Виктория Токарева
Ничего не меняется
© В.С. Токарева, 2009
© ООО «Издательство АСТ МОСКВА», 2009
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Кровельщик Семен упал с крыши. Сломал руку.
Семен – мастер. Таких больше нет во всей округе. Золотые руки. И вот одну руку – главную, правую – он сломал.
А кому отвечать? Маке отвечать. Это ее строительная фирма. Ее бригада.
Мака сделала все, что надо. Отвезла на своей машине в травмпункт. Проследила. Проплатила.
Перелом, слава Богу, оказался без смещения. Положили гипс и отпустили. Но Мака переволновалась. Семен мог и головой треснуться и просто убиться насмерть. Садись тогда в тюрьму в ее-то возрасте. С ее-то здоровьем…
Мака не могла заснуть, ворочалась до четырех утра.
Зажгла свет, стала читать. Не читалось. Лежала и смотрела в потолок…Ее звали Мария Ильинична, как сестру Ленина. В детстве она называла себя: Мака. Так и осталась Макой на всю жизнь.
А он – Мика. Михаил.
Так и жили: Мака и Мика. Все вокруг расходились по второму и третьему разу, а они все жили и жили.
Он был красивый, как князь Андрей Болконский из американского фильма. Не из нашего. Князь Андрей в исполнении Тихонова, безусловно, красив, но его красота слегка напыщенная и простоватая. А в красоте американского Андрея прочитывалось высокое спокойствие. Хотелось вздохнуть из глубины души – прерывисто, как после слез.
Мика – москвич. Приехал в Ленинград по работе. Его надо было поводить по музеям.
Мака сводила его в Эрмитаж, на другой день – в театр, а на третий день они поцеловались.
Такое потрясение от поцелуя бывает только в молодости. Мир перевернулся. Она вышла за него замуж.
После загса Мака собралась в баню. А Мика пошел ее провожать. И это все, что запомнилось.
После свадьбы переехали в Москву.
Москва, шестидесятые годы. Оттепель. Жилищная проблема.
У родителей Мики – одна комната, перегороженная тонкой стенкой из сухой штукатурки. Бедные родители уходили в кухню и околачивались там неопределенное время, потом на цыпочках заходили и крались на свою половину. При потушенном свете.
И – поразительное дело: все были счастливы. Мака и Мика засыпали, взявшись за руки, как будто боялись, что их растащат.
Родители были довольны выбором сына. Мака им нравилась. Она была красивенькая, веселая и деятельная в отличие от Мики.
Мика – караул. Совершенно бездеятельный, созерцательный. День прошел, и слава Богу. Он окончил технический вуз, его распределили в научно-исследовательский институт, и – на века. Сто двадцать рублей в месяц. Это мало, но все вокруг так получают. Едва сводятся концы с концами, нищета гарантирована. Все так живут. Кроме, может быть, Шолохова в станице Вешенской. Говорят, имеет открытый счет в банке, сколько хочет, столько и тратит. Но ходят слухи, что тратит он в основном на водку. Тоже мало радости. Так что: тише едешь – дальше будешь.Прошло два года. Мака работала в конструкторском бюро (КБ). Дни следовали один за другим, по очереди, и Мака поняла: тише едешь – дальше будешь от того места, куда направляешься. Жизнь практически стоит на одной точке. Надо как-то взбодриться, заработать деньги, вступить в кооператив, вить свое гнездо, рожать детей.
Однажды поехали на дачу к друзьям. Бродили по участку, рвали с кустов черную смородину.
Мака спросила:
– Ты диссертацию защищать собираешься?
В те годы диссертация – единственный путь наверх. Не сто двадцать, а двести сорок. А дальше – докторская. А докторская – это почти Шолохов. «Все пути для нас открыты, все дороги нам видны», как пелось в пионерской песне.
Мика скривил рожу. Должно быть, попалась кислая ягода.
– Собираешься или нет? Или как? – переспросила Мака.
Мика не ответил. Мака поняла: не собирается.
– Тогда как жить? Так и будем?
Мика снова скривился. Куст попался неудачный. Но Мака заподозрила: дело не в кусте, а в Мике. Мика попался неудачный, хоть и красивый. Зарабатывать не умеет или не хочет. Либо то и другое: не умеет и не хочет.
– А как же ты собираешься жить? – вопрошала Мака.
Ей жарко. Она стащила кофту и стоит в одном лифчике.
– Манна с неба упадет, – отвечает Мика. Слова произносит неохотно. Видимо, этот разговор ему неприятен.
Юная красивая Мака в начале жизни проверяет свои перспективы: «А как мы будем жить?» «Никак», – отвечает Мика. Он и сам не знает.Манна с небес может и не упасть. Надо самой что-то делать.
Мака включает свое воображение и темперамент. Осваивает ремесло спекулянтки. Сейчас это называется «бизнес». Купила – продала.
Возникают знакомства, связи. Возникает кооператив художников. Всплывает фамилия председателя: Хрущев. Не Никита Сергеевич, конечно. Просто однофамилец.
Хрущев – высокий, лысый, загорелый. И лысина загорелая. Одно «но». В кооперативе нет мест. Все отдали профессиональным художникам. А Мака – непрофессиональный. И неизвестно кто.
Мака стоит перед Хрущевым и горько плачет. Ей себя жаль. И Хрущеву тоже становится ее жаль. Большая девица, а плачет, как маленькая. Размазывает слезы по щекам.
– Ладно. Привозите документы, – разрешает Хрущев.
Мака мгновенно включается:
– Какие? Куда?
Хрущев перечисляет необходимые документы. Потом сообщает свой домашний адрес. Документы надо привезти к нему домой.
– А почему домой? – не понимает Мака.
Разговор происходит в правлении кооператива. Разве не лучше принести документы в правление?
– Не хотите, не везите, – разрешает Хрущев.
– Что значит: «не хотите», очень даже хочу, – пугается Мака.
– Тогда делайте, что вам говорят.
Предложение двусмысленное. Мака решает посоветоваться с Микой.
Потом размышляет: она посоветуется. Простодушный Мика скажет: «Давай я отвезу». И отвезет. Свято место пусто не бывает. Квартиру тут же отдадут другому художнику. Их много – талантливых и бездомных.Мака не стала ни с кем советоваться. Она сама отвезла документы по указанному адресу, и более того – скрыла этот факт. Отвезла и отвезла. Какая разница – куда.
Убить и прелюбодействовать – это разное. За прелюбодеяние даже не судят. Это твое личное дело. Но в заповедях эти грехи стоят рядом.
Все кончилось тем, что Мака получила квартиру. Квартира оказалась потрясающей. В тихом центре, в кирпичном доме, на седьмом этаже. На седьмом небе.
Купили новую мебель – рай. Молодые художники шастали друг к другу в гости, двери не запирались. Застолья, песни Окуджавы, молодость. Жизнь.
Главное – гнездо. С гнезда только все и начинается. И даже самцы птиц, возвращаясь из теплых краев, первым делом столбят место для гнезда, а уж потом приглашают самок. А как поступил Мика?
Он сначала организовал себе самку, а уж потом самка застолбила место и свила гнездо. А он – в стороне. Он не виноват, что страна оценила его в сто двадцать рублей. Поставила в такие условия. Не пойдет же он воровать…
Канувший в Лету Хрущев – совсем другое дело. Хозяин жизни, как медведь в лесу. Вот бы такого мужа – горя бы не знала. Никаких проблем. Но… непорядочный. Сукин сын. Бабник.
Изменяет своей жене налево и направо. А не верить мужу – все равно что спать на грязном белье. На засранных простынях. Нет, нет и еще раз нет…
Ее красивый и порядочный Мика сидит в купленной ею квартире на купленном ею кресле и читает газету, выписанную за ее счет.
Приходит подруга Людка и рассказывает, что ее муж, жадный до судорог, боится достать бумажник, как будто у него в кармане живет скорпион.
Мика тоже не достает из кармана деньги. Но он не жадный, а бедный. Это гораздо лучше.
Приходит подруга Лариска, дочь большого человека, и рассказывает, что ее муж ничего не зарабатывает. Ленится. Приходится брать деньги у отца, большого человека. А это непорядок.
Приходит соседка Маруся и плачет, что ее муж отдает все деньги в прежнюю семью, из которой он ушел, а сам сидит на Марусиной шее и свесил ноги.
И постепенно складывается картина: мужья сидят на шее, свесив ноги, и при этом умудряются читать газету. А жены, как лошади, волокут воз жизни и в придачу мужей, сидящих на возу.Мака и Мика… Когда они поженились, поехали в Крым. Медовый месяц. Оказались на пароходе. Куда-то плыли весь день и всю ночь. Утром пароход причалил к пристани.
Мика сбежал с трапа, легко и спортивно, и куда-то умчал, она уже не помнит – куда и зачем. Может быть, разузнать насчет жилья. Снять комнату.
Мака осталась одна с двумя тяжелыми чемоданами.
Постепенно все сошли. Надо было освобождать пароход. Не оставаться же на палубе…
Мака взяла два чемодана в руки, два тяжелых чемодана в две тонких девичьих руки, – и поволоклась. Эта картина явилась графическим изображением всей ее жизни. Вот так всю жизнь, изнемогая от тяжести. А он – налегке, спортивно потряхивая спиной.
Мака навострилась зарабатывать. А Мика – выжидал. Сидел в своем кресле и выжидал.Потекла жизнь.
Родилась дочь, бесконечно любимая. Она просыпалась каждую ночь и орала до утра. Потом выяснилось, что ребенок элементарно хотел есть. Но врачи внушали строго: ночью не кормить. Только днем, только по часам. Режим.
Режим они свято соблюдали, но жизнь превратилась в пытку. Ребенка пытали голодом. Себя – бессонными ночами.
Бедный Мика всю ночь тряс на руках страдающее дитя. А утром – на работу.
Через десять лет родилась вторая дочь. Ее кормили каждый час, и днем и ночью. Никакого режима. Но все равно – тюрьма. Маленькие живут за счет взрослых, выжирают из них все соки. Мака не сдавалась. Ее основные интересы были вне семьи. Она купила кусок земли и строила дом.
Девочки ходили в школу. Мака не знала, как они учатся. Мика знал. Он покупал учебники, проверял уроки.
Дни лениво тянулись один за другим, и вдруг неожиданно – дети выросли. Молодость проскочила.
Было непонятно: как из таких долгих одиноких дней складывается такая короткая жизнь…Мака построила дом. Продала и построила другой, с учетом прежних ошибок. И вдруг – увлеклась. Ей нравилось строить.
Выяснилось, что ее бабка Ульяна тоже строила дома у себя в городе Лисичанске. Гены передались. Мака стала строить дома на заказ, не такие, как Ульяна, хатки-мазанки. Она строила по английским и голландским проектам, большие и не очень большие, кирпичные и штукатуренные, с мягкой современной крышей, которая не ржавеет и не гниет.
Заказов становилось все больше. Мака организовала свою фирму. У нее была своя бригада. Она собирала ее по человеку, как дирижер собирает виртуозов в свой оркестр.
Первая скрипка: прораб Федорыч – скандальный, энергетический, толстучий. С ним никто не хотел связываться. Федорыч разевал хавальник (открывал рот), и стоящий напротив отмахивался обеими руками: делай что хочешь, только замолчи. Федорыч брал на горло, однако дело знал. Таджики рыли ленточный фундамент. Мака не любила подвалов. В них всегда скапливалась вода.
Таджики – настоящие землеройки. Траншеи – глубокие, ровные. Никто не умел так работать с землей.
Белорусы клали стены. Хорошие каменщики, белорусы.
Молдаване штукатурили. Красили.
Армян Мака избегала. Хитрят. Но Маку перехитрить нереально. Она видит человека сразу и всего в полный рост и на полтора метра в землю.
Рабочие в основном – временщики. Хапнуть – и в норку. Эффект суслика. Но встречались таланты. Мака их сразу замечала.
Среди таджиков она отобрала Саида. Сорокалетнего учителя математики. Все, за что брался, делал безукоризненно, добротно. Здоровался сдержанно и уважительно. Интеллигентный, значительный – буквально лауреат Нобелевской премии.
Мака предложила Саиду постоянное место в своей бригаде, дала хорошую зарплату. Это была большая удача, но он не показал радости. Выслушал бесстрастно. Бровью не повел. Видимо, деньги и удобства – это временные ценности для Саида. Ему важнее – постоянные ценности: честность, достоинство, Аллах акбар…
Мака тоже стала брать на горло, как Федорыч. Никому не верила и орала. По-хорошему ничего не получалось. И только с Саидом вела себя как на дипломатическом приеме: внимательно слушала. Выбирала выражения.
Со временем Мака превратилась в хабалку. Возможно, такого слова не существует в русском языке. Но что это значит, можно догадаться. Хабалка – женщина громкая, грубая, бесцеремонная и зажимистая. О воспитании не может быть и речи.
Мака и Федорыч иногда схлестывались, как два акына на состязании. Было что послушать. Бушевала такая сдвоенная энергия, что могли рухнуть потолочные балки.
И внешне Мака изменилась. Между бровями легла привычная складка – след долгих раздражений. Она редко улыбалась. Никому не верила – все врут и воруют. Смотрела напряженно, как куница, выслеживающая добычу.
Но бывало – улыбалась. И тогда рассвет над Москвой-рекой. Зубы белые, глаза лучатся, деньги во всех банках земного шара. Не женщина – мечта.
Деньги были. Но Мака страдала. А вдруг деньги кончатся? На что жить? Можно сдавать пятикомнатную квартиру в центре, но там окопался Мика. Необходимо выковырять Мику из квартиры. Это не просто. Если Мика чего-то не хочет…
Мика всю жизнь на ней ехал. И сейчас продолжает. И все кончится тем, что она умрет, а он останется и будет тратить ее деньги с новой женой.За окном начало светать. Спальня выплыла из мрака. У Маки была большая спальня – шестьдесят метров. И большая кровать. Лучшая кровать в мире. Матрас плыл пароходом из Италии. В Италии его изготовляли по особым технологиям. Пришлось платить за технологии и за пароход, но зато не матрас – счастье. Значит, пришлось платить за счастье.
Мака давно жила хорошо и широко и не представляла себе, как спала когда-то на раскладном диване в разгороженной комнате. С Микой. Сейчас она спит одна. Половина пуста. И это тоже счастье – спать одной. Счастье номер два. Можно раскинуться во все стороны. Свобода!
Неожиданно Мака заснула. И проспала до полудня. Рабочие в это время уже садятся обедать.
Снизу поднимался запах ванили. Домработница Люба пекла пирожки: с мясом, с капустой и с картошкой.
Мака абсолютно выспалась, как ни странно. Утро оказалось мудренее вечера. Все выглядело не так мрачно, как ночью.
Мака сложила пирожки в целлофановый пакет и поехала на стройку. Через десять дней – сдача объекта. Праздник.
Мака никогда не нарушала традицию: в конце работы должен быть праздник. Иначе жизнь превращается в нескончаемый будний день.
Таджики затевали плов.
Шашлык – само собой.
Ящик водки – под столом.
Душа горит чистым пламенем. Все люди – братья. Так оно и есть.
Мака раздавала «премиалку». Она всегда рассчитывалась честно. Команда ждала следующий дом и заранее влюблялась в него. Труд постепенно из рабского перерастал в творческий.
Дом – родовое гнездо. Оно будет переходить из поколения в поколение. Важно, чтобы дом был красивый. Федорыч считал: красота – ерунда. Главное – здоровье дома. Должно быть тепло и светло, и все текло куда надо, и правильно вытекало.
Дом – как выигранное сражение. А Мака – генералиссимус.Когда Мака подъехала, хлынул дождь.
Рабочие стояли под навесом в плащах, надвинув капюшоны, и были похожи на ку-клукс-клан.
Федорыча не было на месте. Где-то задержался, крутил свои дела. Он был большой крутила. Но делу это не мешало.
Семен с загипсованной рукой сидел на крыше. Под проливным дождем. Не может человек без работы. И Мака не может.
А Мика мог. Это была его стихия: сидеть и ничего не делать. Сидеть в кресле и трясти ногой, качая тапок.
С таким же упоением чайки парят над волнами. Но они охотятся за рыбой.
А Мика не охотился. Зачем? Мака заработает, купит и привезет.
Мика мог читать сутками, сидя в кресле. Интересно: куда девались эти знания? Для чего они служили? Для усовершенствования? Вернее, для самоусовершенствования. Может быть, это смысл жизни? Постоянно усовершенствовать себя.Мака не стала выходить из машины.
– В Москву. Домой, – скомандовала она своему шоферу.
Шофер Сережа лихо развернул машину. Он был хороший шофер и красивый мужик, на него было приятно смотреть. Но имел манеру вмешиваться в разговор. Если Мака говорила по мобильному телефону, Сережа комментировал. С одной стороны, это фамильярность. С другой – заинтересованность. А ведь приятно, когда кто-то заинтересован в твоей жизни.
Сережа включил приемник. Заиграло радио «Шансон». Старые песни – песни их молодости. В свое время они вместе пели. А сейчас – не поют и не вместе.
Мака сидит в своем загородном доме и строит. Мика сидит в Москве, в новой пятикомнатной квартире. И дружит. Единственный талант, который прорезался в Мике, – дружить. Он дружил с упоением и с полной самоотдачей.
Вокруг него образовалось сообщество из семи человек. В основном – коллеги по работе. Вместе ездили отдыхать на море, на рыбалку, на горные лыжи. По выходным собирались у Мики – пустая квартира. Выпивали и веселились от души. Как дети. Спорили. Искали истину.
Мика не был ведущим. Он был ведомый, но ему нравилось на вторых ролях. Исполнитель. Если ему что-то поручали, он делал точно и тщательно. Можно не перепроверять. Его любили. И он любил своих друзей. И был по-своему счастлив этой двусторонней привязанностью.
Мака иногда думала: что это за компания? Масонская ложа? Орден неудачников? Нет. Среди этой семерки попадались состоявшиеся мужики, занимающие хорошие посты.
Мака подозревала, что у них не удалась личная жизнь. Недостаток в любви они восполняли дружбой.
Принято считать, что несчастными бывают только женщины. Вовсе нет.
Мужчины тоже бывают несчастны, когда натыкаются на непонимание.Мика удивился при виде своей принаряженной, целеустремленной жены.
– Что-то случилось? – спросил Мика, оставаясь в кресле.
– Случилось. Я хочу, чтобы ты переехал на дачу.
– С какой стати?
– Я хочу сдать нашу московскую квартиру.
– Зачем?
– Чтобы получать деньги. Зарабатывать. Знаешь, сколько сейчас стоит пятикомнатная квартира в центре?
– Зачем тебе деньги? Ты же работаешь.
– Мне надоело работать. Я хочу жить, как ты. Сидеть и ничего не делать.
– Кто тебе мешает?
– Ты. Расселся один в пяти комнатах, а я вынуждена корячиться.
Мика промолчал. Принял к сведению. Потом сказал:
– Сдавать квартиру – это все равно что отдавать ее на поругание.
– Я знала, что ты не согласишься. Будешь тормозить всеми четырьмя лапами.
– Я урбанист. Люблю город и шум города. А дачную тишину я не выношу.
– Тогда давай разведемся.
– Зачем? Мы и так живем врозь.
– Я разменяю эту квартиру на две. И свою сдам.
– Зачем разменивать хорошую квартиру на две плохих? – удивился Мика.
Мака задумалась. В самом деле: зачем обесценивать хорошую квартиру, доставшуюся с таким трудом. Она ходила на прием к мэру Москвы. Это тоже целая эпопея, но сейчас не об этом. План переселения рушился. Надо куда-то пристроить Мику. Может быть, купить ему однокомнатную квартиру в спальном районе? Но Мика может отказаться. Он привык жить просторно.
– А где твоя Марья Ивановна? – спросила Мака.
Мика тяжело вздохнул. Ему не хотелось продолжать эту тему.
…Однажды Мака вернулась из своего загорода и застала в квартире большую компанию – семь друганов плюс молодая женщина. Не очень молодая, лет сорока. Похожа на певицу Толкунову – милая, русская, все волосы назад, лоб открыт, коса, переплетенная жемчужной ниткой. Просто Марья-краса.
Вся компания шумно обрадовалась Маке, а гостья старалась не смотреть в ее сторону. Мака сразу сообразила: это пассия Мики. Он решил, что она затеряется среди мужчин, будет непонятно: чья. Но Мака – стреляный воробей. Ей сразу стало понятно: чья. Она поразилась смелости Мики – не постеснялся привести любовницу в дом. И вел себя странно. Вызывающе. Дескать, никто мне не указ.
Мака посмотрела, посмотрела и ушла в свою комнату.
Она, конечно, могла шугануть всю эту компанию. Выставить за дверь. Но не захотела унижать Мику. Пусть изображает хозяина жизни. От Маки не убудет. Да и женщина не противная. Милая. Только у нее ничего не получится. Эту Марью-красу надо содержать, а если она не одна, а с ребенком, что вполне возможно, то надо содержать и ребенка. И нравиться этому ребенку и быть с ним справедливым. Воспитывать. А зачем? Мике гораздо комфортнее сидеть в кресле и трясти тапком. У него свои две дочери. А он способен любить только свое. Любить свое и ничего не делать.
Так оно и вышло. Марья Ивановна растворилась в пространстве вместе со своими жемчужинами. Вместо нее появилась новая. По телефону. У новой был явно еврейский акцент и характерное картавое «р». Мака прозвала ее Сара Моисеевна.
Эта Сара Моисеевна ей тоже нравилась. Тактичная, умная. Не нарывается. Скромно спросит:
– Можно Михаила Евгеньевича?
– Его нет, – ответит Мака. – Что передать?
– Передайте, что звонили с работы.
– Хорошо, передам.
Мака опускала трубку, входила в комнату и сообщала мужу:
– Звонила Сара Моисеевна.
Мика не комментировал. Он не поддерживал эти темы. Не хотел свидетельствовать против себя.
А может, и не было никаких Сары Моисеевны и Марьи Ивановны. Просто ревность стареющей Маки. И в самом деле: если она его не обнимает, то ведь кто-то должен это делать.
Единственная союзница Маки – Микина лень. Лень придавливает Мику к креслу, ставит его на якорь, лишает маневренности.
Не был бы Мика ленивый, давно бы сбежал.Зазвонил телефон. Мака любила потрындеть по телефону. С подругами.
Жаловалась на жизнь. На Мику.
– Не парься, – утешали подруги. – Он тебя не бросит. Он – порядочный.
– Блядует – и порядочный? А кто тогда непорядочный?
– Тот, кто предает. Мика – не предатель, как все остальные. Посмотри вокруг себя…
И в самом деле. Никто не сохранил первый брак. Все разошлись по нескольку раз.
Последнее время вообще мода пошла: мужики после сорока бросают своих жен после сорока и женятся на ровесницах своих дочерей.
В Америке – хороший закон: раздевает такого мужика догола. Хочешь трахаться – становишься бедным. А у нас в России ничего не меняется. Предал – и пошел дальше.
– А какой толк от Мики? – вопрошает Мака.
– Он тебя похоронит, – утешают подруги.
– А не все равно, КТО похоронит?
– Не все равно. Это – самое главное. Итог.Мака решила переночевать в Москве, чтобы не возвращаться в пробках.
Пробки – реалии последних лет. О чем это говорит? Выросло благосостояние трудящихся. Почти у каждого в семье – машина. А то и две.
Мака заглянула в холодильник. Блинчики «Морозко», яйца, три помидора и три яблока.
Мака вспомнила про пирожки, вытащила их из сумки, сунула в холодильник.
Три пирожка разогрела в микроволновой печи. Подала Мике.
Он стал есть, опустив голову, лбом вперед и походил на ребенка в казенном доме, к которому приехала мама на родительский день.
– Не понимаю, почему ты не хочешь жить за городом? Там воздух. Домработница. Ел бы по-человечески. Гулял по живописным окрестностям…
– У меня друзья.
– Значит, у тебя друзья, а я должна пахать, как папа Карло?
– У попа была собака, – отозвался Мика и включил телевизор.
По телевизору передавали «Новости». Мика интересовался текущим моментом. Нога на ноге. Губа на губе. В стране жулик на жулике.Мака поднялась и пошла к соседке. Унесла раздражение из дома.
Соседка – учительница французского, зарабатывала тем, что пекла торты на заказ. Она придавала тортам нужную форму. Оставались обрезки.
Сели пить чай с обрезками. Они были пропитаны растопленной шоколадной крошкой и ликером.
– Песня… – произнесла Мака. У нее было два слова на все случаи жизни: «песня» и «ссуки»… «Песня» – одобрение. «Ссуки» – возмущение. Два слова. Очень удобно.
– Коман са ва? – спросила соседка по-французски.
– Хочу развестись, – поделилась Мака.
– С кем? – не поняла соседка.
– С мужем.
– Молодую завел? – догадалась соседка.
– Никого он не завел.
– Ты молодого нашла?
– Никого я не нашла. Еще чего.
– Тогда в чем дело?
– Молодой, молодая, – передразнила Мака. – А старые что, не живут?
– Старые доживают, – заметила соседка. – Надо было раньше думать.
– Раньше? Но когда? Дети росли. Им был нужен отец.
– А сейчас не нужен?
– И сейчас нужен, – сказала Мака.
Дочери любили отца и мать по-разному. Умом – мать, от нее больше помощи и поддержки. А сердцем – отца. Между ними пролегала та наивная и нерассуждающая любовь, которая бывает только между близкими людьми.
– Кровь – не вода, – задумчиво проговорила Мака. – Внуки родятся, им понадобится родной дед.
– Я всегда тебе завидовала, – созналась соседка. – Твой муж – красивый, порядочный, сдержанный. Таких сейчас нет. Таких надо в Красную книгу заносить.
– Но я росла, а он нет.
– А кто обеспечивал твой рост? Кто работал по тылу? На фронте громкие победы, а тыл в тени. Твой муж – скромный человек.
Мака переела сладкого. Желудок давил на диафрагму.
– Ладно. Я пойду. – Она поднялась.
– Передай привет Михаилу Евгеньевичу, – велела соседка.
– А кто это, Михаил Евгеньевич? – не поняла Мака.
– Ну, Мика… Кличку какую-то придумали хорошему человеку.Мака вернулась в свою квартиру.
Мика смотрел «Вести» по второй программе. Нога на ноге. Губа на губе. Лицо такое, как будто он его отлежал и оно онемело.
– Ты тут сдохнешь, никто не узнает, – проговорила Мака.
– Узнают, – не обиделся Мика.
– Но все-таки, почему ты не хочешь переехать на дачу?
– Ты ведь тоже не хочешь…
Мака растерялась. На даче действительно надо что-то делать. Хотя бы дорожки подмести. А он будет сидеть – губа на губе…
По телевизору шла какая-то байда.
За окном – городской шум. Если открыть форточку, шум усилится. А если сидеть при закрытой – душно.
– Отвези меня на дачу, – велела Мака. Она вдруг передумала оставаться.
– Я никуда не поеду. Езжай сама.
– Но я отпустила Сережу.
– Ничего. Возьми такси. Деньги же есть.
– Но я же их не печатаю. Зарабатываю каторжным трудом.
– У попа была собака…
Мака оделась и ушла.
Стояла на обочине. Махала рукой. Ловила такси. Или просто левую машину.
Проезжающие мимо видели немолодую модную тетку с протянутой рукой. Не старуха. Нет. Дама. Она выглядела на десять лет моложе своих лет, но и это много. Машины проезжали мимо – равнодушные, как живые существа.
И снова – ничего не изменилось. Он – у себя. Она едет к себе. Он делает что хочет. И она делает что хочет.Рано утром позвонила Женя, сестра Мики.
Женя говорила басом. Маке всегда казалось в первую минуту, что это мужик.
– Мака, – прогудела Женя. – Мике плохо. Он мне звонил, прощался.
– Как это? – оторопела Мака.
– Сказал, что еле дошел до туалета. По стенке шел.
Мака бросила трубку.
Она быстро оделась, как пожарник. Буквально за несколько секунд. Не стала вызывать Сережу. Схватила левую машину.Мика лежал на своей кровати, бледный до зелени. Мака остановилась в дверях.
– В чем дело? – строго спросила Мака. – Ты же только что отдыхал в санатории…
Мика молчал. Ему было трудно говорить. Но Маке необходимо знать все, и она слово за словом вытянула из Мики всю историю болезни.
…Мика с друзьями решили поехать в санаторий «Сосны» и пожить там неделю. Мика должен был предоставить себя и свою машину. Впереди двое, на заднем сиденье – двое: итого четыре человека. Остальные доберутся на машине Рудика Голованова.
Прибудут в «Сосны» в полном составе под звон фанфар.
Выезд в семь утра, чтобы к девяти успеть на завтрак.
Мика проснулся в шесть утра. Его продирал озноб вдоль позвоночника. Мика не поленился и сунул под мышку градусник. Градусник показал 39 и 7. Практически сорок.
Что делать? Можно обзвонить друзей, все объяснить. Но они уже сидят на чемоданах и смотрят на часы. И не поверят. Решат, что Мика просто соскочил с тяжелого мероприятия. Дорога – пятьдесят километров. Кому охота напрягаться…
Мика полежал, глядя в потолок. Подумал: «Ну не умру же я, в конце концов…» Оделся и поехал.
У него оказалось воспаление легких. Но он об этом не догадывался.
Мика прожил в доме отдыха положенную неделю и ни разу не пригласил врача. Он не любил обращаться к врачам. Ненавидел, когда до него дотрагивались. Не верил в медицину.
Он лежал на своей койке, полыхая в огне температуры, и выжидал. Привычная тактика: выжидать. И что поразительно, друзья тоже не пригласили врача. Пили, гудели, кадрили женщин с круглыми попками и даже Мике приволокли подходящую. Но он лежал, не поднимая головы. Организм боролся с болезнью, как дикий барс с Мцыри. Кто победит – неясно.
Неделя прошла как в тумане. Все вернулись обратно. Экипаж в полном составе. Мика – за рулем.
Мика развез всех троих по адресам. Неудобно высадить посреди Москвы. Три разных конца города плюс пробки.
После чего приехал домой – и лег. «Под своды шалаша на лыки. И умер бедный раб у ног непобедимого владыки».
И непобедимый владыка – это дружба. Во имя дружбы готов пожертвовать жизнью. Мика лежал и чувствовал, что все силы покинули его. Видимо, иммунная система сказала: все! И отключилась.
Мика лежал и просил кого-то (неизвестно кого) послать ему легкую смерть, чтобы не мучиться в конце.
В дверях появилась Мака – то ли кошмар, то ли спасение. А скорее всего первое и второе.
Мака всегда была сильная и активная, и Мике хотелось отбежать от нее и спрятаться в норку. Дружба – это тоже норка.
– Как же ты поехал с температурой? – спросила Мака.
– А что я мог сделать?
– Мог остаться дома и вызвать врача.
– Не мог.
– А если бы ты умер в дороге?
Мика пожал плечами. Если бы умер, это была бы уже другая история.
– Друзья называется… Они пользуются тобой, а ты и рад.
Это неправда, но у Мики не было сил возражать. Никто никем не пользуется. Он рад услужить им, а они – ему. Мужская дружба. Каждый вкладывает кусок души, и никто не считает: кто больше.
– А в санатории что, нет врача? – спросила Мака.
– Есть.
– Почему ты не вызвал?
– Думал, пройдет.
Приехала старшая дочь Лиза. Привезла курицу с базара. Мака и Лиза начали вместе варить бульон.
– Ну не козел? – спросила Лиза, имея в виду родного отца. – Класть жизнь на дружбу.
– А на что еще класть? – спросила Мака, пробуя бульон. – Курицей пахнет.
– Но это же курица, не ястреб.
– Не ястреб, точно, – согласилась Мака. – Жрем что попало. Пенициллиновые мутанты.
– Кто? – не поняла Лиза. – Люди или продукты?
– Те и другие.* * *
Вызвали врача из платной поликлиники.
Пришла шестидесятница в вязаном жилете. Звать – Вера Николаевна. Мака успокоилась. Врач принадлежала к ее поколению. А это значит – хорошее образование и добросовестное отношение.
Вера Николаевна быстро определила пневмонию. Назначила антибиотики – лошадиную дозу. Но видимо, так надо. Назначила лабораторные анализы на дом. Завтра приедут медсестры из лаборатории.
Деньги потекли рекой. Деньги Маки, разумеется. Он дружит, а Мака расплачивается.
Вера Николаевна ушла, оставила свет надежды.
Мака позвонила шоферу Сереже и попросила привезти антибиотики. Сережа появился через полчаса.
Мика недоверчиво рассматривал коробочку.
– Зачем ты водилу послала? – спросил он.
– А какая разница? – удивилась Мака.
Мика не ответил. Он доверял только Маке, и лекарство, купленное другим человеком, казалось ему подделкой. Мака – каменная стена, за которой ему надежно. С Макой он не умрет.
Мика выпил две таблетки сразу. Ударная доза.
Ему дали бульон в керамической чашке.
– Еврейский стрептоцид, – сказала Лиза.
Мика стал пить медленными глотками. Каждый глоток казался целебным.
– Папа, можно вопрос? – спросила Лиза.
Он поднял на нее большие глаза. Раньше они были синие, как небо в Сочи. А теперь – серые, как небо в Воркуте. Но все равно это был тот же самый Мика, похожий на американского Андрея Болконского. Постаревший, обветшавший, но все-таки – он.
«И в самом деле, зачем сдавать квартиру», – усомнилась Мака. Это их дом. Сюда они сбегаются, как маленький табун, окружают ослабевшего и спасают от смерти.
А что деньги? Бумажки, которые спасают от страха. Не надо бояться. Но Мака этого не умела. Она всегда чего-то боялась. Не одного, так другого. Боялась коммунистов: придут и раскулачат. Боялась братков: придут и отберут. Боялась, что умрет. Боялась, что заживется на этом свете и не хватит денег.
Мика смотрел на Лизу: ждал вопроса.
– Как можно было с температурой развозить твоих козлов по домам? – спросила Лиза. – Они же видели, что ты еле дышишь!
Мика задумался. Он не хотел подвергать ревизии своих друзей. Так же собаки не обсуждают между собой своих хозяев.
Дружба – это то, чему он служит. Идефикс. Лучше иметь ложную идею, чем никакой.
Мака осталась в квартире. Решила поухаживать за больным Микой. Но не очень получалось.
Во вторник помчалась на строительную выставку. Чего там только не было… Дома финские из бруса, канадские дома-сандвичи. Срок исполнения заказа – шесть месяцев. Полгода – и дом собран.
Какая плитка. Какие краски… Просто сады Семирамиды.
В среду Мака помчалась в гости к подружке-шведке. Там была интересная еда шестнадцатого века: вяленое мясо с гороховым пюре. Понятное дело: в шестнадцатом веке холодильников не было. Мясо солили, вялили, запасались на зиму.
У шведки бывали интересные люди и малоинтересные. Например, баба-политик. Она села, раскрыла рот и не закрывала его сорок минут. Слушать нечего. Смотреть не на что. Перебить – нереально. Приходилось терпеть.
В четверг Мака посетила театр «Современник». Спектакль был хороший. Странно. Страна рушится, а искусство живет.
А может, страна и не рушится. Жить стало интереснее – таким хищникам, как Мака. А таким травоядным, как Мика, – просто джунгли. Ложись и помирай. Одна надежда на демократию. Демократия наберет силу, и тогда всем места хватит: и хищникам, и травоядным.
Но что такое демократия? С чем ее едят?В пятницу утром Мика сказал:
– Уезжай на дачу.
– Почему? – удивилась Мака.
– Потому что ты не моешь посуду.
Мака действительно не мыла посуду. Складывала в мойку. Она привыкла, что эту работу за нее делает домработница.
– Убирать за тобой у меня нет сил, – продолжал Мика. – А в грязи я сидеть не намерен.
Мака почувствовала, как ее душа взметнулась от радости. Она тоже хотела на дачу. Там работа. Там дела. Сдача дома.
Мака не могла существовать без работы более трех дней. А три дня уже прошли.
– Хорошо, – согласилась Мака. – Я сварю тебе борщ и уеду.
– Нет! – вскрикнул Мика. – От тебя столько грязи, что никакого борща не захочешь.
– Какой грязи?
– Овощи начнешь чистить. Свекла, морковь, картошка, лук, целый сугроб. Не надо. Я сам себе сварю.
– А ты в состоянии?
– Да. Я лучше себя чувствую.
Курс антибиотиков подходил к концу. Мика воспрял. Он уже сидел в кресле с газетой и тряс тапок. Прыгающий тапок – гарантия стабильности.
– Ну хорошо, – легко согласилась Мака. – Я поеду к себе. Если что, звони…
Мака вызвала Сережу. Он подъехал через полчаса.Мака уселась на заднее сиденье – самое безопасное место. Сережа – хороший шофер, но дорога есть дорога. Какой-нибудь идиот возьмет и влепится.
Сережа включил приемник. Запел мужской голос. Очень красивый. Кто это? Мака стала вспоминать. Последнее время у нее было плохо с именами, забывала, как кого зовут. Возраст.
Неизвестный пел, как Орфей.
Мака думала о муже, которого она оставила одного. Но он так хотел. И ее это устраивало. Она тоже хотела уехать.
Каждый живет свою жизнь – ту, которую он любит. В их жизни ничего не меняется. И НЕ ДОЛЖНО меняться.
Эта мысль впервые пришла в голову Маке: не должно меняться, потому и не меняется.
Предположим, Мика был бы другой: деятельный, результативный. Тогда и Мака была бы другой. Зачем ей быть генералиссимусом? Расслабилась и текла бы как речка – издалека долго.
Супруги – это волы, запряженные в одну повозку. Два вола тянут воз семейной жизни. Один вол – филонит. Тогда другой тянет за двоих. Напрягается. Наращивает мышечную массу. И через какое-то время это уже совсем другой вол – сильный, самоуверенный, ничего не боящийся.
Хотела бы Мака пастись, как корова на лугу, позвякивая колокольчиком? Да никогда. Она может жить только так, как она живет. А для этого нужен Мика, такой как он есть. С тапком.
Бог не случайно свел эту парочку: Мака и Мика. Создатель долго тасовал колоду, чтобы вытащить эти две карты и положить рядом.
Через какое-то время они оба предстанут перед Господом. Он спросит: «Что вы делали в жизни?»
– Я зарабатывала, – ответит Мака.
– А я дружил, – ответит Мика.
И неизвестно, кого из них Создатель одобрит больше. Совсем неизвестно.
Машина медленно двигалась в пробке.
Округлые серые спины машин. Казалось, бегемоты идут на водопой.
«Ужас…» – подумала Мака.
Через час машина свернула вправо, в зеленый поселок.
Мачтовые сосны, белые березы, хрустальный воздух, царство царя Берендея. Счастье…Настала зима. Ничего не изменилось, кроме температуры воздуха. Приходилось добавлять в бетон специальный раствор, чтобы кладка была состоятельной.
Зимой безрадостно. Недаром птицы улетают в теплые края. Счастливая страна Куба. Там всегда лето, даже в январе. И в Европе теплее на десять градусов, чем в России. Только Россия по полгода трясется от холода. Недаром пьют. Греются. Разнообразят жизнь.
Мика умер в самом начале февраля. Ранним утром. В одночасье. Оказывается, у него было больное сердце, а он и не знал, поскольку никогда не обращался к врачам.
Хоронить собралось много народу. Буквально толпа. Мака волновалась: хватит ли на всех автобусов?
Марья Ивановна и Сара Моисеевна не присутствовали из деликатности. А может, их не было вообще.
Квартира освободилась. Можно было ее сдавать. Но Мака не хотела пускать чужих людей в свое родовое гнездо.
Она не хотела больше ничего.
На главную: Предисловие
