Письма подобны птицам. Когда они летают над сушей, они похожи на белых голубей; когда они летают над морем — они похожи на белых чаек… Письма доходят даже до заграницы. Так, в Берлине некая тетя Поля, женщина частная и беспартийная, получила письмо из Москвы:

«Дорогая тетя Поля!

Наверное, сразу не догадаешься, кто тебе пишет. Это Слава, которого ты 19 лет назад крестила и из которого сейчас получается автомеханик. Работаю сейчас мотористом. Думаю скоро пересесть на машину, немного поездить. Летом был в Казахстане у папы, но со скуки вернулся в Москву. Сейчас понемногу одеваюсь. Не собираетесь ли в Москву повидаться. Живем здесь здорово, строимся вовсю. Подъем могучий, но мануфактуры нехватка, тем худо. Несмотря на строительство костюм мой пришел в состояние, да и был он навырост. Прости, что так небрежно пишу, сижу в кино, жду встречи с одной Надей… увлечен! К тебе небольшая просьбица. Не вышлешь ли мне три маленьких вещички? У нас нет модных галстухов. Вышли мне 1 галстух расцветки вроде американского флага. Потом гетры, как футбольные, и какие-нибудь носки со стрелками. Кстати, можно ли из Берлина выслать ботинки на резиновой подошве? Во-вторых, вышли баночку чернил. Не оставь мою просьбу забытой.

Твой Слава.

Р. S. Галстух попестрей!»

Люди жестоки: тетя Поля даже не ответила.

Другое письмо, из Харькова, было получено в Москве также одним беспартийным семейством:

«Милые мои! Наконец-то мы получили от Вас долгожданную весточку. Как приятно узнать, что все вы живы, все вместе, как прежде, и вспоминаете нас. У нас все по-старому, живем ни шатко, ни валко. Бедный Никиша погиб от сыпного тифа. За что, спрашивается? Катюша, слава Богу, недавно вышла замуж, он хоть и еврей, но как человек, кажется, хороший. О чем писать? Все так однообразно из года в год, что, право, не хочется говорить об этом. Ваша весточка пришла как раз в тот момент, когда Володя вернулся со службы. Он так обрадовался, что схватил письмо и прочел его вслух. Мы все очень радовались, что у Вас все благополучно. Пишите почаще, как Ваши дела. Нет ли весточки от Павлуши? Продолжает ли Вика уроки рисования? У нас пока все слава Богу.

Целуем и ждем ответа…»

Коленька Хохлов тоже получил письмо — от конструктора Гука из Франции. Конструктор Гук писал:

«Дорогой Николаша,

вот уже три недели как я здесь, а все еще не могу опомниться — такова вокруг красота! Я пишу у раскрытого окна, солнце опаляет лоб и плечи, под окном — зеленая пропасть в 300 метров глубиной, вся покрытая красной, розовой, белой гвоздикой. Яблони, вишня, миндаль, мимоза — в полном махровом цвету. В зелени — красные крыши беленьких игрушечных домиков, а дальше в легкой дымке — красавица Ницца — вся как на ладони, стесненная с одной стороны лиловыми Альпами, с другой — бесконечным, бледно-зеленым морем, уходящим вширь и ввысь до самого неба, и, наконец, это небо, такое легкое, необъятное и свободное, что невозможно надышаться! Вечером Ницца блестит огнями, как горсть драгоценных камней; в море мигают цветные маяки.

Я занимаю просторную, веселую комнату с ванной и горячей водой. С шести утра и до шести вечера солнце льется в окна. Рано утром мне приносят в постель кофе с сухарями, маслом и медом. Потом я встаю. В 11 принимаю солнечную ванну: лежу добрый час в костюме Адама, перевертываюсь с боку на бок, ветерок меня обдувает, солнце припекает, и я уже стал похож на копченого сига. В полдень — завтрак, затем я гуляю по холмам и гвоздичным полям, как всегда, философствую немного с природой, играю на припеке под яблонькой в шахматы с соседом, иногда спускаюсь пешком в Ниццу, к морю, зеваю по сторонам, любуюсь загорелыми, прекрасными женщинами (американки особенно привлекательны) и возвращаюсь на автокаре к вечернему столу. Потом мы читаем или беседуем (болтаем) в общем салоне, меня постоянно расспрашивают о советской России, к десяти часам ложимся спать. Дорогой друг, удивительна поэзия санаторного режима.

Случайно как-то, еще в Берлине, попался мне номер сов. газеты со статьей о годовщине кронштадтского восстания, из которой я узнал, что ты награжден орденом Красного Знамени за добровольное участие в штурме. От души поздравляю. Я тоже был тогда в Кронштадте, жаль, что не встретились.

Твой конструктор Г.».

Через полгода пришло от него второе письмо, из Японии:

«Дорогой Николаша,

совершаю рейсы на пассажирском пароходе Марсель — Иокогама в качестве человека с салфеткой. Сначала с непривычки блевал, особенно под экватором, потом пообвык. В Порт-Саиде классный рахат-лукум, пенковые мундштуки и египтяне; в Джибути — сигары; в Коломбо-поддельные жемчуга; в Сингапуре — носки и презервативы; в Сайгоне — золотые запонки и дешевые мальчики; в Гонг-Конге — анамиты, плетеные вещи, черное дерево и носки; в Шанхае — дешевые пижамы и потрясающие рожи; в Кобэ — порнографические изделия из слоновой кости, чайные сервизы Кузнецовской фабрики и дешевые девочки; в Иокогаме — бумажные веера, гейши и международная матросня. 40 дней пути. Получаю шальные чаевые и ворую в буфете ликер. Каждый рейс — новая баба: в нашей профессии интеллигентность ценится высоко! Между прочим, посылаю тебе, как любителю изящного, несколько весьма тонких рецептов из пароходной карты коктейлей:

1. SANG DE VIERGE. Летний освежающий напиток. Взять полстакана сока красной смородины и полстакана того же сиропа. Раздавить в другом сосуде стакан свежей клубники, на которую вылить последовательно: стакан коньяка, два стакана джину, затем упомянутые выше сок и сироп красной смородины и оставить все это „отдохнуть“ на полчаса. Затем влить туда стакан белого, положить льду и взбить. Подавать, положив в стакан либо одну клубничку, либо веточку красной смородины (по желанию).

2. LЕ PLAISIR DE GRACES. Взять полстакана памплемусного сока, стакан джина, стакан старого виски, полстакана крепкой настойки сливы и полстакана на косточках оливы, стакан сухого белого. Прибавить льду и очень старательно взболтать. Подавать, положив в стакан тонкую стружку лимонной корки. Пить через соломинку.

Знание французского и английского языков обязательно, я же могу и по-немецки. А в общем, Николаша, сиди и не рыпайся, мой совет.

Твой конструктор Г.».