Скелет млекопитающего — настоящий шедевр. Не в том смысле, что он сам по себе прекрасен (по правде говоря, я как раз так и думаю) — нет, я имею в виду тот факт, что мы вообще можем говорить о скелете млекопитающего: ведь эта сложнейшая, мастерски подогнанная конструкция одновременно столь различна и столь очевидно единообразна у многообразных млекопитающих. Собственный скелет знаком нам достаточно близко, так что обойдемся без иллюстрации, однако взгляните на скелет летучей мыши. Не правда ли, удивительно, что каждая ее кость имеет аналог в человеческом скелете? Мы ясно видим это, конечно, благодаря порядку сочленения — различаются только пропорции. «Кисти» у летучей мыши непропорционально велики (в сопоставлении с ее телом), но вряд ли мы не заметим сходство наших пальцев на руках и длинных костей мышиных крыльев. Рука человека и крыло летучей мыши — два варианта одной и той же вещи, и никто в здравом уме не станет это отрицать. Существует термин для описания такого сходства — гомология. Крыло летучей мыши и наша кисть гомологичны. Скелет нашего общего предка сжимался и растягивался, одна часть за другой, в разных направлениях, в разных филогенетических линиях.

Еще удивительнее то, что этот же принцип работает и для крыла птеродактиля (пусть он не относится к млекопитающим) — хотя и в других пропорциях. Перепонка крыла птеродактиля, по сути, опирается на один палец — мизинец. Конечно, из-за такой гомологии можно и в истерику впасть: ведь мизинец обязан быть маленьким и хрупким. Но это, безусловно, глупость, потому что мизинец птеродактиля имел длину, сопоставимую с его телом, и ощущался примерно так, как мы ощущаем руку. Тем не менее, картина иллюстрирует тот же принцип. Пятый палец видоизменялся в соответствии со своим назначением — нести перепонку крыла. И, несмотря на различия в деталях, это все-таки именно пятый палец, на что указывает его положение относительно остальных костей скелета. Эта длинная, крепкая опора, поддерживающая крыло, гомологична нашему мизинцу.

Помимо настоящих летающих животных — птиц, летучих мышей, птерозавров и насекомых — существуют животные планирующие, и этот навык кое-что говорит о происхождении полета. Планирующим животным также нужны перепонки и скелетный каркас, однако в этом случае каркас не обязан происходить от пальцев руки, как крылья летучих мышей и птерозавров. Белки-летяги (две независимые группы грызунов) и кускусы (австралийские сумчатые, по виду почти неотличимые от летяг, но не родственные им) планируют, растягивая перепонку между руками и ногами. Пальцы при этом не несут особой нагрузки и поэтому не увеличиваются. Я, страдающий «неврозом мизинца», с большим удовольствием очутился бы в шкуре летяги, чем птеродактиля, поскольку привык выполнять тяжелую работу руками и ногами, а не пальцами.

Взгляните на скелет летучего дракона — еще одного элегантного лесного параплана. Одного взгляда достаточно, чтобы понять — у него каркасом крыльев-перепонок стали не пальцы, не руки или ноги, а ребра. И снова очевидно сходство его скелета со скелетами других позвоночных. Можно перебрать все кости, одну за другой, и каждой найти аналог у человека, летучей мыши или птеродактиля.

Шерстокрыл (кагуан), родом из лесов Юго-Восточной Азии, напоминает летяг и кускусов, однако его несущий перепонку каркас включает, кроме рук и ног, хвост. По мне, это какая-то несуразица, хотя я вообще не могу представить, что значит обладать хвостом (впрочем, у людей, как и других бесхвостых обезьян, есть рудиментарный хвост — копчик). Нам, почти бесхвостым обезьянам, трудно понять, как чувствует себя паукообразная обезьяна, хвост которой вытягивается на длину позвоночника. На цветной вклейке 26 видно, насколько он длиннее и без того длинных рук и ног. Как у многих обезьян Нового Света (вообще у многих обитающих там млекопитающих, что любопытно и труднообъяснимо), хвост паукообразной обезьяны на редкость цепок, то есть приспособился к хватанию и почти превратился в лишнюю руку (хотя он ей не гомологичен — на хвосте нет пальцев). И вправду, хвост этой обезьяны выглядит как рука или нога. Скелет этого хвоста подобен хвостам остальных млекопитающих, однако он видоизменился для выполнения других задач. Его позвонки решительно такие же, как в хвостах остальных млекопитающих, включая нас с нашими копчиками. Только представьте, каково это — быть обезьяной с пятью «руками», на каждой из которых к тому же можно радостно висеть. Я не могу это представить, но знаю, что хвост паукообразной обезьяны гомологичен моему копчику, а невероятно длинная и мощная кость крыла птеродактиля гомологична моему мизинцу.

Другой сюрприз того же рода — лошадиное копыто. Оно гомологично ногтю нашего среднего пальца. Лошади, в отличие от нас, буквально ходят на цыпочках. Они практически полностью утратили остальные пальцы и ногти на ногах. Наши указательный и безымянный пальцы (и их эквиваленты на ногах) гомологичны приросшим к пястным костям лошади грифельным костям, практически невидимым под кожей. Грифельная кость лошади гомологична средней пястной кости нашего запястья и плюсневой кости стопы. Так что немалый вес лошади, например тяжеловоза клейдесдальской породы или шайра, несут только средние пальцы передних и задних конечностей. Пример с гомологией среднего пальца человека и летучей мыши очевиден. Скажу также, что иногда лошади рождаются с тремя «пальцами», один из которых обычен, а два других снабжены миниатюрными копытцами, как показано на рисунке.

Не правда ли, прекрасная идея: почти беспредельная изменчивость, причем каждая модификация сохраняет безошибочные следы оригинала? Превосходная иллюстрация — литоптерны, вымершие южноамериканские травоядные, не похожие ни на какое современное животное, тем более на лошадь, но точно с такими же, как у нее, ногами и копытами. Лошади Северной Америки и литоптерны Южной (которая тогда была огромным островом, ведь Панамского перешейка еще не было) независимо сходным образом избавились от всех пальцев, кроме среднего, и нарастили на нем копыто. Возможно, причина в том, что у травоядного млекопитающего не так много способов стать быстрым бегуном. Лошади и литоптерны пришли к одному решению — избавиться от ненужных пальцев и приобрести копыта. Коровы и антилопы нашли другое решение — два пальца.

Следующее утверждение сначала выглядит парадоксальным, однако вы скоро убедитесь, насколько оно верно и важно. Скелет всех млекопитающих одинаков, но отдельные кости различны: под скелетом я понимаю набор костей, соединенных друг с другом в определенном порядке. Форма костей в этом случае не является свойством скелета. Такое определение скелета не учитывает форму отдельных составляющих, заботясь только об их упорядоченности: «кость с костью своею», или, как поется в более бодром варианте этого пассажа:

Суть в том, что это гимн буквально всех млекопитающих — и даже всех наземных позвоночных. Например, наша голова (точнее, череп) состоит из 28 костей, в основном скрепленных жесткими швами, — и всего одной большой подвижной костью: нижней челюстью. Удивительным образом те же 28 костей (плюс-минус одна), которые даже можно назвать одинаково, имеются у всех млекопитающих!

Порядок одинаков, хотя форма костей млекопитающих радикально отличается.

Какой отсюда следует вывод? Мы ограничились современными животными, так что не видим эволюцию в действии. Мы как детективы, явившиеся на место преступления. Скелеты современных животных сходны ровно настолько, насколько этого можно ожидать от потомков одного предка, скелет которого постепенно изменялся. Общий предок некоторых животных, например жирафа и окапи, жил сравнительно недавно. Но называть жирафа вытянувшимся окапи некорректно: это два современных вида. Однако разумно предполагать (это подтверждается ископаемыми находками, но мы здесь не обсуждаем окаменелости), что общий предок больше походил на окапи. То же самое с импала и гну — они близкие родственники и в родственном отношении отстоят немного дальше от жирафа и окапи. При этом все четыре вида — дальние родственники других парнокопытных, включая свиней и бородавочников (они приходятся кузенами друг другу, а также свиньям пекари). Все парнокопытные — еще более далекие родственники лошадей и зебр, кузенов, не имеющих раздвоенного копыта. Можно сколь угодно долго подбирать пары кузенов, потом объединяя кузенов в группы, эти группы — в группы групп кузенов, группы групп кузенов — в группы групп групп кузенов, и так далее. Всем известно, что у кузенов и кузин общие бабушка и дедушка, а у троюродных — прабабушка и прадедушка:

[(волк, лиса)(лев, леопард)][(жираф, окапи)(импала, гну)]

Все указывает на разветвленное дерево предков и потомков, то есть генеалогическое древо.

Я сразу перешел от дерева сходства к древу родства (генеалогическому), но не поспешил ли я с этим заключением? Нет ли других интерпретаций? Едва ли! Иерархический характер сходства был замечен креационистами еще в додарвиновскую эпоху, и у них, конечно же, было неэволюционное объяснение, на редкость надуманное. Характер сходства, утверждали они, есть отражение ограниченного числа лейтмотивов у Творца. У него были разные соображения о том, как делать животных. Он разрабатывал все линии одновременно — например, отдельно млекопитающих и насекомых. В рамках линии млекопитающих было четкое и обстоятельное деление на подтемы, например парнокопытные, и под-подтемы (например свиньи). Здесь столько ухищрений и попыток выдать желаемое за действительное, что современные креационисты редко вспоминают об этом объяснении. Как и в случае с географическим распространением животных, они предпочитают игнорировать доводы сравнительной анатомии, считая за лучшее для себя обращаться к ископаемым (на этом поле им почему-то спокойнее).