7

Утренний дождь с градом уже опять сменился снегом, когда Стэнтон и Маккласки переходили через реку Кем, шагая к университетской церкви, маячившей в плотном белом тумане.

– Неописуемая красота, правда? – Маккласки приостановилась на мосту. – Прямо душа воспаряет, да?

– Виноват, – ответил Стэнтон. – Вот Кэсси точно обомлела бы.

– Ну да, – вздохнула Маккласки. – Жестокая насмешка утраты: всякая обычная радость превращается в муку. Всякая улыбка – точно нож вострый. Всякая красота лишь бередит рану.

– Благодарю.

Служба и впрямь была мучительно красива. Словно повторные похороны. Море трепещущих свечей. Проникновенный хор. Мощная поэтика библейских строк, способная растрогать даже неверующего. Нестерпимая величавость обряда, за триста лет почти не изменившегося.

Стэнтон полагал, что после службы они вернутся в дом декана, но Маккласки взяла его под руку и через двор, продуваемый студеным ветром, повела к Большому залу. Многие из паствы шли в ту же сторону – почтенные университетские мужи, согбенные возрастом, руками придерживали разнообразной формы головные уборы с бахромой и кисточками. Ветер вздымал их мантии, грозя сдуть самых тщедушных.

Два привратника стояли у входа в зал, другие заняли позиции по периметру двора. Все были в традиционных котелках (нелепых в сочетании со светящимися куртками), но что-то в их поведении подсказывало, что они вовсе не привратники. Слишком сосредоточенные, слишком одинаковые. По мелким деталям Стэнтон всегда мог распознать охранников.

Но внутри пятисотлетнего здания царил затхлый безмятежный покой старого колледжа. Казалось, Стэнтон угодил на вторую рождественскую службу: струнный квартет наигрывал что-то праздничное, люди переговаривались благочестивым шепотом, а ряды стульев перед небольшой кафедрой напоминали молельные скамьи перед алтарем. Обилие свечей как будто еще больше сгущало мрак, ибо свет их не достигал балок высокого потолка, тонувшего в густой тени.

Сверяясь со списком, Маккласки удостоверилась, что собрались все, и проводила Стэнтона к месту в центре первого ряда, оставленному специально для него. Затем взошла на кафедру.

– Всем доброго вечера и веселого Рождества! – прогудела она. – О цели нынешнего собрания знают все, кроме нашего нового и последнего рыцаря – капитана Хью Кремня Стэнтона, в недавнем прошлом спецназовца и интернет-знаменитости. Капитан, ваши соратники по ордену Хроноса от всей души вас приветствуют.

Раздались вежливые аплодисменты, на которые Стэнтон никак не откликнулся. Он вовсе не чувствовал себя членом какого-либо ордена и чьим-то соратником.

– Капитан Стэнтон проявил недюжинное терпение, – продолжила Маккласки. – В рамках своей компетенции я поведала ему лишь часть истории. И теперь для дальнейших разъяснений приглашаю Амита Сенгупту, лукасовского профессора математики и прямого наследника Ньютона.

Стэнтон знал дородного ученого индийских кровей, который поднялся на подиум. В Англии Сенгупту знали все, ибо этот выдающийся физик, как многие выдающиеся физики, беспрестанно маячил на телеэкране. Регулярно появляясь в новостных и документальных программах, он выступал даже по вопросам, весьма далеким от науки и космоса. Захлебываясь восторгом, ведущие высокопарно представляли его как «человека, заглянувшего в Господне око», и тем, кто «в мысленном путешествии достиг края Вселенной и начала времен». Конечно, Сенгупта изображал ироничное смущение от подобной гиперболы и скромно заявлял, что добрался лишь до первых пятнадцати секунд от начала бытия. Причем вид его говорил о том, что первые четверть минуты жизни Вселенной для него остаются такой же загадкой, как для его шофера или кухарки. Профессор Сенгупта был также чрезвычайно успешным писателем, выпустившим «научно-популярный» труд по физике «Время, пространство и прочая докучливая родня», в котором безуспешно пытался растолковать теорию относительности и квантовую механику «завсегдатаю паба». В научных кругах о его книге говорили, что легче без помощи адронного коллайдера обнаружить бозон Хиггса, нежели того, кто одолел больше трех страниц из нее.

Сенгупта взгромоздился на кафедру, точно тюлень на скалу. Под мантией на нем были полосатый костюм и бабочка в желтый горошек, какие носят профессора, желающие выглядеть слегка чокнутыми, голову прикрывала знаменитая шапочка Джавахарлала Неру с приколотым значком «Наука жжет». Сенгупта нарочито неспешно достал из портфеля и выложил на столик какие-то бумаги, потом долго пил воду. Наконец он заговорил:

– Великая мощь Ньютонова воображения в том, что еще за столетия до Эйнштейна он разобрался в относительности времени. – В его рубленой и одновременно певучей манере слышались интонации калькуттского лектора и лондонского аристократа. Сенгупта выдержал театральную паузу и чопорно промокнул рот цветастым шелковым платком, игриво выглядывавшим из нагрудного кармана. – Время не прямолинейно. Движение его не равномерно, ибо время подвержено воздействию гравитации. Да! Точно так же, как любое другое движение, масса, свет и все прочие объекты материальной вселенной. Разумеется, существует общее мнение, что идею вселенской относительности выдвинул Эйнштейн, и только мы, собравшиеся в этом зале, знаем: первым человеком на свете, совершившим сей интеллектуальный прорыв, был наш сэр Исаак Ньютон. Мы также знаем, что уверенной поступью он прошел гораздо дальше Эйнштейна. Доказав миру, что круговые и эллиптические орбиты планет объясняются гравитацией, Ньютон понял, что время движется аналогично: оно скручивается, изгибается, предвещает рост Вселенной и связано силой притяжения всякого существующего атома. Проще говоря, Ньютон понял, что время спирально. И если знание о гравитации позволило ему проследить и зафиксировать планетарные орбиты, оно же дало возможность проследить движение времени. А значит, предсказать его курс.

Сенгупта вновь сделал паузу и отхлебнул воды. Он сознавал, что излагает потрясающую историю, и вовсе не хотел ее скомкать.

– Предвижу вопрос «ну и что?», – продолжил профессор. – Прямо или по спирали, но время движется, и с этим ничего не поделаешь. Из-за чего сыр-бор? Я вам скажу из-за чего! Из-за того, что гравитация не однородна! Ведь планеты слегка отклоняются от своего четкого, веками определенного маршрута. То же самое со временем. Его следует представлять не как идеальную спираль, а скорее как игрушечную пружину, в которой иногда витки смыкаются. В редких случаях время проходит через одно и то же измерение дважды. Витки пружины соприкасаются на миг и только краешком, а затем спираль времени продолжает свой веселый путь. Без всякого ущерба… Но что, если, пытал себя Ньютон, блуждая в своих устрашающих фантазиях, кто-нибудь окажется в той пространственно-временной точке, где соприкоснулись витки пружины? Тот человек будет существовать одновременно в начале и конце временной петли. Тогда спираль не продолжит свой веселый путь. Она повернет вспять. Ибо одним своим вдохом наш бесстрашный путешественник во времени перезапустит петлю. И все, что было в прошлом, теперь еще не произошло. История не написана. Петля начинается заново.

Сенгупта платком отер лоб и снова глотнул воды. По лицу его пробегала легкая рябь бликов от мерцающих свечей. Рыцари Хроноса подались вперед и, опершись на трости и ходунки, ловили каждое слово знаменитого физика.

– Ньютон и впрямь сделал расчеты. Невероятно, но этот божественный гений в одиночку и без современного оборудования сумел определить, когда и где в следующий раз пересекутся временные пути. Неудивительно, что он слегка ополоумел. Наверное, и я бы стал искать зашифрованные послания в Библии, если бы начертал карту времени, когда все вокруг еще только подумывали о карте Австралии. Сэр Исаак получил весьма необычный результат. Он рассчитал, что следующая замкнутая петля в пространственно-временном континууме будет длиной в сто одиннадцать лет, а точкой, в которой сойдутся ее начало и конец, станет полночь 31 мая 2025 года и четверть первого ночи 1 июня 1914 года. Конечно, вы все понимаете, почему существует этот пятнадцатиминутный интервал.

Стэнтон не понимал, как, впрочем, и многие в зале. Профессор Сенгупта имел скверную привычку ученого, который притворяется, будто в интеллектуальном отношении они с аудиторией равны, чтобы затем самодовольно продемонстрировать свое превосходство.

– Безусловно, это потому, что, как я уже говорил, гравитация не равномерна и не симметрична. По мере движения каждой пространственно-временной петли пространство и время прибавляются, совсем как в високосных годах. И хотя отбытие и прибытие происходят одновременно, в действительности наш путешественник во времени прибудет на место на пятнадцать минут позже момента отправки. И конечно, на сто одиннадцать лет раньше. Ха-ха.

Сенгупта осклабился, словно отпустил удачную шутку. По залу пробежал льстивый шумок вымученного смеха. Насладившись им, Сенгупта продолжил:

– Контакт двух разных временных моментов будет минимальным и быстротечным. Он продлится менее секунды, а пространственная смежность окажется, пользуясь восхитительно колоритным образом Ньютона, «не больше караульной будки перед Сент-Джеймсским дворцом». Всякий, кто стоит в этой воображаемой будке в 2025 году, будет там и в 1914-м. Предыдущая реальность мгновенно исчезнет, и начнется создание абсолютно новой реальности. Вся стоодиннадцатилетняя петля запустится вновь. А местоположением нашей караульной будки, то бишь координатами пересечения витков пространственно-временной пружины, означен Стамбул.

– Константинополь! – выкрикнула Маккласки, не в силах усидеть на месте. – В Европе! Ну что? Разве это не судьба? До Сараево всего-то семьсот миль! Полторы тысячи до Берлина! Ведь Ньютоновы координаты могли забросить нашего человека куда угодно – на вершину Эвереста, в середину Южно-Китайского моря…

– И в раскаленное ядро планеты, – перебил Сенгупта. – Пространству-времени безразлична физическая масса.

– Вот именно! – не унималась Маккласки. – Но вместо этого – кто желает чашечку кофе по-турецки и легкий танец живота? Уверяю вас, это божественное вмешательство, не иначе. Господь дает нам шанс изменить историю и выделяет самое подходящее место.

– Давайте внесем ясность, профессор Маккласки, – строго сказал Сенгупта. – Независимо от ваших религиозных воззрений вопрос этот чисто научный. Ньютон, как я уже сказал, сделал расчеты. Его точка пересечения времени и пространства расположена в чертовски своеобразном месте. Это подвал старого жилого особняка в районе городских верфей. Ньютон тайно купил это здание и распорядился, чтобы в нем устроили больницу, приказав наглухо замуровать подвал.

– Готова спорить, затея обошлась недешево! – взбудоражилась Маккласки. – Теперь понятно, чем старый хитрюга занимался в Королевском монетном дворе.

– Хорошо, пусть так. – Сенгупту явно раздражали беспрестанные реплики Маккласки. – Великий ученый надеялся, что в 2025 году подвал по-прежнему будет заперт, что позволит путешественнику во времени беспрепятственно проникнуть в караульную будку. Учитывая исторические пертурбации, это было весьма маловероятно, однако все вроде бы получилось. Больницу закрыли лишь в неразберихе Великой войны. Значит, в 1914-м подвал все еще был заперт, как в своей дарственной наказывал Ньютон.

– И он никуда не делся! – выкрикнула Маккласки.

– Да, да, профессор Маккласки! – рявкнул Сенгупта. – Я как раз к этому подхожу. Особняк ветшал, его многажды перестраивали, но фундамент сохранился…

– И мы купили этот дом! – Маккласки выскочила на подиум. – Он наш. И ждет нас 31 мая будущего года. Ждет тебя, Хью. Капитана Кремня Стэнтона. – Она выставила короткий прокуренный палец. После всех разговоров о 1914 годе Стэнтон вспомнил знаменитый мобилизационный плакат лорда Китченера. Видимо, Маккласки подумала о том же. – Твоя страна нуждается в тебе, Хью. В тебе нуждается мир!