Глава 11
На лице написано

Я начал книгу с рассказа о преподавателе истории, которому приходится тратить время и силы на борьбу с теми, кто утверждает, будто ни римлян, ни латыни никогда не было. Вернемся к этой аналогии. Каковы на самом деле свидетельства существования Римской империи и латинского языка? Я живу в Великобритании, и у нас, как и по всей Европе, римляне оказали влияние и на карту страны, и на ее ландшафт. Они связали свой язык с нашим, а свою историю — с нашей литературой. Прогуляйтесь вдоль Адрианова вала, который местные жители называют Римской стеной. Или пройдитесь, как я ходил еще школьником каждое воскресенье, из нового (смотря с чем сравнивать!) Солсбери в старый римский ОлдСарум, общаясь по дороге с воображаемыми призраками легионеров. Разверните топографическую карту Британии. Где бы вы ни увидели длинную, прямую как стрела проселочную дорогу, особенно если ее прерывают зеленые луга или если не в пример другим проселкам ее будто по линейке чертили, знайте — здесь побывали римляне. Следы Римской империи повсюду.

Тела живых существ точно так же рассказывают об их истории. Они ощетинились биологическими эквивалентами римских дорог, валов, монументов, черепков и даже древних текстов, вписанных в живую ДНК и готовых к дешифровке.

Ощетинились, кстати, в буквальном смысле. Если вам холодно, страшно или вы ошарашены непревзойденным шекспировским сонетом, по коже бегут мурашки. Почему? А потому, что наши предки были обычными млекопитающими, покрытыми шерстью, которая поднимается и опускается, подчиняясь командам чувствительных термостатов тела. Если становится холодно, шерсть встает дыбом, чтобы увеличить изолирующий слой воздуха. Если жарко, то шерсть ложится на кожу, чтобы помочь телу избавиться от лишнего тепла. Позднее в процессе эволюции эта система стала применяться для социальной коммуникации и выражения эмоций у людей и животных, что одним из первых отметил Дарвин. Не могу отказать себе в удовольствии поделиться несколькими строчками из его книги «Выражение эмоций…»:

Шерсть на загривке поднимается в гневе. То же самое при испуге — все шерстинки встают дыбом. И в первом, и во втором случае иллюзия увеличения размера тела может отпугнуть соперников или хищников. Даже у нас, безволосых обезьян, сохранились механизмы, поднимающие нашу реденькую шерсть; мы называем это явление мурашками или гусиной кожей. Система поднятия волосков — это слабый след, нефункциональный остаток чего-то, выполнявшего полезную функцию в телах давно почивших предков. И встающие дыбом волоски являются наимельчайшей частью бесконечной истории, записанной на наших телах. Эти записи предоставляют нам неопровержимые доказательства того, что эволюция происходит, и опять же доказательства эти — не окаменевшие остатки, а современные животные.

В предыдущей главе, сравнивая дельфина с большой корифеной, мы установили: для того чтобы выяснить сухопутную биографию предков дельфина, нет необходимости сильно углубляться в изучение дельфиньей анатомии. Несмотря на рыбоподобный вид дельфина, а также на то, что он проводит всю жизнь в воде и, попав на сушу, быстро умирает, все устройство дельфиньего тела буквально кричит: «Я — наземное млекопитающее». Дельфин дышит легкими, а не жабрами, и, как любое млекопитающее, утонет, если не давать ему вдыхать атмосферный воздух. Другое дело, что дельфин способен задерживать дыхание намного дольше сухопутных млекопитающих. Его дыхательный аппарат изменился для того, чтобы как можно лучше приспособиться к водной среде. Вместо дыхания сквозь две небольших ноздри на конце носа, как у всех наземных млекопитающих, дельфин имеет одну ноздрю, расположенную на макушке, что позволяет ему дышать, не поднимаясь над поверхностью воды. Это «вентиляционное отверстие» снабжено плотно запечатывающим его клапаном, задерживающим воду, и широким устьем, максимально уменьшающим время, необходимое для вдоха. Фрэнсис Сибсон, эсквайр, в 1845 году написал в своем докладе Королевскому обществу (а Дарвин, член Общества, наверняка его прочел): «Мышцы, открывающие и закрывающие дыхало, а также управляющие работой воздушных мешков, образуют одну из сложнейших и тончайше настроенных машин, когда-либо созданных природой или человеком». Дельфинье дыхало прошло огромный эволюционный путь, направленный на устранение неприятностей, которых можно было бы легко избежать, отказавшись от легочного дыхания в пользу жаберного. Более того, многие структурные особенности дыхала представляют собой исправления вторичных проблем, вызванных переносом точки забора воздуха из носа на макушку. Нормальный конструктор сразу спроектировал бы его сверху (если бы, конечно, решил не заменять легкие жабрами). В этой главе книги мы рассмотрим примеры того, как эволюция исправляла изначальные «ошибки» или наследуемые черты путем компенсации или тонкой настройки, вместо того чтобы вернуться к началу и просто исправить чертеж (так, без сомнения, поступил бы конструктор). Как бы то ни было, сложность и тонкость устройства клапана дыхала у дельфинов, несомненно, свидетельствует о том, что у дельфина есть сухопутные предки.

Можно сказать, что тела китов и дельфинов испещрены следами их древней истории так же, как карта Британии прорезана римскими дорогами, скрытыми под идеально прямыми проселками. У китов, например, нет задних конечностей, но есть небольшие кости, представляющие собой остатки тазового пояса и конечностей давно вымерших сухопутных предков. То же верно и в отношении сирен (я упоминал их несколько раз: ламантины, дюгони и семиметровые стеллеровы коровы, перебитые человеком). Хотя сирены сильно отличаются от китов и дельфинов, они представляют собой единственную, кроме китообразных, группу млекопитающих, которая никогда не выходит на сушу. Дельфины — быстрые, активные и сообразительные хищники. Сирены — медленные, сонные и мечтательные травоядные. Единственный раз, когда музыка из динамиков не привела меня в бешенство, случился в ламантиновом аквариуме в Западной Флориде. Играла сонная музыка, которая прекрасно соответствовала неторопливым задумчивым существам за стеклом, так что даже я не возражал. Ламантины и дюгони безо всяких усилий дрейфуют в толще воды, находясь в гидростатическом равновесии. Плавательный пузырь, в отличие от рыб, им не нужен: они плавают благодаря тому, что тяжелые кости уравновешиваются толстой жировой оболочкой с положительной плавучестью. Таким образом, плотность тела ламантина близка к плотности воды, что позволяет ему управлять положением в воде при помощи незначительных изменений объема грудной клетки. Дополнительную точность контроля над положением в воде дает наличие двух диафрагм — по одной у каждого легкого.

Дельфины и киты, дюгони и ламантины — все они живородящи, как, впрочем, и все млекопитающие. Замечу, что эта особенность не уникальна: живородящи многие рыбы. Однако они делают это совсем иначе, вернее — множеством удивительных способов, безо всякого сомнения открытых независимо. Плацента дельфинов обладает всеми характерными для млекопитающих признаками. Они выкармливают детенышей молоком. Мозг дельфина, вне всякого сомнения, является мозгом млекопитающего — и, замечу, высокоразвитого. Кора больших полушарий млекопитающих — покрышка из серого вещества на внешней поверхности мозга. Увеличение интеллектуальных способностей связано с ростом площади этой покрышки. Этого можно достигнуть двумя способами, первый из которых — увеличение общего размера мозга и, следовательно, черепа. Но иметь большой череп неприятно, прежде всего потому, что существам с большим черепом очень неудобно рожать и рождаться. Поэтому мозговитые млекопитающие склонны увеличивать размер коры, не увеличивая объем черепной коробки, путем максимального изгибания коры в складки и морщины. Вот почему мозг человека выглядит, как высохший грецкий орех. При этом мозг китов и дельфинов — единственный, который может по морщинистости сравниться с нашим, обезьяньим, мозгом. Мозг рыб, например, вовсе лишен складок. Ничего удивительного: он не имеет коры, да и сам гораздо меньше человеческого или дельфиньего. Итак, дельфина как млекопитающего выдают: складчатая поверхность мозга, плацента, молоко, четырехкамерное сердце, нижняя челюсть из одной кости, а также теплокровность.

Мы называем млекопитающих и птиц теплокровными животными, однако по сути они обладают способностью поддерживать температуру тела постоянной вне зависимости от внешних условий. Это отличная идея, поскольку можно оптимизировать все протекающие в клетках химические реакции под определенную температуру. Холоднокровные животные на самом деле вовсе не обязательно холодные. Так, например, температура крови у ящерицы окажется выше, чем у млекопитающего, перенесись они оба под полуденное солнце Сахары. Если же они окажутся в снегу, температура крови у ящерицы будет ниже. Температура крови млекопитающего всегда постоянна. Замечу, что поддерживать ее на одном уровне при помощи одних только внутренних механизмов очень непросто. Ящерицы пользуются для управления температурой тела внешними механизмами, перемещаясь на солнце, если им нужно согреться, и в тень, если они хотят остыть. Млекопитающие, в их числе дельфины, регулируют температуру тела с большей точностью. И снова мы видим, что история их жизни записана в их телах — даже после того, как они переселились в море, в котором постоянную температуру тела не поддерживает почти никто.