Глава третья. АВСТРАЛИЙСКИЙ ПЛЮМБУМ-ЧОКИ
В этот раз в электричке Люся держалась солидно и строго. У нее уже был немного учительский вид. Один сельский первоклассник даже потянулся ей место уступить. Но потом спохватился, сел и в знак протеста стал рассматривать потолок.
На станции Интурист погода была на "отлэ". Краски сгущенные, сочные. Недоеденное объявление было заменено новым, некусаным. Но неразборчивым.
Продается трехместная новая байдарка. Там же имеется породистая охотничья… чая… ка. С хорошей родословной. В хорошие руки бес…
"Ничего себе, — удивилась Люся. — Разве бывают охотничьи чайки? И на кого они охотятся? На лягушек? На рыб? А что это за бес в хорошие руки? У меня руки хорошие, возьму беса. А еще лучше бесенка. Интересно, как он выглядит?"
Дачный поселок дымился одинокими пенсионерскими кострами. Пожилые люди сжигали осенний мусор.
… Интернатники ликовали. Увидев Люсю, они шмыгали по участку отдельными личностями и клубились у окна в класс целым коллективом. Дир сейчас был не дир, а "двор", то есть дворник. Он с метелкой в руках воевал с травой и листьями. И жег костер.
— Здравствуйте, — сказала Люся.
— Здравствуйте, уважаемая сотрудница.
Люся взяла светский беседовательный тон:
— Осень. Хлопотное время для садовода.
— При чем тут садоводство? — удивился дир. — Это я варенье варю.
— Наверное, у вас ягод много. Пропадают.
— Ягоды? — удивился дир. — Я овощное варенье варю. Помидорно-капустное.
— Это входит в ваши обязанности как дворника или как директора?
— Как врача.
— Почему как врача?
— Потому что матушка Зюм-Зюм заболела. Ее надо лечить.
Люся разглядела ведро на костре и белый халат на Меховом Механике.
И учуяла запах потрясающего капустного варенья с помидоровым уклоном.
— Матушка Зюм-Зюм — это наша кормилюндия. Ее надо ставить на ноги, а у меня ни одного хендрика нет. Не пришли еще.
"Оказывается, хендрики ходят! — отметила про себя Люся. — Наверное, они вроде цыплят". Вслух она сказала:
— Извините, дир. Меня уроки ждут. Бумажный Получальник в кабе? В кабинете?
— Он в главном управлении Получальников на проверке. Возьмите Большой Вафельный Отметник.
— А как им пользоваться? — спросила девочка.
— Очень просто. Он сделан из вафли. За каждый правильный ответ можно давать учащемуся грызть. Чем лучше ответ, тем больше можно откусить.
— Они ж его сразу съедят.
— Вы не давайте. Он разделен на квадратики, как шоколад. За пятерку пять квадратуриков. За четверку — четыре. За двойку — только понюхать давайте, а кусать нельзя. Те, которые нанюхаются, очень хорошо потом учиться начинают.
Люся прошла в директорскую, взяла Вафельный Отметник и потянула за шарик начинальника.
При ее появлении в классе интернатники встали на передние лапы. От радости они махали задними лапами и раскачивались.
Люся посмотрела на часы и сказала:
— Блюм.
Класс радостно рухнул. Но тишины не было. Кто-то тихо барабанил лапами, кто-то урчал, кто-то колотил по скамейке хвостом.
— Что это значит? — спросила Люся удивленно. — Почему шум?
— Это мы вам радуемся! — сказал щекастый Бобров.
— Спасибо! Я тоже рада вас видеть. Но при этом я не стучу хвостом по столу и не рычу. Нужно учиться выражать свою радость по-другому. Если вы от радости зарычите на человека, он насторожится. Испугается и убежит. Надо улыбаться. Вот так.
Люся показала, и все интернатники сделали "вот так". Получилась просто жуть. Столько зубов, один острее другого! И все оскалены для показа. Особенно старался Сева Бобров. Он выставил все свои зубы, как будто собирался перегрызать колючую проволоку.
— Нет, — сказала девочка. — Так получается еще хуже. Не только простой прохожий, милиционер испугается. При улыбке надо уголки рта поднимать вверх.
Интернатники попробовали.
— Уже лучше. Сняли! А теперь продолжаем занятия. Я прошу подойти к доске… вас, — попросила она бурундукового подростка с задней парты, соседа муравьеда Биби-Моки.
Тот подошел застенчиво-развязной походкой, держа лапы за спиной.
— Возьмите мел, уважаемый интернатник, и напишите, как вас зовут.
Бурундучок написал:
БУРУНДУКОВЫЙ БОРЯ.
— Хорошо. А теперь напишите, сколько вам лет.
Боря показал ей лапки. Черные когтистые ладошки.
— Ты хочешь сказать, что тебе десять лет? — спросила Люся.
Боря опустил нос вниз.
— Он хочет сказать, что ему нечем писать, — встрял зубастый Сева
Бобров. — Он мел съел.
— Это от хулиганства? — спросила Люся.
— От застенчивости. И от того, что он растет.
— Что же мы будем делать? — растерялась девочка.
— Давайте в валилки играть! — завопил Кара-Кусек. — Или в скакалки.
"Не иначе наокуркился", — опасливо решила Люся. И сказала строго:
— Ни в какие валилки мы играть не будем. Мы продолжим занятия. У кого есть мел?
— У меня, — встал черноносый игластый ежик с первой парты. — У меня в спальне. Можно я принесу?
— Хорошо. А Бурундуковый Боря сейчас расскажет нам стихотворение.
Ежик, гремя иголками, ринулся за мелом, а Боря спросил:
— Про любовь можно? — и опустил нос под мышку.
Люся сказала, что можно. Боря стал читать:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный
Всё.
— Где же здесь про любовь? — спросила Люся.
— Про любовь дальше.
— Ты и прочитай дальше.
— А я дальше не помню. Я могу это еще раз прочитать. Можно?
— Можно. Читай.
И Боря еще раз с тихим удовольствием прочел:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный, —
и снова сунул нос под мышку.
"Ничего себе интернатники! — подумала Люся. — Мел едят! Про любовь стихотворения читают. Научи их чему-нибудь. Вот у нас в классе мел не едят. И вообще, с нами проще".
Тут она притормозила — проще ли? И решила проверить, понаблюдать за тем, что в ЕЕ классе мешает процессу обучения школьников. Сколько мешаний будет за неделю.
Пока Бурундуковый Боря стеснялся и дышал в рукава, черноносый игластик с первой парты вернулся с большим куском мела.
— Вот.
— Где ты его взял?
— Он у меня в зимних ходилках лежал.
— Зачем?
— Мы хотели, чтобы считальный урок отменили. И спрятали в ходилки.
Люся с трудом догадалась, что это валенки.
— И что? Отменили урок?
— Нет. Не отменили. Мехмех проверялку устроил. Меня в двоечный раздел записали.
— И меня! — вспомнил Бурундуковый Боря.
Он так расстроился от воспоминаний, что взял мел и стал его грызть.
— Подожди, не ешь, — сказала Люся. — Напиши, сколько тебе лет.
Боря наморщил лоб и закатил глаза.
— В какой системе? В меховой или в людовецкой?
— В какой такой "людовецкой"?
— В людовецкой — это в какой люди считают.
— Напиши в людовецкой, — согласилась Люся. — То есть в человеческой.
Бурундуковый Боря написал:
В ЛЮДОВЕЦКОЙ С. МИНЕ СИЧАС 8 ЛЕТ.
— А в меховой системе?
В МЕХОВОЙ С. МИНЕ СИЧАС 16 ЛЕТ.
Люся ничего не поняла.
— Может, ты что-то напутал? Как может быть два возраста? При чем тут меховая система?
Но застенчивый мелопоедательный бурундук стоял на своем:
— Девочка Люся, ведь у собак, которые у вас живут, два возраста. Собаческий и человеческий. Ведь правильно?
— Правильно. Мой папа говорил: "Нашему Шаху восемь лет. Его года надо умножить на семь. Тогда мы узнаем его человеческий возраст.
Получается, что ему пятьдесят шесть. Он уже пенсионер".
— И у нас два возраста. Для людей и для нас, — упирался Бурундуковый Боря.
— Я поняла, — сказала Люся. — Чтобы узнать ваш возраст, ваши года нужно поделить на два.
Вперед выступил головастый ежик. Он теперь оживился и гремел иголками, как хорошая погремушка.
— Мы живем долго и долго вырастаем. Поэтому нам много лет, а мы еще маленькие.
Люся подумала про себя:
"Я считала, что они бестолковые, как на площадке молодняка. А они — умнющие ребята".
Прогудел начинальник. Вошел Меховой Механик с подносом ярко-фиолетовой свеклы. Он посмотрел на Вафельный Отметник:
— Он целый? Вы не спрашивали учеников? Был беседовательный рассказ в виде доклада?
— Просто мы про него забыли.
Она отломила два больших квадрата и угостила бурундучка и ежика. И спросила:
— Как здоровье матушки Зюм-Зюм?
— Лежит с температурой, — ответил дир.
— Знаете что, Мехмех, я пойду на свою дачу. Там есть аптечка с лекарствами. Я принесу аспирин или анальгин. Они понижают температуру.
— Пожалуйста, помогите нам, девочка Люся, — попросил дир.
— Можно я пойду с вами? — потянул Люсю за руку ежик.
— Конечно. Как тебя зовут?
— Иглосски.
— Можно я тоже пойду? — спросил Бурундуковый Боря.
— И я, — попросился зубастый Сева Бобров.
— Конечно, можно. Все пошли.
Они повисли на Люсе, как детсадовские малыши. И все отправились на Люсину дачу.
Люся взяла заржавевший, ключ под водосточной трубой. Открыла замок и вошла на веранду. Меховая ребятня всунулась за ней. Малыши все нюхали, трогали и даже облизывали языком. Всё, всё. И про все спрашивали — зачем?
Больше всего их поразил не телевизор (они его понюхали, лизнули, и все). Не электрокамин (только потрогали). Не старинный магнитофон (покусали, и только). А большой резиновый мяч.
— Это что? — спросил Сева.
— Мяч. Он прыгает. В него играют.
— У нас есть такие. Они называются скакуны. Только они очень тяжелые. Как капуста, — сказал Иглосски.
— Мы возьмем его с собой в интернат, — решила Люся. Она отыскала лекарства, и они пошли в поселок.
Красный мяч произвел фурор. Меховая публика накинулась на него кучей. И стала кататься клубком по осенней траве.
Люся подошла к диру. Протянула таблетки:
— Это для матушки Зюм-Зюм. Помогает сбить температуру.
— Пойдемте к ней. Она очень отсталая личность. Боится всего нового. Может и отказаться.
Они прошли в глубь участка, к задней стороне дома. Там вдоль стены лепилась лесенка на второй этаж. И была дверь в подвал.
— Здесь у нас котельная, — сказал дир, — и кухня. А наверху ночевальни для учащихся и состава. Да, как насчет обманизма? Нашли кого-нибудь?
— Пока нет, — ответила Люся. — У меня есть одна знакомая девочка — жуткая врушка. Но она себя врушкой не считает. Она сама верит во все, что говорит. Она хочет правдизм преподавать.
— Правдизм пока не нужен. У нас с обманизмом плохо. И потом, мне кажется, здесь не девочка нужна, а наставник со стажем. Опытный обманист. Придется, наверное, объявление давать. Как вы думаете, чем можно такого наставника привлечь — хендриками, живульней?
— Думаю, и тем и другим, — осторожно ответила девочка. Потому что она в глаза не видела ни того, ни другого.
Они поднялись на второй этаж.
В прихожей на полу на треногах стояли две трубы. Одна была направлена в небо, другая — в сторону станции. Люся заинтересовалась:
— Что это?
— Усилительные трубы. Вот эта — подзорная, звездоскоп. А это нюхозорная труба, или нюхоскоп. Хотите осмотреть окрестности? Или обнюхать? Или обслушать?
— Да, хочу.
Дир настроил трубы.
— Вам на сдвоенную работу? Или на строенную? Пожалуйста. Сюда надо смотреть. Сюда надо совать нос. Только ваш нос неудобный, маленький.
Юная учительница стала смотреть и нюхать. Подзорная труба была с многократным увеличением. Видно было каждую ветку, каждую перекладинку перил, каждую спичку, каждый камешек на платформе.
Люся прочла расписание на щите. Высмотрела себе очень удобную электричку, идущую до Москвы почти без остановок.
Потом увидела объявление на столбе. Оно было знакомое:
"Продается трехместная новая байдарка. Там же имеется породистая гончая собака. С хорошей родословной. В хорошие руки, бесплатно".
"Вот тебе и бес в хорошие руки!" — подумала Люся.
Она увидела осеннюю клумбу с астрами. И стала нюхать цветы. Запаха не было. Она перевела трубку на коричневую кучу с удобрениями. Тут ей сильно шибануло в нос тухлятиной. От этого запаха глаза Люси вытаращились. Но мысли прояснились. Она сразу поняла, что такое нюхоскоп. "Хорошо, что это нюхоскоп. Был бы зубоскопом, как треснул бы по зубам!"
За прозрачной дверью лежала в кровати вся обмотанная шарфами и грелками матушка Зюм-Зюм. — Проходите сюда.
— Здравствуйте, матушка Зюм-Зюм, — сказала Люся.
— Здравствуйте, маленькая девочка! — ответила матушка. Внешне она была похожа на садовую соню. — Мне дир очень хвалил вас. Эту круглую штучку надо глотать?
— Да, матушка Зюм-Зюм.
— А хендрики еще не прилетели? — спросила она у барсукового дира.
— Еще нет. Сам жду. И переживаю.
— Ладно. Проглочу эту пуговичку. А то я совсем в жару. "Хендрики еще могут летать", — подумала Люся. И попыталась себе представить осенний перелет хендриков.
Матушка выпила аспирин и закуталась в одеяло.
— Теперь поспите, — сказала Люся. — Скоро вам станет легче.
— Спасибо, милая девочка.
— До свидания, матушка Зюм-Зюм.
Меховая мелкота и крупнота уже была за партами. Все встали на передние лапы и от радости замахали задними.
— Блюм, — сказала Люся. — Сейчас пойдет к доске… — Она посмотрела на маленькую белку с первой парты. — Пойдет…
Но белочка не дала сказать, а забежала вперед:
— А почему вы Плюмбум-Чоки не вызываете?
Ее серебристые очки так и сверкали во все стороны. Дылда волк, сидящий рядом, важно поддержал:
— Да, почему?
— Плюмбум-Чоки? А это кто? Где он сидит?
— Он в дыре сидит! Вон! Вон! — повскакала с мест учащаяся мелочь.
Они показывали на круглую дыру в потолке. Оттуда к доске тянулся канат.
— Хорошо, — согласилась Люся. — К доске пойдет Плюмбум-Чоки.
Никто из дырки не показывался. Люся вопросительно посмотрела на белочку.
— А он не может пойти. Не может! — захлопотала белочка. — Он ходить не умеет. Он лазает.
Люся поджала губы — уж не разыгрывают ли ее? И сказала строго, с нажимом:
— Сейчас к доске полезет Плюмбум-Чоки.
Сначала из дырки посыпался мусор — зеленая труха. Затем закачался и задергался канат. Потом показалась длинная меховая лапа с цеплятельными пальцами. А затем вылез и сам Плюмбум-Чоки — большой ленивец в сиреневых трусищах по самую шею.
"Ничего себе площадка молодняка! Ни в одном зоопарке нет таких зверей!" — подумала Люся.
Плюмбум-Чоки медленно полз к доске. Вот он завис над ней, глядя на Люсю огромными спрашивающими глазами.
— Напишите свое имя и свой возраст в людовецкой системе.
Плюмбум начал царапать мелом что-то на доске. Люся не понимала:
— Что это? на каком языке? на людовецком? на меховом?
Чоки кончил царапать, а Люся так и не разобралась.
— Что он написал? — обратилась она к классу.
Весь класс, как один, встал на- передние лапы. Будто кого-то приветствовал. Люся даже оглянулась — не вошел ли кто?
Никого не было. А класс плюхнулся обратно. И все подняли лапы.
Больше всех тянулась белочка с первой парты.
— Можно я? Можно я?
— Можно.
— Он написал: "Свинцовый Чоки. Семь лет".
— На каком языке?
— На кверхногамном.
— Что это еще за язык такой — кверхногамный? — удивилась Люся.
— Это когда кверх ногами пишут. Он же так висит.
Люся повернулась к доске спиной и встала в позу ныряльщика. Так что доска предстала перед ней кверх ногами. И прочла: "Свинцовый Чоки.
Семь лет".
Теперь ей стало ясно все, кроме слова "свинцовый".
— Почему Свинцовый Чоки? Ведь нужно Плюмбум.
— Потому что плюмбум и есть свинец, — проскрипел ленивец. — Я — Свинцовый Чоки.
Он говорил, как по тарелке царапал.
— Спасибо, — сказала Люся. — Очень хорошо. Вот вам Вафельный Отметник. Откусите большой квадратурик.
Она подала Отметник Чоки. Он не доставал, а она не дотягивалась.
Тут Чоки рухнул вниз прямо на Люсю. Она даже перепугалась и шмыгнула под стол. Только Чоки не долетел до пола. Он повис на двух крючковатых лапах, как меховой ковер на веревке.
"Так бы его и треснула выбивалкой!" — подумала Люся. Но драться не стала. А солидно, как положено учительнице, вылезла из-под стола и подала Отметник ученику.
Плюмбум радостно отгрыз большую дольку и, сложившись, полез по канату в свою замусоренную дыру. В классе остался только резкий запах эвкалиптовых листьев.
Люся внимательно осмотрела все углы в классе. Нет ли где еще какой норы? Того гляди, утконос вылезет или питон.
— Теперь я бы хотела познакомиться… с юным пушистым созданием…
Маленькая белочка исчезла под партой.
— У которого такие толковые глаза… Такой застенчивый вид… Это создание, наверное, самое скромное во всем классе… очень любит грызть орехи, и сидеть под столом.
Бельчонок сидел под партой и в ужасе дергал джинсовую штанину волка:
— Это про тебя! Это про тебя! Волк оттолкнул белочку лапой:
— Не дергай! Сам знаю.
Он засмущался и, опустив глаза, пошел к доске. А белочка вылезла из-под парты очень довольная. Она покашивала глазами на Люсю и, наверное, считала себя самой хитрой в школе. В обеих системах — в людовецкой и в меховой. Еще бы! Она так здорово избежала вызова к доске!
— Прошу вас, дорогой интернатник, напишите свое имя.
"Юное пушистое создание" в виде лохматого дылды в джинсах и с пистолетами на боку нацарапало:
УСТИН ЛЕТЯЩИЙ В АБЛАКАХ.
Люся спросила у класса:
— Где ошибка?
Белочка с первой парты засверкала очками:
— Можно я? Можно я?
Она вышла из-за стола. И стало видно, как она хорошо одета. В яркую цветастую юбочку и жилетку. Она дописала:
С ТРУДОМ.
— Почему с трудом? — оторопела Люся.
— Как почему? Как почему? — захлопотала белочка. — Волкам трудно летать. Они не умеют же. Птицы умеют. Мыши умеют. А волки не умеют.
— Других ошибок нет?
— Нет, — ответила белочка.
— Я вижу, что есть.
Вперед важно, вперевалочку вышел Иглосски. Большой специалист.
Он зачеркнул букву "и" в слове "Устин" и написал "е".
— Устен? — удивилась учительница. — Почему Устен?
— У стен летает, — объяснил Иглосски. — В облаках у стен.
— При чем тут стены?! — завопила Люся. — Ошибка в этом слове. — Она показала на слово "аблака".
Весь класс принимал участие в исправлении написанного.
Образовалась целая спасательная экспедиция. К ней присоединился еще и Сева Бобров.
Зубастый Сева закричал:
— Я знаю! Я знаю! "Аблака" — это неправильно. Надо написать "яблака". Получится: "Устин, летящий в яблаках".
— В каких еще яблоках?
- В обычных, — пояснил Сева. — Он вокруг яблони летает.
От этих стен и яблок у Люси кругом пошла голова.
— Неужели никто не знает?
— Я знаю! — сказала Лаковая Молния. — Надо писать "в облаках".
— Правильно, — похвалила ласку девочка. — Вот вам кусочек Вафельного Отметника.
— А мне не дадут Отметника? — спросил устенный Устин.
Люся не знала, как ей быть — дать ему понюхать плитку вафли в наказание за неграмотность или, наоборот, похвалить его за старательность и отломить кусочек. Она решила угостить волка. А нюхательно-воспитательные меры пока отложить. Яблоковый Устин аж засветился от радости неярким серым светом.
Прогудел начинальник. Меховая братия забегала и замоталась, малышня повисла на Люсе.
— Что мы будем делать? — кричали они.
— Не знаю.
— Давайте в залезалки играть. Давайте!
— Это что такое?
— Игра такая. Надо на крышу залезть. Кто выше всех залезет, тот победил. А остальные его стаскивают, — объяснил ежик Иглосски. — В прошлый раз победил Мохнурка.
— И где он? — спросила Люся.
— В ночевальне лежит. Перебинтованный. Он слетел сверху и поцарапался по дороге.
— Это уже не залезалки, а бинтовалки получаются, — сказала девочка-учительница. — Только сегодня мы в это играть не будем. Мне пора домой. Меня папа с мамой ждут. Я боюсь, что мне дома "влеталки и разгонялки" устроят.
— Это хорошая игра, во "влеталки", — сказала белочка. — Это влетать куда-нибудь надо?
Зверята проводили Люсю, до ворот и долго махали лапами вслед и кидали вверх разные вещи. Эти вещи еще много времени взлетали над забором.
