даже запела, глумясь:

Имел бы я златые горы,
Когда б ни первый залп «Авроры»,
И реки, полные вина.

Грешно так: горе у девушки. А я ей в лицо ржу.

Тут Дюля влезла в общее веселье. Повернувшись к нам, встав коленками на сидушку и держась одной рукой за хромированную стойку, спросила:

— Аля, а что ты в Порто-Франко терялась?

— А что в Порто-Франко? — не поняла Альфия, полуобернувшись к ней.

— Что-что? «Мерседес». Я, к примеру, видела в объявлениях, что продается «лупатый», триста двадцатый. Брабус! Новье. Этого года выпуска. Четыре месяца, как из-за ленточки. Без пробега по Новой Земле, потому как сезон дождей был. Всего три тысячи просили. С торгом. Могла бы сейчас за нами на лимузине рассекать. И не грузить Жору напраслиной.

Вот за это я моментально почувствовал в душе к Комлевой благодарность. Даже Ингеборге, которая полностью в курсе всех наших финансовых дел, промолчала, стервь.

Только Роза, оторвавшись от наушников, бросила через губу:

— Вам всем только бы поржать, кобылы, а у девушки горе. И я ее очень хорошо понимаю. Самой своего «мини» жалко, просто сил нет.

Вроде неприятный денежный вопрос иссяк, не набрав силы, а вот веселье осталось.

И девки запели. Что-то такое мне неизвестное. Наверное, модное нынче в молодежной среде: «Как-то раз я любил амазонку…»

Забавные пошли песни у молодежи и подростков. Но все же это лучше, чем бессмысленный рэп черных американских уголовников, откинувшихся с малолетки. Все же, хоть и стеб, но в традициях родной культуры. Хотя если разобраться по гамбургскому счету, то первым в мире рэпером был русский актер Евгений Леонов, озвучивший Винни-Пуха в советских мультиках. А пиндосы, как всегда, жалкие плагиаторы. Хотя, надо отметить, что вечно у них, как с той мартышкой из анекдота получается: «дура не дура — а тридцатник в день имею».

Автобус подпрыгивал на кочках, но скорость была небольшой, так что никто языка не прикусил. Что подвигло всех на дальнейшие песенные подвиги. И видать, чтобы мне — старому подольстить, завели длиннющую городскую сагу. Родом из годов двадцатых прошлого века. На еще более древний мотив «Разлука, ты разлука…»:

Гулял с ней три недели,
Потом сказал ей так:
— Неужто вы, в самом деле,
Рассчитываете на брак?

Они глотки надрывали, а я за их спинами с Наташкой целовался, как школьник на экскурсии, воспринимая их вокал как музыкальный фон из магнитофона: «АББА» там, или Джо Дассен; пока автобус не остановился.

Я, вывернувшись из Наташкиных рук, встал и прошел к водительскому месту.

Антоненкова остановила автобус, как и договаривались. Увидела дорогу — стоп.

Приехали.

Здравствуйте, девочки.

С пригорка сквозь редкую рощу было хорошо видно, что поперек нашего движения лежала лысая полоса в вельде, хорошо накатанная колесным транспортом. Ничего, кроме искомой Южной дороги, тут быть не могло.

По словам буров, отсюда налево до Портсмута осталось всего двадцать километров. Это хорошо. Это очень хорошо. Мы практически у цели. Но расслабляться не время. Сколько людей палилось на эйфории от почти достигнутой цели. Вся мировая литература на этом потопталась. А мы не будем.

Новая Земля. Британское содружество Валлийский принципат. Южная дорога, недалеко от Нью-Портсмута.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 11:21.

— Ну с Богом. — Я положил руку на плечо Галины и слегка сжал ладонь.

Антоненкова рывком отбросила челку со лба, воткнула передачу, играя педалями, и сказала:

— Аминь.

Автобус медленно, постепенно набирая скорость, покатился с пологого пригорка к дороге. В поворот Галка вписалась как по рельсам, и на самой дороге уже смело, включив третью передачу, прибавила газку. Пока все шло штатно.

Я обернулся и увидел на холме, именно том, с которого мы съехали, довольно большое животное, чем-то неуловимо похожее на крупных земных кошачьих. Грязно-зеленого окраса, почти сливающееся с окружающим его пространством рощи. Оно сидело на заднице, обняв себя по лапам толстым хвостом, и внимательно провожало нас поворотом крупной головы. Брр… Ну и взгляд! Смотрела на нас тварюга своими желтыми зенками, как солдат на вошь. Слава богу, что в гости к нам на шашлыки такая киса не заглянула. Задним умом я очень сильно этого зверя испугался. Настолько, что даже не стал никому на него указывать.

Проехали!

Дорога впереди нас была абсолютно пустой. Впрочем, сзади тоже. Пыль, очень летучая в саванне около орденских Баз, здесь довольно быстро опускалась на дорогу, и наблюдать за «ретирадной першпективой» особенно не мешала.

Вокруг был холмистый вельд. Правда, холмы были пониже, чем на плоскогорье, и более пологие. Но также не лысые. Встречались и вполне приличные рощи, не колки, а вовсе даже гаи. И овраги. Последние, впрочем, наблюдались на приличном расстоянии от дороги. Особо и не разглядеть. По правую руку вдали виднелись горы. Не лысые совсем. Лесом покрытые. Настоящим лесом.

Бегали там, вдали от дороги, небольшие стада копытных, словно спугнул их кто-то. Только самого спугнувшего видно не было.

Падальщики неторопливо парили в небе. А вот бабочек было намного меньше, чем на плоскогорье, да и размером они были помельче — не крупнее человеческой ладони.

День обещал быть ясным; на бледно-сизом небе не было ни тучки.

По дороге пару раз проскочили насыпные мосты над большими бетонными трубами, из которых, петляя по равнине, вытекали тоненькие ручейки. Не дикое уже тут место, если дорога инженерно обустроена. Хотя если судить по дебиту ручьев и диаметру труб, то не столько об удобстве проезжающего автотранспорта позаботились, сколько о том, чтобы дорожное полотно не размыло в сезон дождей.

О том, что и тут живут люди, напомнила также табличка на деревянном столбе в виде стрелки, показывающей направо от дороги. На ней что-то было написано вычурным шрифтом не по-русски. И буквально тут же справа промелькнул неплохо накатанный отводной путь, уходящий за холмы.

— Никак показались пригороды? — ухмыльнулась Антоненкова. — Цивилизация, мать ее…

Ей никто не ответил.

Проехав десяток километров по направлению к Портсмуту, увидели первый встречный транспорт. Два джипа пылили на большой скорости, быстро к нам приближаясь. Первым был «сухопутный крейсер» — «сотка» от «тойоты», окрашенный в песочный цвет. Второй — белый иранский пикап «Симург» с кабиной на три посадочных места в ряд. В его кузове на самодельном сварном станке стоял, задрав ствол, пулемет незнакомой мне системы. Людей около пулемета не было. Все сидели в салонах.

Оба джипа лихо пронеслись мимо нашего левого борта, быстро удаляясь на север. Я быстро забыл бы о них, если бы не истошный крик Шицгал:

— Жорик, эти поцы нас захватывать собрались! Сейчас сговариваются!

— Какие поцы? — Я не понял поначалу, о ком это она кричит.

— Те, что сейчас мимо нас проехали!

Я тут же бросился в хвост салона, успев заметить, как в паре километров от нас лихо, классическим полицейским разворотом оба джипа синхронно повернулись к нам мордами и пошли нас догонять.

— Жора, — Роза наконец-то догадалась воспользоваться громкой связью салона, — они еще пока пререкаются по поводу: мы это или не мы, но они точно по наши души.

Я молчал, глядя, как преследователи приближаются к нам, и, естественно, не видел, что творится в салоне автобуса.

Антоненкова без приказа сама прибавила скорости, но с этими машинами нам не тягаться. Догонят.

— Да сделай же что-нибудь, козел. Я жить хочу!!! — сорвав наушники, истерически заорала Роза, видя, что я на ее слова внешне никак не реагирую.

Не отвечая ей, я взял брезентовую ленту, спускавшуюся со столешницы, обернул вокруг своей талии, застегнул на хромированное кольцо простым титановым карабином. Кажется, для альпинистов такие делают. Угловатые. По форме — трапеция.

Потом примерился к прикладу пулемета, прижал его левой рукой к плечу, дернул затвор и дал предупредительную очередь перед передовой машиной догоняльщиков. Пулемет затрясся в руках, как припадочный, собирающийся вырваться из моих объятий.

На дороге взметнулась цепь пылевых фонтанчиков.

Джипы резко притормозили. Потом вовсе остановились.

Из кабины пикапа, с пассажирской стороны, выскочил маленький толстый мужик и полез в кузов. Не иначе как к своему пулемету. А вот этого нам как раз и не надо.

Немецкая машинка снова затряслась в моих руках, выплевывая мощные американские пули.

Вражеский пулеметчик тут же упал на землю. Не понравилось ему. Нет, в него я не стрелял — поверху дал короткую очередь. Но когда пули свистят над головами, не каждый будет героем.

Зато пулемет врагов завертелся на станке, как флюгер. Ну надо же? Попал! Хотя и не целился в него ни разу. Заполучи, фашист, гранату! Интересно, чем они по нам теперь лупить будут?

Волна эйфории поднялась откуда-то снизу ребер и пошла по ним винтообразно подниматься вверх. Но в районе челюстей я ее перехватил, придушивая. Рано еще радоваться. Джипы снова стали нас преследовать.

Перенес прицел и снова дал очередь поперек дороги перед первым джипом, как бы предупреждая: «Не тронь меня!» Незачем за мной гоняться. Могу и покусать больно.

Была мысль пострелять их тут всех на хрен и затрофеить, что останется. Но я не знал, как к этому отнесутся власти Портсмута. Кто их эти власти знает? Вдруг из меня же и сделают дорожного бандита. И извольте пройти на танец с пеньковой тетушкой. Оно мне надо?

Можно было и радиаторы преследователям прострелить, но опять-таки вдруг потом придется возмещать убытки. По нам же пока не стреляли.

А их переговоры в эфире к делу не пришьешь.

Все равно мы уже у города почти. Легче удрать, чем потом отбояриваться. Хотя если всерьез припрет, то пусть лучше судят двенадцать, чем несут шестеро.

— Гони, Галя, гони!!! — крикнул, не оборачиваясь, бултыхаясь по сторонам в брезентовой петле и держась за пулемет, как за опору.

Автобус существенно прибавил в скорости.

В первом джипе преследователей открылся большой люк на крыше и оттуда по грудь вылез мужик в панаме с автоматом Калашникова в руке. Европейской такой наружности мужик.

Я тут же дал очередь над ним, впритирку. Это должно его впечатлить. Тем более, что и по крыше джипа что-то высверкнуло.

И точно. Мужик упал обратно в салон, выпустив несколько патронов в воздух из задравшегося автомата. Вот это гуд. Теперь не прокатит отмазка, что по нам не стреляли.

— Жора, держись!!! — крикнула Антоненкова. — Вижу городские ворота с танком. Навстречу к нам броневик выслали!!! С пушкой!

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 12:36.

— Я требую правосудия у князя! — Мой голос звучал глухо и хрипло.

Еще бы, во рту пересохло все, как в пустыне Калахари. А адреналин чуть из ушей не льется.

Худой лейтенант, командующий Северным КПП города Портсмута, устало оглядев и меня, и толпу наших преследователей из джипов, кивнул узкой длинной мордой.

— Хотите правосудия? Будет.

В его глазах читалось облегчение. Все же разводить на дикой жаре безобразный и малоосмысленный гвалт наших взаимных обвинений ему оказалось не по плечу. Все стреляли и все обвиняют друг друга в дорожном разбое. И все одновременно орут. Причем большинство — на очень плохом английском. И я один умудрялся перекрикивать их пятерых. Но голос вроде как еще не сорвал.

— Только для того, чтобы обвинять этих людей в суде, я должен знать их имена, — слегка теснил я лейтенанта, заставляя его чуть-чуть отодвигаться, отстаивая свое приватное пространство, в то же время не забывая направлять ствол пулемета в сторону наших преследователей.

Видимо, чтобы быстрее уйти из зоны дискомфорта, лейтенант торопливо сделал два шага в сторону к сержанту, у которого в руках был мобильный терминал, и что-то ему сказал вполголоса.

Сержант вынул из подсумка блокнот на пружинке и, сверяясь с терминалом, начертал несколько строк. Потом вырвал страницу и отдал ее худому лейтенанту.

Тот передал ее мне.

Сказать, что меня неожиданно пробило на ржач, — это ничего не сказать. Нельзя же так неожиданно!

Сами представьте: на ограниченном пространстве — можно сказать, пятачке — топчется нехилая толпа вооруженных людей.

Мы, натурально, с преследователями в контрах. Чуть ли не в боевом контакте.

Вокруг нас княжеские гвардейские фузилеры с тяжелым оружием. Все в полных непонятках, но готовые стрелять по первой команде своего офицера.

Со стороны города на нас смотрит жутким зевом шестидюймовое дуло «противопехотного» американского танка «Шеридан».

Напротив него, со стороны дороги, тонкая длинная авиационная пушка из приплюснутой башни броневика на шести колесах в три оси хвалится щелястым дульным тормозом.

Вокруг — десятка два гвардейцев с «калашниковыми» в руках. Интересными такими машинками, у которых и цевье, и приклад — пластиковые в пупырышек, как жабья шкурка.

В довесок — три крупнокалиберных браунинга М2 с баррикад КПП.

А мы — внутри этого кольца.

И все это целится в нас с преследователями.

А мы с преследователями целимся друг в друга. Или враг во врага, если хотите точнее.

И чую, что вот-вот полыхнет, настолько атмосфера накалилась. Достаточно кому-то психануть и нажать на спусковой крючок первому…

И пипец всем.

Преследователи около своих джипов — также с автоматами. Обычными потертыми «калашниковыми». Но от этого мне не легче.

Напротив них я с РПК в руках, со стволом в их сторону и также с пальцем на спусковом крючке. С банкой на семьдесят пять патронов, хотя, случись чего, успею выстрелить, дай бог, с десяток. Потом меня точно заколбасят.

За мной автобус, форточки в окнах открыты настежь, и из них торчат тонкие стволы «ругеров», как и из двери за мной, нацеленные в шестерку додиков у джипов.

Вот так вот. Такая вот диспозиция.

А я тут ржу, согнувшись в три погибели, и ничего с собой поделать не могу, хоть убивай меня сейчас.

А вы бы смогли?

Увидев вот такой список:

Udatyj

Schtepa-Sholovik

Drash

Velikojon

Solodky

Popenko.

Лейтенант подхватил меня за локоть, помог выпрямиться.

— С вами все в порядке? — участливый, как будто минуту назад не он кричал, что если мы сейчас же не заткнемся, то он прикажет стрелять в нас картечью из пушки, и начхать ему, кто прав, а кто виноват.

— Да… — ответил, отдуваясь. — Не обращайте внимания. Это все список.

— А что такого смешного в этом списке? — полюбопытствовал офицер.

— Непереводимая на английский игра слов русского языка.

— Украинского! — тут же возмущенно крикнул высокий соломенный блондин с большим носом из толпы наших преследователей. Но на него никто не обратил внимания.

— Доктор Волынски, вы по-прежнему настаиваете на судебном разбирательстве в нашем городе? — Лейтенант гвардии валлийского князя был строг, но суров.

— Да, лейтенант.

— Вас устроит мировой судья или вы будете требовать жюри присяжных?

— Вообще-то я хотел бы, чтобы судил нас сам князь. Но мировой?.. Мировой судья тоже устроит. Я же всегда смогу апеллировать к присяжным, в случае чего?

— Именно так, — поспешил тот меня заверить.

— А утверждает приговор князь?

— Да. Его решение окончательное и пересмотру не подлежит.

— Вот и хорошо, — прохрипел я удовлетворенно. — Главное, надо сберечь моих девочек от киднеппинга, пока будет длиться процесс. Вы это сможете устроить?

Лейтенант хищно улыбнулся:

— Тут не Старая Земля, док, и не Британия английской короны. У нас правосудие быстрое, справедливое и независимое. Только в этом случае вы все должны будете сдать все имеющееся у вас оружие на время процесса.

— Мы согласны, — моментально отозвался я.

— А мы — нет, — визгливо заявил тот, кто кричал про украинский язык. — Эти бандиты должны быть расстреляны на той же дороге, на которой они обстреляли две мирные машины. Вон сколько их, — указал он рукой на торчащие из автобуса стволы, — и сколько нас.

— Тогда вы арестованы за сопротивление законной власти Валлийского принципата. — Голос лейтенанта стал безапелляционным. — Немедленно сдать оружие, или по вам откроют огонь тяжелые пулеметы. Считаю до трех. Два с половиной!..

Пауза не затянулась. А что вы хотели? Сила солому ломит.

— Да подавись, — в сердцах крикнул по-русски мелкий и толстый хохол, больше похожий на пузырь, чем на человека, и, кинув свой автомат под ноги сержанту с терминалом, добавил: — Шоб тоби грэць, подмоскальник.

Остальные последовали его примеру. С некоторым остервенением.

— Теперь вы, — обратился ко мне лейтенант.

— Мы можем аккуратно упаковать оружие в оружейные сумки, лейтенант? Под вашим контролем, конечно. Учитывая то, что в отличие от противной стороны, мы делаем это добровольно и сотрудничая с правосудием.

— Можете, — не задумываясь, разрешил тот.

Я повернулся к автобусу.

— Девочки, аккуратно укладываем все оружие в сумки. Галя, кинь мне сумку для своего пулемета.

Когда Антоненкова появилась в проеме автобусной двери, кидая мне сумку, на нее практически никто не обратил внимания. Но когда она сняла с себя пробковый шлем и грациозным движением откинула его за спину в салон автобуса, а потом небрежным движением стянула с головы шемах и, потрясая гривой своих волос, распушила ее и поправила изящным жестом, закинув их за спину, то все патрульные невольно ахнули.

А пулеметчик с баррикады у браунинга бросил свой тяжелый пулемет и дико заверещал, подпрыгивая и размахивая руками во все стороны, как чирлидер:

— А-а-а!.. Это же «Мисс Седьмой месяц» с календаря Зорана!!! Вау!

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 13:22.

Правосудие в Уэльсе действительно было быстрым. Тут под них не подкопаешься.

От КПП, или как его тут называли — «Северных ворот», нас за пять минут доставили к офису мирового судьи Северного округа города Нью-Портсмута под охраной патрульных, которые оказались ни много ни мало — княжескими гвардейцами. Впрочем, внешне от орденских патрульных их отличал только темно-зеленый, почти изумрудного цвета берет с кокардой в виде усеченной разлапистой стрелки лука-порея. Как пояснил мне сопровождающий нас капрал, эта эмблема есть символ сопротивления Уэльса английским захватчикам и ведет свою историю с тринадцатого века.

Особо много информации за те пять минут, что мы ехали от КПП до суда, я от капрала не выяснил. А то, что узнал, касалось только военной тайны.

Вооруженные силы Валлийского принципата состоят из бригады княжеских гвардейцев, которые не покидают территории анклава, и полка валлийских стрелков, оперативно входящих в армию Британского содружества и по ротации воюющих где-то на южном берегу Залива. А также немногочисленной полиции, которая принадлежит не принцу, а городу. Город же ее и содержит: впрочем, как и тюрьму.

Ну и по традиции есть самостоятельно за свои средства вооруженное городское ополчение, которое раз в год перед сезоном дождей проводит военные учения на природе. С барбекю. Большой праздник для города. И оружейная ярмарка для всей округи.

Полки, как выяснилось, — это очень громко сказано. Личного состава там — от силы человек четыреста — пятьсот. И в каждом полку всего по четыре роты. Батальон, если по староземельному, но традиция…

Твою маман! Красиво жить не запретишь.

В гвардии каждая рота имеет еще свое отдельное название, знамя и парадную форму, отличную от других, и сама считается полком. Но полевая униформа у всех одинаковая. Разве что армейские стрелки носят не береты, а кепи с длинным козырьком. Да и то лишь потому, что береты цвета хаки носят английские вояки, которых тут не любят.

Получалось, что княжеская гвардия тут, кроме охраны дворца и особы монарха, выполняет еще функции внутренних войск. И гонять дорожных бандитов — одна из ее задач.

Вот все, что удалось узнать про этот новоземельный Уэльс за пять минут.

Офис мирового судьи был до неприличия похож на московский (староземельной Москвы, новоземельной я пока еще не видел) и также располагался в полуподвальном этаже жилого дома, рядом с полицейским участком, который тоже, если судить по староземельным меркам, был мизерабельным.

Мировой судья Северного округа Нью-Портсмута, сидящий под гербом в традиционной судейской мантии и в белом барашковом парике одутловатый мужик лет сорока пяти, с большим фиолетовым носом запойного алкоголика, убедившись, что мы оба христиане, привел меня и Семена Штепу-Чоловика, который представлял в судебном присутствии всю банду хохлов, к присяге на Библии. Затем выслушал наши версии случившегося.

Блондинистый Штепа, размахивая кулаком с татуировкой — трезубцем, напирал на то, что мы — «кляти москали» — ни за что ни про что, «з лютой нинависти», первыми обстреляли их на дороге из пулемета, когда они мирно себе катили на север в Порто-Франко. А развернулись за нами они только затем, чтобы нас за это наказать. Ибо нельзя спускать такое хулиганство, которое может в одночасье перерасти в дорожный разбой.

Я же свои показания начал с того, что мы просто ехали в Русские земли по Южной дороге с севера из Порто-Франко, подверглись нападению дорожных разбойников на двух джипах, которые нас преследовали до самых ворот города. Умолчал я лишь о том, что на саму Южную дорогу мы выкатились с Плоскогорья. Лишняя это для них информация. И никакого вранья под присягой. Всего лишь некоторое умолчание деталей, о которых меня не спрашивали. Спросили бы — ответил бы честно. А так самому выдавать свои тайны я не нанимался.

Незамедлительно потребовал высокий суд связаться в Порто-Франко со следователем Ширмер, которая в курсе как уже произошедшего нападения на нас с целью похищения девушек в сексуальное рабство, так и того, что подобные нападения готовились криминальными кругами в будущем. И естественно, что мы такого развития событий опасались. О радиопереговорах между машинами напавших на нас бандитов, которые разворачивались на дороге именно с целью нашего захвата в рабство, также не преминул сообщить. На этом и построил обвинение хохлов в дорожном бандитизме.

Потом был допрос свидетелей.

Возник, правда, некоторый затык с присягой Розы, но секретарь суда, выяснив, что она иудейка, куда-то вышел и быстро вернулся, неся в руках красиво оформленный томик кошерной Торы, на котором и предложили Шицгал дать присягу.

Таежницы, ничтоже сумняшеся, спокойно клялись на Библии.

Огромным нашим упущением было то, что Роза не записала эти разговоры на компьютер, а только слушала. Поэтому все уперлось в наше слово против их слова. Такой вот юридический тяни-толкай.

Девочки мои все были в балахонистой полевой форме и впечатления на судью не произвели.

Публики, которая бы поддержала бы нас по симпатиям к календарю Зорана, в этот маленький зал не допустили. И так битком.

Судья вообще, казалось, полностью забил на службу и слушал наши показания вполуха, мечтая о чем-то своем.

Я начал бояться, что ввязываюсь в бесконечную судебную тяжбу, которая может длиться годами. Однако уже через полчаса после опроса последнего участника инцидента мы выслушали вердикт мирового судьи.

В начале его речи было много важности и всяческого бла-бла-бла на диком наречии работников юстиции, зародившемся в далеком древнем Риме. Почему-то у любого народа судьи и прочие прокуроры совсем не могут говорить по-человечески. Адвокаты могут, хотя и знают в совершенстве эту подвесовую мову. Если надо будет — протрындят на ней сколько нужно. Хоть два часа, хоть пять.

Ну наконец-то судья перешел к сути вопроса:

— …и так как налицо создание правового казуса, которого нет ни в «Книге испытания судей», ни в валлийском прецедентном праве, я передаю это дело на решение принца Уэльского, ибо только в его праве решать вопросы, не имеющие прецедентов, как и создавать оные.

И деревянным молотком по столу ударил, как водится в голливудских фильмах.

Потом здоровенный пристав, тоже в буклях, стучал длинной палкой по полу и орал глухим басом:

— Встать, суд идет.

Все встали, и мировой судья скрылся от нас навеки за простой офисной дверью. Больше мы его не видели.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 14:00.

— Думаю, надо сначала пообедать, — сказал я сопровождающему нас капралу, одновременно наслаждаясь зрелищем того, как банду дорожных бандерлогов гвардейцы передают по описи полицейским и те, сковав им запястья наручниками — все же обвиняемые и гвардией арестованные — уводят их в соседнюю от суда дверь полицейского участка. Скорее всего, в обезьянник. До княжьего суда. В передержку.

Приятно, черт возьми, быть победителем. Упиться унижением врага. Хотя бы и на промежуточном этапе.

— Надо немного подождать, — ответил капрал и, отойдя на пару шагов, стал что-то бубнить в портативную рацию на неизвестном мне языке; как я догадался — валлийском.

Мои девчата скучковались около автобуса и что-то активно перетирали между собой, не повышая голоса, скорее даже понижая его.

— Сейчас из княжеского дворца подъедет ваш новый сопровождающий, и на этом моя миссия закончится. Какие-нибудь еще пожелания у вас будут, док? — И смотрит на меня этот синеглазый брюнет, словно ожидает чуда.

— Да. Мне нужно наставление по стрелковому делу для немецких пулеметов MG-42 и их клонов — на русском или английском языке. А то я не знаю, как его разбирать, а после боя на дороге его чистить надо.

— Должны быть, — пожал капрал узкими плечами. — Если найду, то как вам его переслать — сегодня?

— Буду очень благодарен, — ответил я нейтрально.

— И каков будет вид благодарности? — Ехидный парень явно набивался на халявную выпивку.

— Календарь Зорана, — ответил я с таким видом, будто награждаю его высшим орденом.

Капрал оживился.

— Считайте, что эта брошюрка у вас уже есть. Даже если в городе она в единственном экземпляре, — поспешно заверил он меня. — Только никому об этом не говорите. Я не хочу ни с кем делиться календарем. Тот экземпляр, что нам прислали по почте, весь разорвали на отдельные листы и повесили в разных кубриках казармы. И то армейцы нам завидуют: им-то никто ничего не присылал. Не только даром, но даже и за деньги.

— Что, такой страшный дефицит? — удивился я.

— Не то слово, док. На почте запись на месяц вперед и очередь не кончается.

Вот так вот: в погоне за хлебом насущным люди тут позабывали о таких примитивных радостях, как красочные календари с полуголыми красотками, которые на Старой Земле есть обязательная принадлежность каждой солдатской казармы. Порнофильмы тут производят массово, а вот до такой малости не дотумкали. Ладно, я себе что-нибудь еще придумаю, а календарем пусть Зоран кормится. Хороший он мужик, не жалко.

— Хорошо, — ответил капралу, — принесете наставление, и я его обменяю вам на календарь, еще пахнущий типографской краской.

— Я вас сам разыщу, — пообещал капрал и, поглядев мне за плечо, добавил: — Кажется, это едут за вами.

Оглянувшись, я увидел, как из-за угла выкатился камуфлированный «хамвик» в командирском исполнении, с кучей антенн над крышей и без дверей, но с обязательным гербом княжества на капоте.

Из «хамвика» вылез целый майор, здоровенный детина лет тридцати, выше меня на полголовы, но рыхловатый уже. Он был одет в довольно-таки необычную для этих мест парадную форму. Алый однобортный китель с белыми выпушками и тесным рядом золотых пуговиц, черным воротником-стойкой и черными же обшлагами мыском. Черные бриджи с белым кантом заправлены в высокие сапоги, начищенные так, что, глядясь в них, можно было бриться. На черных погонах с белой выпушкой блестела одинокая корона. На петлицах красовался привычный уже лук-порей. С левого плеча, отсверкивая на солнце золотом, спускался плетеный аксельбант. В руках он держал обыкновенную фуражку с черным околышем и красной тульей. Канты фуражки были белыми. Холеное лицо гладко выбрито. Оружия при нем не было. Никакого. Даже холодного. И это сразу бросилось в глаза.

Вперился майор в меня, из-под длинных пушистых ресниц (на зависть любой красавице) сияющими глазами. И спросил по-английски, как будто меня тут была целая куча вокруг одинокого гвардейского капрала, хорошим таким басом:

— Кто тут будет доктор Волынски?

— Это я, — отозвался, не мешкая. — С кем имею честь?

Офицер надел на голову фуражку, приложил правую ладонь к козырьку и представился:

— Барон Дай ап Бивар, майор штаба гвардии принца Кимри.

— Принца Кимри? — переспросил я удивленно.

— Простите, сэр, это на валлийском языке означает принца Уэльского.

— Спасибо, что просветили.

— Я должен проводить вас к месту вашего временного проживания, — сразу взял он быка за рога.

— Надеюсь, это не в тюрьму? — Шутка юмора оказалась несколько кислой, но на нее даже не обратили внимания.

— Что вы, сэр, — небольшая гостиница, но очень хорошая, — заверил меня барон-майор, — вам понравится.

— Мы бы хотели сначала пообедать, если вы позволите. Девочки голодны, — проявил я шкурный интерес, прикрывшись слабым полом.

— Нет ничего проще. Вы заселитесь и тут же откушаете. Там рядом несколько неплохих этнических ресторанчиков в наличии, если вас не устроит еда в отеле. На этой стороне города кормят намного хуже, хотя и дешевле. Вы же не хотите обедать в компании китайских дальнобойщиков и грубых докеров с их примитивными нравами?

— Уговорили, — согласился я с предложением. — Только один вопрос: что с нашим оружием? Меня это очень волнует.

— Оружие поедет за вами в том же гвардейском пикапе, что и сейчас. Оно будет складировано в оружейной комнате отеля. Вам его обязательно выдадут на воротах, при выезде из города. Не опасайтесь, ничего не пропадет.

Я облегченно вздохнул. Подспудно я, как оказалось, очень боялся, что власти конфискуют пулемет. Как вещдок, к примеру.

— Тогда прошу в автобус, познакомлю вас со своими девочками, — сделал я приглашающий жест рукой.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 14:20.

— Лучше бы я поел в компании с китайскими дальнобойщиками или грубыми докерами, — сказал я с осуждением майору-барону, глядя на то, как неспешно паром пересекает реку в направлении от нас, — пока дождемся парома, у меня анус паутиной зарастет.

Майор Дай мою эскападу вежливо проигнорировал, хотя и дернул уголками губ. Да и зря я на него наехал, он и так нас тут пропихнул без очереди. А она немаленькая. Но что делать, когда желчь разливается по организму и заполошно ищет, чего бы растворить. И за неимением еды растворяет меня.

Мы уже пятнадцать минут стояли на берегу реки Мунви, разделяющей город, в ожидании этого чертова парома, который ушел у нас из-под носа.

С переправой тут была напряженка.

Нормального автомобильного моста не было совсем. Лишь дальше к северу, на окраине города, ближе к горам, между высокими берегами красовался вантовый пешеходный мост шириной в пару метров. Красивый.

Саму реку пересекали две нитки понтонных мостов, явно военных по происхождению, с односторонним движением, по которым пускали автомобили не выше определенного веса. Для чего перед въездом на мосты соорудили грузовые весы, как на советских элеваторах.

Услуга по взвешиванию — 10 экю.

И сам проезд — 10 экю.

Под грузовиками эти понтоны вели себя, как гибкая лента на волне. Лично мне ехать по такому мосту было страшно. Тем более за свои же деньги.

Но для таких трусов, как я, был предусмотрен танковый самоходный понтон, выдерживающий нагрузку до пятидесяти тонн, хотя и с ограничениями по длине, и «за очень дополнительные деньги».

Да и не жалко.

Лишь бы безопасно было.

Восточный Портсмут по сравнению с Порто-Франко производил жалкое впечатление. Вы когда-нибудь большой заводской поселок в российской глубинке видели? Так вот тут — то же самое, все углы в подтеках мочи — только с улицы, а не со двора. Замощены только главные улицы, а вокруг — цеха, трубы, бараки, заборы и — склады, склады, склады… На берегу моря — порт. Но за складами от него видны были только большие деревянные (!) краны. Это на юг в сторону моря. А весь восток ощетинился дымящими трубами.

Когда-то беленые стены зданий давно стали серыми от копоти. Что поделать, копоть — это обязательная плата за индустриальный рывок на угольном топливе. А Портсмут — второй центр металлургии Новой Земли после Демидовска. И хотя роза ветров тут благоприятна (ветер сносит промышленные дымы далеко в море, на «клятых англян»), городу все равно остается немало подпорченной экологии.

Низкая пропускная способность понтонных мостов создала в восточном Портсмуте крупный логистический узел, где с длинных тяжелых траков грузы переваливают на менее грузоподъемные автомобили, способные преодолеть хлипкий понтонный мост через Мунви и доставить груз дальше. Часть таких грузовичков просто челночила между берегами быстрой реки, а часть развозила товар дальше по Южной дороге. Морем, конечно, любые грузы возить дешевле, но море — это крупный опт по определению. Не всем посильно чисто финансово нанять целый корабль, пусть даже и небольшой.

Поначалу вся причина такого положения была именно в мостах, но позднее хитрованы-валлийцы раскусили всю коммерческую прелесть добавленной стоимости на перевалке, и такое положение вещей просто законсервировали. К примеру, китайских лесовозов принудительно сгружали на восточном берегу — в порту или на дровяном складе возле Свинцового завода — скупая длинномерный строевой лес прямо с машин. По принципу голландского аукциона. Китаец назначал цену на всю свою партию леса и пошагово опускал ее до первого согласия оплатить названную сумму. Просто и эффективно.

Для тех же, кто не рвался отдавать свой товар по ценам местных оптовиков, был пущен танковый паром по 250 экю за рейс, хотя проезд по понтонному мосту стоил всего 10 экю. Но понтонные мосты были муниципальными, а паром — частным. Таким образом, властями была соблюдена и выгода города, и свобода выбора для иногороднего продавца сесть на любой конец вил.

Китайцы, может быть, и заплатили бы, даже с удовольствием. Их строительная древесина, обладая природными антисептическими свойствами против гниения и паразитов, стоила дорого, и чем дальше по дороге, тем дороже, так как южнее Кхамского хребта она почему-то не росла. Но их лесовозы (вот жалость-то какая) не вписывались в габариты парома. А если бы и вписывались, то валлийские власти, не сомневаюсь, нашли бы способ паром слегка укоротить. Такие вот вилы.

Дальше этот лес либо пилился тут же, в восточном Портсмуте, либо перегружался на корабли. А своего торгового флота у местного Китая не было. Хотя ходили какие-то туманные слухи, что готовят узкоглазые сюрприз в виде постройки корабля из такого дерева, который этим же деревом и будет набит. И сплавят они его под парусом в залив. Но все это пока слухами и оставалось. Хотя чисто инженерно никакой тут сложности не было. В Сибири в позапрошлом веке так сортовой лес и сплавляли, чтобы его излишне не мочить и не терять ценные бревна на плотовом сплаве.

— Барон, а что там за пароходик? Вроде как военные на нем трутся? — спросил я, заметив небольшую пристань выше понтонных мостов, у которой грузился колесный пароход, курившийся высокой черной трубой.

— Военно-речной флот принца Кимри, — отозвался наш Вергилий, — угольный канонерский пароход «Мерлин», — тут же последовало разъяснение.

— Но его вроде как продуктами грузят, если я не ошибаюсь; куда им столько? Экипаж такое количество за год не съест.

— Это он почту развозит по речным селениям.

— Эти мешки и коробки?

— А что такого? Купцу подобной мелочевкой, которую планировать никак не возможно, заниматься невыгодно. Как и лавки ставить по деревням. Деревни маленькие. Оборот мизерный. Вот и устроили для них заказ по почте, по каталогу. А моряки развозят по всей реке вплоть до Нью-Кардифа, заодно и реку патрулируют. Все довольны.

— То есть сами флотские не торгуют? — потребовал я уточнения от майора.

— Избави бог. Даже думать об этом не смеют. Бизнес и служба — у нас вещи несовместимые. Мы не англичане, — майор просто оскорбился такому сравнению, но меня, как непросвещенного, тут же простил, пояснив: — На пароход приносят квитанцию и получают заказанный и оплаченный груз. Застрахованный. А заказы и деньги принимает почтовый чиновник, который катается вместе с моряками на пароходе. Следующим рейсом привозят заказ.

— Почта орденская?

— Нет, княжеская внутренняя, только по принципату. Ну еще и в Виго маршрут есть сухопутный. Все остальные направления перекрывает почта Ордена.

— Насколько это для агрария дороже получается? От цен в городе.

— Процентов на десять — двенадцать. Но все равно это дешевле, чем им самим за каждой мелочью по реке спускаться и подниматься обратно. Лодка топлива больше съест, особенно обратно — течение быстрое.

— Ваши пейзане, похоже, в горах просто сиднем сидят, безвылазно? — заранее пожалел я фермеров.

— Нет, док. И на праздники в город они приезжают, и на ярмарки. Несколько раз в год.

— Понятно. А вниз «Мерлин» идет пустой?

— Никак нет, сэр. Вниз его самого загрузят углем, и еще баржу тянет с углем же. Там в верховьях Мунви у нас карьер с очень хорошим углем, не хуже староземельного кардиффа. Так что эта пристань так и называется — Угольной. Баржа потом здесь на дрова разбирается. Так что без отходов получается. Пропитавшаяся угольной пылью древесина очень хорошо горит в камине в мокрый сезон. А когда за окном ненастье, то очень приятно у камелька посидеть с чашкой грога в кругу семьи или друзей. Вот так-то, сэр.

— И хватает этого угля заводам и электростанции?

— Уже в натяг. Скоро придется второй такой пароход в Форте Линкольн заказывать. Недешевое это удовольствие, но что поделать. С таким течением нужна сильная машина. Дизельным движком с автомобиля тут не обойтись. А паровые двигатели на суда строят пока только американцы.

— А на чем тогда организовано движение по Амазонке и другим крупным рекам? — задался я вопросом о своей будущей родине.

— Там не такое сильное течение, как у Мунви. Дизеля на самоходную баржу вполне достаточно. Тем более там рядом, в Береговом, нефть качают, а мы стремимся максимально использовать собственный уголь, а не привозное дизтопливо.

Тут он перевел свой взгляд на паром, который стоял на противоположном берегу, и выругался:

— Да что он там — с чужой женой милуется, вместо того чтобы работать?

Вынул из кармана маленькую плоскую рацию и раздраженно заорал в нее что-то неразборчивое. Наверное, опять по-валлийски.

Не знаю, что за властью тут обладает этот баронский майор, но обратно частный паром примчался, как наскипидаренный, едва на редан не выходя.

Река была всего метров триста шириной, переправа прошла быстро и без накладок, и вскоре мы уже на западном берегу мелко потрясывались по замощенному гранитной брусчаткой спуску в «чистый город».

Дома на этом спуске были внешне богаче, чем на восточном берегу, но не так чтобы очень. За редким исключением — все двухэтажные. Первые этажи сложены из дикого камня, оштукатурены и побелены. Вторые — деревянные. Прямо как в старой Москве. Той, которой при Лужкове совсем не осталось. Первые этажи отданы под лавки и мастерские. Вторые — жилые с отдельным входом на улицу.

У самого подъема увидели книжный магазин, вся витрина которого была облеплена изнутри разрозненными листами календаря Зорана, а сверху витрины, закрывая окна второго этажа, был натянут кустарный тряпочный транспарант, на котором довольно коряво было выведено полуметровыми буквами: «Welcome!» Воистину: скорость стука больше скорости звука.

Девчонки выглядели обалдевшими. Все же первый звук медных труб славы над ними вознесся. Этого ни с чем не сравнить.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 15:00.

Наконец-то поели. В приятном ресторанчике на первом этаже двухэтажной гостиницы в центре города, в которой, как по заказу, было всего десять номеров. Точнее — десять роскошных двухкомнатных люксов. Этакий филиал «Хилтона». На самом здании никаких вывесок не было, хотя перед подъездом потел в тени козырька подъезда классический швейцар в зеленой ливрее и с посохом.

Побросав вещи по номерам, мы моментально оккупировали ресторан. Так жрать хотелось, что я даже вкуса как следует не разобрал. Метал в рот то, что поближе на столе стояло, как голодающий с Поволжья, у которого кусок изо рта вырывают профессиональные украинские гладоморцы. С той же скоростью, не иначе. Да и девчата не отставали. Рубали все, как точилка карандаш.

Майор только удивлялся. Поначалу молча, а потом и вслух.

— А чему тут удивляться, барон, — пояснил ему ситуацию, — мы последний раз ели с рассветом. Да и то… Так, легкий завтрак был: кофе, сыр, немного хлеба (про вчерашний ужин с шашлыками я благоразумно промолчал). И весь день маковой росинки во рту не было.

— Может, тогда еще что-нибудь заказать? — проявил барон участие и гостеприимство, подзывая жестом ливрейного метрдотеля.

— Да нет, — отмахнулся я, — того, что есть на столе, достаточно, чтобы напитаться. Но зверский голод заставляет забыть об этикете. Уж простите нас. Я понимаю: вы, британцы — нация чопорная, но потерпите немного из гуманитарных соображений. Этикет мы покажем, когда насытимся, — я кисло улыбнулся.

Мне было немного стыдно.

— Мы не британцы, мы — валлийцы, — поправил меня майор Дай. — У нас с Британским содружеством общая только оборона, впрочем, как и у ирландцев. Остальное все порознь, — возразил майор.

— И торговля? — засомневался я.

— И торговля, — ответил майор-барон вполне уверенно. — Торгуем друг с другом, конечно, но совместных предприятий, кроме парома на острова, нет. У нас с русскими больший объем торговли, чем с англичанами на острове. Семьдесят процентов вырабатываемого нами свинца идет в Демидовск на патронный завод. Остальной свинец частью у нас оседает, а частью в Наполи идет на ремонт и изготовление новых аккумуляторов. Мы делаем судовые, наполитанцы — автомобильные. Опять-таки латунь наша, медь, олово, бронза и томпак также идут прямо в Демидовск, а мы тут демидовскими патронами воюем. Англичане же все из-за ленточки тащат на свои любимые калибры.

— Я заметил, что у княжеской гвардии в руках «калашниковы».

— Ну сами автоматы — из-за ленточки, немецкого производства, со складов бывшей ГДР. А вот патроны — из Демидовска.

— У вас с Демидовском торговля на бартер?

— Частью — бартер, а частью деньги платим. Но больше двусторонний клиринг по весу золота между нашими местными банками, без орденского посредничества. Мы пока вроде как у Демидовска в сырьевых придатках. Но вскоре и у нас пойдут спецстали, производство флюсов и присадок, тогда Демидовск будет нашим сырьевым придатком — слябы будет присылать, — улыбается барон просто крокодильей улыбкой. — На пароход, что вы видели, мы поставили русские автоматические минометы, а мины к ним уже делаем сами.

— «Васильки»?

— Они самые, — подтвердил барон мою догадку. — Хорошие машинки. «Мерлин» ими бандитов отучил к берегам нашей реки даже подходить. А то поначалу только правый берег и обживали. На левом было очень неспокойно. Но, слава богу и принцу, пять лет уже никто там нам серьезно не докучает. Хотя в последнем крупном побоище первый принц наш и погиб. В бою с дорожными разбойниками. Великий был человек. Предлагаю за него выпить.

— А на суде это не скажется? — засомневался я. — Скоро же в присутствие нам… И не в самой лучшей позиции.

— Да что будет такому большому и крепкому человеку, как вы, с одного дринка? — настаивал барон.

Ну началось, подумал горестно. «Ты меня уважаешь?» — и все такое прочее, в одном флаконе. В сознательной провокации перед судебным заседанием я барона не даже не подозревал. Кто он — и кто бандерлоги?

— Но только один дринк, — согласился я с ограничениями.

Официантка с вычурной прической — коса и букли над ушами — в зеленой ливрее с золотыми галунами, которая смотрелась на ней как шикарный парадный костюм, по неуловимому знаку майора быстро притащила на маленьком подносе два стакана, в которых плескалось грамм по пятьдесят темно-янтарной жидкости. Писярик, значит. Обманул все же майор — в писярике целых два дринка. Ну бог с ним, не окосею и с писярика.

— За первого новоземельного принца Кимри Давида ап Гвинеда Храброго, Третьего этого имени, — провозгласил майор стоя.

Поднялся на ноги и я. Будем уважать хозяев.

Не торопясь выпили и снова сели. Пойло, на удивление, было весьма неплохим на вкус. Чувствовалась вековая традиция. А может, и из-за ленточки это элитное виски.

— А теперь кто вами правит, сын Давида? — продолжил пытать майора на предмет информации.

— Нет, Давид Храбрый погиб бездетным. Мы выбрали нового принца, из второй линии древних валлийских королей. Для национального возрождения нужны символы.

— Это каких королей? Неужто самого короля Артура? — улыбнулся я, хотя хотелось в голос рассмеяться.

Ну это как меня, к примеру, сейчас выбрать великим князем Литовским в современной Литве, основываясь на родовых преданиях происхождения нашей фамилии от Боброка.

— Зря смеетесь. К примеру, английские лорды Перси происходят от валлийца Персиваля, того самого — рыцаря Круглого стола. Наша аристократия помнит свое происхождение. Но главное в том, что простые люди это тоже помнят. И ценят.

— Похоже, что на Старой Земле вы были лордом Соединенного королевства? — закинул я пробный шарик.

— Был. Но после того как половину палаты лордов стали выбирать и тут же выбрали в нее пакистанца, я понял, что Старая Земля кончилась, — он горько улыбнулся, — и эмигрировал сюда. Британский лорд — пакистанец, вы себе можете это представить?

— С трудом. А здесь вы тоже лорд?

— Лэрд, — поправил меня майор.

— Разница в произношении?

— Разница в английском извращении наших древних титулов.

— Тут тоже есть палата лордов? Я имею в виду местное княжество.

Майор-барон поморщился, но сделал вид, что не заметил моей оговорки.

— Нет пока. Лэрдов не хватает. Чтобы была палата, нас по «Акту о Новом Отечестве» должно быть двенадцать джентльменов. А нас только одиннадцать.

— Что мешает монарху возвести кого-то достойного в это достоинство? — предложил я ему выход из тупика нехитрым каламбуром.

— Традиция, сэр. Лэрд должен быть прямым потомком древнего валлийского рига.

— Кого? — не понял я последнего слова.

— Рига. Так называли наших древних валлийских королей.

Барон снова махнул официантке, и та скоренько принесла нам еще по полста виски.

— Сначала короли, потом, после объединения — князья. Непонятна мне эта логика, — сказал я, беря в руку стакан и раскручивая в нем темно-коричневую жидкость.

— А логика очень проста. — Барон-майор отхлебнул из своего стакана.

Хорошо, что не он стал говорить новых тостов. Это позволило мне прихлебывать хороший напиток по чуть-чуть.

— Древние валлийские риги были чем-то вроде гомеровских басилеев. Тех тоже называют «королями» в переводе на наши языки, а на самом деле они всего лишь военные вожди своего рода, даже не государства. Если помните античную историю, то род Фабиев в Риме вел свою частную войну с этрусским государством Вейи без оглядки на Римский Сенат. Было в этом роду пять тысяч воинов — огромная армия по тому времени. Этруски выиграли, перебили Фабиев, и они больше никогда так не поднялись в местных раскладах. Так и у нас было. Каждый род имел над собой рига. Если роды объединились в племя, то им верховодил верховный риг. А если страна объединялась, как при короле Утере Пендрагоне, то такой лидер носил титул «риг верховных ригов». Когда пришло христианство, то папа римский верховных ригов признавал в титуле принцев, при условии, что они крестятся. Многие так крестились.

— Забавно. У нас, в Русском царстве, шел аналогичный процесс. Мордовских панков, к примеру, если они крестились, тоже признавали наследственными князьями, хотя до того они были выборными родовыми старейшинами. Наша церковь Риму не подчинялась, так что дать или не дать титул — зависело только от царя.

— Вот-вот, — то ли согласился, то ли опровергнул меня майор. — Когда объединился Уэльс в одиннадцатом веке, то признанный королевский титул уже полностью стал зависеть от римского папы, а тот держал в то время руку англосаксов. Так и остались наши правители князьями. Ну а байку про Эдуарда и о том, как он обманул наших ригов, завладев титулом принца Уэльского для своего сына, вы, наверное, знаете.

Я утвердительно кивнул.

— Здесь, на Новой Земле, — продолжил майор-барон-лэрд, вяло ковыряя вилкой в своей тарелке, — у нас оказалось всего три потомка средневековых валлийских князей. Двое, правда, по бастардной линии, хотя в Уэльсе на это всегда было плевать. Однако единогласно принцем выбрали Давида, который происходил от князей Гвинеда по прямой линии. Потому что, согласно нами же принятому «Акту о Новом Отечестве», это отечество — монархия, ограниченная парламентом. Князь может назначить министра, но парламент может его сместить, если докажет факт злоупотребления властью и корысть. И в финансовой деятельности все должностные лица отчитываются перед парламентом.

— Парламент профессиональный? — проявил я интерес к местным политическим реалиям.

— В этом пока нет необходимости. Нас тут не более ста тысяч человек, не считая «неграждан». Палата валлийских общин собирается три раза в год. А вот секретарь парламента — лицо постоянное. Он и готовит все бумаги к сессии.

— Угу… — кивал я, впитывая информацию, — похоже на Речь Посполитую века восемнадцатого. А князь? В чем его главная функция?

— Как и в древности. Он военный вождь при обороне страны и верховный судья. И пока не соберется палата валлийских лэрдов, от этой ноши ему не избавиться. Хорошо хоть торговые споры удалось сместить в палату общин и создать при ней нормальный арбитраж.

— А масонские ложи у вас тут есть? — закинул я крючок.

— Нет. Не сказать, что масонские ложи — как английские, так и шотландские — у нас вне закона, но единственное, что по нашему закону не могут делать масоны на территории княжества, — это ночевать. За первое нарушение — пожизненное изгнание. На второй раз — смертная казнь; правда, с заменой на продажу в рабство в Конфедерацию. За сокрытие принадлежности к ложе — сразу в Конфедерацию.

— Почему так строго?

— Главой всех масонских лож Британии является английский король. Зачем нам тут агенты враждебного короля с беспрекословным ему подчинением?

— Подозреваете, что староземельная британская разведка пустила тут корни?

— Даже не сомневаюсь в этом.

— А зачем ей это надо?

— На всякий случай. Мало ли что? Англия всегда тратила на разведку больше денег, чем на армию.

— Да, кстати, барон, проясните мне один вопрос. Тут Уэльс, а столица названа именем английского староземельного города, как могло возникнуть такое противоречие? — Я наконец-то отставил от себя тарелку.

И сделал знак ливрейной официантке, чтобы несла чай. Он у них тут хороший — заленточный «твайнинг».

— Очень просто. Первыми поселенцами тут были англичане, — ответил барон, убедившись, что я определился с желаниями по карте чаев, — они и назвали этот город Портсмутом по праву первого топтания земли. А потом англы практически все по старой привычке перебрались на остров, где было безопасней от бандитов и легче перебить крупных хищников. Тут оставалась как бы их перевалочная база. Но по мере накопления в этом городе валлийцев власть в городском совете перешла в наши руки. Сначала на западном берегу. Потом, по мере роста нашей промышленности, когда сюда переселилось достаточное количество специалистов горного дела и металлургов из «Ржавого пояса Уэльса» Старой Земли, то и на восточном тоже. Тринадцать лет назад созвали Учредительное собрание и приняли «Акт о Новом Отечестве». После чего национализировали морской порт.

— А англичане?

— А что англичане? Их просто поставили перед фактом. — Майор посмотрел на часы, обычный пластиковый «своч», который продают на орденских Базах. — Однако пора вам собираться. Дам один непрошеный совет: оденьтесь поцивильней, если есть во что.

— Показать товар лицом?

— Нет, чтобы имиджево отличаться от противной стороны в тяжбе. Вы должны выглядеть как мирные люди.

— Мирные люди с пулеметом? — усмехнулся я криво.

— Пулемет тут — не показатель воинственности, а атрибут выживания, — заявил барон. — Сейчас вы в городе. Под защитой. И можете без опаски показать свое настоящее лицо. Впрочем, это решать вам. Я всего лишь дал совет.

Он слегка отодвинулся от стола и начал прикуривать сигару, как бы показывая, что источник сведений иссяк.

М-дя… К таким советам необходимо прислушиваться. Это и не совет вовсе, а прямой намек.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 18:20.

Сидящий на некоем подобии трона и решающий нашу судьбу князь, мужчина лет сорока, среднего роста, с квадратным мясистым лицом и большими отвислыми мешками под тяжелыми веками, сделал паузу, поправил на голове корону (наверное, тяжелая, сцуко), отпил воды из стакана и продолжил:

— Мы выслушали показания обеих сторон, данные нам под присягой, и, согласно нашему древнему валлийскому праву, в данном конкретном случае должны с неудовольствием констатировать, что у обеих сторон настоящей тяжбы нет достаточного количества свидетелей, чтобы подтвердить их версию случившегося.

Ну да, ну да, подумалось мне, где я вам тут найду «согласно древнему валлийскому праву» полсотни валлийских мужиков, причем полноправных подданных короны, которые подтвердят под присягой то, чего не видели. Подтвердят-то они, может, и подтвердят, вот только за своего, что характерно. Никак не за чужака. Хорошо, что в этом отношении мы с бандерлогами на равных.

А принц Кимри тем временем продолжал долдонить свой приговор:

— Однако, основываясь на косвенных фактах, мы должны учесть, что автобус с девушками ехал по дороге по направлению к Портсмуту, тогда как два джипа выехали ему навстречу из Портсмута, о чем есть запись в журнале Северных ворот города, и именно эти джипы стали преследовать встречный автобус, а не наоборот. Я более склоняюсь к версии того, что именно люди из джипов преследовали автобус с девушками по собственному решению и со вполне ясными намерениями, а не автобус с фотомоделями напал на два джипа с пятью опытными бойцами и пулеметом.

Кто в кого стрелял и кто начал стрельбу первым, также выяснить с достаточной точностью нам не удалось, и вряд ли удастся без независимых свидетелей, которых нет.

Однако пространная телеграмма сверхштатного следователя Европейских патрульных сил в Порто-Франко Бригитты Ширмер свидетельствует о том, что девушкам было чего опасаться. Особенно после того, как на них было совершено нападение с целью похищения в сексуальное рабство — в гостинице «Ковчег», город Порто-Франко, двадцать восьмого числа сего месяца.

К тому же из штаба батальона Патрульных сил орденской Базы «Северная Америка» на наш запрос сообщили телеграммой, что ими тридцать первого числа сего месяца была захвачена банда дорожных разбойников, сидящая в засаде на трассе между Порто-Франко и орденской Базой «Северная Америка». Бандиты уже сознались в том, что засада была поставлена конкретно на захват автобуса с девушками, которые должны были в тот день вернуться с Базы «Западная Европа» в Порто-Франко к отбытию московского конвоя, чтобы проследовать в Русские земли. Копия записи доктора Волынски на этот конвой автобуса нам также переслали из Порто-Франко телеграфом. Банда состояла из латиноамериканцев, которых наняли некие «русские». К сожалению, при захвате банды был убит ее главарь, личность довольно дерзкая, одиозная и правоохранительным органам Европейского союза известная — Диего Родриго, португалец, который и договаривался с заказчиком об услугах. Так что имени заказчика в данном судебном заседании мы назвать не можем.

«Ню-ню… — подумал я, — все точно также, как с албанцами. Всех покоцали, концы в воду. А заказчик-то, возможно, передо мной, на скамье подсудимых сидит, зубы скалит».

А князь меж тем продолжал:

— Таким образом, я вынужден признать, что девушки и их опекун доктор Волынски были в своем праве защищать свою жизнь и имущество на дороге от любых неожиданностей с применением огнестрельного оружия.

Зал облегченно выдохнул. Все же девочки произвели фурор, и симпатии зала стопроцентно были на нашей стороне. А принц, как мудрый политик, за реакцией зала внимательно следил.

Зря я на девочек бочку катил, когда они в Порто-Франко устроили тот шопинг «бешеной пусси». Жизнь — такая непредсказуемая штука, что никогда не угадать, что у тебя лишнее, а что обязательно пригодится. Вот и пригодилось. Девочки выглядели сногсшибательно и притом совсем не вульгарно. Чувствовались как опытная дизайнерская рука Ингеборге, так и умелая игла Анфисы. Про боевую раскраску я уже и не заикаюсь, хотя привык в последние дни к их просто чисто умытым лицам, и без макияжа они мне нравились больше.

Думаю, не только публика в зале, но и сам верховный судья были покорены.

К тому же календарь Зорана уже стал модной новинкой сезона, о которой говорил весь город.

Да и у бандюков челюсти на пол попадали. Им конечно же сказали, что девочки красивые, но что настолько красивые — они, наверное, себе и представить не могли.

А уж после того как каждая моя киса, выходя, как по подиуму на шпильках, к свидетельской трибуне, мягко называла свое имя и профессию — фотомодель — ни у кого и мысли не осталось подозревать таких гламурных фифочек в дорожном разбое. Как мы все ошибаемся часто, не видя за фасадом половой привлекательности реального характера. Самыми жестокими следователями как ВЧК, так и гестапо были именно женщины.

Красивые женщины.

Стервы и садистки.

Но я отвлекся от чтения приговора, а он, ни много ни мало — обо мне.

— Оппоненты доктора Волынски в данном инциденте также стреляли, о чем свидетельствует пороховой нагар в одном из изъятых у них автоматов, правда, они ни разу не попали в автобус. Но это говорит только о квалификации стрелка.

Итак, налицо у нас юридический казус, когда есть обвиняемые, но их трудно обвинить во вменяемом им преступлении, так как самого события преступления в виде дорожного разбоя и похищения людей так и не случилось или не успело случиться. И мы имеем слово против слова при наличии только заинтересованных свидетелей. Независимых свидетелей у нас в процессе нет, кроме наших гвардейцев, которые видели только заключительную часть погони со стрельбой, каковую доблестно пресекли.

В данном случае, чтобы разрешить этот правовой казус, в деле «Доктор Волынски против господина Штепы-Чоловика с группой соотечественников», согласно кодексу Хивела Доброго и новоземельных дополнений к нему Давида Храброго, я, Левеллин ап Пендрагон, второй этого имени принц Кимри, приговариваю: обеим сторонам тяжбы завтра с рассветом покинуть город Портсмут.

Сказать, что что публика была разочарована, — это ничего не сказать. Но люди здесь собрались дисциплинированные, и возмущенный бухтеж быстро смолк. И лишь княжеский бас разносился под сводами:

— Господа Штепа-Чоловик, Удатый, Драч, Солодкий, Попенко и Великожон завтра с рассветом на двух своих машинах должны покинуть город через Северные ворота в направлении, по которому они покинули территорию Валлийского принципата сегодня утром, о чем есть запись в журнале Северных ворот. Этим господам запрещено в течение полугода появляться на территории Валлийского принципата под угрозой лишения свободы, конфискации имущества и продажи в рабство в Американскую Конфедерацию.

Зал встретил это решение гулом одобрения.

— Господин Волынски с госпожами: Шицгал, Прускайте, Комлева, Бисянка, Антоненкова, Иванова, Вахитова, Айзатуллина, Радуева и Синевич должны завтра с рассветом на своем автобусе покинуть город через Западные ворота в сторону, в которую они и так намеревались отправиться дальше. Им также запрещено возвращаться на территорию Валлийского принципата в течение одного месяца под угрозой штрафа в пять сотен экю с каждого.

До изгнания стороны данной тяжбы должны проживать в разных частях города, разделенных рекой Мунви; на той стороне, где находятся ворота, через которые они с рассветом отправятся в изгнание.

Переход реки Мунви любой из сторон настоящей тяжбы будет считаться оскорблением суда, величия принца и валлийского народа и обязан быть пресечен любым полицейским или гвардейцем, а при неповиновении законной власти — вплоть до смертной казни преступника на месте преступления.

Сторону, ожидающую исполнения приговора в восточной части города, сопроводить туда из зала суда под конвоем.

Оружие, принадлежащее сторонам тяжбы, отдать всем при выезде из города.

Судебные издержки в размере пяти тысяч экю возложить на господ Удатый, Штепа-Чоловик, Драч, Солодкий, Попенко и Великожон солидарно, ввиду того, что именно они являлись преследователями на дороге. При невыплате ими указанной суммы наложить на них штраф — конфисковать одно их транспортное средство в пользу казны принципата.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Принц сделал паузу, добился ей тишины в зале и спросил:

— Есть вопросы у сторон к суду?

— Ваше высочество, но такого прецедента в нашем праве нет, — заявил моментально вскочивший с места адвокат бандеровцев.

— Нет? — Принц весьма удивился, но тут же снова принял царственную осанку и сделал соответствующую мину. — Если нет такого прецедента… Ну так я его создам. Прямо сейчас. Вас так устроит, господин лоер? — Принц ехидно назвал должность адвоката по-английски, хотя до этого обращался к ним всем как к «советникам». Тонкий юмор монарха, очаровательный для тех, кто понимает.

Адвокат оказался понимающим и больше с инициативами не лез:

— Да, ваше высочество. — Адвокат поклонился принцу, повернулся к скамье обвинения и развел руками.

Принц встал, придерживая длинную изумрудно-зеленую мантию, расшитую золотыми стрелками лука.

Пристав тут же стукнул посохом в пол и крикнул:

— Встать, принц идет!

Все в зале встали.

Два юных пажа в бело-зеленых коттах с вышитыми красными драконами на груди, что скучали весь процесс за троном принца, моментально подскочив, подхватили края монаршей мантии, и вся группа неспешно вышла в боковую дверь, у которой, как по волшебству, раскрылись сразу обе створки. Красивую такую, высокую дверь с филенками. Явно из ценных пород дерева. С длинными бронзовыми ручками, надраенными до световых зайчиков, как медяха на флоте.

Пристав вновь ударил палкой: по паркету и объявил:

— Суд закончен. Слава принцу! Самому справедливому судье!

Наш адвокат со счастливой улыбкой повернулся ко мне и показал большие пальцы на обоих кулаках, на что я только криво улыбнулся.

— Чем вы недовольны, доктор? — спросил он.

— Всем, советник, — ответил я. — Мы думали здесь отдохнуть пару-тройку дней. Осмотреть достопримечательности. Почистить перышки. И только потом двинуться дальше.

— Увы, я сделал все, что смог. На вас даже штраф не наложили. — Наш адвокат так же развел руками, как перед этим сделал адвокат наших противников. — Впрочем, нам пора на выход.

Ладно, отработал он сегодня свою пятихатку. Чтоб я так каждый день зарабатывал, как он. Впрочем, нас одиннадцать, и платим оптом, так что с каждого клиента ему достанется даже меньше полтинника. Не так уж и густо, если посмотреть с этой стороны. Зато со славой защитника моделей Зорана он тут всех потом перетопчет.

На выходе из зала нас придержали княжеские гвардейцы, выводя под стражей наших оппонентов.

— Мы еще стренемся с тобой на узком шляхе, москалику, — проходя мимо, прогундосил в мой адрес носатый блондин, сверкая глазами. Ну прям злой чечен, а не добродушный салоед.

— Мечтай, — ухмыльнулся в ответ.

— Привет твоей невесте Евдохе Кулаченко, — глумливо улыбнулась за моим плечом высокая Антоненкова.

Штепу аж перекосило «з лютой нинависти».

Выходя из высоких дверей Дворца правосудия на улицу, сразу уперлись взглядом в мощный медный зад валлийского законодателя Хивела Доброго, утвердившийся на широком каменном постаменте.

— Жора, надеюсь, теперь тебе все понятно про местную юридическую систему? — шепнула на ухо Наташка Синевич, одной рукой захватывая мой локоть, а другой указывая пальцем на статую. — К чему бы ни приговорили, на выходе всегда — дупа.

— Ты права, милая, — ответил ей, — хорошо еще, что нас не лишили нормального вечера на двоих, а то бы так и торчали в гостинице до рассвета.

— Я думаю, мы и там бы нашли, чем заняться, — плотоядно улыбнулась девушка.

— Кто бы сомневался, только не я. Но у меня есть совсем другое предложение — пошли гулять по набережной. С тех пор как я поселился на задах «Украины» с видом на реку, полюбил набережные за простор.

Не успели мы, обойдя статую местного первозаконодателя, столпиться всем автобусом для короткого моего брифинга с ценными указивками на вечер, как подбегает к нам гвардеец с пачкой конвертов в левой руке, а правой машет нам, типа — стой, а то…

А что?

Он был одет в такую же парадную форму, как и давеча барон-майор, только вместо фуражки на его голове красовался белый пробковый шлем, украшенный большой серебряной кокардой с геральдическими наворотами.

— Интересные конвертики, — пробормотала меркантильная Вахитова. — Надеюсь, он нам гонорар несет за участие в этой судебной драме.

— Размечталась, — фыркнула Роза. — Но вот сотку экю с этого солдатика ты бы сняла сейчас как с куста.

— Ага… — кивнула Аля. — Чтобы потом меня Жорик с автобуса ссадил и мне еще, как не подчинившейся приговору, платить штраф в полштуки экю? Хорошо придумала, подруга. Заботливая.

— В чем же дело? Бери с него пятихатку, предварительно объяснив политику партии, — не прекращала Роза подначивать подругу.

— Ой, какие мы умные… И получится, что я задаром попу подставляла. Лучше ничего придумать не можешь?

Этот весьма интересный для меня диалог прервал наконец-то добежавший до нас гвардеец.

— Хорошо, что я вас застал, — не представляясь, приступил он сразу к делу. — Гвардия приглашает вас всех на бал в честь проводов полкового козла на пенсию. Вот здесь для вас именные пригласительные билеты.

— И кто это у вас в полку козел? — заинтересовалась Ингеборге.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 19:00.

Над княжеским дворцом, который составлял единый комплекс зданий с Дворцом правосудия, развевался довольно странный флаг, как если бы на знамя колчаковской Сибирской республики присел красный казанский дракон.

В принципе, это было единое трехэтажное сооружение, занимавшее целый квартал, с одной стороны которого расположен фасад Дворца правосудия, а с другой — вход в резиденцию принца Кимри. По боковым сторонам этого огромного дома окна начинались на высоком втором этаже. И ни одной двери не выходило на боковую улицу. По крайней мере на ту, которой мы шли.

Напротив Дворца через довольно узкую проезжую часть — двум машинам еле разъехаться, стояли обычные дома традиционной валлийской архитектуры — двухэтажный барак из дикого камня под коньковой крышей с несимметричными окнами. Правда, была одна особенность у этой улицы: на первых этажах не располагались мастерские и магазины. Только угловой с площадью дом имел вывеску «Банк Содружества».

От Дворца правосудия с сидящим перед ним медным Хивелом Добрым мы, вслед за гвардейцем, обошли по часовой стрелке дворцовый квартал и оказались, пройдя небольшой угловой флигель, перед фигурной чугунной оградой, за которой виднелся парк не парк, а нечто сотворенное ландшафтным архитектором не без изысков. Посередине этого, назовем его все же так, парка, перед самым крыльцом княжеского дворца (больше похожего на высокую храмовую паперть), выводящим сразу на второй этаж, находился небольшой плац, замощенный гранитной брусчаткой.

На этом плацу как раз строились гвардейцы валлийского князя в парадной форме. Их было чуть больше сотни.

Уже позже я узнал, что если полк валлийских стрелков — местная армия — просто делится на номерные роты, то гвардия при такой же численности официально считалась бригадой и каждая реальная рота в ней называлась полком. Скорее всего, так было устроено для более высоких чинов их командиров. Потому как всей гвардией командовал генерал, а гвардейскими ротами — полковники. Весьма оригинальное решение, кстати. А то Петру Великому в России пришлось по Табели о рангах гвардейские чины числить на два класса выше таких же армейских, что до сих пор создает у читающего народа некоторую путаницу.

Нас провели мимо часовых через настежь распахнутые фигурные ворота и показали наши места на ступеньках дворца, откуда все прекрасно было видно.

Сегодня тут готовилось торжество полка гвардейских фузилеров.

С левой стороны от крыльца под сурдинку настраивался духовой военный оркестр; естественно, с волынками. Куда кельтам без них? Хотя до Петра Первого и наши скоморохи этим инструментом не гнушались — по-русски «пузырь» назывался.

Наконец, когда все построились, вышел на крыльцо князь с небольшой свитой, на этот раз без короны и мантии, а в таком же красном мундире и белом пробковом шлеме, как и у солдат на плацу.

Взвизгнули волынки, и под их звуки на плац перед строем торжественно вывели из флигеля самого обыкновенного лохматого белого козла в зеленой попоне, у которого между рогов был прикреплен серебряный герб княжества. На его ошейнике звенели две медали. На попоне с каждого боку было изображено три геральдических «стропила».

Как только стаф-сержант (должность которого, как пояснили соседи, называлась «козлиный майор») с козлом на поводке достиг середины плаца, в хор волынок вплелись фанфары, и совершенно жуткий марш (по крайней мере, для тех, кто воспитан на прусско-русской военной музыкальной традиции) раздался уверенными звуками по всей округе. Играли музыканты громко и закончили свою композицию на полутоне, по отмашке жезла тамбурмажора.

В наступившей оглушительной тишине козел неожиданно для нас припал на одно колено перед князем. Это впечатляло.

Принц Кимри спустился с крыльца по ковровой дорожке и, подойдя к коленопреклоненному козлу, положил тому на лоб затянутую в белую перчатку правую руку (при этом строй гвардейцев, блеснув штыками, разом взял карабины «на караул») и громко, несколько выспренно провозгласил:

— Мой дорогой сержант Мэдок. Твоя служба кончилась. Отдохни от трудов. Пусть слышат все, что ветераны моей гвардии ни в чем не будут нуждаться. Спасибо за службу, сержант, жалую тебя поместьем и стадом коз.

Все присутствующие зааплодировали козлу, как известной примадонне.

Князь убрал руку, и козел, по неуловимому движению поводка от козлиного майора, встал на все четыре копыта, благодарно кивая рогами.

Оркестр опять грянул что-то невыразимое, но достаточно громкое.

Сержант с козлом встали перед крыльцом по левую руку от князя.

Раздались громкие, но непонятные для меня команды, и строй гвардейцев разом сделал то, что в нашей армии и на флоте делается по командам: «На одного линейного дистанции! Первый взвод — прямо, остальные напра-во! Шагом — марш!»

И гвардия пошла под музыкальный марш парадным строем.

Офицеры с саблями наотлет.

Рядовые с карабинами, которые свечкой стояли у них на ладони правой руки. Шли не хуже роты почетного караула в Москве. И мерный топот двух сотен каблуков ритмично перебивал оркестр.

Все, кто был в форме, отдали параду воинское приветствие. Остальные просто невольно подтянулись.

Стаф-сержант с козлом пристроились в хвост парада, и рота ушла из парка на улицу.

Вслед за ней, не переставая играть, продефилировав перед нами, ушел и оркестр.

Когда звуки оркестра удалились, к нам подошел знакомый нам майор-барон и сказал:

— Князь просит вас всех пройти в бальный зал. Там будет традиционный в таких случаях раут, а потом — танцы и фуршет.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 20:20.

Вдвоем с Наташкой сидели на открытой веранде маленькой кафешки на набережной и совмещали неторопливое насыщение непритязательной местной кухней с созерцанием реки Мунви, что несла свои быстрые сизые воды в Залив. Самого Большого залива с этого места видно не было. Для этого следовало переместиться несколько южнее по реке, но нам было уже влом. И если абстрагироваться от промышленного пейзажа на другом берегу, так вообще все замечательно.

С княжеского раута мы просто сбежали. По-английски.

С детства не люблю все эти «церемонии», а тут они просто процветают. Отрицая все английское, местные валлийцы, похоже, просто упивались церемониями английского королевского дома. И даже униформа их гвардейцев в точности повторяла ту, в которой Валлийский полк охранял носителей британской короны на Старой Земле. Разве что медвежьих шапок не было. Так и это, скорее всего, даже не от жары, а от отсутствия гризли на Новой Земле.

В двусветном бальном зале дворца всем распоряжался типичный английский бифитер. Знакомый всему миру по этикеткам одноименного джина. Только цвет его ливреи был не красным, а зеленым. И все лакеи были в темно-зеленых с золотом ливреях и напудренных париках с буклями, как и в ресторане отеля, в который нас заселили.

Закралось подозрение, что отель этот — не что иное, как княжеская спецгостиница для особо важных персон. С чего бы это нам такая честь? Да еще после такого неоднозначного приговора? И спросить-то некого. Из лиц, «приближенных к императору», в знакомых у нас только майор-барон, так и тот правды не скажет — дипломат, мать его…

Хорошо еще, что нас, как гостей торжества, представили принцу первыми, и монарху было просто некогда долго с нами беседовать. Все общение ограничилось несколькими вежливыми, ничего не значащими фразами. Правда, с каждой моделью календаря Зорана князь отдельно перекинулся парой-тройкой фраз, в состав которых входил обязательный комплимент красоте собеседницы. Меня же он просто поблагодарил за вкус в подборе ансамбля моделей.

А потом вся толпа его фузилеров по очереди и рангу торжественно представляла князю своих дам: жен, невест или матерей. Тоже традиция, еще от британской монархии. Не ошибусь, если принц почти всех их и так знает. Но церемония есть церемония. Пропусти кого — обида, опала, фронда…

Переглянувшись с Наташкой, мы стали потихоньку пробираться на выход, благо знакомых, с которыми требовалось обязательно по дороге расшаркаться, у нас тут практически не было.

Остальных девчонок я там так и бросил. Все равно все они пребывают в сладком предвкушении будущих танцев НА БАЛУ У НАСТОЯЩЕГО ПРИНЦА! Золушки, блин.

Пусть разочаровываются сами.

Или очаровываются…

Утром будет видно, кто с рассветом в автобусе будет сидеть. Ждать никого не буду. Ибо не фиг.

Кисмет, как говорят болгары по-турецки. И ничего от меня тут уже не зависит. Как фишка ляжет, так и будет.

Молоденькая девушка в полосатой юбке и морковного цвета шнурованном корсете на простую хлопковую рубашку принесла кофе и традиционно спросила, не хотим ли мы чего-нибудь еще. Мы не хотели. Разве что у меня кончились сигареты, а весь остальной мой табачный запас томился в автобусе.

Официантка, которая попросила называть ее Уинн, быстро смоталась внутрь кафе и принесла мне оттуда толстую сигару. И даже дала прикурить от спичек, которые тут же оставила передо мной на скатерти. Обычные бумажные спички «забором» в картонной книжке. Даже с логотипом кафе. Однако не все тут так просто, как кажется.

Сигара была хороша. Даже Наташа замолчала, глядя, какое блаженство пришло ко мне с процессом запивания кофеем табачного дыма.

Потом, периодически целуясь, мы в обнимку гуляли вдоль реки до самого впадения Мунви в Залив. И там, на огороженной деревянной балюстрадой смотровой площадке, наслаждались ласковым бризом с моря, зрелищем круговорота прозрачной зеленоватой воды в крупных прибрежных камнях и начинающимся заходом солнца.

Наташа в моих руках, запинаясь, попросила робко:

— Только не целуй меня сейчас, ладно? Подожди до отеля, а то я и так уже вся теку…

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 21:50.

В холле отеля нас встретила одинокая Дюля Комлева, которая лениво листала какой-то журнал, сидя нога на ногу в глубоком кожаном кресле напротив стойки портье. С ноги ее соскочила туфелька и качалась маятником на пальцах. Рядом стоял резной журнальный столик темного дерева, на котором валялись еще пяток глянцевых тетрадок для тех, кто читает плохо. Над столиком висело на стене шикарное зеркало во весь рост. Второе кресло было пустым.

При нашем появлении Комлева отложила периодику на столик и встала.

— Дюля, а почему ты не на балу? Принцев не хватило? — пошутил я мимоходом, принимая ключ от своего номера у портье — симпатичной молодой девушки в прическе с буклями. На обшлагах ее зеленой ливреи были золотом вышиты перекрещенные ключи. Настроение у меня сейчас хорошее, почему бы не пошутить?

Однако сказать, что я удивился, увидев тут Дюлекан, значит, ничего не сказать. Она же сегодня в сказку попала и до полуночи еще далеко, вполне можно Золушку из себя изображать.

— Сегодня мой день, если ты забыл, — спокойно ответила девушка, глядя мне прямо в глаза.

Ее взгляд отливал антрацитом и полным осознанием своего права на кусок моей плоти.

В зеркале отражалась стоящая за мной Наташа. Она насупилась. Пальцы, сжимающие брелок-грушу с ключом, побелели. В синих глазах образовалась обида на весь свет. Еще чуть-чуть — и слезы брызнут на полметра от такой несправедливости к ней.

Вилы.

Кого-то из них я сегодня просто обязан обидеть.

И я в этом не виноват — так звезды сошлись.

Говорили мы по-русски, но судя по тому, как оттопырила ухо из-за буклей девушка в зеленой ливрее, русский она понимала, а потому — никаких разборок в этом гнезде княжеской контрразведки.

Попал я в то положение, в которое не хотят попадать девяносто девять процентов мужчин, да еще публично. А что делать? Хотя если так ставится вопрос, по гамбургскому счету, то, естественно, я выбираю Наташу. Просто потому, что я хочу с ней не просто прокатиться до Одессы, а жить с ней и дальше. Крестить с ней общих детей. Поэтому обижать будем Дюлекан, хотя самому этого и не хотелось.

Вилы!

— Игры кончились, Дюлекан, — сказал я, как только на это решился. — Все игры. В том числе и игра в гарем. Дальше будет только жизнь, в которой я хочу состариться рядом с Наташей. Извини.

Назад: ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ

Дальше: ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ