Мы прожили с Джанет два месяца, прежде чем я рассказал ей об Анджело и моем детстве. Мы пили кофе за маленьким столом, стоявшим перед широким окном, за которым разворачивалась панорама Нью — Джерси. Когда я договорил, она несколько минут молчала, а потом взглянула на меня.

— Тебе угрожает опасность? — спросила она.

— Если бы он видел во мне угрозу для себя, то убил бы много лет назад, — ответил я. — Уж на этот счет можно не волноваться.

— В таком случае, может быть, волноваться уже вообще не стоит? — предположила она. — Ведь ты так давно его не видел. И ты же сам сказал, что все это время он никак не давал о себе знать. Наверно, он просто смирился с твоим решением и оставил все как есть.

Я протянул руку, взял кофейник и снова наполнил чашки.

— Единственные решения, которые он принимает во внимание, — его собственные. Ни с чьим другим он смириться, против своей воли, не захочет, будь то я или кто — то другой.

Джанет добавила молока в одну чашку, сливок в другую и откинулась на спинку стула.

— Чего ты боишься? — спросила она, пристально взглянув мне в глаза.

— Я не верю, что он отвернулся от меня и позволил мне жить своей жизнью, — признался я. — Я чувствую его руку во всем, что случалось со мной с того дня, как я покинул бар. Все у меня идет так хорошо и гладко, что я просто не могу приписать свои успехи упорной работе и везению.

— Гейб, но ведь ты действительно очень стараешься и хорошо разбираешься в своем деле. Почему ты думаешь, что не можешь быть обязан успехами только самому себе?

— Около года назад я пытался получить заказ от «Ниссан», — сказал я. — На него претендовало еще агентство Тома Ханнибала. За двое суток до подачи предложений на конкурс я пришел на работу и нашел на столе папку с бумагами. А в папке оказались предложения Тома и весь проект кампании. Это было как раз то, что требовалось «Ниссан», и к тому же все идеи чрезвычайно свежие и оригинальные. Его проект был вдвое лучше моего. Заказ достался бы ему, тут и сомнений быть не может.

— И что же?

— Он отказался от конкурса, — ответил я. — Сообщил об этом вечером, накануне того дня, когда нужно было представить документы. Сказал, что его агентство перегружено и не потянет новой работы.

— Зачем же тогда было начинать всю эту возню с предварительной договоренностью? — Джанет покачала головой и допила кофе.

Я перегнулся через стол и взял ее за руку.

— Обещаю, что никогда не позволю ему сделать тебе хоть что — нибудь плохое.

— Мне? — переспросила она. — Почему вдруг он станет что — то затевать против меня?

— Если он решит что — то предпринять, это будет направлено против тебя. — Я отлично понимал, что мои слова напугают ее. — Таким образом, через тебя, он попытается добраться до меня.

— Но почему ты в этом так уверен? — спросила она, глубоко вздохнув.

— Потому что я знаю Анджело, — ответил я.

— Сколько еще он намерен ждать? — Теперь в ее голосе слышался не только страх, но и гнев.

— Вчера мне звонил его человек, — сказал я. — Анджело хочет меня видеть.

— Что ты сказал?

— Ничего. Выслушал, положил трубку и пришел домой, к тебе. — Я поднялся, шагнул к окну и некоторое время стоял, глядя на проезжавшие внизу машины.

Джанет подошла ко мне сзади и обняла.

— Когда ты к нему пойдешь? — прошептала она.

— Завтра, поздно вечером, — ответил я.

Водитель, массивный молодой парень по имени Джи — но, остановил машину рядом с пожарным гидрантом напротив аптеки «Дьюан Рид» на углу Бродвея и 71-й улицы. Я сел на пассажирское место. Он кивнул мне, переключил скорость, и темный седан влился в неторопливый поток уличного движения центра города. На мне были темные брюки и темная же рубашка, застегнутая на все пуговицы — много лет я не надевал такой одежды, но сегодня счел ее самой подходящей. Прислонив голову к мягкой кожаной обивке, я наконец — то сообразил, что сильнее всего меня беспокоила неизвестность. Я не мог представить себе, откуда последует заключительная атака Анджело. Я был почти уверен, что смерть мне не грозит, но все же подумывал, удастся ли мне после завершения беседы уйти оттуда невредимым.

Любой гангстер может избавиться от врага, всадив в него пулю. Великий гангстер стремится уничтожить противника не только физически, но и морально. В моем случае война с Анджело шла не за сферы влияния, а за влияние как таковое. Он намеревался противопоставить свою волю моей любви к Джанет. Я был уверен, что, ожидая этой встречи, он испытывал столько же нетерпения, сколько я — страха.

— Вы небось давно уже не видали старика? — спросил Джино с ловкостью опытного водителя лавируя в потоке машин.

— Сколько вы работаете у него? — спросил я вместо ответа.

— Пять лет, уже скоро шесть будет, — ответил Джино.

— Меня когда — нибудь раньше видели?

— Слышал о вас от кое — кого из наших парней, — сказал Джино. — Нов глаза увидел сегодня впервые.

— Ну, а Анджело вам когда — нибудь приходилось возить?

Он покачал головой.

— В таком случае позвольте дать вам небольшой совет, — сказал я. — Никогда не разговаривайте с незнакомыми людьми. И если вы и впрямь хотите подняться выше, будет лучше не разговаривать вообще. Особенно важно помнить об этом, если на заднем сиденье едет сам Анджело. Так вы наверняка проживете несколько лишних лет.

— Постараюсь запомнить, — пожал плечами Джино.

— Можете начать практиковаться прямо сейчас. — Я отвернулся от него и стал рассматривать фасады обезлюдевших к ночи деловых зданий, которые тянулись вдоль улиц.

Анджело сидел на диване, положив ноги на скамеечку, по — видимому, ручной работы. На кофейном столике я увидел обычный стакан молока, из которого он уже сделал несколько глотков. Он заметно постарел за годы, прошедшие после нашего расставания, чеканные черты его лица расплылись под действием возраста. Правая рука немного тряслась, хрип, вырывавшийся из легких при дыхании, стал громче, и гораздо чаще ему приходилось брызгать себе в горло лекарство из аэрозольного баллончика.

Я стоял посреди ярко освещенной комнаты — логова опаснейшего хищника. В этой комнате я провел значительную часть моего детства и юности, читая книги, стоявшие на полках, в то время как Пуддж просматривал отчеты о состязаниях на ипподромах, прикидывая дневную выручку от тотализатора. Рядом с большим окном, в углу, стоял письменный стол, на котором были сложены стопкой одинаковые желтые папки. А возле настольной лампы я уви — дел перевязанные крест — накрест шпагатом и связанные таким же шпагатом вместе два больших пакета.

Мы одновременно взглянули в угол, где двухмесячный питбуль, негромко ворча, пытался ухватить зубами резиновую игрушку в виде толстой кости.

— Ты завел новую Иду? — спросил я, кивнув на белого щенка.

— Это Пуддж, — сказал он и, отвернувшись от собаки, окинул меня взглядом. — Он любит делать все по — своему. Точно так же, как и тот парень, в честь которого его назвали.

Я посмотрел на пустую чашку из — под кофе, которую держал в руке, и вспомнил Пудджа, подумал о том, как тяжело переживал его потерю.

— Похоже, что он будет для тебя хорошим компаньоном.

— Интересный бизнес ты себе выбрал, — заговорил Анджело; его руки неподвижно лежали на коленях. — Придумываешь нужные слова, подбираешь к ним верные картинки, и люди бегут покупать то, что ты им советуешь.

— Нечто в этом роде.

— Однако это чертовски ненадежно. Когда большое агентство видит, что мелочь начинает наступать ему на пятки, оно пытается купить и проглотить его. И в итоге у малыша появляется немного деньжат, зато его компания оказывается в чьем — то кармане. Такое чуть не случилось с тобой в прошлом году. Я позабыл: как называлось то агентство, которое пыталось выкупить твою фирму?

— «Данхилл — групп», — сказал я, хотя знал, что мой ответ совершенно не был ему нужен. Он просто не мог ничего забыть.

— Верно, — кивнул он. — Они владеют также несколькими строительными компаниями. Тебе повезло, что они выбрали не самое подходящее время для нападения. У них как раз тогда случилась небольшая напряженка с деньгами.

— Ничего, я справился бы, — ответил я.

— А кто говорит, что не справился бы? — Анджело пытался изобразить безразличие, но мне очень часто доводилось видеть этот его тяжелый взгляд, и я знал наверняка, что он не предвещает ничего хорошего.

— Почему ты захотел встретиться со мной?

— Из — за женщины. Ты понимаешь, о ком я говорю.

— И все же?

— Что она значит для тебя? — спросил он, словно не слышал моих слов.

— Я люблю ее, — честно ответил я. — И хочу на ней жениться.

— Много ей известно о тебе? О твоей жизни здесь?

— Я рассказал ей то, что ей следует знать, — объяснил я. — Раз она собирается за меня замуж, это всего лишь справедливо.

— А что ты знаешь о ней?

Я посмотрел вниз, на щенка, который уже успел освоиться со мной и теперь с наслаждением вонзил слабые зубки в мягкую пятку моего армейского ботинка. Я наклонился и погладил его по голове.

— Что когда она говорит, что любит меня, это чистейшая правда, — сказал я, глядя на Анджело.

— Ты знаешь ее достаточно хорошо, чтобы доверять ей? — спросил он.

— Я доверяю ей больше, чем кому — либо из тех, кого я знаю, — сказал я.

Анджело взял с кофейного столика два листка бумаги.

— Имя — Джанет Уоллейс, ей тридцать лет, — сказал он. — Происходит из процветающей семьи, принадлежащей к высшему классу в Дирборне, штат Мичиган. Ее отец был полноправным партнером небольшой бухгалтерской фирмы и умер, когда она училась в колледже. Ее мать работает в местном муниципалитете и состоит во множестве общественных объединений. Джанет — единственный ребенок у своих родителей, получила диплом с отличием и в удачные годы зарабатывает до 55 000 долларов.

Выкуривает по пачке «Мальборо» в день и пьет вино за ленчем и обедом.

— Все это я знаю, — сказал я, не отрывая взгляда от его лица.

— Теперь позволь мне рассказать тебе о том, чего ты не знаешь, — сказал Анджело.

Я почувствовал, как у меня на загривке выступил обильный пот, взгляд против воли устремился на папки и два перевязанных пакета, комната внезапно стала меньше. Во рту пересохло, а щеки вспыхнули.

— Я могу на этом остановиться, — сказал он, поднимаясь и медленно подходя к столу.

Я покачал головой:

— Раз уж начал, то заканчивай.

Он остановился возле стола, взял верхнюю папку и открыл ее.

— Эта женщина, которую ты любишь и которой так доверяешь, имела до тебя очень много любовников, — сказал он. — Из этих документов ты узнаешь все обо всех. Они из самых разных кругов общества. Один писатель, один актер, несколько адвокатов, пластический хирург, полицейский, даже торговец наркотиками. Три года назад она забеременела от одного из них, вот только не знала точно, от кого. Но эту проблему она решила. Она довольно сильно увлекалась наркотиками — употребляла по большей части кокаин и траву — и пила намного больше, чем сейчас. Парень, с которым она только что развелась, лечился в Обществе анонимных наркоманов, но снова сел на кокаин.

Анджело положил руку на перевязанные пакеты.

— Она позировала фотографам обнаженная, — сказал он, взглянув мне в лицо. — Один из ее старых дружков был мастером этого дела. Он продавал фотографии кое — кому в Мичигане; так они и попали ко мне. Здесь она, как правило, после употребления дури — травы или ЛСД. Ну, и там есть кое — что еще. В другом свертке — видеокассеты. Она несколько недель крутила с актером, парнем, рабо — тавшим в одном из ее проектов. Ночи она, как правило, проводила у него, не зная, что он во всех углах своей квартиры поставил камеры. Ему, видишь ли, нравится снимать фильмы о том, как он трахается, и показывать их приятелям. Его кассеты я тоже купил. Если хочешь узнать все подробности, то можешь найти их в этих папках.

Я долго смотрел на него, потом глубоко вздохнул.

— Каким образом?..

— Она ведет дневник, — сказал он. — Некоторые снимки оказались прямо там, на одной из книжных полок. Как только я обнаружил это, все остальное встало на свои места.

Я прожег Анджело яростным взглядом и шагнул к столу.

— Если бы Пуддж был жив, ты никогда не поступил бы так.

— Ты тоже, — отозвался он.

Анджело выпрямился и подошел ко мне.

— Ты можешь остаться здесь на всю ночь, — сказал он. — Хочешь читай эти бумаги, хочешь выброси их. Они принадлежат только тебе. Утром можешь вернуться к ней, а можешь остаться здесь, где тебе и следует быть. Она не подходит для тебя. И тот, наружный, мир тоже не подходит для тебя. Твое место здесь. И это чистая правда. Ты не можешь больше отворачиваться от нее.

— Я уже нашел свое место, — ответил я.

— Эта женщина когда — нибудь говорила, что любит тебя? — спросил Анджело.

Я кивнул.

— Ты веришь ее словам?

Я опять кивнул.

— Как ты думаешь, все те мужчины, что были до тебя, тоже верили ей?

— Я верил тебе, когда ты говорил, что любил меня. Разве в этом я ошибался?

— Никто и никогда не сможет любить тебя так, как я, — ответил Анджело.

— Это правда была любовь?

— Если ты не знаешь ответа, значит, мы оба потратили попусту много лет, — сказал он.

— Если так, то зачем ты это делаешь?

— Чтобы спасти тебя, — произнес он и, опустив голову, направился к двери.

— А как насчет Нико? — спросил я, шагнув следом за ним. — Покушение действительно было? Или же его смерть была лишь еще одной частью плана — спасти меня и удержать здесь, с тобой?

— Он был тем, кем ты его считаешь, — сказал Анджело, вновь вперив в меня свой тяжелый взгляд.

— У меня в жизни теперь есть нечто такое, — сказал я ему, — чего нет у тебя. И никогда не будет.

— Что же? — рявкнул он.

— Человек, которого я люблю, — ответил я. — И который любит меня.

— У меня это было, — произнес он, почти не шевеля губами. — Ты же знаешь, что было.

— В таком случае позволь мне тоже иметь это, — умоляюще проговорил я. — Позволь Джанет стать моей Изабеллой.

— Она никогда не сможет ею стать, — прошептал он.

— Ты потерял ее. Именно ты. За жизнь, которой ты живешь, тебе пришлось расплатиться утраченными годами ее любви. Я не допущу, чтобы такое случилось со мной.

— Из — за этого ты считаешь себя лучше? — Он не добавил: меня.

Я покачал головой.

— Нет, только удачливее.

Он повернулся и вновь взглянул на стол, заваленный папками.

— Удача однажды отворачивается, — сказал он. — От каждого из нас.

С этими словами Анджело открыл дверь и вышел из комнаты.

Я обошел стол и сел и некоторое время сидел, положив руки поверх папок. Потом раскрыл одну и положил на колени. Я отбросил в сторону портретную фотографию темноволосого мужчины с жиденькой бородкой и взялся за чтение информации, аккуратно напечатанной на машинке через два интервала. Я просидел там всю ночь и все утро и изучил содержимое всех папок. Потом я развернул один из перевязанных свертков и просмотрел пятнадцать чернобелых фотографий формата 8 х 10 дюймов. После этого я взял кассету и вставил ее в видеомагнитофон, находившийся под телевизором, который стоял на старом месте, рядом со столом. Я сидел в кожаном кресле и смотрел на двадцатипятидюймовом экране, как Джанет занималась любовью с тощим, жилистым, коротко стриженным мужчиной.

Я сидел на кресле в комнате, с которой было связано так много моих теплых воспоминаний, и смотрел, пока по экрану не побежала рябь; пол вокруг меня был усыпан фотографиями. Я встал и выключил телевизор. Я взял открытую папку, некоторое время тупо смотрел на нее, а потом швырнул ее в дальнюю стену. Я взял другую и поступил с ней точно так же. Я брал папки, одну за другой, и швырял их в стену, фотографии и листы бумаги разлетелись по всей комнате, валялись на полу, на шкафах и на столе. Наконец подошел к одной из книжных полок и взял оттуда оправленную в красивую рамку фотографию, на которой Анджело стоял перед дверью своего бара, а я сидел на табуретке. Он положил обе руки мне на плечи, а я улыбался во весь рот. На этом снимке мне было двенадцать лет, я прожил у него два года. Я вытер слезы, которые давно уже текли по моим щекам, поднял фотографию и шарахнул ее о стену.

В этой комнате, среди всех этих папок, и фотографий, и видео, Анджело Вестьери проиграл свое сражение.

Человек, которого он хотел связать по рукам и ногам, освободился окончательно.

И даже тогда, после той жестокости, которую он толь — ко что учинил надо мною, я не мог не задуматься: а что, если и этот его поступок был частью еще большего плана? Что, если таким путем он приоткрыл передо мной щелку к окончательному бегству от себя, а сам удостоверился, что я нашел любовь, сила которой не уступала той, которую когда — то чувствовал он сам? Но я никогда и никоим образом не мог узнать правду.

Такова глубина таинственной и всемогущей сущности Анджело Вестьери.

У меня никогда и в мыслях не было заставлять Джанет оправдываться передо мной. Помимо всего прочего, тот человек, который обвинял ее, всю свою жизнь убивал, грабил и жил за счет чужой крови. Я не мог осуждать ее с позиций нравственности, поскольку сам совершал куда худшие поступки. Она искала любви и романтики, чтобы преодолеть пугавшее ее одиночество, в то время как я несколько лет думал лишь о мести и быстрой наживе. К тому же она была порождением того мира, который знала и, с его точки зрения, не совершила ничего непоправимого. Я же сформировался в обществе, признававшем только насилие и стремившемся подчинить всех, вступавших с ним в соприкосновение, своему неумолимому кодексу чести. Мы были двумя разными людьми, которым посчастливилось встретиться на таких переломах наших жизней, когда каждый из нас смог заполнить пустоту другого. Из промелькнувшей искры страсти возгорелось пламя любви.

Я вернулся к Джанет через двое суток и остался с нею на шестнадцать лет.

Я никогда не рассказывал ей о той ночи, о бумагах, в которых была описана каждая минута ее личной жизни. Собственно, в этом не было никакой необходимости: она была достаточно умна и проницательна для того, чтобы самой понять, что случилось. У каждого человека в жизни имеется уязвимая точка, прикосновение к которой бывает особенно болезненным. Анджело нашел такую точку у Джанет и воспользовался ею со всем своим жестоким искусством. Его удар, действительно, чуть не сбил меня с ног, но в одном, самом важном, старый гангстер просчитался. Ему не удалось добиться того, чтобы я покинул ту комнату, возненавидев женщину, которую любил. Наши сердца оказались достаточно сильны, чтобы противостоять ярости Анджело.

Мы поженились через шесть месяцев после ночи, которую я провел в комнате над баром. Для проведения церемонии мы выбрали квартиру одного из друзей, сочетал нас священник, приехавший из пригорода и опоздавший на полчаса. Джанет была очень красивой и счастливой на своем втором за год с небольшим бракосочетании. Я все еще продолжал отходить от той грандиозной эмоциональной встряски, которую учинил мне Анджело, но был, как никогда прежде, уверен, что в состоянии сам найти свой путь и больше не нуждаюсь ни в его покровительстве, ни в его руководстве.

С тех пор мы с Джанет живем вместе. У нас двое детей и две успешные карьеры. Вечерами, когда дети уже лежали в постелях под теплыми одеялами, я частенько рассказывал им истории о людях, которых знал лично и о которых слышал от других. Так они узнали и об Ангусе Маккуине, и об Иде Гусыне, и о Пуддже Николзе, и о нескольких питбулях, носивших имена этих людей. Когда же они стали старше, я начал рассказывать им об Анджело Вестьери. Все эти люди составляли важную часть моей жизни. Это была моя история, которая теперь принадлежала им так же, как и мне.

Как это всегда бывает в продолжительных браках, у нас с Джанет бывали сумрачные периоды, на смену которым приходили ясные безоблачные дни, но любовь и страсть, соединившие нас, с годами лишь становились крепче. Джанет была моей опорой во всем, и я ни разу, ни на минуту не пожалел о том, что отвернулся от той жизни, которая некогда представлялась мне моей единственной судьбой. Вот и вышло, что Джанет Уоллейс оказалась куда сильнее, чем Анджело Вестьери.

Я вел теперь ту самую жизнь, на которую рассчитывал Паолино Вестьери, когда сошел на этот берег много десятков лет назад. Я жил и процветал в той Америке, которую он надеялся найти. Я осуществил его мечту, которую он не сумел передать своему сыну. Это была жизнь, которую Анджело, как я думаю, просто не позволял себе замечать.

Я часто вспоминал о ночи, проведенной в комнате над баром, и о разговоре с Анджело. Я был воспитан в мире, превыше всего ценившем молчание, и знал, насколько важно скрывать такие вещи от любых глаз. Все мы должны хранить наши тайны захороненными как можно глубже, и в первую очередь от тех, кого мы больше всего любим и о ком сильнее всего печемся. Выдавать им подобные тайны — это вовсе не проявление любви и не проявление доверия. Пожалуй, это, напротив, преступление, которое погубит самое безоблачное счастье и наполнит мертвящим холодом даже самое горячее сердце.

Никто и никогда ничего не узнал о той ночи. Эта ночь не должна была, не имела права увидеть свет. Эта ночь была устроена для того, чтобы уничтожить любовь и погубить женщину. Ради того, чтобы поставить меня на колени и вернуть меня на преступную стезю.

Эта ночь навсегда сохранится в моей памяти.

Ночь, которой суждено было породить тысячи ужасных кошмаров.

Ночь, когда я увидел истинное лицо гангстера.

Это было лицо зла.