Заколдованные птицы
Может, я никогда больше не увижу яблонь в цвету, не услышу шелеста зеленых деревьев и шелковистых трав. Потому что мы едем в страну, где нет цветов, где не растут ни деревья, ни травы.
Мы скачем в ночи. Все вперед и вперед. Освещенный светом луны приветливый лес остался далеко позади. Впереди сгущается мрак. Свет луны меркнет, земля становится сухой и каменистой, вокруг отвесной стеной вздымаются голые скалы. Они надвигаются все ближе и ближе. И вот мы уже скачем меж высоких черных стен по тесной глухой тропинке на самом дне ущелья.
— Была бы тропинка не так глуха, — сказал Юм-Юм, — горы не так черны, а мы не так малы и беззащитны!
Тропинка змеилась и извивалась; казалось, тысяча опасностей подстерегает нас за каждым поворотом. Видно, Мирамис тоже чувствовала это. Она дрожала всем телом и хотела повернуть назад. Но я крепко держал поводья. Тропинка становилась все уже, черные скалы по сторонам все выше. Мрак сгущался, и вот мы подъехали к какому-то подобию ворот. То была тесная расщелина между скал. А там, за расщелиной, клубился ночной мрак, мрак, чернее которого нет ничего в целом мире.
— Страна Чужедальняя, — прошептал Юм-Юм. — Это ворота в Страну Чужедальнюю.
Мирамис яростно сопротивлялась. Она вставала на дыбы и дико ржала. Только эти ужасные звуки нарушали тишину. Во мраке за воротами царило гробовое молчание. Глухой мрак словно подстерегал нас — казалось, он поглотит нас, как только мы окажемся по ту сторону ворот.
Я знал, что мне предстоит окунуться в этот мрак. И все-таки я больше не боялся.
Теперь, когда я знал, что уже много-много тысяч лет назад мне на роду было написано пройти сквозь эти мрачные ворота, я почувствовал себя смелее. Я подумал: «Будь что будет, пусть я даже никогда не вернусь обратно, все равно бояться я больше не стану».
Я погнал Мирамис во мрак. Когда лошадь поняла, что я вовсе не собираюсь поворачивать назад, она с быстротой молнии проскочила сквозь тесную расщелину и понеслась дальше по мрачным дорогам Страны Чужедальней. Мы мчались в ночи, вокруг нас стояла черная мгла, и я не видел дороги.
Но со мной был Юм-Юм. Он сидел за моей спиной, изо всех сил держась за меня, и я любил его как никогда. Я не был одинок, меня сопровождал друг, мой единственный друг! Почти все, что было предсказано, сбывалось.
Не знаю, сколько времени мы мчались во мраке. Быть может, одно мгновение, быть может, долгие-долгие часы. А может, много-много тысяч лет! Во всяком случае, нам так казалось. Скачка наша напоминала дурной тяжелый сон, от которого пробуждаешься с безумным криком и, лежа в постели, еще долго испытываешь страх. Но от нашего сна пробуждения не было. Мы скакали и скакали, не зная куда, не зная, сколько времени мы скачем. Мы просто скакали в ночи.
И вдруг Мирамис остановилась. Мы подъехали к озеру. Ни один самый страшный сон не сравнится с этим озером. Иной раз мне снятся глубокие черные воды, которые разверзаются предо мной. Но ни мне, ни другим людям, ни одному человеку в мире никогда и не снились такие черные воды, какие открылись моим глазам. То были самые угрюмые, самые страшные воды на свете. Озеро замыкали черные утесы. И птицы, несметное множество птиц кружило над мрачными водами. В темноте их не было видно, только слышались их крики. И печальнее этих криков мне слышать ничего не доводилось. О, как я жалел этих птиц! Казалось, будто они зовут на помощь, будто они в отчаянии плачут.
На другом берегу озера на самой высокой скале стоял высокий черный замок. Там светилось одно-единственное окошко. Оно, это окошко, светилось, словно злое человеческое око, жестокое и ужасное око, подстерегавшее нас в ночи и желавшее нам зла.
— Замок рыцаря Като, — прошептал Юм-Юм.
Мирамис задрожала.
Замок рыцаря Като! Там, по другую сторону черных вод, был мой враг, тот, с кем мне предстояло сразиться. Злое око над озером пугало меня, хотя я твердо решил больше не бояться. Оно пугало меня и словно предостерегало: тебе ли, малышу, победить такого грозного и опасного рыцаря, как Като.
— Тебе понадобится меч! — сказал Юм-Юм. Только он произнес эти слова, как вблизи послышался чей-то стон.
— Ох… ох… ох! — стонал кто-то. — Я умираю с голоду, ох… ох… ох!
Я понимал, что идти на голос опасно. Нас могут заманить в ловушку. Но все равно: кто бы ни был этот человек, надо во что бы то ни стало отыскать его и узнать, может, и вправду ему нужна наша помощь.
— Я пойду с тобой! — отозвался на мои мысли Юм-Юм.
— А ты, Мирамис, останешься здесь! — потрепав лошадь по холке, приказал я. Мирамис тревожно заржала.
— Не бойся! — успокоил я. — Мы скоро вернемся.
— Ох… ох… ох! — послышалось снова. — Умираю с голоду, ох… ох… ох!
Ощупью, спотыкаясь и падая в темноте, пробирались мы в ту сторону, откуда доносились стоны. И наконец наткнулись на дряхлую лачугу. Это была такая развалюха, что, не подпирай ее скала, лачуга давным-давно бы рухнула. Слабо светилось окошко.
Мы подкрались и тихонько заглянули в дом. Там сидел дряхлый старик, тощий, жалкий, сгорбленный старик с всклокоченной седой головой. В очаге едва теплился огонь, а старик, сидя у очага, раскачивался из стороны в сторону и стонал:
— Ох… ох… ох! Умираю с голоду, ох… ох… ох!
Мы вошли. Старик сразу умолк, вытаращив на нас глаза. Мы стояли у двери, а он таращил глаза, будто никогда не видел таких, как мы. Потом, словно испугавшись, закрыл лицо своими высохшими, дряхлыми руками.
— Не обижайте меня! — прошептал он. — Не обижайте меня!
— Мы и не думаем обижать тебя, — сказал я. — Мы услыхали, что ты хочешь есть. Мы пришли накормить тебя.
Разломив каравай хлеба, что дала нам ткачиха, я протянул кусок старику. Он все так же таращил на меня глаза. Я поднес хлеб еще ближе, но старик только испуганно глядел на меня.
— Бери, — сказал я. — Не бойся!
— Осторожно протянув руки, он взял хлеб. Он взял его обеими руками, он мял его меж ладонями, он поднес хлеб к носу и понюхал его. И вдруг заплакал.
— Хлебушко, — прошептал он. — Хлебушко наш насущный!
И стал есть хлеб. Никогда не доводилось мне видеть, чтобы кто-нибудь так жадно ел. Он все ел и ел. А когда доел последнюю корку, стал подбирать крошки с колен. И только подобрав все до последней крошки, снова взглянул на нас.
— Откуда вы? Откуда такой хлеб? Заклинаю вас всеми моими черными голодными днями — скажите: откуда вы?
— Мы из Страны Дальней. И хлеб оттуда.
— Зачем вы пришли сюда? — прошептал старик.
— Сразиться с рыцарем Като! — вымолвил я.
Только я это сказал, старик вскрикнул и свалился с лавки. Словно маленький серый клубок, покатился он по полу, а потом подполз к нам.
— Ступайте прочь! Уходите! Уходите, откуда пришли! — шептал он. — Уходите, пока не поздно!
— Не уйду! — сказал я. — Я пришел сразиться с рыцарем Като.
Громко и отчетливо, как только мог, произнес я имя рыцаря Като. Онемев от страха, старик смотрел на меня, словно ожидал, что я вот-вот паду мертвым.
— Тсс-тсс! — прошептал он. — Тише! Тебя могут услыхать стражники. Может, они уже подслушивают.
Тихонько проковыляв к двери, он боязливо прислушался.
— Ничего не слыхать! — сказал он. — Но все равно они могут быть там! Здесь и там, повсюду! Стражники — по… повсюду!
— Стражники рыцаря Като? — спросил я.
— Замолчи, мальчик! — прошептал старик. — Тебе, видно, надоела твоя молодая жизнь!
Усевшись на лавку, он покачал головой.
— Да, да! — едва слышно сказал старик. — Его стражники повсюду. Утром, вечером и ночью. Всегда и повсюду.
Протянув руку, он взял мою ладонь в свою.
— Заклинаю всеми моими черными голодными днями, — прошептал старик, — не верь никому! Ты войдешь в какой-нибудь дом… тебе покажется, что ты — среди друзей. Не верь: ты — среди врагов. Они изменят тебе. Они вероломно предадут тебя. Не верь никому, говорю тебе! Не верь мне! Откуда тебе знать — вдруг, не успеешь ты переступить порог, я натравлю на тебя стражников.
— Ты этого не сделаешь, — сказал я.
— Никто не может быть в этом уверен, — прошептал старик. — Никогда никто не может быть в этом уверен.
Он помолчал в раздумье.
— Нет, я не натравлю на тебя стражников! — сказал он. — Не все в этой стране предают. А есть и такие, что куют оружие.
— Нам нужно оружие! — сказал Юм-Юм. — Мио нужен меч.
Старик не ответил.
Подойдя к окошку, он распахнул его. С озера донеслись горестные крики птиц. Казалось, будто они плачут где-то там, в ночном мраке.
— Слышишь? — спросил меня старик. — Слышишь, как они оплакивают свою судьбу? Хочешь тоже стать птицей и кружить над озером, оплакивая свою судьбу?
— Что это за птицы? — спросил я.
— Заколдованные птицы! — прошептал старик. — Ты сам догадаешься, кто их заколдовал. Видишь теперь, что ожидает того, кто решил сразиться с рыцарем Като.
Ну и опечалился же я, когда он так сказал. Птицы! Ведь это, значит, братья нашего друга Нонно, сестры мальчика Йри, маленькая дочка ткачихи и многие-многие другие. Всех их похитил и заколдовал рыцарь Като. О, я сражусь с ним! Я должен это сделать!
— Мио нужен меч! — повторил Юм-Юм. — Нельзя сражаться без меча.
— Ты сказал, здесь есть такие, что куют оружие, — напомнил я старику.
Он взглянул на меня почти сердито.
— Видать, ты не боишься за свою молодую жизнь, — сказал он.
— Где найти тех, что куют оружие? — повторил я.
— Тише! — сказал старик и быстро затворил окошко. — Тише, а не то стражники услышат!
Подкравшись на цыпочках к двери и приложив ухо к замочной скважине, он прислушался.
— Ничего не слыхать! — сказал он. — Но все равно они могут быть там. Стражники повсюду.
Наклонившись ко мне, он зашептал прямо в ухо:
— Пойдешь к Кователю Мечей и передашь привет от Эно. Скажешь, что тебе нужен меч, рассекающий камень. Скажешь: ты — рыцарь из Страны Дальней.
Он долго смотрел на меня.
— Сдается мне, это ты и есть, — сказал он. — Разве не так?
— Да, это так! — ответил за меня Юм-Юм. — Он рыцарь и принц. Принц Мио из Страны Дальней. И ему нужен меч.
— Где найти Кователя Мечей? — спросил я.
— В самой глубокой пещере самой черной на свете горы, — сказал старик. — Ступай Мертвым Лесом! Ступай!
Подойдя к окошку, он снова отворил его. И опять с озера донеслись крики птиц в ночи.
— Ступай, принц Мио! — сказал старик. — Желаю тебе удачи! Ох, неужто завтра ночью я услышу, как новая птица, кружа над озером, оплакивает свою судьбу?..
